ершенно  латентное  убийство
несложно. Институт  наемных  киллеров,  не  успев  зародиться,  оброс  таким
толстым слоем мифов, слухов и домыслов, что добраться до  сути,  до  некоего
свода реальных законов и правил игры, практически невозможно. Их просто нет,
этих законов и правил.
   Например,  считается,  что  контрольный  выстрел  в  голову   и   оружие,
оставленное на месте преступления,  -  это  непременные  атрибуты  заказного
убийства. Но на самом деле, для одного  исполнителя  контрольный  выстрел  в
голову является чем-то вроде элегантного автографа. А другой просто не сумел
убить с первого попадания, потому что плохо стреляет.
   Что касается оружия, то настоящий профессионал использует,  как  правило,
спецоружие. А такого мало, и основные  источники  его  компетентным  органам
известны. Так стоит ли бросать спецствол на месте преступления? Не  разумней
ли уничтожить его где-нибудь подальше, уничтожить совсем, чтобы  никогда  не
нашли?
   Считается, что существуют некие  секретные  школы,  закрытые  базы,  куда
заманивают воинов-"афганцев", ветеранов Чечни, отставных офицеров милиции  и
ФСБ, бывших спецназовцев и спортсменов. Они, конечно, существуют, но век  их
недолог, и еще  короче  век  тех,  кто  их  организует.  Любую,  даже  самую
законспирированную организацию значительно проще вычислить,  чем  отдельного
частного  человека,  а  потому  нанимать  киллера  из  спецшколы  опасно   и
невыгодно. Хороший специалист  может  по  манере  стрельбы  определить,  где
стрелок учился своему ремеслу. А отсюда недалеко и до самого стрелка, до его
учителей, которые часто становятся посредниками.
   Так  что  мифы   при   ближайшем   рассмотрении   оказываются   настолько
недостоверными, что даже неинтересно их повторять. Феликс Михайлович  Виктюк
никогда не шел на  поводу  у  мифов,  к  делу  своему  относился  творчески.
Негодный на первый взгляд человек может оказаться именно тем, кого ты ищешь.
   Полусумасшедший  наркоман,  отсидевший  десять  лет  за   убийство,   был
племянником какой-то давней знакомой Русова,  томился  жаждой  деятельности,
хотел заработать любым способом,  и  особенно  привлекла  его  романтическая
профессия киллера. Люди Русова передали  Виктюку  этого  самого  Антона  для
разработки давно,  около  месяца  назад,  и  Феликс  Михайлович,  по  своему
обыкновению, стал присматриваться к парнишке. Встретился пару раз, прощупал.
По началу Антон его не особенно заинтересовал. Чувствовалась в нем  какая-то
неприятная слабина, муть в глазах, заискивающие, петушиные нотки  в  голосе.
Виктюк не счел нужным заниматься серьезной проверкой, так  как  был  уверен:
этот не пригодится. Но связь держал, дал Антону номер телефона  и  велел  не
исчезать.
   И вот надо же такому случиться! Виктюк все мучился, вспоминал, почему  же
ему так знаком этот адрес, Выхино,  Средне-Загорский  переулок,  дом  40.  И
вспомнил. Именно в этот дом, к сумасшедшей старухе, к новой своей любовнице,
Антон сбежал  из-под  бдительного  ока  заботливой  тетушки.  Залег,  как  в
берлогу, не  высовывался,  боялся,  что  тетя  найдет  и  опять  засадит  за
унизительное,  мерзкое  вязание.  Только  с  Виктюком  держал  связь,  ночью
позвонил из автомата по связному номеру, назвал адрес, по которому можно его
найти, и настырно спрашивал: ну когда же будет настоящая мужская работа  для
него?
   Как бы в награду за первую неудачу, судьба давала Виктюку и Русову новый,
блестящий шанс. Вполне логично,  что  Ракитина-Годунова  в  бомжевском  доме
прикончит какой-нибудь случайный псих-наркоман. Даже если псих этот (кстати,
не такой уж и сумасшедший, вполне дееспособный субъект) не сумеет  выполнить
грамотную инсценировку, убийство все равно будет выглядеть как бытовое.
   Все получилось отлично, даже лучше, чем планировали с самого начала, ведь
если бы профессионалы не  погибли  и  выполнили  заказ,  то  сейчас  шло  бы
следствие. А кому это нужно? И экономия  в  итоге  вышла  немалая,  двадцать
тысяч.
   Так что же не давало покоя Феликсу Михайловичу?
   Почему он продолжал хмуриться, сидя в своей машине у обувного магазина на
Пресне? Ну да, Антон исчез. Но заказ-то выполнен. Труп  кремирован.  Никаких
следов.  Все  материалы,   опасные   для   Русова,   компьютерные   дискеты,
аудиокассеты, фотопленки сгорели при пожаре. Не могло там ничего  уцелеть  в
таком огне. Ну а странненький Антон - да  черт  с  ним,  наркоман,  бросовый
товар. Мог он, в конце концов, просто отравиться псилобицином. Эту дрянь  он
закупил в огромном количестве.
   Но дело в том, что формально  заказ  считался  выполненным  только  после
того, как исполнитель взял гонорар и отчитался  о  проделанной  работе.  Вот
тогда и Феликс Михайлович мог получить причитавшуюся ему сумму. А  пока  нет
Антона, все как бы повисло в воздухе. Можно, конечно,  для  очистки  совести
вылезти из машины, посидеть за  столиком  у  "Макдоналдса",  съесть  вредный
чизбургер, запить молочным коктейлем. А толку? Ясно ведь, он уже не придет.
   Русов имеет полное право торговаться.  И  непременно  будет  торговаться.
Виктюк слишком  хорошо  его  знал.  Григорий  Петрович  никогда  не  упустит
возможность заплатить меньше. Виктюку было  чрезвычайно  обидно  остаться  в
дураках.
   Суть своего конфликта с известным писателем  Григорий  Петрович  объяснил
Виктюку довольно смутно. Будто бы  много  лет  назад  жена  Русова  Вероника
Сергеевна была невестой этого самого Ракитина, и теперь  писатель  мстит  за
то, что Русов у него отбил невесту, собирает серьезный компромат на Григория
Петровича. Почему именно теперь? Да очень просто. Раньше кем он был,  Никита
Ракитин? Никем. А сейчас один из лучших детективщиков России.  Вот  и  решил
воспользоваться своей славой в низменных целях.
   Так ли все происходило на самом деле, в чем конкретно состоял  компромат,
Виктюк не стремился узнать. Он с трудом верил в историю о любви  и  коварной
мести, а вот насчет компромата - этого добра нарыть можно было достаточно.
   Заказ на Ракитина был как бы  двойным.  За  пару  месяцев  до  устранения
Феликс Михайлович  выдумал  и  провернул  блестящую  комбинацию  с  долговой
распиской. Комбинация оказалась вполне успешной,  иначе  и  быть  не  могло.
Виктюк рассчитал все точно, с учетом самых тонких  психологических  нюансов.
Русов сообщил, что теперь все в порядке. Но вот прошло больше двух  месяцев,
и вдруг выясняется, что Годунов тихо,  настойчиво,  продолжает  свое  черное
дело, и успел зайти очень далеко. Дальше некуда.
   Сказать по правде, вся возня с писателем  Виктюку  порядком  надоела.  Он
хотел получить, наконец, свои деньги  и  забыть  об  этом  странном  двойном
заказе. Слишком дорого стоили его мозги и его время, значительно дороже, чем
оценивал их в долларовом эквиваленте Григорий Петрович Русов. И вот  сейчас,
сидя в машине, Виктюк пытался принять решение.
   А что, если сообщить Русову, будто Антон  явился  и  деньги  взял?  Можно
наплести, что парень выглядел очень плохо, был здорово накачан наркотиками и
лыка не вязал. Как Русов сумеет проверить? Да никак. Он вообще сидит себе  в
Синедольске и в ближайшее время прилететь в Москву не собирается, он  только
что вступил на ответственный губернаторский пост, дел у него по горло.
   А пять тысяч можно приплюсовать к своему  собственному  гонорару,  и  это
будет справедливо.
   Справедливо. Но совершенно непрофессионально. Так серьезные посредники не
поступают. Однако профессиональная этика - это тоже своего рода миф.
   Феликс  Михайлович  все-таки  вылез  из  машины,  не   спеша   прошел   к
"Макдоналдсу".  На  этот  раз  он  решил  не  брать   никаких   чизбургеров,
ограничился стаканом чаю. Когда он уселся за столик на улице, размешал сахар
дурацкой пластмассовой ложечкой, которая становилась мягкой от горячей воды,
в кармане его пиджака затренькал сотовый.
   - Ты можешь съездить ко мне домой? - услышал он хриплый голос Русова.
   - А в чем дело?
   - Там сейчас находится  Резникова.  Та  самая.  Мне  надо,  чтобы  ты  ее
прощупал.
   - А она того стоит? - усмехнулся Виктюк.
   - Прекрати. Ты прекрасно понял, что я имею в виду. И твои сальные шуточки
совсем некстати. Резникова поселила  у  себя  Ракитина.  Он  мог  ей  многое
сказать, мог отдать дискеты, кассеты и пленки. Она прилетела в Синедольск за
моей женой, из-за нее Ника сбежала прямо с инаугурации,  и  вот  теперь  она
живет у меня, в моей квартире, и настраивает Нику против меня. - Русову было
явно не до шуток. Как только  дело  касалось  его  драгоценной  супруги,  он
моментально начинал паниковать и терял контроль над собой.
   - Подожди, что значит настраивает? Кто она твоей жене?
   - Они дружили с первого, класса. Именно  Резникова  познакомила  когда-то
Нику с Ракитиным.
   - Ну и что?
   - Мне не нравится, как ведет себя Ника. Не  нравится,  ты  понял?  Кто-то
говорит ей про меня гадости. Кроме Резниковой - некому.
   - Иными словами, тебе кажется, твоя  жена  что-то  подозревает?  -  решил
уточнить Виктюк. В подобных вещах он любил точность.
   - Нет! - выкрикнул Русов. - Что за бредятину ты несешь?!
   - Слушай, хватит орать, - тихо произнес Виктюк. Ему  надоело,  что  Русов
позволяет себе вот так разговаривать. Да, еще недавно Гришка мог с  ним  все
себе позволить, а теперь - нет. И дело не в возрасте.  Дело  в  самоощущении
Феликса Михайловича. Недавно он полностью зависел от Русова, а сейчас у него
достаточно собственных сил и связей, чтобы в случае чего  обойтись  без  его
сиятельного покровительства.
   -  Прости.  Я  очень  устал.  Я  нервничаю.  -  Русов  почувствовал,  что
действительно перегнул палку. В конце концов, Виктюк был сейчас единственным
человеком в Москве, которому он  мог  полностью  доверять,  к  которому  мог
обращаться из своего Синедольска с любыми, самыми  щекотливыми  поручениями.
Верные псы-охранники Костик и Стасик не в счет. Они всего  лишь  тупоголовые
исполнители.
   - Ладно. Я понял, - смягчился  Виктюк,  -  ты  хочешь,  чтобы  я  занялся
Резниковой?
   - Не занялся. Просто проверил. Ты это отлично умеешь делать.  Представься
каким-нибудь - ну я не знаю, техником-смотрителем, страховым агентом, членом
общества милосердия. Посиди с ней, поболтай, чаю выпей.
   - А она предложит мне чаю?
   - Предложит. Она любит поболтать.
   -  Допустим.  А  если  твоя  жена  окажется  дома?  Или  явится  в  самый
неподходящий момент?
   - Это моя забота. Я поручу это  ребятам,  они  ее  постоянно  держат  под
контролем. Просто ты должен быть готов поехать туда сразу, как только я  дам
тебе сигнал. Поговори с ней о современной литературе, о детективах, потом  о
Ракитине, то есть о Годунове... В общем, сам разберешься, не мне тебя учить.
   - Подожди, я не понял, в чем именно я должен разобраться?
   - Что знает Резникова? Что успел ей сообщить и передать Ракитин?  Что  ей
надо от моей жены? Зачем она летала в Синедольск?
   - Так, стоп! - раздраженно оборвал его Виктюк.  -  Успокойся  и  подумай,
какие глупости  ты  мне  сейчас  говоришь.  К  тебе  в  квартиру  заявляется
совершенно незнакомый человек. Во-первых,  не  факт,  что  она  вообще  меня
впустит, если твоей Ники не будет дома. Во-вторых, с какой стати она  станет
со мной откровенничать?  Если  она  действительно  что-то  знает,  случайный
разговорчивый гость вызовет у нее подозрения.
   - А что же делать? - в вопросе этом прозвучала такая дикая,  истерическая
беспомощность,  что  Виктюк  невольно  усмехнулся   и   заговорил   ласково,
сочувственно, как с капризным ребенком:
   - Что делать? Прежде всего успокоиться. Взять себя  в  руки.  Ну  что  ты
паникуешь? Заказ выполнен, никаких следов не осталось, все сгорело, и  труп,
и дискеты с кассетами. С Антоном твоим я расплатился,  правда,  он  лыка  не
вязал, накачался наркотиками, но это нас с тобой не касается. Все в порядке,
Гриша. Живи спокойно и не дергайся.
   - Так он пришел за деньгами? - хрипло спросил Русов.
   - Ну конечно, - улыбнулся в трубку Виктюк.
   * * *
   Являться  в  морг  и  выяснять,  почему  тело  погибшего  писателя   было
кремировано с такой странной поспешностью, не имело смысла. Капитан Леонтьев
не сомневался, что, кроме  очередного  выговора  от  своего  начальника,  не
получит никаких  результатов.  Однако  был  среди  его  внештатной  агентуры
человек, который мог бы внести некоторую ясность. Если, конечно,  хорошо  на
него надавить.
   Пару лет назад Леонтьеву удалось завербовать тихого  приятного  парнишку,
который подозревался в соучастии в изнасиловании. Дело  было  тухлое.  Некая
легкомысленная барышня  приторговывала  наркотиками  пыталась  надуть  своих
покупателей, а когда те поймали ее за руку, устроила спектакль  с  синяками,
порванным лифчиком и художественно написанным заявлением в милицию. В  таких
делах нет правых, только виноватые и повернуть можно как угодно.
   Леонтьев узнал, что один из подозреваемых  работает  санитаром  в  морге,
пригляделся к  нему  внимательней,  обнаружил  в  нем  набор  весьма  ценных
качеств:
   общительность,  слабость  нервной  системы,  умеренную   зависимость   от
наркотиков и абсолютную зависимость от  любого,  кто  сильнее,  наконец,  ту
особенную,  тошнотворную,  дрожащую  на  дне   зрачков   трусость,   которая
необычайно важна в таком ответственном деле, как стукачество. Капитан  решил
немного помочь парнишке, пусть он  станет  не  соучастником,  а  свидетелем.
Парнишка был так благодарен, что подписал заветную бумагу.
   "Я, Барсуков Александр Иванович,  совершенно  добровольно  даю  настоящую
подписку  в  том,  что  обязуюсь  безвозмездно  оказывать   помощь   органам
внутренних  дел  в  выявлении  преступных  элементов.  Информацию  о   своем
сотрудничестве с правоохранительными органами обязуюсь  нигде,  никогда,  ни
при каких обстоятельствах не разглашать. В целях  конспирации  избираю  себе
псевдоним Барсук, коим и буду подписывать свои сообщения.
   Число, подпись".
   Когда-то Саша Барсуков учился в Третьем медицинском,  и  неплохо  учился,
однако на втором курсе Крепко подсел на иглу.  Так  крепко,  что  это  стало
заметно, не только по исколотым венам и расширенным безумным зрачкам,  но  и
по количеству ампул с морфием, которые лежали в запертом шкафу  процедурного
кабинета двадцать второй больницы, где тихий студент Саня подрабатывал после
занятий.
   Дела возбуждать не стали, но из института вышибли, из больницы, в  общем,
тоже, однако не совсем. Пристроили Саню в морг санитаром.  Там  как  раз  не
хватало людей. Только что  было  закончено  следствие  по  шумному  делу,  в
котором печальное заведение сыграло не последнюю роль.
   Сотрудники морга были  связаны  с  бандой  квартирных  махинаторов-убийц.
История достаточно известная. О ней писали многие газеты. Кто-то сел, кто-то
выкрутился. И никому в голову не могло прийти, что уже через год начнется то
же самое, но уже на другом, более разумном  и  серьезном  уровне.  На  таком
серьезном  и  разумном,  что  придраться  было  не  к  чему.  Никакой  банды
поблизости не наблюдалось, никакой системы в  случайных  ошибках  проследить
было невозможно. А на подозрениях далеко не уедешь.
   Информация, которой изредка баловал Леонтьева его сексот Барсук,  еще  ни
разу не касалась морга двадцать второй больницы. В сообщениях  Барсука  речь
шла, как правило, о поставках небольших партий наркотиков. Толку от  Барсука
было мало. Он опускался стремительно, глаза  заволокло  мутью,  мозги  тоже,
причем не так от наркотиков, как от природной панической трусости.
   Сейчас, наблюдая, как Саня Барсук вываливает из черной "Волги"  вместе  с
двумя приятелями, заходит в пиццерию у метро, Леонтьев  думал  о  том,  что,
вероятно, предстоит потерять пару часов на бестолковый, нудный  разговор,  в
котором, кроме нытья и жалоб на грубую несправедливость мира вообще  и  его,
злого опера, в частности, ничего интересного не прозвучит.
   Капитан был в своей милицейской форме. Он вошел в кафе, взял себе  острый
капустный салат, пиццу с ветчиной, стакан чаю и спокойно уселся за  соседний
столик. Место он выбрал таким образом,  чтобы  Барсук  его  заметил,  но  не
сразу, а как бы случайно, в зеркале. Пусть понервничает,  повертит  головой,
авось станет разговорчивей.
   Компания у Барсука была славная, двое молодых крепких сутенеров. Ребята с
аппетитом  уплетали  котлеты  по-киевски,  жареную  картошку  и  громко,  не
стесняясь, обсуждали свои впечатления от новеньких девочек, коих,  вероятно,
только что, перед ужином, лично проверяли на профпригодность.
   - Слышь, а я этой-то, беленькой,  в  водку  добавил  специальной  "дури",
индийская такая травка,  на  баб  действует  возбуждающе.  А  то  она  никак
расслабиться не могла, чуть не сбежала, -  со  смехом  рассказывал  один  из
товарищей.
   - Она не малолетка, не знаешь? - спросил второй,  кривя  рот  и  обломком
спички ковыряя в зубе.
   - А хрен знает... - задумчиво произнес первый, - девочка классная, по сто
баксов пойдет.
   - Ну прям, по  сто,  -  прищурился  второй,  -  как,  Санька,  пойдет  та
беленькая по сто?
   - А че, вполне, - кивнул Барсук с видом знатока, - она это, в натуре... -
он начал захватывающий рассказ о пережитых ощущениях, но вдруг  поперхнулся,
закашлялся, товарищи принялись колотить его по спине. Глаза Сани  наливались
слезами от приступа кашля и не  могли  отлипнуть  от  зеркала,  из  которого
приветливо улыбался ему капитан Леонтьев.
   Через полчаса они с Барсуком наедине сидели на лавочке в тихом дворе,  за
кустами.
   - Ну вы что? Нельзя же так! - возмущался Барсук. -  Дозвонили  бы,  я  же
всегда готов, а тут ребята... Убьют ведь, зачем вам, чтобы меня замочили?
   - Да ведь все равно замочат, рано или поздно, - рожал плечами капитан,  -
все  мы  не  вечны.  А  ты,  Барсучонок,  особенно,  с   твоей   драгоценной
подписочкой.
   Круглое приятное лицо Барсука вытянулось. Никогда прежде этот опер так  с
ним не разговаривал. Он обычно начинал мягко, по-человечески,  как  бы  даже
по-свойски. Саня-санитар хоть и знал, что мягкости там никакой нет, просто у
опера Леонтьева манера такая, а все равно было приятней разговаривать.
   "Чего это он? - подумал Саня с тревогой. - Чего это,  в  натуре?  Совсем,
что ли, это самое?"
   - У вас чего, Андрей Михалыч, настроение плохое? -  спросил  он,  пытаясь
заискивающе улыбнуться  и  заглянуть  Леонтьеву  в  глаза,  -  так  вы  это,
спрашивайте. Я всегда готов.
   Дело было не в плохом настроении. Просто разговор,  который  вед  Саня  с
товарищами-сутенерами за  соседним  столиком  в  пиццерии,  довольно  сильно
испортил капитану аппетит.
   - Всегда готов, говоришь? - поднял брови Леонтьев. - Ну тогда давай, юный
ленинец, расскажи мне,  кто  заплатил,  чтобы  труп  писателя  Годунова  был
быстренько кремирован по ошибке?
   Судя по тому, как живо блеснули и забегали у Барсука глаза, как  дрогнули
губы в гнусной, специфической улыбочке, Леонтьев понял: что-то  знает.  Если
не все, то хотя бы что-то.
   - Какой писатель? У нас был писатель? А фамилия как?  Я  не  слышал.  Как
фамилия-то? - быстро, хрипло затараторил Барсук. -  Я  разве  читаю  книжки?
Времени у меня нет читать, откуда я знаю?.. Писатель...
   - Действительно, книжек ты не читаешь, - кивнул капитан, -  однако,  если
какая-нибудь знаменитость через ваше тихое заведение проходит, вы  всегда  в
курсе.  Любопытствуете,  обсуждаете.  Писатель  Виктор   Годунов.   Но   это
псевдоним. Труп назывался иначе.  Ракитин  Никита  Юрьевич.  Он  был  совсем
обгоревший.
   - А? - быстро заморгал Барсук.
   - Кто оплачивал кремацию? Кто вообще, кроме родственников,  интересовался
этим трупом? Ну? Быстрее, Саня, у меня времени нет.
   - Чего это? - продолжал моргать Саня. - Не понял  я,  какой  труп?  Какой
писатель?
   - Слушай, Барсучок, у меня есть  идея,  -  радостно  сообщил  капитан.  -
Давай-ка я сейчас вызову наряд и вместе нагрянем  в  ваш  веселый  бардачок.
Тебя отпус