мать  не
мог.
   Москва кажется совсем другой, когда в ней некуда деться, когда не знаешь,
где предстоит провести ближайшую ночь. Впервые за свои тридцать  восемь  лет
Никита  Ракитин  слонялся  по  родному  городу,  как  испуганное   бездомное
привидение.
   Ему везде чудились  слишком  внимательные,  настороженные  взгляды.  Если
идущий навстречу пешеход прятал руку  в  карман,  ему  мерещилось,  что  вот
сейчас в этой руке окажется пистолет. Если тормозила рядом  машина,  у  него
перехватывало дыхание потому, что он уже слышал заранее, как коротко и  сухо
трещит автоматная очередь.
   Три часа назад, покинув свою квартиру через черный  ход,  перепрыгивая  с
крыши на крышу, он понимал только одно: жив. Все прочее не  имело  значения.
Сейчас, когда  оглушительный  животный  ужас  утих,  осел  крупными  липкими
хлопьями на дно души, надо было продумать хоть  сколько-нибудь  определенный
план действий на ближайшие дни или часы - это уж  как  Бог  даст.  Но  плана
никакого не было.  Автоматическое  передвижение  по  мокрым  улицам  немного
успокаивало, однако мешало думать.
   Утро было промозглым и  серым,  город  вяло  просыпался  и  выглядел  так
мрачно, словно самого себя не  любил.  В  нем  обитало  множество  друзей  и
знакомых, и запросто можно было позвонить, зайти в гости, остаться ночевать.
Однако Никита знал, что круг его близких совершенно прозрачен для  заказчика
убийства. Идти к кому-то в гости - значит не только подставляться самому, но
и подставлять других. Лучшее, что можно сделать, - исчезнуть. Но куда?
   После бессонной ночи знобило, глаза слипались. Он огляделся и  обнаружил,
что находится на Сретенке. Перед  ним  было  маленькое  дешевое  бистро.  Он
увидел сквозь стекло,  как  девушка  в  красном  фартуке  поверх  джинсового
комбинезона переворачивает табличку на двери:  "Открыто",  и  вошел  внутрь.
Девушка улыбнулась и весело произнесла:
   - Доброе утро.
   - Доброе, - откликнулся Никита.
   - Что будем кушать? Есть сосиски с капустой, бутерброды с красной  рыбой.
Только она очень соленая, не советую. А  хотите,  могу  яишенку  пожарить  с
беконом.
   - Хочу, - улыбнулся он в ответ, - знаете, ужасно хочу,  чтобы  кто-нибудь
пожарил мне яичницу с беконом.
   - И кофе?
   - Да. Покрепче.
   - У нас только растворимый.
   - Ну и отлично. Пусть растворимый.
   Он уселся за стол и, глядя, как незнакомая худенькая девушка готовит  ему
завтрак, подумал вдруг, что нельзя так страшно раскисать. Его еще не  убили,
а он уже чувствует себя привидением. Вопрос "что делать?"  стучит  в  голове
тупо и совершенно риторически. А ответ между тем прост как всегда. Работать.
Он ведь давно собирался купить себе ноутбук. Вот теперь самое  время.  Благо
деньги с собой прихватить успел. А где найти стол и стул, крышу над головой,
он придумает. Можно снять комнату на  месяц,  сейчас  это  совсем  нетрудно.
Главное, довести до конца то, что он начал, то из-за чего его  хотят  убить.
Тогда есть надежда, что не убьют. Не успеют.
   Девушка поставила перед ним маленькую шипящую сковородку. Яичница немного
пригорела, но все равно была вкусной. Потом он выпил  два  стакана  крепкого
сладкого кофе и почувствовал себя значительно лучше.
   - Курить у вас можно?
   -  Пожалуйста,  -  она  вышла  из-за  прилавка  и  поставила  перед   ним
пепельницу.
   Он откинулся на спинку стула, затянулся, прикрыл глаза.
   - У вас кровь на щеке, - произнесла девушка и положила перед ним бумажку,
написанный от руки счет, - из-под пластыря сочится, довольно сильно.
   - Я знаю, - он потрогал щеку, - порезался, когда брился.
   Девушка смотрела на него  все  пристальней,  и  ему  стало  не  по  себе.
Замечательная девушка, яичницу вкусную пожарила,  но  сейчас  совершенно  не
нужно, чтобы узнавали писателя Виктора Годунова. Впрочем, может,  она  и  не
узнала. Настроение у нее хорошее с утра, и вообще она по натуре такая  милая
и сострадательная, независимо от того, кто перед ней, известный писатель или
случайный безымянный посетитель.
   Он расплатился и быстро вышел из кафе, достал  из  сумки  дымчатые  очки,
надвинул совсем низко, до бровей, замшевую старую кепку.
   В последнее время, после нескольких телеинтервью и журнальных  публикаций
с большими  цветными  фотографиями,  его  узнавали  на  улицах.  Иногда  это
веселило, иногда раздражало. Сейчас было вовсе ни к чему. Чем  меньше  людей
обращает на него внимание, тем  лучше.  Однако  вряд  ли  кому-то  придет  в
голову, что длинный, бледный, сутулый от усталости и страха парень с  куском
пластыря на щеке, в потертых джинсах, изношенных кроссовках, со  здоровенной
дорожной гумкой из  дешевого  кожзаменителя  -  популярный  писатель  Виктор
Годунов.
   И все-таки в компьютерном отделе книжного магазина "Глобус"  его  узнали.
Он выбирал ноутбук, пришлось снять не только кепку, но и  дымчатые  очки.  В
них он плохо видел.
   - Это вы или не вы? - обратился к нему молоденький продавец-консультант.
   - Вероятно, все-таки я, - хмыкнул Никита, присматриваясь к ноутбуку фирмы
"Тошиба", который стоил две тысячи долларов и весил всего  два  с  половиной
килограмма. Маленькая, плоская, удобная машина с большим экраном.
   - А книжку можете подписать? - спросил  продавец  и  протянул  ему  "День
лунатика".
   Никита такого издания  еще  не  видел.  На  обложке  "покета"  был  новый
рисунок, не менее дурацкий, чем предыдущий. Юноша с одеколонным лицом  душил
грудастую красотку. Раньше юноша был брюнетом, красотка  блондинкой,  теперь
наоборот. И позы немного изменились. В романе  ни  героев  таких,  ни  одной
подобной сцены не  было.  Но  издателям  видней,  какие  обложки  привлекают
читательские массы. Обычно используют для съемок специальных  людей.  Никите
ни разу не приходилось видеть, как выстраивают  мизансцены,  как  фотомодели
принимают подобающие позы. Можно представить,  как  это  происходит.  "Сожми
руки у нее на горле! - командует фотограф. - Запрокинь голову. Оскаль  зубы.
Выпучи глаза".
   - Меня Сергеем зовут, - сказал продавец.
   - Очень приятно, - Никита взял у него ручку и написал: "Сергею на  добрую
память, автор".
   Продавец подбирал ему ноутбок долго, старательно, с удовольствием щеголял
своими глубокими познаниями не только в  компьютерах,  но  и  в  детективной
литературе. В итоге Никита вышел из магазина  с  тем  тошибовским  "ноутом",
который приглядел с самого начала.
   Сыпал мелкий, как пыль, дождик. С компьютером  в  сумке  он  почувствовал
себя значительно спокойней и уверенней. Теперь оставалось найти какое-нибудь
пристанище. Теоретически, долларов за триста можно  снять  на  месяц  вполне
приличную однокомнатную квартиру где-нибудь в спальном районе. Но это только
теоретически. Квартира нужна уже сегодня, телефона под рукой нет, к знакомым
за помощью лучше не обращаться, фамилию свою лучше не называть, документы не
показывать, прятать лицо, потому что потенциальные  хозяева  могут  запросто
узнать его, начнут болтать, любопытствовать.
   Купив к киоске несколько  газет  и  десяток  телефонных  жетонов,  Никита
уселся за столик открытого  кафе,  принялся  читать  объявления,  подчеркнул
всего  полдюжины,  которые  показались  ему  подходящими,  и  отправился   к
таксофону.
   По первым двум номерам звучал автоответчик. Еще по  трем  никто  не  брал
трубку. И только по шестому ответил молодой женский голос.
   - А чеможно и сегодня, в  натуре.  Приезжай,  -  собеседница  моментально
перешла на "ты", и Никите показалось, что она  слегка  навеселе.  -  Значит,
это, короче, до Сокольников, там выходишь, сразу направо... - прижав  трубку
ухом, Никита записал адрес.
   Это была грязная полуразвалившаяся панельная пятиэтажка. На  лестнице  он
услышал истошный женский крик и,  поднявшись  на  последний  этаж,  чуть  не
споткнулся, потому  что  навстречу  ему  катился  по  ступенькам  ободранный
маленький мужичонка.
   - Вали отсюда, ка-зел! Че смотришь, блин, пшел вон. Щас по стенке размажу
на хрен!
   Полная, распаренная, как после бани,  молодуха  в  капроновых  спортивных
шароварах, зеленых с алыми пампасами, в черной короткой кофточке с кружевами
и золотыми блестками, стояла, подперев бока, в дверном  проеме  и  провожала
мужичонку оглушительным крепким матом. Тот вовсе не смотрел на нее,  дробные
быстрые шажки звучали уже  далеко  внизу.  Из  квартиры  доносился  какой-то
басовитый  гул.  Увидев  Никиту,  молодуха  замолчала  на  миг,   кокетливым
движением поправила вытравленные до лимонной желтизны волосы.
   - Ты, что ли, насчет квартиры звонил? Проходи. Никита шагнул в  прихожую,
заставленную картонными ящиками. В  крошечной  "распашонке"  стоял  плотный,
застарелый запах перегара и пота. Было так накурено,  что  щипало  глаза.  В
единственной комнате, увешанной малиново-зелеными коврами, сидело за  столом
человек пять кавказцев. Заметив Никиту, они разом замолчали  и  внимательно,
нехорошо уставились на него.
   -  Вероятно,  я  не  туда  попал,  извините,  -  произнес   он,   пытаясь
протиснуться назад, к двери, сквозь строй ящиков.
   - Туда, туда. Не стесняйся, - ободрила его молодуха, - я недорого возьму,
всего пятьсот баксов в месяц. Паспорт давай сюда и деньги вперед за полгода.
   - Нет. Мне только на месяц.  И  пятьсот  -  это  дорого.  Спасибо,  всего
доброго.
   - Да ты че - дорого?! Ты погляди,  какая  хата,  какие  ковры,  стенка  -
цельное дерево, окно во двор, никакого шума, метро в  двух  шагах,  телефон,
телевизор цветной, видиком можешь пользоваться, кассеты есть с  эротикой,  -
затараторила молодуха и попыталась ухватить его за локоть.
   - Пагады, слюший, так  нэ  дэлают,  в  натуры,  -  двое  кавказцев  стали
вылезать  из-за  стола.  Глаза  у  них  были  красные,  пьяные,  и   Никита,
бесцеремонно  оттолкнув  молодуху,  застрявшую  в  проходе,  рванул  вон  из
квартиры, скатился вниз по лестнице,  еще  резвее  чем  давешний  ободранный
мужичонка. Вслед ему понесся такой же густой мат.
   Отдышался он в вонючем проходном дворе. Дождь перестал,  но  небо  совсем
почернело, в лицо бил ветер, тяжело раскачивались липы над  головой.  Никита
подумал, что сейчас ливанет по-настощему, но не было сил  ускорять  шаг.  Он
медленно побрел к метро.
   Кажется, без помощи знакомых не обойтись. Он  стал  перебирать  в  памяти
всех, к кому мог бы обратиться сейчас. Нужен человек,  с  которым  он  очень
редко видится, которого если и вычислят, то  в  последнюю  очередь.  Человек
этот не должен быть любопытен и болтлив. Но если  и  есть  такой,  то  почти
невероятно, что у  него  найдутся  знакомые,  готовые  прямо  сегодня  сдать
недорогую квартиру на месяц.
   Ни одного  подходящего  имени  в  голову  не  приходило.  На  него  вдруг
навалилось совершенное безразличие, захотелось  просто  вернуться  домой,  в
свою родную квартиру, принять горячий душ, лечь спать - и будь что будет.
   В лицо брызнуло косым ледяным дождем.  Ветер  пронизывал  до  костей.  До
метро было еще далеко, и Никита нырнул  в  какую-то  маленькую  сомнительную
кафешку. Два столика были заняты. За ними обедала компания ремонтных рабочих
в спецовках. Никита подошел к стойке самообслуживания.
   - Есть у вас суп какой-нибудь? - спросил он раздатчицу.
   - Борщ хороший. Налить?
   - Да. А водка есть?
   - "Столичная".
   - Сто грамм, пожалуйста.
   Никита сел за угловой столик, подальше  от  шумной  рабочей  компании,  с
удовольствием хлебнул водки, закусил черным хлебом и принялся  за  борщ.  Но
тут, словно по команде, брякнуло ведро,  чмокнула  мокрая  тряпка.  Какая-то
тощая кроха в грязном белом халате стала мыть пол прямо  под  его  столиком,
вокруг его ног, я потом бросила швабру и принялась водить вонючей тряпкой по
столу.
   - Послушайте, - не выдержал Никита, - я, между прочим, ем. А тряпка  ваша
воняет нестерпимо.
   - Эй, голубчик, что за дела? - взвилась кроха. - Я на работе  и  протираю
столы когда мне нужно. А тряпка чистая и вонять не может. Господи,  Ракитин,
ты?
   * * *
   Домашнего телефона на визитной карточке  не  было.  Только  служебный.  А
дозвониться по нему Егоров  не  мог.  Гришке  Русову  не  сиделось  в  своем
кабинете.
   - Перезвоните, пожалуйста, через час, - любезно предлагала секретарша.
   - Сегодня Григория Петровича уже не будет, - сообщала она,  когда  Егоров
перезванивал через час, - а завтра он улетает в Бельгию.
   - А вы не могли бы дать мне его домашний номер? - решился попросить Иван.
- Я его земляк, друг детства.
   - Извините, но если Григорий  Петрович  не  счел  нужным  дать  вам  свой
домашний номер, то я не имею права...
   - Да он просто забыл! Он спешил и забыл в спешке. Вы знаете что, девушка,
вы ему передайте, что звонил Егоров Иван. Вот, номер мой  запишите.  И  еще,
если боитесь дать мне его домашний, спросите у него разрешения.
   - Хорошо, я так и сделаю, - ответила секретарша и положила трубку.
   - Это опять Егоров, - радостно сообщал он  в  десятый  раз.  -  Соедините
меня, пожалуйста, с Григорием Петровичем.
   - Его нет.
   - Я его земляк, друг детства. Вы передали, что я звонил? Мы договорились,
что вы дадите мне его домашний номер.
   - Как ваша фамилия?
   - Егоров.
   - Мы с вами ни о чем не договаривались.
   - Ну как же, девушка?! Вы обещали...
   - Григория Петровича на месте нет. Попробуйте перезвонить в пятницу.
   - Но вы передали ему?
   Ответом были частые гудки. И так до бесконечности.
   От улыбчивого  частного  детектива  Виктюка  тоже  не  поступало  никаких
новостей. Егоров звонил туда  каждый  день  и  слышал  одно  и  то  же:  "Не
волнуйтесь. Мы работаем по вашему делу. Все не так  просто.  Прошло  слишком
мало времени".
   Время неслось с дикой  скоростью,  не  оставляя  для  его  семьи  никаких
шансов. Каждый раз, возвращаясь из рейса после трех-четырех дней отсутствия,
он не знал, чего больше боится - увидеть  землисто-серые,  осунувшиеся  лица
жены и детей, погрузиться в ледяное молчание или обнаружить,  что  все  трое
исчезли.
   Если бы гуру и тех, кто за ним стоит, интересовали деньги, Оксана  тянула
бы их из мужа всеми способами. Сама она давно не  работала,  после  рождения
Феди  осталась  дома,  занималась  только  хозяйством  и  детьми.  Летческой
зарплаты Егорова вполне хватало на жизнь.
   Ничего особенно ценного в доме не было, главная ценность - квартира. Но о
квартире, о размене Оксана не заикалась. Егоров на всякий  случай  сходил  в
домоуправление, якобы выяснить, нет ли задолженности  по  квартплате,  а  на
самом деле проверить, все ли нормально с документами. Мало ли какую  каверзу
могли придумать руководители секты?
   Но оказалось, все в порядке. Никто на квартиру не посягал.
   Егорову  снились  ночами  кошмары,  неслись  в  голове  сцены  из  всяких
ужастиков про вампиров, про воровство органов.  Он  видел,  как  худеют  его
мальчики, и всерьез стал  думать,  что  гуру  высасывает  из  них  жизненную
энергию или выкачивает кровь небольшими порциями.
   Однажды он заметил  на  груди  у  Феди,  под  острыми  ключицами,  черную
татуировку, перевернутую пятиконечную звезду, вписанную в круг.
   - Что это, сынок?
   - Знак посвящения, - ответил ребенок тусклым голосом.
   - Но это же больно, и потом, ты понимаешь, это останется  на  всю  жизнь.
Татуировку вывести очень сложно. Смотри,  у  тебя  воспалилась  кожа,  могли
инфекцию занести, -  он  попытался  обнять  сына,  почувствовал  под  руками
страшную худобу. На секунду Егорову показалось, что сын прижался к  нему,  и
ледяная стена дала тонкую трещину.
   - Послушай меня, сынок, нам с тобой надо уехать  на  некоторое  время,  -
жарко зашептал Егоров,  -  так  нельзя  жить,  ты  должен  ходить  в  школу,
нормально питаться.
   - Папочка, мне страшно, - еле слышно произнес Федя.
   - Не бойся, малыш, ты просто больше  не  будешь  туда  ходить,  -  Егоров
прижал к груди его голову, но ребенок отстранился.
   - Мне страшно тебя слушать, папочка. Ты ничего  не  понимаешь.  Ты  живой
мертвец. - Федя поднял лицо, и на Ивана  Павловича  глянула  сквозь  голубые
глаза-стеклышки ледяная пустота.
   На следующий день он отправился по адресу, указанному на визитке  Русова.
Охраннику в дверях солидного административного здания  не  пришло  в  голову
задержать высокого статного человека в летческой форме. Егоров  поднялся  на
второй этаж и  спросил  у  первой  встречной  барышни,  где  кабинет  Русова
Григория Петровича.
   - По коридору направо, - ответила барышня. В приемной было пусто.  Егоров
ткнулся в дверь кабинета,  она  оказалась  запертой.  Пронзительно  зазвонил
телефон на столе секретарши, Иван Павлович вздрогнул и рефлекторно  метнулся
к столу, протянул руку, чтобы взять трубку, но, разумеется,  не  взял,  зато
заметил рядом с аппаратом перекидной календарь. Он открыт был на сегодняшнем
числе, и Егоров успел прочитать  одну  из  записей:  "19-30,  рест.  "Вест",
Шанли, отд. каб.". - Что вы здесь делаете?. - раздался возмущенный голос.
   В дверях стояла молоденькая пухленькая блондинка с подносом в  руках.  На
подносе высились мокрые перевернутые кофейные чашки.
   - Добрый день, - Егоров улыбнулся, отошел от стола и уселся в  кресло,  -
Григория Петровича, как я понимаю, на месте опять нет? Но ничего, я подожду.
Мы с ним договорились о встрече.
   - Договорились? - секретарша убрала посуду в стеклянный шкаф, уселась  на
свое место.
   - Разумеется.
   - На какое время?
   - На одиннадцать, - не моргнув глазом соврал Иван Павлович.
   - Как фамилия ваша? Егоров представился.  Секретарша  черкнула  что-то  в
календаре.
   - Но сегодня Григория Петровича не будет.
   - У меня другие сведения, - Егоров весело подмигнул.
   - Минуточку, - она подняла трубку и стала крутить диск. Егоров догадался,
что она звонит Гришке домой, попытался разглядеть, какие набирает цифры,  но
не успел.
   - Григорий Петрович, здесь к вам человек пришел, некто  Егоров.  Говорит,
вы ему назначили на одиннадцать... Да, конечно...
   Егоров вскочил и выхватил у нее трубку.
   - Гришка, ты что, совсем сбрендил? Я никуда не уйду, пока ты не появишься
в своем кабинете.
   - Иван, ты не нервничай, - ответил ему спокойный хрипловатый  баритон,  -
ты  прости,  старичок,  я  сейчас  страшно  занят,  продохнуть  некогда.  Мы
встретимся обязательно, я помню, что у тебя какие-то проблемы,  просто  хочу
выслушать тебя внимательно, поговорить без спешки. Давай на той недельке, а?
   - Ну ты на работе будешь сегодня или нет? - не унимался Иван. -  Я  целый
день свободен, дождусь тебя. Мне ведь не просто поболтать  хочется,  беда  у
меня. Оксанка попала в секту, детей туда затянула...
   - Иван, я сюда сегодня никак не попаду. Не получится.  Слушай,  давай  на
той неделе, хорошо? Ты оставь Марине свой телефон, я  тебе  сам  позвоню.  А
сейчас, прости, брат, спешу ужасно. Все, привет.
   Иван передал загудевшую трубку  секретарше,  потом  продиктовал  ей  свой
домашний номер и вышел из кабинета, совершенно уверенный, что  Гришка  Русов
ему никогда не позвонит.
   Дома в толстом справочнике "Вся Москва" он отыскал ресторан "Вест". Но их
оказалось три, в разных концах города. Он стал  набирать  номер  каждого  из
заведений.
   - Здравствуйте, я  хочу  потвердить  заказ  на  сегодня  на  девятнадцать
тридцать. Отдельный кабинет. На фамилию  Русов.  Нет?  Тогда  посмотрите  на
фамилию Шанли.
   Оказалось, что отдельный кабинет был заказан на фамилию Шанли в ресторане
"Вест" неподалеку от Чистых прудов. Егоров приехал к ресторану к семи.
   Конечно, Гришка может и озвереть от такой навязчивости, но  ему  не  было
дела до Гришкиных эмоций. Сам Егоров уже давно озверел.  Он  понимал  только
одно: Гришка по долгу службы обязан знать все про эту  паршивую  секту.  Кто
же, если не он?
   Егоров  нервно  курил   в   темной   подворотне,   из   которой   отлично
просматривался шикарный ресторанный подъезд. Козырек крыши подпирали круглые
стеклянные  колонны-аквариумы,  в  них  плавали