ть заключалась в том,
что вместо денег я просто пишу расписку, будто они взяты мною в долг у некой
другой фирмы, и эта расписка является как бы моим взносом  за  часть  акций.
Мне объяснили, что на самом деле это чистая формальность  для  каких-то  там
официальных инстанций. А расписка представляла собой просто  листок  бумаги,
даже нотариус ничего не заверял. Причем люди, которые  мне  это  предложили,
внушали доверие. Я все-таки профессиональный  психолог  и  уж  как-нибудь  в
людях разбираюсь.
   - А можно конкретней? Что за люди? Где и как  вы  с  ними  познакомились?
Фамилии, телефоны?
   - Они  позвонили  мне  сами.  Мои  данные  есть  в  компьютере  фирмы  по
трудоустройству.
   - То есть никто вам этих людей не рекомендовал?
   - Ну, знаете, если ждать рекомендаций, до старости просидишь без  работы,
- она возмущенно передернула полными плечами, - в наше время надо  хвататься
за каждую возможность. Нельзя зевать и ждать каких-то там рекомендаций.
   - Ну хорошо, а фамилии?
   - Они теперь уже не имеют  значения,  их  фамилии.  Это  были  мошенники,
совершенно вымышленные персонажи.
   - Подождите, - перебил капитан, - то есть вы  по  предложению  незнакомых
людей написали расписку, что взяли деньги, но денег не брали? Какая сумма?
   - Пятьдесят тысяч долларов. Послушайте, как вас зовут, я забыла...
   - Андрей Михайлович.
   - Так вот, Андрей Михайлович, вы меня извините, но не надо делать из меня
идиотку. Все выглядело очень солидно.
   - Вы видели какие-нибудь документы  этих  людей,  фирмы  или  как  там  -
акционерного общества?
   - Ну разумеется. Меня оформили на работу, я написала заявление, заполнила
анкету, наконец, мне был выплачен аванс, пятьсот долларов. Моя  зарплата  на
первых порах должна была составлять полторы тысячи. Так вот,  меня  оформили
на работу и тут  же  выплатили  аванс.  И  только  после  этого  я  написала
расписку. Вы поймите, это была чистая формальность. Мне объяснили, что никто
никогда этих денег с меня не потребует. А я к этому моменту  была  настолько
измотана поисками работы, дошла до точки, как говорится...  Вы  знаете,  что
такое  для  человека   моего   уровня,   с   моим   образованием,   с   моим
профессионализмом...
   - Ну хорошо, - не  выдержал  капитан,  -  а  какие-нибудь  бумаги  у  вас
сохранились?
   - Нет. Все взял Никита. Была  копия  расписки,  анкета,  там  много  было
бумаг. Не перебивайте меня, теперь я перехожу к  главному.  Через  несколько
дней мне позвонили и потребовали вернуть долг, в самых грубых выражениях. Я,
разумеется, тут же попыталась связаться с теми людьми, но  они  исчезли.  Их
телефоны не отвечали. У меня было два  номера  мобильных  телефонов,  и  там
просто произносился стандартный  текст:  "Абонент  временно  недоступен".  А
угрозы продолжались. Это был такой кошмар, я не могу вам передать... Люди на
джипе стали преследовать мою дочь.
   - Вы пробовали обращаться в милицию?
   - Нет, конечно.
   - Почему?
   - Вы, честное слово, задаете наивные вопросы. Ну  кто  же  в  наше  время
обращается в милицию? Там ведь сидят такие же бандиты.
   - Спасибо на добром слове, - усмехнулся капитан.
   - Нет, ну вас я не имею в виду.  Просто  всем  известно...  Нам  с  Машей
пришлось такое пережить... Записки с угрозами, бесконечные звонки. Они  даже
приходили домой. Вы бы видели этих людей!
   - А записки сохранились?
   - Их тоже забрал Никита. Мне больше не к кому было  обратиться.  Все-таки
Маша - его дочь. И вы знаете, ему удалось довольно быстро  все  уладить.  Во
всяком случае, нас с Машей оставили в покое.
   - Каким же образом он все уладил?
   - Понятия не имею. Ну, разумеется, мне пришлось выслушать от  него  массу
неприятных слов, и сначала он ничего не обещал,  а  потом,  буквально  через
несколько дней, позвонил и сказал, что все нормально.
   - И вы не поинтересовались, как ему удалось решить проблему?
   - Конечно, поинтересовалась. А как же?! Я  ведь  прекрасно  понимаю,  что
такой суммы у него тоже нет. Но он не стал ничего объяснять. А потом  улетел
в Анталью. Сказал, что на неделю. После этого я его не видела.
   - Подождите, как в Анталью? Когда? В прихожей  хлопнула  дверь,  и  через
минуту на пороге гостиной появилась девочка лет двенадцати. Капитан  никогда
не видел живого Ракитина, но тут же заметил, что Маша удивительно похожа  на
отца. Тонкое, чуть вытянутое лицо, светлые волосы, большие серые глаза.
   Широкий джинсовый комбинезон был велик ей размера на  четыре  и  довольно
нелепо  выглядел  на  тоненькой  фигурке.  Огромные  полосатые   "платформы"
напоминали копытца.  Капитан  машинально  отметил  про  себя,  что  нынешняя
подростковая мода - как они себя называют?  рэперы?  рейверы?  -  совершенно
дикая какая-то, особенно, когда все эти огромные  грубые  вещи  надевает  на
себя тоненькая, хрупкая девочка.
   - Куда в ботинках? - деловито спросила  Галина.  -  Иди  надень  тапочки,
вымой руки и согрей себе суп.
   - Здравствуй, мамочка, - Маша скинула ботинки, вошла и уселась в  кресло,
- добрый день, - кивнула она  Леонтьеву,  окинув  его  быстрым  внимательным
взглядом из-под длинной челки.
   - Маша, я кому сказала? Нечего  здесь  сидеть.  Это  из  милиции  пришли.
Разговор не для тебя. Иди мой руки, ешь и садись за уроки.
   - Хорошо, мам, сейчас. Вы по поводу папы? - обратилась она к капитану.
   - Да. Меня зовут Андрей Михайлович.
   - Очень приятно. Маша Ракитина, - слабо улыбнулась девочка, - вы все-таки
пытаетесь расследовать это дело?
   - Маша! - повысила голос Галина. - Ты мешаешь, иди.
   - Простите, Галина Ивановна, если не возражаете, я бы с Машей тоже  хотел
поговорить, - вмешался капитан.
   - Хорошо, потом. Позже, - раздраженно махнула рукой Галина. -  Сначала  я
должна все рассказать. Ребенка вообще не стоит в  это  впутывать.  Хватит  с
нее. Так вот, он улетел в Анталью. Это было совершенно неожиданно...
   - Значит, вы из милиции?  -  задумчиво  спросила  Маша,  когда  в  долгом
возбужденном монологе Галины наметилась небольшая пауза.
   - Да, - кивнул Леонтьев.
   - А можно посмотреть ваши документы?
   - Маша! - отчаянно выкрикнула Галина. - Выйди  сейчас  же!  Как  ты  себя
ведешь?
   - Она ведет себя совершенно правильно, -  улыбнулся  капитан  и  протянул
Маше удостоверение.
   - Спасибо, Андрей Михайлович, - девочка внимательно  изучила  документ  и
вернула его Леонтьеву. - Все говорят, что это был несчастный случай.
   - Пока нет полной ясности.
   - Ее и не будет.
   - Нет, ну это невозможно! - взорвалась Галина. - Куда ты лезешь? Ну куда?
У нас взрослый, серьезный разговор...
   Маша ничего не ответила, продолжала сидеть и смотреть на капитана. По  ее
лицу было видно, что сейчас  она  пытается  принять  какое-то  очень  важное
решение.
   Наконец, не сказав ни слова, она встала,  вышла  из  гостиной,  вернулась
через несколько минут и протянула Леонтьеву большой плотный конверт.
   - Вот, посмотрите.
   Капитан вытащил тонкую пачку цветных фотографий.  В  нескольких  ракурсах
был заснят черный джип, трое накачанных типичных "братков" рядом с  машиной.
Было  похоже,  что  кадры  делались  скрытой   камерой,   однако   снимавший
постарался, чтобы четко просматривались лица людей.
   На последних двух снимках капитан увидел Галину, а рядом с  ней  пожилого
полного мужчину. Крупное, благообразное лицо, рыжая  бородка,  ободок  рыжих
кудрявых волос вокруг  розовой  блестящей  лысины.  Они  стояли  у  светлого
новенького "жигуленка".  На  одном  снимке  мужчина,  галантно  склонившись,
целовал Галине руку. На другом они просто  стояли  и  разговаривали,  причем
было  ясно,  что  этот  снимок  сделан  специально,   чтобы   лицо   мужчины
запечатлелось анфас, как можно четче и крупней.
   - Вот эти, с джипом, ждали меня  у  школы,  потом  ехали  медленно  вдоль
тротуара, когда я шла домой. Позже они пришли в квартиру. Они говорили маме,
что изнасилуют и убьют меня у нее на глазах, если она не  вернет  деньги.  А
этот толстый лысый с "жигуленком"  вытянул  у  мамы  расписку.  Папа  забрал
пленки и готовые фотографии вместе со всеми документами и  копией  расписки,
велел, чтобы я никому никогда не говорила, что снимала этих людей. Но  я  на
всякий случай отпечатала для себя, и вот видите, они пригодились.
   - Откуда ты их снимала? - тихо спросил Леонтьев.
   - Из окошка кухни. Я задвинула шторы,  оставила  маленькую  щелочку.  Они
ничего не заметили.
   - Сумасшедший дом! - внезапно выкрикнула Галина и схватилась за голову.
   Все это время  она  сидела  молча.  Для  нее  фотографии  были  такой  же
неожиданностью, как и для капитана.
   - Я знала, что этим кончится, - проговорила она, чуть понизив голос после
крика и продолжая сжимать ладонями виски, -  я  предупреждала  Никиту  много
раз.
   - Простите, это вы о чем? - не понял капитан.
   - Понимаете, в чем дело, Никита читал ей вслух каждую  написанную  главу,
прямо с компьютера, - заговорила она быстро, взахлеб. - Он пичкал ее  своими
детективами. Маша  часто  жила  у  него,  она  была  его  первым  и  главным
слушателем. И потом, они постоянно играли в эти идиотские логические игры. Я
говорила, что ребенку это вредно, я лучше  знаю,  я  все-таки  психолог.  Он
выдумывал для нее коротенький сюжет, безвыходную ситуацию, логический тупик,
а Маша искала выход. Вы бы слышали, как чудовищно это звучало со стороны! Он
вынуждал ребенка рисковать жизнью. Пусть в игре, пусть на словах, но это  же
страшно вредно для детской психики! Господи, а если бы бандиты заметили, что
она их снимает? Извините... - Галина резко встала и выбежала из комнаты. Она
заплакала, и в глаза ей сразу попала тушь, потекла по щекам черными ручьями.


   Глава 19

   Феликс Михайлович Виктюк, шестидесятилетний сдобный толстячок, никогда не
забывал о галантности. Всем дамам он целовал руки, мужчин  встречал  крепким
честным рукопожатием, при разговоре открыто,  тепло  смотрел  собеседнику  в
глаза, и всегда улыбался, мягко, ободряюще,  сочувственно,  восхищенно  -  в
зависимости от обстоятельств.
   Юрист по  образованию,  он  когда-то  начинал  в  маленькой  паршивенькой
юридической консультации. Облезлые столы, пыльный фикус на подоконнике, ноги
редких прохожих за окном и громкая брань, потому  что  ноги  эти  без  конца
попадали в огромную, неистребимую ни летом, ни зимой, лужу.
   Контора находилась в полуподвале, в одном из  тихих  переулков  в  центре
Москвы.  Клиентов  было  мало,  дела  в  основном  скучные  и  неприбыльные,
коллектив крошечный,  но  удивительно  склочный.  Жидкий  грузинский  чай  с
пряниками и сушками из соседней  булочной,  кипы  пыльных  бумаг,  сатиновые
черные  нарукавники,  жалобщицы-бабки  из  окрестных  коммуналок.   Какой-то
особенный, бессмертный бумажный клещ, от  которого  сыпь  на  руках.  Ранний
геморрой от сидячего образа жизни, ранняя лысина  (то  ли  в  наследство  по
отцовской линии, то ли просто от  тоски),  мягкое  брюшко,  в  общем,  почти
старость к сорока годам.
   Когда-то он мечтал о блестящей адвокатской карьере. Но  в  его  маленькой
узкоплечей  жирноватой  фигурке,  в  тихом  высоком  фальцете,   в   блеклых
бесцветных глазках не было никакого блеска. Разве что ранняя плешь блестела,
а так - все в нем было тускло  и  скучно,  даже  запах  какой-то  особенный,
кисловатый, нездоровый, старческий.
   Он  не  нравился  никому,  а  главное,  он  самому  себе   не   нравился.
Представить,  как  этот  тихий   робкий   человечек   произносит   пламенные
убедительные речи  в  зале  суда,  как  защищает,  настаивает  на  смягчении
приговора, добивается чего-то, было просто невозможно.
   Если попадал к  нему  кто-то  на  консультацию,  то  моментально  скисал,
чувствуя, что дело его будет проиграно. Виктюк  мог  дать  хороший,  дельный
совет. Юриспруденцию он знал отлично. В людях разбирался  вполне  бойко,  то
есть мог на глазок определить, когда человек  врет,  когда  говорит  правду,
кого можно провести и надуть, а кто только делает вид,  что  такой  весь  из
себя наивный и доверчивый. Но все впустую. Главного не возникало - доверия.
   Феликс Михайлович, вероятно, и прожил бы так свой тоскливый век в  гнилой
районной консультации, на нищенской зарплате, на грузинском чае с  пряниками
и сушками. Но вышло иначе.
   Рядом с юридической консультацией, дверь в дверь, располагалось бесхозное
запущенное  помещение,  принадлежавшее   жилищно-эксплуатационной   конторе,
именуемое то ли красным уголком, то ли ленинской комнатой.
   Под пыльными портретами вождей и плакатами с инструкциями по  пожарной  и
прочей безопасности проводились  собрания  жильцов  дома,  ночами  приходили
распить бутылку сантехник с электриком. В общем, помещение это было таким же
тоскливым, гнилым и  никому  не  нужным,  как  юридическая  консультация,  в
которой сгорал во цвете лет Феликс Михайлович. Сгорал и не догадывался,  что
ждет его за соседней облезлой дверью.
   Однажды, а именно душным жарким летом восемьдесят седьмого  года,  выходя
вечером из своей конторы, Феликс Михайлович услышал за этой дверью  какое-то
тихое мелодичное мычание и от нечего делать заглянул.
   На полу, на драном линолеуме, сидели  кружком  люди,  человек  десять.  В
основном женщины, пожилые, некрасивые, но быстрый взгляд любопытного  юриста
тут же выделил парочку молодых и вполне симпатичных. Вместо  одежды  на  них
были белые простыни.  В  середине  круга  восседало  плосколицее  узкоглазое
существо с обритой головой.
   - А теперь очень медленно  подняли  руки,  -  говорило  существо  высоким
надтреснутым голосом, - закрыли глаза, повторяем за мной: великий Дзан зовет
меня в царство вечной истины. Мой проводник в царство истины, мой свет и моя
радость гуру...
   - Мой свет и моя радость гуру, - эхом повторяли все десять человек.
   - Опустили руки, вдохнули, теперь не дышим. Никто не дышит, -  командовал
"свет и радость" плосколицый гуру.
   Феликс Михайлович с удивлением заметил, что и правда никто не дышит. Стал
считать про себя. Десять секунд. Двадцать. Минута...
   - Выдох! - внезапно пискнул  азиат,  и  Феликс  Михайлович  вздрогнул  от
неожиданности, заметив, что сам, оказывается, перестал дышать по команде.  -
Быстро все легли! - приказал азиат, и Виктюк вдруг  почувствовал,  что  ноги
его подкашиваются. Ему ужасно захотелось прилечь на этот  грязный  линолеум.
Пришлось сделать  над  собой  определенное  усилие,  чтобы  не  подчиниться.
Помогло любопытство. Сквозь щель в двери он стал разглядывать азиата. Ничего
особенного. Весьма противная физиономия.
   Азиат встал и оказался совсем маленьким, кривоногим. Медленно двинулся по
кругу. Все десять человек лежали, закрыв глаза. "Свет и радость"  подошел  к
одной из молодых симпатичных женщин, опустился на колени и стал  преспокойно
шарить руками по ее телу, по крепкой высокой груди. В пыльной душной  тишине
отчетливо зазвучал стон и нежный шепот:
   - Я люблю гуру... возьми меня, гуру... "Вот ведь сукин сын, -  усмехнулся
про себя Виктюк, - как же ему это удается?"
   Картина была довольно похабная, женщина  уже  вся  извивалась,  томилась,
бедненькая, неразделенной страстью, а гуру занялся  ее  соседкой,  такой  же
молодой, симпатичной. Другие, пожилые, только слабо постанывали:
   - Гуру... гуру...
   - Открываем космические чакры, - охрипшим фальцетом  комментировал  азиат
свои непристойные действия, - сестра  Людмила,  у  тебя  темнеет  аура,  это
нехорошо. Расслабься, сестра.
   Азиат,  кривоногий  плосколицый  шибзик,  каким-то   загадочным   образом
умудрился полностью подчинить своей воле десять взрослых людей. Он  был  так
занят, так увлечен ощупываением молодой-симпатичной "сестры", что  не  сразу
почувствовал тусклый завистливый взгляд, который сверлил его  через  дверную
щелочку. А когда заметил, только слегка нахмурился и тут же отвернулся.
   "А ты знаешь, сучонок, что это вообще-то статья? - мысленно  спросил  его
Феликс Михайлович. - Развратные действия..."
   Но, подумав немного, опытный юрист вдруг понял, что кривит душой. Никакой
статьи для азиата нет. Молодые, симпатичные женщины были  совершеннолетними,
на занятия к гуру пришли по доброй  воле.  "Нет,  -  растерянно  пробормотал
Виктюк,  -  какую-нибудь  статью  подобрать  можно.  Незаконное  врачевание,
мошенничество. Так не бывает..."
   Растерянность была вполне объяснима. В красном уголке  происходило  нечто
невозможное и совершенно противозаконное, причем происходило открыто,  дверь
никто не запирал. Заходи, наблюдай, участвуй. Но формально, с  точки  зрения
уголовного и гражданского права, придраться было не к чему.
   Феликс Михайлович был грубым материалистом. Ни в какие запредельные силы,
в биотоки и даже в старый добрый гипноз он не верил. То есть  он  знал,  что
где-то  в  Индии  или  на  Гаити  существует  нечто  этакое.   Как   человек
образованный и любопытный, он кое-что читал про индийских  йогов,  тибетских
лам, про культ вуду на Гаити.
   Вудуисты  не  просто  верят  в  физическое  воскрешение  из  мертвых,  но
практикуют его в повседневной жизни, даже используют для хозяйственных нужд.
   Для этого необходим, во-первых,  кандидат  в  мертвецы,  во-вторых,  рыба
иглобрюх, которую следует высушить на солнце и истолочь в порошок. Если  нет
под рукой иглобрюха, на худой конец подойдет жаба буфо маринус, но ее  лучше
перед сушкой продержать ночь в закрытой банке, наедине с морским прожорливым
червем. Червь будет долго и больно поедать жабу, ее  железы  начнут  активно
вырабатывать ценное вещество буфотоксин.
   Кроме того, необходимы желчный пузырь дохлого мула, белый  тальк,  черный
порох, еще кое-какие травки. Полученная смесь может быть добавлена в еду,  в
питье, или просто берется горсть дикого порошка и сдувается с ладони в  лицо
кандидату в зомби. Тот  умирает,  самым  натуральным  образом.  Родственники
оплакивают его и хоронят. А потом он вдруг появляется среди людей, вроде  бы
живой, но не совсем.
   По сути, из всех видов убийства этот -  самый  рациональный.  Человек  не
просто уничтожается. После его кончины из бесполезного мертвого  тела  можно
соорудить  нечто  вроде  идеальной  домашней  прислуги,  причем   совершенно
бесплатной, покорной и нетребовательной.
   Однако то, что Феликс Михайлович наблюдал в красном  уголке  за  соседней
дверью, показалось ему куда более невероятным. Без всяких иглобрюхов и  буфо
маринусов  маленький  кривоногий  человечек  творил  чудеса.  Виктюк   видел
собственными глазами лица людей, сидящих кружком, лежащих на полу. Из  людей
этих можно было веревки вить, использовать как угодно.
   Если бы "свет и радость" гуру  пожелал,  они  бы  выскочили  на  улицу  в
простынях или голышом, ограбили ближайшую сберкассу, переписали на  его  имя
свое движимое и недвижимое имущество. Они могли бы. Запросто.
   Возможность творить с людьми что угодно, и  при  этом  не  рисковать,  не
нарушать закон, показалась Виктюку чудом почище "летающих тарелок"  и  живых
мертвецов. Феликс Михайлович всю жизнь занимался юриспруденцией, считал себя
человеком грамотным и опытным. Он  знал,  что  закон  обойти  можно,  однако
сложно,  опасно,  хлопотно,  и  всегда  есть  огромный  процент  риска,  что
попадешься. А вот, оказывается,  существует  вид  мошенничества,  в  котором
процент риска практически сведен к нулю.
   Позже, когда кривоногий стал его добрым приятелем, на все хитрые  речи  о
кармах, чакрах и астралах Виктюк отвечал скептической ухмылкой.
   "Свет и радость", в миру Ким Шанли, кореец по происхождению, был одним из
первых московских эмиссаров крупной корейской секты "Майа, свет и  радость",
много  лет  назад  отпочковавшейся   от   Преподобного   Муна   и   зажившей
самостоятельной жизнью. Во главе стоял живой  бог,  бывший  цирковой  атлет,
дважды судимый за изнасилование Сей Бон Дзан, восьмидесятилетний миллиардер.
Церковь "Свет и радость" имела штаб-квартиру  в  Сеуле,  несколько  огромных
офисов в Европе и