тим и на глазах у всех тепло поблагодарим.
   - Про морг не могу, - простонал Саня, мучительно сморщив лицо, - не могу,
про что угодно спрашивайте, только не про морг...
   - А ты чего так дрожишь, Барсучок?  Замерз?  Так  мы  можем  в  отделении
поговорить. Вот  сейчас  задержу  тебя  по  двести  тридцатой.  Склонение  к
потреблению наркотических средств или психотропных веществ. От двух до пяти.
Устраивает? А можно и двести тридцать  третью  добавить.  Незаконная  выдача
либо подделка рецентов, дающих право на получение наркотических средств. А в
КПЗ кто-нибудь быстро "маляву" передаст, ксерокопию твоей подписки.
   И тут Саня заплакал. Настоящие слезы покатились по его гладким щекам.
   - Ну я же не спрашивал, как зовут, - шмыгнул он носом, - маленький такой,
круглый, лет шестьдесят. Бородка рыжая. Лысина.
   - Этот? - капитан быстро вытащил  из  кармана  переснятый  и  увеличенный
портрет.
   - Он, - не задумываясь кивнул Саня.
   - Ты его часто видишь в морге?
   - Второй раз. За все время второй раз.
   - Кто такой?
   - Ну сказал же, не знаю. Сукой буду, не знаю. "фольксваген" у него, цвета
мокрого асфальта.
   - Номер?
   - Да вы че, Андрей Михалыч?
   - Ладно. С кем из ваших он встречался?
   - Не видел я. Один он пришел труп смотреть. Один. Я как раз отдежурил. Он
пришел, посмотрел, и все. А потом я уходил, видел,  как  он  в  машину  свою
садился.
   - Тогда откуда знаешь, что именно он оплатил кремацию?
   - Точно про эту кремацию, ну, про писателя, сказать не  могу.  Знаю,  что
этот  маленький  толстый  -  "диспетчер".  Обычно  "диспетчеры"  оплачивают.
Полгода назад я видел, как он к Куклачеву в кабинет заходил. Тогда  Куклачев
брал, но его замочили. А кто теперь берет, не знаю. Сукой буду, не знаю...


   Глава 22

   Автор  двух  книжек  о  здоровом  питании  и  правильном  образе   жизни,
изобретательница оригинальных методик по  борьбе  с  курением  и  алкоголем,
Астахова Зоя Анатольевна не выпускала сигарету изо рта. Но этого мало.
   На загаженном столе перед ней стояла располовиненная  бутылка  водки,  на
тарелке лежало несколько толстых ломтей жирной копченой колбасы.
   Главный редактор крупнейшего в России издательства "Каскад" была пьяна  в
дым. Она сидела одна на своей красивой, дорогой, но страшно грязной кухне, в
старом махровом халате, в драных шлепанцах, опрокидывала стакан за стаканом,
жевала колбасу и плакала. Иных  способов  справиться  с  тоской,  злостью  и
страхом у нее не было. Она отлично знала, что никакой аутотренинг,  а  также
медитация, оздоровительное голодание, обливание ледяной водой,  многочасовая
йоговская гимнастика и прочие полезные процедуры ей не помогут. Так худо Зое
Анатольевне еще не было.
   За пятьдесят лет случалось,  разумеется,  всякое.  Жизнь  ее  никогда  не
щадила. Родиться довелось в жалкой подмосковной деревне, в косой бревенчатой
избе. В детстве колотил пьяный отец,  в  юности  вероломно  бросил  человек,
которого любила. Но Зоя не сдавалась. Она знала, что  должна  быть  сильной,
здоровой, должна лбом пробить для себя путь в  этой  сволочной,  беспощадной
жизни.
   И в общем, это ей удалось. Поступила в институт, замуж  вышла  разумно  и
правильно, за москвича. Правда, прожили всего полтора  года,  но  московскую
прописку и комнату в коммуналке она получила, а большего, если  честно,  она
от своего замужества и не хотела. Потом защитила кандидатскую, написала  две
книги о правильном питании и наконец начала зарабатывать  деньги.  Настоящие
деньги.
   Чего стоил ей этот успешный  путь,  сколько  невидимых  шишек  и  синяков
осталось у нее на лбу, уже не важно. Сколько есть - все ее. Она себя сделала
из ничего, из  забитой,  закомплексованной  деревенской  толстушки,  которая
своими грубыми руками только корову умела доить да свинарник чистить.
   "Что было и что стало! - думала она  всякий  раз,  приезжая  в  маленькую
подмосковную деревню Поваровку к своей старшей сестре Людмиле.
   Людмила была старше Зои на восемь лет, но выглядела так, что  со  стороны
их можно было принять не за сестер, а за мать и дочь.  Старая,  развалистая,
как квашня, баба. Зубов нет, волосы собраны в жиденький седой узелок,  глаза
тусклые, усталые. А все потому, что пожалела свой лоб,  не  стала  пробивать
дорогу в жизни. Замуж вышла рано, за  своего,  деревенского  обалдуя  Женьку
Сливко. Не потому, что полюбила, а просто опасалась - вдруг никто больше  не
предложит?
   Женька Сливко начал пить лет в  четырнадцать,  к  двадцати  пяти,  когда,
вдоволь нагулявшись, женился на Людмиле, уже был хроническим алкоголиком.  В
шестьдесят  втором  родился  Антошка,  слабенький,   семимесячный.   Людмила
обкладывала кроватку бутылками из-под водки, наполненными горячей водой. Для
недоношенного ребенка главное - температурный режим, постоянное тепло.
   Зоя  уже  закончила  восьмилетку,  училась  в  Клинском  медучилище.   Ей
нравилось ухаживать за маленьким Антошкой. Он был смешной, ласковый.  Именно
ей, Зое, он впервые улыбнулся. Ее имя, а не слово "мама" выговорил первым на
своем младенческом языке. При ней поднялся на кривые тонкие ножки  и  сделал
несколько робких неуклюжих шагов.
   Людмила больше беспокоилась о муже, чем о маленьком  сыне.  Вечно  пьяный
бездельник Женька был для нее главным  человеком  в  мире.  Ну  как  же  без
мужика-то? А что пьет - все пьют.  Поколачивает  жену?  Ну,  это  нормальное
дело. Бьет, значит, любит. Денег в дом совсем не приносит? Так разве  в  них
счастье?
   - А в чем? В чем счастье для тебя, Людка? -  спрашивала  пятнадцатилетняя
Зоя свою старшую сестру.
   - Ну так, - пожимала Людмила круглыми полными плечами и вздыхала  тяжело,
по-старушечьи, - чтобы здоровеньки все, чтоб войны не было, чтоб к  майским,
на следующий год, платье кримпленовое купить, розовое, с черным кантиком.
   К майским, на следующий год, пьяный Женька решил искупаться  в  Сенежском
озере. Вода была еще холодная, Женьке ноги свело, он утонул. Людмила выла по
нему месяц, как волчица на луну. Потом успокоилась, стала  жить  потихоньку,
воспитывать Антошку по мере сил, копать огород, холить  свою  старую  корову
Майку и мечтать о кримпленовом платье, розовом с черным кантиком.
   Зоя  между  тем  закончила  училище,  подала   документы   в   Московский
медицинский институт. Поступила не сразу, только с третьей попытки. Два года
пришлось проработать медсестрой в больнице. Но уж  когда  поступила,  первым
делом стала  приглядывать  для  себя  подходящего  москвича.  Это  оказалось
трудной задачей.
   Была бы она красивой или хотя бы хорошенькой, но нет.  Чего  не  было  ей
дано, того не было. Высокая, полная, широкоплечая, с грубым  тяжелым  лицом,
бесцветными тусклыми волосами. Это ладно, замуж  за  москвичей  и  не  такие
выходят. Однако обязательно должно быть что-то, не красота, так обаяние,  не
ум, так хитрость.
   Что касается обаяния, Зоя искренне не понимала значения  этого  слова.  А
вот ум и хитрость у нее, безусловно, были. И еще была крепкая  хватка.  Если
вдруг замечала она, что какой-нибудь москвич-сокурсник положил на нее  глаз,
то вцеплялась в него намертво, готова была облизывать, обхаживать, пекла  на
общежитской кухне пирожки и приносила,  чтобы  вкусно  накормить,  показать,
какая отличная из нее выйдет хозяйка. . Но стоило мальчику пригласить  ее  к
себе домой, познакомить с родителями - перспектива  замужества  с  пропиской
сгорала без следа. Московские мамы и папы за версту чуяли  таких  хватких  и
берегли от них сыновей, как от чумы.
   Прописка, несколько строчек в паспорте, стала для нее сверхценной  идеей,
и это бросалось в глаза,  стоило  ей  переступить  порог  любого  столичного
жилья.
   - А сколько комнат у вас? А санузел раздельный? А кухня сколько метров? -
спрашивала она, цепко оглядывая стены.
   Квартирной озабоченностью, а вовсе не сладкими дорогущими  духами  "Жаме"
пахло от Зои Астаховой за  версту,  и  чуткие  носы  московских  мам  и  пап
улавливали сразу этот опасный аромат.
   Училась Зоя средне, медицина ее не увлекала, и это, вероятно,  усугубляло
ее проблемы. Могла бы она, к примеру, воодушевленно поддержать  разговор  на
профессиональную тему, показать свою образованность, поспорить,  и  глядишь,
смягчились бы сердца каких-нибудь бдительных  московских  родителей.  Но  не
получалось. Обо  всем,  кроме  квартирного  вопроса,  она  говорила  вяло  и
неохотно. Только при упоминании квадратных метров у  нее  вспыхивали  глаза,
оживлялось лицо.
   Зоя старалась изо всех сил стать интересней,  подрабатывала,  как  могла,
после занятий,  покупала  себе  у  спекулянтов  импортные  вещи,  косметику,
пыталась сбросить вес, пробовала разные диеты,  гимнастику,  стала  брать  в
институтской библиотеке книги и журналы о здоровом питании, о  голодании,  о
свежих овощных соках и родниковой воде.
   Читала с огромным интересом, делала выписки,  сравнивала,  анализировала,
пробовала на себе всякие оригинальные новые методики, умудрилась без  ущерба
для здоровья, без слабости и головокружения, сбросить двенадцать килограммов
всего за месяц, похорошела, распрямила плечи, гордо подняла голову  и  вдруг
обнаружила, что сокурсники и преподаватели стали относится к ней значительно
лучше.
   Из  посредственной   студентки-провинциалки,   охотницы   за   московской
пропиской, она превратилась в человека, увлеченного серьезным делом. Исчезла
озабоченность,  появился   азарт   исследователя.   Она   стала   интересной
собеседницей даже для главных своих недругов - московских мам.
   Мамы с удовольствием обсуждали с ней проблемы лишнего веса,  оптимального
потребления  жиров,  белков  и  углеводов,  сочетаемости  и   несочетаемости
продуктов. И нашлась, наконец, одна, которая решилась распахнуть перед  Зоей
Астаховой  дверь  своей   однокомнатной   квартиры   неподалеку   от   метро
"Сходненская".
   Эта смелая женщина жила вдвоем с сыном и мечтала для своего  слабенького,
болезненного ребенка именно о такой жене - крепкой,  здоровой,  без  вредных
привычек, без всяких там интеллигентских претензий и  капризов,  попроще  да
покрупней, чтоб дети получились здоровые,  чтоб  готовила  полезную  вкусную
пищу, содержала мужа  в  чистоте,  холила  его,  маленького,  морковку  ему,
зайчику, терла и не забывала, чем она была в жизни и чем стала и кого за это
следует благодарить.
   Квартирка была так себе, а молодой  муж  оказался  совсем  уж  никчемным.
Маленький, ниже Зои на голову, лысый в двадцать четыре года, он шарил ночами
по крепкому Зоиному телу  своими  хилыми  потными  лапками,  и  на  большее,
бедолага, не был способен. А в Зое, как на грех, проснулось то,  о  чем  она
прежде не  подозревала.  Здоровое  тело  и  здоровый  дух  требовали  любви,
сильной,  настоящей  мужской  ласки,  а  не  беспомощной  потной  возни.  От
желудочного кислого запаха изо рта маленького мужа Зою тошнило. Но  на  пути
ее опять встал проклятый квартирный вопрос. Она бы легко решила  проблему  с
мужской лаской, однако негде было.  Не  приводить  же  настоящего  мужика  в
однокомнатную, к мужу и свекрови, следуя старому  анекдоту:  смотри,  идиот,
как это делается? А найти настоящего, сильного, да еще со свободной площадью
совсем не просто.
   Между тем она защитила диплом, ее взяли молодым  ординатором  в  Институт
питания. Она  уже  чувствовала  себя  полноправной  москвичкой,  к  тому  же
отличным  специалистом,  впереди  маячила  кандидатская   степень,   научный
руководитель предложил ей попробовать себя в научно-популярной литературе  и
написать книжку о здоровом питании.
   Жизнь закрутилась весело, стремительно, и потные лапки зайчика-мужа  были
совсем уж некстати. Зоя не любила вспоминать, как отвоевывала свои  законные
квадратные метры, как разменивалась однокомнатная квартира на две комнаты  в
коммуналках, как орала и строила козни зараза-свекровь.
   Наконец, усталая, но довольная, она осталась одна на столичных квадратных
метрах, пусть крошечных, но своих собственных. Последний решительный бой  со
свекровью, переезд и ремонт не помешали ей закончить  работу  над  книгой  о
здоровом питании. В своем научно-популярном  труде  она  смело  использовала
опыт народной медицины, азы учения  индийских  йогов  и  тибетских  монахов,
рассуждала о жестких методах закаливания, целую  главу  посвятила  природной
косметике, уходу за кожей и волосами. По себе знала, об этом  любой  женщине
читать интересно.
   Писать Зоя старалась как можно проще, пользовалась в  основном  простыми,
нераспространенными  предложениями,  чтобы  не  путаться  со   всякими   там
причастными и деепричастными оборотами. Иногда подпускала грубоватый крепкий
юморок, не скупилась на конкретные примеры из жизни.
   Рукопись приняли в издательстве "Физкультура и  спорт"  весьма  неохотно.
Если бы не вмешательство Зоиного  научного  руководителя,  в  те  допотопные
застойные годы ее смелый труд вряд ли мог увидеть свет.
   Первый небольшой тираж разошелся моментально.  В  нескольких  специальных
медицинских журналах появились критические, недоброжелательные отзывы,  а  в
популярном  журнале  "Здоровье"  была  опубликована  совершенно   разгромная
статья.
   Сначала Зоя растерялась,  расстроилась,  но,  оказалось,  зря.  О  смелых
нетрадиционных методах оздоровления, которые она предлагала в  своей  книге,
заговорили, заспорили.  Появилось  даже  устойчивое  определение:  "Методика
Астаховой". Ее стали приглашать  с  лекциями  в  разные  ДК,  ей  предложили
организовать группу и проводить занятия по оздоровлению.
   "Что было и что стало!.." - думала Зоя, в очередной раз посетив отчий дом
и сидя за столом, напротив постаревшей до неприличия Людмилы.
   Розовое  платье  с  черным  кантиком,  правда,  не  кримпленовое,  а   из
французского джерси,  которое  привезла  ей  Зоя,  оказалось  мало.  Людмила
перевалила за пятидесятый размер.
   - Тут вставочку сделаю, а здесь еще кантик  пущу,  -  утешалась  Людмила,
разглядывая подарок.
   - Что ж так распустила себя, Людка? Ты сдерживайся в еде.
   -  Да  я  ничего  особенного-то  не  ем.  Сама  знаешь,  картошка,  сало,
макарончики. Порода у меня такая. И к тому же все болею.
   "Порода у нас с тобой одна", - хотела сказать Зоя, но раздумала.
   Вернулся  из  школы  Антон.  Он  вытянулся,  личико  стало  умное,  почти
взрослое. Зоя впервые обратила внимание,  что  мальчик  растет  хорошенький,
даже красивый. Высокий, худенький, но  не  тощий.  Плечи  широкие,  мужские.
Спину держит, не горбится  по-обезьяньи,  одет  опрятно,  даже  с  некоторым
щегольством, волосы  не  болтаются  патлами,  как  у  остальных  деревенских
пацанов, а подстрижены и расчесаны на косой пробор. А  главное,  нет  в  нем
этой деревенской рыхлости, грубости. Тонкое лицо, городское,  руки  хорошие,
не лопаты, как у отца с матерью.
   "Вот с ним у нас действительно порода одна, - заметила про  себя  Зоя,  -
надо приезжать чаще, можно и к себе взять на каникулы".
   К тому времени она уже знала, что  собственных  детей  у  нее  не  будет.
Настоящая мужская ласка ведь не проходит даром. Из  пяти  абортов  последний
оказался неудачным.
   "Ну и ладно, - думала она спокойно, - разве сделала бы я такую карьеру  с
ребенком на руках? Нет своего, зато вон какой растет племянник. Что Людмилка
в деревне может дать мальчику? Будет у меня хорошая трехкомнатная  квартира,
возьму его к себе жить, поступит в институт, станет человеком".
   Хорошую трехкомнатную квартиру Зоя  сделала  себе  только  к  восемьдесят
второму году. Еще полгода пришлось провозиться с ремонтом. А потом надо было
засаживаться за вторую книгу, более серьезную и основательную. Именно в этот
ответственный момент примчалась в  Москву  сестра  Людмила  и,  захлебываясь
истерикой, сообщила, что Антошка убил человека, и не просто человека, а свою
любовницу, которая была старше его на двадцать лет.
   - Зойка, помоги! Сделай что-нибудь! Его ведь посадят! - кричала сестра.
   Зоя стала лихорадочно размышлять, как быть? Может ли она помочь  любимому
племяннику? Например, похлопотать, чтобы мальчика признали невменяемым.
   Она жестоко корила себя, что упустила мальчишку,  не  забрала  вовремя  в
Москву, все откладывала. Почему-то она была убеждена, что в  Москве,  у  нее
под крылышком, ничего подобного  с  Антошкой  не  случилось  бы.  Но  потом,
оправившись от первого шока, она благоразумно рассудила, что  для  репутации
доктора Астаховой такая деталь, как родственник-убийца,  -  вещь  совершенно
лишняя, честно призналась  себе,  что  эту  интимную  подробность  лучше  не
афишировать. При ее сложных отношениях с  завистниками,  бывшими  коллегами,
возобновлять старые связи, просить за убийцу-племянника, весьма рискованно.
   Антона приговорили к десяти годам. Зоя Анатольевна переживала, неприятное
чувство вины грызло ей душу, однако она  утешалась  тем,  что,  когда  Антон
выйдет из тюрьмы, она постарается вину свою искупить.
   К этому времени она совсем отошла от традиционной медицины. Коллеги ее не
понимали и не одобряли продолжали выступать  с  пасквилями  в  прессе.  Одни
завидовали ее популярности. Другим понять и принять все  новое,  непривычное
мешала узость кругозора и косность мышления.
   Зоя  углубилась  в  изучение  разных   методов   длительного   голодания,
рассуждала о Брэгге и Шелтоне, убеждала  себя  и  других,  что  обыкновенной
мочой можно вылечить все, от насморка до рака. Вплотную занялась остромодной
темой водных родов, познакомилась и  весьма  близко  сошлась  со  знаменитым
профессором, который воспитывал так называемых "духовных акушеров". Вместе с
ним стала жарко агитировать будущих мам рожать дома, в ванной, не перерезать
пуповину, пока сама не отсохнет, три раза  в  день  обливать  новорожденного
ледяной водой, вращать, держа за ножку, по часовой стрелке, а  потом  против
часовой стрелки по пятнадцать оборотов, и  всегда,  при  любой  температуре,
держать ребенка голым.
   Новая книга доктора Астаховой стала бестселлером. Ее выпустило  крошечным
тиражом все то же издательство "Физкультура  и  спорт",  но  реальный  тираж
оказался огромным. Книга Астаховой вошла в почетные ряды самиздата.
   Один раз она решилась съездить в  Тамбовскую  область,  к  племяннику  на
свидание, потратила на это много времени и душевных сил, а потом как-то  так
закрутилась, заработалась, что  все  не  получалось  выбраться,  хотя  Антон
постоянно просил ее об этом в жалобных письмах. Не поехала и к сестре,  хотя
та  чувствовала  себя  все  хуже.  Нет,  не  потому,  что  сестра  ей   была
безразлична. Просто совсем не оставалось свободного времени.
   Желающих испытать на себе новый, оригинальный способ водного деторождения
появлялось все больше.
   Возникло несколько подпольных групп, в которых готовили будущих мам и пап
к водным родам. Женщины на седьмом-восьмом месяце стояли по часу на  голове,
голодали, занимались  медитацией.  Самые  мужественные  решались  даже  пить
собственную мочу. Курс занятий стоил недешево. Любопытно, что почти все  эти
женщины были коренными москвичками с  высшим  техническим  или  гуманитарным
образованием.
   Астахова в глубине души поражалась легковерию будущих  московских  мам  и
пап. Она  не  без  удовольствия  вела  сама  одну  из  групп.  Сидя  кружком
по-турецки или в позе лотоса, они слушали Зою затаив  дыхание,  повиновались
каждому ее слову и жесту.
   Она приказывала встать на голову, они вставали. Она давала команду мычать
и раскачиваться, закрыв глаза, они мычали. Велела не дышать - не  дышали.  И
не смели возражать. Иногда ее смех разбирал, деревенская простушка  Зойка  в
глубине  сложной  многогранной  души  доктора   Астаховой   прямо   давилась
хулиганским хихиканьем, когда брюхатые московские  интеллектуалки  старались
изо всех сил выучить очередное упражнение, правой ногой почесать себе  левое
ухо.
   В идеале принимать водные роды должны были счастливые отцы,  без  всякого
постороннего участия. Но