оявился... - Виктюк на секунду задумался,  потом  произнес  с
извиняющейся ноткой, - любовник.  Терпеть  не  могу  это  слово,  оно  такое
пошлое, ну да Бог с ним. Не важно. В общем, Наташу как подменили. Она  стала
исчезать вечерами, несколько раз пришла под утро и,  краснея,  как  девочка,
стала врать мне что-то про подругу, у которой  инсульт.  Всех  ее  подруг  я
знаю, со всеми у меня теплые  доверительные  отношения.  Я,  разумеется,  за
телефон, и что же? Никакого  инсульта.  Одна  из  подруг  сообщает  мне  под
большим секретом, что моя Наташа у нее просила ключ  от  дачи.  А  я,  между
прочим,  юрист  и  работаю  в  последнее  время  не  кем-нибудь,  а  частным
детективом. Для меня не составило особого труда выяснить личность соперника.
И что же я узнаю? Он молод, хорош собой... Ладно, это  еще  можно  пережить.
Однако, представьте, каково мне было узнать, что он отсидел  десять  лет  за
убийство женщины, в которую был влюблен!  В  моем  возрасте  можно  простить
измену, однако я вовсе не хочу потерять свою Наташу.
   - Он никогда не повторит этого, - - быстро, взахлеб прошептала  Астахова,
- это была нелепая, страшная случайность.
   - Да, да, миленькая моя,  я  готов  верить.  Хотя  вначале  мне  пришлось
пережить шок. Нет, на жену я не сердился, ее можно  понять,  последний  шанс
побыть юной, влюбленной...  смешно  немного,  а  все-таки  женщина  остается
женщиной, даже в таком возрасте.  Но  я  не  поверил  в  искренность  чувств
Антона, думал, мальчишка хочет вытянуть у нее  деньги,  а  главное,  я  стал
опасаться за ее жизнь. Но,  немного  успокоившись,  я  подумал,  что  нельзя
судить человека за то, что он болен. Он ведь болен, ваш Антон? И  совершенно
безобиден, не так ли?
   - Да, именно так. Болен и безобиден, - эхом отозвалась Астахова.
   - Ну вот видите. Я бы не стал вас тревожить, однако случилась  неприятная
вещь. Моя Наташа пропала три дня назад  и  оставила  совершенно  сумасшедшую
записку, что уходит от меня к нему.
   - Этого не может быть...
   - Но это так. Вот, взгляните, - он вытащил из кармана  измятый  тетрадный
листок и протянул Астаховой.
   "Феликс, прости! - было  написано  круглым  аккуратным  почерком.  -  Мне
больно, но я ничего не могу поделать. Это сильней меня. Мы с  Антоном  любим
друг друга, несмотря на разницу в  возрасте,  несмотря  ни  на  что.  Развод
оформлять не будем, это глупо и недостойно, с квартирой решим позже. Не  ищи
меня. Прости. Наташа".
   Астахова несколько раз перечитала текст, потом тупо, молча уставилась  на
Виктюка красными опухшими глазами.
   - Знаете,  я  в  растерянности,  -  тяжело  вздохнул  Виктюк,  так  и  не
дождавшись от Астаховой ни слова, - и вот решил посоветоваться с вами, как с
единственным близким Антону человеком. Вы его хорошо знаете, только с вами я
могу спокойно и открыто обсудить ситуацию. Насколько это серьезно,  и  стоит
ли вообще заниматься поисками? Может, оставить их в покое? В  конце  концов,
если отбросить ханжество и условности...
   - Значит, с Русовым вы  не  виделись  давно?  -  спросила  она  медленно,
хрипло, и он понял, что все это время Зоя  Анатольевна  думала  о  своем,  о
наболевшем.
   - Да мы с ним вообще  знакомы  только  шапочно,  -  он  недоуменно  пожал
плечами, - послушайте,  дорогая  моя,  я  чувствую,  у  вас  какие-то  очень
серьезные личные неприятности. Вы  встретили  меня  столь  агрессивно,  даже
приняли за убийцу, то есть кто-то угрожает вам? Может, я вовсе некстати лезу
со своими семейными проблемами?
   -  Вы  частный  детектив?  Профессиональный  юрист?   -   Пьяная   пелена
рассосалась, глаза ее сухо сверкали.  -  Я  видела,  как  вы  встречались  с
Антоном. Я следила за ним. Зачем вы с ним встречались?
   - Ну а как вы думаете? - он грустно улыбнулся.  -  Я  хотел  взглянуть  в
глаза счастливому сопернику, хотел поговорить, понять, что ему нужно от моей
Наташи. И знаете, я ведь ему поверил. Мне разных приходилось видеть людей за
свою долгую юридическую практику. Ложь от правды я отличать умею. Так вот, я
понял, что мальчик действительно  любит  мою  жену.  Пусть  это  чувство  со
стороны выглядит нелепо и болезненно, однако так мало в мире людей,  которым
дано его испытать...  Знаете,  возраст  заставляет  меня  смотреть  на  вещи
философски...
   - У вас есть какие-нибудь документы с собой?  Паспорт,  удостоверение?  -
спросила Астахова, продолжая тупо глядеть в одну точку.
   - О да, разумеется! - Феликс Михайлович вытащил  из  внутреннего  кармана
пиджака  военный  билет  и  темно-синюю  книжечку,  удостоверение   частного
детектива.
   Военный билет был настоящий, его собственный. Удостоверение  тоже  нельзя
было  назвать  фальшивым.  Любой  желающий  мог  себе  заказать  такое   же,
совершенно легально. Правда, далеко не каждому удалось  бы  шлепнуть  печать
Министерства внутренних дед России, настоящую, не поддельную. Но  у  Феликса
Михайловича имелись свои каналы.
   Астахова долго изучала документы, листала  страницы  военного  билета,  и
было видно, как туго она сейчас соображает.
   - Зоя Анатольевна, - Виктюк  взял  документы  у  нее  из  рук  и  ласково
заглянул ей в глаза, - так где же ваш племянник?
   - Не знаю! - отчаянно выкрикнула она. - В том-то и дело, что не знаю!
   - Ну хорошо, когда вы его видели в последний раз?
   - Давно. В конце апреля. Но  волноваться  по-настояшему  я  стала  только
сейчас.
   - Появились какие-то основания? Или просто слишком много времени прошло?
   - Появились основания...
   - Какие же?
   - Антона подставили. Сделали так, что  он  подозревается  в  убийстве.  Я
знаю, ^Ь он не убивал. Но на него так удобно это скинуть... мальчик болен...
Нет, я не могу вам  все  рассказать,  -  она  помотала  головой  и  легонько
хлопнула кулаком по столу, - не могу. Я боюсь. И за себя, и за него.
   - А вы не бойтесь. Что произошло,  голубушка?  -  он  накрыл  ее  влажную
ледяную руку своей теплой ладонью. Газовый пистолет давно уже валялся рядом,
на загаженном столе. -  Расскажите,  я  все-таки  юрист,  к  тому  же  лично
заинтересован. Я ведь сказал с самого начала,  у  нас  с  вами  общая  беда.
Давайте будем думать вместе. Одна голова хорошо, а две лучше.  Мне  кажется,
наши с вами головы не самые глупые, - он улыбнулся и нежно погладил ее руку.
   Он больше ни разу не предложил сварить для расстроенной хозяйки кофе.  Он
ни к чему в этой квартире, кроме пухлой влажной  руки  Зои  Анатольевны,  не
прикасался.
   Татьяна Владимирова оказалась маленькой хрупкой  блондинкой,  остриженной
совсем коротко. Леонтьев знал, что ей  двадцать  семь  лет,  но  в  потертых
домашних джинсах, широком  свитере  и  в  толстых  шерстяных  носках  вместо
тапочек она выглядела совсем девочкой, не старше семнадцати.
   - Здравствуйте,  проходите,  пожалуйста,  -  проговорила  она  неожиданно
хриплым низким голосом.
   Леонтьев огляделся в тесной прихожей, заставленной сундуками и тумбами.
   - У вас коммуналка?
   - Нет, я с бабушкой живу.  Она  не  разрешает  выбрасывать  старые  вещи.
Хотите чаю?
   - Спасибо, не откажусь.
   Она провела Леонтьева на кухню, усадила на маленький  потертый  диванчик,
поставила чайник, уселась на табуретку, закурила и тут же закашлялась.
   - Знаете, какой-то мерзкий грипп по Москве ходит. Болею уже десятый день.
Простите, забыла ваше имя-отчество.
   - Андрей Михайлович. Можно просто Андрей.
   - Значит, вы, Андрей, все-таки подозреваете, что Ракитина убили?
   - Я работаю по этому делу. Скажем так,  я  не  исключаю,  что  несчастный
случай мог быть инсценировкой.
   - Тогда дело дрянь, - Татьяна зябко передернула плечами, - такие убийства
не раскрываются. То есть раскрыть можно, доказать ничего нельзя.
   - Ну, в жизни всякое бывает... - глубокомысленно заметил капитан. - А  вы
давно знали Ракитина?
   - Чуть меньше года.  Мы  познакомились,  когда  я  пришла  брать  у  него
интервью. Собственно, я была первым журналистом, который пробился к писателю
Виктору Годунову.
   -  Пробился?  -  удивленно  переспросил  Леонтьев.  -  Разве  надо   было
пробиваться, чтобы взять интервью?
   - Еще как! - Татьяна усмехнулась.  -  В  издательстве  мне  сказали,  что
Виктор Годунов уехал в Америку на три месяца, и тут же предложили нескольких
других  на  выбор,  причем  долго  убеждали,  что  все  они  одинаковые,   и
удивлялись, какая мне разница, у кого  именно  брать  интервью.  А  потом  я
случайно узнала его настоящее имя, достала телефон. Это был почти  детектив.
Мне попался в руки номер журнала "Юность" десятилетней давности, я сидела  у
кого-то в гостях, листала и наткнулась  на  фотографию.  Там  была  подборка
стихов Никиты Ракитина, а с фотографии глядел Виктор Годунов. Тот же ракурс,
что и на книжке. Никита за десять  лет  не  настолько  изменился,  чтобы  не
узнать. А телефон мне дала знакомая, которая училась вместе  с  Ракитиным  в
Литинституте. Я позвонила, представилась и сказала: "Вы знаете, что на самом
деле вы на три месяца уехали в Америку?" Для него это было новостью.
   - Подождите, но ведь издательство должно быть заинтересовано,  чтобы  имя
автора  мелькало  в  газетах.  Это  реклама.  Почему  они  его  прятали   от
корреспондентов? - удивился капитан.
   - Виктор Годунов не нуждался в рекламе. Он продавался "всухую".
   - То есть?
   - Не требовалось никакой раскрутки. Они  это  просекли  довольно  быстро.
Даже если бы за это время не вышло ни одного интервью с ним, если бы  он  ни
разу не появился на телеэкране, его книги все равно раскупались, как горячие
пирожки. А издатели, люди сообразительные, старательно внушали ему, что он -
один из многих и ничем от прочей детективной братии  не  отличается,  просто
они придумывают  такие  интересные  серии,  так  ярко,  заманчиво  оформляют
книги... Читателя именно это привлекает, а все авторы в серии  обязаны  быть
на одно лицо. Тех, кто продается плохо, пытаются вытянуть рекламой. А Никиту
постоянно вбивали, как  гвоздик  в  доску,  в  общий  ровный  строй.  Поток.
Конвейер. Качество продукции не имеет значения. Они постоянно убеждали  его,
будто книги его покупают вовсе не потому, что они хорошо написаны, а потому,
что так классно изданы. Поначалу платили страшно мало и боялись, что на него
под видом журналистов выйдут  лазутчики  из  других  издательств,  предложат
больше, и он уйдет.
   - Так не проще ли было заплатить больше? Зачем такие сложности? Тем более
- не надо было даже на рекламу тратиться.
   - Заплатить больше всегда трудней, - усмехнулась Татьяна, - люди, которые
ворочают миллионами, с легкостью могут бросить сотню тысяч  на  какой-нибудь
дурацкий провальный проект, но готовы удавиться за пару сотен долларов.  Это
невозможно объяснить логически, но это так.
   - Но они ведь должны были понимать, что не сумеют  врать  и  прятать  его
бесконечно. Рано или поздно на него выйдут и журналисты, и другие издатели.
   - Чем позже, тем лучше.  Перекупить  перспективного  автора  вначале,  на
взлете, это очень выгодно. Он сам еще не  знает  своей  настоящей  цены,  не
успел освоиться, оглядеться, он еще наивный, тепленький. Никита именно таким
и был. Во всем, что касалось денег, выгоды, он был совершенным  балдой.  Они
сразу почувствовали в нем это и дурили как  хотели.  Кстати,  псевдоним  его
уговорили взять именно из этих соображений. Им было удобней,  чтобы  он  как
можно  дольше  оставался  этакой  Золушкой,  ощущал  себя  серым  безымянным
крысенком,    одним    из    многих,     милостиво     пригретых     щедрыми
меценатами-издателями.
   - Я слышал, ему пришлось взять псевдоним потому, что в  издательстве  уже
печатался автор, которого зовут Никита Ракитов, - заметил капитан.
   - Ну конечно, - хмыкнула Татьяна, - это они вам так сказали.  Но  дело  в
том, что Никитой Ракитовым они назвали автора, который  появился  у  них  на
полгода позже. Они уверяли потом, что так получилось случайно. Конечно,  они
случайно забыли на минуточку настоящее имя Виктора Годунова!
   - Но зачем?
   - Сложно сказать. Иногда они вели себя так, что не поймешь, где кончается
обычный хамский пофигизм и начинается коммерческий расчет.
   - А почему он вообще согласился на псевдоним?
   - Устал спорить с ними. Они задерживали выход книги до тех пор,  пока  он
не согласился. Просто махнул рукой: делайте что хотите. У  них  удивительная
способность забалтывать, заговаривать зубы. Да и не думал  он  тогда,  после
первого романа, что дело так далеко зайдет, что он станет таким знаменитым.
   Она докурила до  фильтра  и  тут  же  взяла  следующую  сигарету.  По  ее
блестящим глазам и возбужденному голосу можно  было  легко  догадаться,  что
вскоре после знакомства проблемы Ракитина сделались ее проблемами.
   - Почему он не поменял издательство?
   - Где гарантия, что другие  лучше?  К  этим  он  привык,  надеялся,  сами
поймут, что поступают не совсем благородно. А  вообще,  просто  потому,  что
лентяй и балда. Терпеть не  мог  конфликтных  ситуаций,  говорил,  будто  бы
привык выстраивать отношения с людьми по принципу, который с детства внушила
ему бабушка, - "худой мир лучше доброй ссоры". В итоге давал себя дурить как
угодно.
   - Простите, не поверю, - мягко перебил ее капитан, - я читал его  романы,
и не поверю, что Никиту так просто было обдурить.
   - Он отлично понимал все их хитрости, но вместо того, чтобы  разозлиться,
- забавлялся, подшучивал, даже сострадал, говорил, как же им, бедным, сложно
жить. Какое-то вязкое, низкопробное вранье, даже  в  мелочах.  Например,  он
просил несколько экземпляров своих книг со склада, когда все  его  авторские
экземпляры  были   раздарены.   И   тут   начиналось   что-то   несусветное.
Представляете, на огромном складе отключались сразу все  телефоны  и  факсы,
никакой связи с внешним миром. Прямо  гражданская  война.  В  чем  же  дело?
Обычное разгильдяйство? Хитрый коммерческий  расчет?  На  самом  деле  книги
проданы, на складе их  нет,  но  ему,  автору,  зачем  знать  такие  лестные
подробности? Или вдруг оказывалось, что из письменного стола пресс-секретаря
издательства таинственно похищена вся пресса за год, то есть  не  вся,  а  в
основном та, где упоминается имя Годунова. Или вдруг книги его  исчезают  из
продажи. Представляете,  в  наше  время  спрос  опережает  предложение.  Так
бывает?
   -  Да,  действительно,  не  совсем  современная  ситуация,  -  согласился
капитан, - и как это объясняли издатели?
   - Ему говорили, будто сломался станок  в  типографии,  был  десятидневный
простой. Но книги других авторов лежат  себе  на  прилавках.  Он  смеялся  и
уверял меня, что глупо искать во  всем  злой  умысел.  Он  сочувствовал  им,
бедным, их вранье так грубо, так бездарно, что  ловить  за  руку,  возражать
просто скучно и унизительно.  Видите,  какой  балда?  Ему  нужен  был  рядом
человек, который... без которого он пропадет. Вот и пропал.
   Капитан заметил, что рука с сигаретой мелко дрожит, а в  больших  зеленых
глазах стоят слезы.
   "Ты хочешь сказать, ему нужна была ты, малышка, а  он,  балда  такой,  не
желал понимать, что пропадет без тебя", - догадался Леонтьев.
   - Значит, вам казалось, что Ракитин был слабым человеком и не мог за себя
постоять?
   - Не хотел. Называл все это базарными  склоками  и  говорил,  что  он  не
торговец.
   - Вокруг него часто возникали склоки?
   - Люди очень тяжело переживают чужой успех, но вдвойне тяжело, если  этот
успех  пришел  легко,  без  всяких   посторонних   усилий.   Известно,   как
раскручивают других. Обычно это глобальная рекламная кампания которая  стоит
несколько  сотен  тысяч  долларов.  Платные  статьи,  платные  телеинтервью,
постоянное мелькание в прессе и на экране. А Годунова никто не  раскручивал.
Я уже сказала, издательству его успех не стоил ни копейки. Ни одной заказной
статьи, ни одного платного телеинтервью.
   - Ну, одна платная статья все-таки была, - усмехнулся капитан,  -  только
вовсе не рекламная. Кстати, вы, случайно,  не  знаете,  кто  стоит  за  этим
цветочным псевдонимом?
   - Вы имеете в виду мадам Тюльпанову? Конечно, знаю.  Многие  знают.  Один
именитый коллега  особенно  болезненно  переживает  факт  появления  Виктора
Годунова. До Годунова он был единственной звездой жанра. Как-то он признался
в интервью, что, если его сильно раздражает кто-то, он делает этого человека
персонажем  очередного  романа  и  расправляется  с  ним,  топчет   в   свое
удовольствие. Когда Виктор Годунов стал таким же именитым, но, в отличие  от
коллеги, без всякой раскрутки, тот убил в своем романе высокого  белобрысого
мужчину, которого звали Виктор Гордонов. Правда, герой был не  писателем,  а
почему-то колдуном, но параллель  заметили  многие.  Коллега  расправился  с
соперником зверски. Бедный Гордонов истек кровью после  жестоких  пыток.  Но
этого мало. Никто не оплакивал его  трагическую  кончину,  даже  родители  и
родная сестра, наоборот,  все  вздохнули  с  облегчением,  таким  противным,
никчемным человеком он был.
   - Забавно, - произнес капитан без всякой улыбки и закурил.
   - Колдун Виктор Гордонов и литературный критик  Мария  Тюльпанова  -  это
плоды творчества одного человека, солидного, преуспевающего коллеги.  Вы  не
спрашиваете, кого я имею в  виду,  -  заметила  Татьяна,  -  наверное,  сами
догадались?
   - Конечно, - кивнул Леонтьев.  -  Это  не  сложно.  Какова  была  реакция
Никиты?
   - Он сказал, что в этом есть нечто древнее, языческое, словно литература,
пройдя по кругу, вернулась к первобытным истокам,  к  мифу,  к  заговорам  и
заклинаниям. Чучело врага терзают, рвут  на  части,  сжигают  на  ритуальном
костре и прыгают вокруг, погромыхивая  бубнами.  Он  читал  и  хихикал,  как
мальчишка. Я ему сказала: "Ты зря веселишься, представь,  как  он  ненавидит
тебя". Знаете, что он мне ответил?  "А  ты  представь,  как  этот  господин,
толстый, рыхлый, солидный, скачет вокруг ритуального  костра  в  набедренной
повязке из ракушек и  стучит  в  шаманский  бубен.  Совершенно  непристойное
зрелище".
   - Он как-нибудь ответил на этот выпад?
   - Никак. Он не сумел дочитать роман,  сказал  мне,  что  это  никакой  не
выпад, а стон. Некрасова процитировал: "Этот стон у нас песней зовется".
   - Ну хорошо, а статья мадам Тюльпановой? Неужели не возникло желания хоть
что-то возразить? Ведь это более чем откровенно,  особенно  последние  слова
про киллера. Даже угрозой попахивает.
   - Вы, вероятно, почти не читаете газет и журналов, - улыбнулась  Татьяна,
- это общий стиль.
   - Что общий стиль? Желать человеку встретиться с наемным убийцей?
   - Да нет, - поморщилась Татьяна, - грязью поливать, так, чтобы не  просто
замарать, а утопить. Я ни разу не слышала, чтобы в последние время о  чем-то
значительном, талантливом, высказались хотя бы с каплей  уважения,  будь  то
фильм, спектакль, книга. Все смотрят, читают, иногда  по  два-три  раза,  но
непременно надо  облить  нечистотами,  высказать  свое  оригинальное  "фи!".
Знаете, как кобелек ногу поднимает у каждого столба, отмечается. А уж  когда
переходят на личности, тут полный беспредел.
   - Да, конечно, - кивнул капитан. Рассуждения  Татьяны  были  интересны  и
справедливы, однако ему надо было узнать еще многое другое.
   - Скажите, когда вы видели Никиту в последний раз?
   - Совсем недавно.  Число  я  сейчас  не  помню,  но  можно  уточнить.  Мы
встретились сразу после того, как он вернулся из Синедольска.
   - Откуда?
   - Из Синедольска. Он летал туда на четыре дня, попросил, чтобы  я  никому
об этом не говорила ни слова, ни в коем случае. Для всех других  он  полетел
знаете куда? В Анталью. Он даже купил дешевый тур на неделю.
   - Купил тур в Анталью? Но полетел в Синедольск? То есть кто-то  настолько
плотно контролировал его,  что  понадобилась  такая  конспирация?  -  нервно
сглотнув, спросил капитан.
   - Видимо, да.
   - Вам он не объяснил, кто и почему?
   - Нет. Более того, он ведь и меня сначала уверял,