будто  отправляется  в
Анталью. Но я так сильно обиделась, что не берет меня с собой, -  она  вдруг
густо покраснела, - понимаете, я истерику ему закатила. Теперь самой стыдно.
А он не терпел слез. И признался мне, что на самом деле летит  вовсе  не  на
курорт. Просто об этом никто, вообще никто знать не должен.
   "Так, может, это он утешил тебя  таким  образом?  -  подумал  капитан.  -
Может, ты вообще не одна у него была и в Анталью  он  отправлялся  с  кем-то
еще?"
   - Простите, а вы уверены, что вам он сказал  правду?  Вопреки  ожиданиям,
Татьяна отреагировала на этот вопрос вполне спокойно.
   - Уверена.
   - Почему?
   - Потому что я провожала его в аэропорт.
   - Да, тогда конечно, - кивнул капитан. - Но вы  ведь  наверняка  пытались
выяснить, в чем дело. Неужели ни слова не сказал? Ну, хотя бы, почему именно
Синедольск? Что ему понадобилось в этом городе?
   - Нет, - Татьяна вспомнила про чай, резко встала,  открыла  буфет,  -  он
молчал, как партизан. Обещал, что позже все объяснит.  Я  знаю  только,  что
месяца за два до этого ему очень срочно понадобились деньги.
   - Но ведь он совсем недавно закончил новый роман и  должен  был  получить
гонорар.
   - Понадобилось втрое больше.
   - Он собирался купить дом где-нибудь на Багамах?
   - Ну что вы, - она безнадежно махнула рукой, - если  бы!  Он  должен  был
расплатиться с долгами своей бывшей жены. Знаете, эта  женщина...  нехорошо,
конечно, так говорить, но она клиническая идиотка. Панически ищет  работу  и
постоянно  влезает  в  какие-то  сомнительные  авантюры.  На  этот  раз  она
вляпалась очень серьезно,  написала  сдуру  долговую  расписку  на  огромную
сумму, а денег при этом в глаза не видела.
   - Почему именно ему пришлось расплачиваться с долгами своей бывшей  жены?
Насколько мне известно, они развелись семь лет назад.
   - Там ребенок. Все дело в Маше. Якобы бандиты стали угрожать ребенку.  Но
он как-то решил проблему. Сказал, что теперь все в порядке.
   - И каким образом? Достал нужную сумму? Договорился с бандитами?
   - Понятия не имею. Знаю только, что Машу оставили в покое.
   - А над чем он  работал?  Ведь  последний  роман  он  закончил  в  начале
февраля.
   - Сначала он сказал, что должен  хорошенько  отдохнуть.  Потом  будто  бы
собирал материалы для следующего романа. Вообще это  странно.  Обычно,  если
ему нужна была какая-то специальная  информация,  он  искал  ее  в  процессе
работы. Но чтобы Никита собирал материалы, да еще так долго -  такого  я  не
помню.
   - Какого рода материалы, он не говорил?
   - Перед тем как ехать в аэропорт, я потихоньку положила ему в сумку банку
вареной сгущенки, растворимый кофе,  хотела  сделать  маленький  сюрприз,  и
заметила прозрачную папку с отксеренными текстами. Это были научные статьи о
золотодобыче. Вероятно, он снял копии в  Ленинке.  Статьи  из  журналов  для
специалистов,  геологов,  горных  инженеров,  какие-то   карты,   схемы.   Я
попыталась читать,  но  слишком  сложный  профессиональный  язык,  множество
непонятных терминов. Я хотела спросить в шутку,  мол,  ты  что,  собираешься
заняться добычей золота, чтобы отдать долг бандитам? Но не стала. Он терпеть
не мог, когда кто-то заглядывает в его бумаги.  И  еще  там  было  несколько
сборников статей о тоталитарных сектах,  издательство  Московского  подворья
Свято-Троице-Сергиевой лавры, со штампом библиотеки Новоспасского монастыря.
Но это меня как раз не удивило. Секты  вполне  могли  ему  понадобиться  для
нового романа.
   - Значит, в последний раз вы видели его после возвращения из Синедольска.
Как вам показалось, он остался доволен поездкой?
   - Не знаю, доволен ли. Он был возбужден,  взвинчен,  мне  показалось,  он
даже похудел за эти несколько дней, и еще очень хотел спать. Устал. Ушел  от
меня в начале второго. Я предлагала остаться, но он категорически отказался.
Хотела отвезти его на машине домой, но он сказал, что ему  надо  обязательно
пройтись пешком перед сном.
   - И никакими впечатлениями о Синедольске он с вами не делился?
   - Так, общие слова. Сказал, что там закончилась предвыборная  кампания  и
все в плакатах с портретами победившего кандидата. Такие  красивые  плакаты,
что победителю, вероятно, жалко их снимать.
   Капитан надевал плащ в тесной прихожей, Татьяна стояла в дверном  проеме,
прислонившись к косяку, задумчиво курила и вдруг встрепенулась:
   - Минуточку... - Она бросилась в комнату, вернулась, держа в руках  номер
"Московского комсомольца" за четвертое мая. В разделе  криминальной  хроники
была маркером выделена коротенькая заметка. "Отморозки из  джипа  обстреляли
витрину спортивного магазина на Ленинградском проспекте. Пострадал  манекен.
Приехавшие на место происшествия "Скорая" и  оперативная  группа  обнаружили
бедную куклу с простреленными ногами, под горой битого стекла".
   - Это случилось той ночью, когда Никита ушел от меня в последний  раз,  в
трех кварталах от моего дома, - пояснила Татьяна.


   Глава 25

   Тонкое знание простых общечеловеческих слабостей, как всегда, не  подвело
Феликса Михайловича.
   Астахова была настолько занята  собственными  проблемами,  что  не  сочла
нужным глубоко, основательно  вдуматься  в  ту  сказку,  которую  наплел  ей
доброжелательный наивный толстячок.
   Она помнила, что отключила телефон. Она вполне допускала,  что  могла  по
рассеянности,  в  расстроенных  чувствах,  не   запереть   дверь.   Реальным
показалось ей и то, что Антон влюбился в некую Наталью шестидесяти лет.
   Она знала, что грязные бабки-бомжихи возникают в его жизни не потому, что
нравятся  ему  больше  нормальных,  чистых,   порядочных   пожилых   женщин.
Порядочные шарахаются от него, не верят в искренность чувств. Почему  нельзя
допустить, что нашлась наконец одна, которая поверила? Он ведь  признавался,
что хотел бы встретить такую, жить с ней, как с женой. Но  при  его  болезни
это трудно, почти невозможно. Зоя Анатольевна предпринимала когда-то попытки
подобрать племяннику надежную, чистую пожилую подругу, однако все неудачно.
   Племянника своего  она  контролировала  достаточно  плотно,  но  все-таки
уследить за каждым его шагом не  имела  возможности.  Она  чувствовала,  как
тяготит его этот контроль. Разве нельзя допустить,  что  мальчик  сам  нашел
наконец то, что искал? И вот  в  этот  счастливый  момент  его  так  страшно
подставили!
   За бутылкой водки она успела припомнить все накопившиеся  обиды,  до  нее
дошло  наконец,  что  многолетние  отношения  с  Русовым   были   вовсе   не
сотрудничеством  деловых  партнеров.  Он  манипулировал   ею   как   пешкой.
Подставлял, потом как будто вытягивал из неприятностей,  но  на  самом  деле
опять решал собственные проблемы за ее счет.
   Зоя Анатольевна была женщиной разумной, циничной, но даже у нее в  голове
не укладывалось, как можно не считаться ни с чем, вообще ни  с  чем...  Знал
ведь, сволочь, что, кроме Антона, у нее никого нет. Неужели не мог подобрать
для своих целей кого-то другого? Он счел  удобным  воспользоваться  болезнью
Антона, его люди просто подыскали  в  доме,  в  котором  скрывался  Ракитин,
подходящую старуху  и  подкинули  к  ней  в  квартиру  оружие,  наркотики  с
отпечатками пальцев Антона, чтобы убийство  выглядело  как  бытовое.  Он  не
убивал Ракитина. После той давней истории с Ксенией мальчик мухи не  обидит,
ему так досталось в зоне, что вернуться туда для него страшней смерти...
   Все путалось у нее в голове, тонуло в злых проспиртованных слезах. Но как
ни была она пьяна сейчас, а все-таки сообразила,  что  вряд  ли  добродушный
ласковый толстячок  послан  Русовым  для  какой-нибудь  проверки.  Зачем  ее
проверять? Количество и качество информации, которой она владеет,  Русову  и
так известно. Возможно, он до сих пор не решил, стоит ли ее убирать.
   Опять, опять он решает,  причем  не  деловые  вопросы,  а  жить  ей,  Зое
Астаховой, или умереть.
   Но с нее довольно. Сыта по горло. Антона она Русову не  простит  никогда.
Видно, все-таки есть на свете  справедливость.  В  самый  отчаянный  момент,
когда оставалось только пить и плакать, появился, как  по  заказу,  наивный,
добрый толстячок-юрист, интеллигентный, старомодно-обходительный,  при  этом
неглупый, и что  самое  удивительное  -  честный.  Так,  во  всяком  случае,
показалось Зое Анатольевне, а ведь она тоже считала себя тонким психологом.
   Виктюку  она  поверила,  главным  образом  потому,  что  очень   захотела
поверить.
   - Скажите мне как юрист, - произнесла она, нервно затягиваясь, - скажите,
возможно ли доказать  факт  заказного  убийства,  но  таким  образом,  чтобы
исполнитель остался в тени, а заказчик получил по заслугам?
   - Мне сложно сразу ответить. Я должен знать все  обстоятельства  дела,  -
произнес Виктюк тихо и серьезно.
   - Заказчик - очень большой человек, к тому  же  коварный,  жестокий.  Его
ничто не остановит. Редкостная дрянь. Редкостная...
   - Вы имеете в виду Григория Петровича Русова? - спросил он так мягко, так
просто, словно это само собой разумелось.
   И тут Зоя  Анатольевна  окончательно  расслабилась.  Хмель  еще  кипел  в
голове. Все незаслуженные обиды, накопившиеся за несколько лет плодотворного
делового сотрудничества, вырвались наружу, она стала говорить,  и  не  могла
остановиться. Виктюк слушал, кивал и думал о том,  какая  все-таки  странная
штука - интуиция. Именно  интуиция,  зыбкое,  необъяснимое  шестое  чувство,
заставила его посетить эту даму. А ведь час назад она была  для  него  всего
лишь тетушкой исчезнувшего Антона,  фигурой  почти  анонимной  и  совершенно
незначительной. Он пришел к ней на всякий случай, для  формальной  проверки,
для очистки совести,  а  нарвался  на  опасного  свидетеля,  который  владел
серьезнейшей информацией.
   Она  знала  столько,  что  у  Виктюка  даже  ладони  вспотели.  Знала,  и
выбалтывала  спьяну  первому  встречному.  Хорошо,  что  именно  он,  Феликс
Михайлович, оказался этим первым встречным.
   - ... Я говорила, предупреждала, кто угодно, только не Годунов! - кричала
Астахова. - Но ведь какая упрямая сволочь! Никого, кроме себя,  не  слушает,
все дураки, он один умный... Ну я тоже не вчера родилась, я поняла,  что  он
каким-то образом вынудил Годунова, из-за своей идиотской  прихоти  подставил
меня, а потом еще и Антона, да  так,  что  в  голове  не  укладывается...  С
Годуновым дело не только в деньгах. Он чем-то  пригрозил,  шантажировал,  не
знаю... Но Годунов тоже сволочь,  как  все  интеллигенты.  Он  прикидывается
таким слабеньким, тихим,  а  сам,  паскуда,  всех  презирает,  считает  себя
гением, и не потерпит, чтобы его  использовали  в  качестве  литобработчика,
выйдет из-под контроля, докопается до Шанли. Я  предупреждала,  как  в  воду
смотрела...
   - А кто такой Шанли? - спросил, затаив дыхание, Феликс Михайлович.
   - Шарлатан, бездарный самоуверенный болван! Он долго убеждал меня,  будто
владеет чистой  безмедикаментозной  психотехникой,  гипнозом,  что  работает
только экстрасенсорными методами. Брехня! Я сразу поняла, чем он занимается.
   - Чем же?
   - Он грубо зомбировал этих людей, он вытворял такое, что  у  меня  волосы
дыбом вставали... Технотронные методики, электрошок, инфразвук, СВЧ...
   - Простите, Зоя Анатольевна, что такое СВЧ? - осторожно перебил Виктюк.
   - Сверхвысокочастотное неионизированное излучение. Воздействует на мозг и
центральную нервную  систему,  вызывает  необратимые  заскоки  в  поведении,
иногда полную стерилизацию инстинктивной сферы. Волны активно моделируются в
частотах альфа-ритма мозга, - произнесла она  быстро,  как  по  писаному,  -
человек становится роботом, покорной бессмысленной машиной. Идиотом,  но  не
простым, а легко управляемым.
   - А зачем им понадобились управляемые идиоты?
   - Вот это самое интересное, - зло усмехнулась  Астахова,  -  я  рисковала
всем - карьерой, именем, медицинским дипломом, свободой,  а  возможно,  даже
жизнью. Но мне морочили голову. Мне так и не потрудились объяснить зачем.  Я
знаю только, что их увозили куда-то. Они исчезали... Ну ладно, вроде бы  все
обошлось, сумели замять это дело, вовремя остановились. Шанли удрал к себе в
Корею, Русов занялся политикой, меня  сунул  в  издательство.  Так  нет  же!
Понадобилась ему, говнюку, красивая автобиография. Мало ему! Не  наелся!  Ну
ладно, взял какого-нибудь журналистишку, который бы ему задницу лизал, писал
что скажут. Годунова ему подавай! Вот и  допрыгался.  Ничего,  я  найду  что
сказать этому капитану, я выведу на чистую воду, мало не покажется!
   - Какому капитану? - не только ладони, но  весь  Виктюк  взмок,  хотя  на
кухне было прохладно.
   Она продолжала кричать, сверкая глазами. Это была вполне банальная  бабья
истерика. Возможно, завтра, проспавшись, Зоя Анатольевна  и  пожалела  бы  о
шальном приступе откровений, но сейчас не могла остановиться. Накипело.
   Виктюк  вышел  от  нее  в  начале  третьего   ночи.   Усевшись   в   свой
"Фольксваген", он достал радиотелефон набрал  номер  и,  не  поздоровавшись,
медленно, четко продиктовал адрес Астаховой и добавил всего четыре слова:
   - Срочно. Суицид. Пятнадцать тысяч.
   * * *
   - Если кто-то  позвонит,  скажи,  что  я  в  ванной  или  сплю.  Придумай
что-нибудь, - попросила Ника, - а лучше вообще не бери трубку.
   - Ты куда? - Зинуля зевала во весь рот, терла сонные  глаза  и  удивленно
глядела на Нику.
   На ней были кроссовки, узкие черные  джинсы,  серая,  довольно  потертая,
замшевая куртка. На голове черная замшевая кепка с длинным козырьком.
   - Потом объясню.
   - Подожди, ты даже не рассказала, как встретилась со  своим  сокурсником,
что он тебе поведал интересного.
   - Потом, Зинуля. Очень спешу. Вернусь часа через два.
   Она прошмыгнула мимо вахтерши, надвинув козырек кепки на глаза.
   - Девушка! Вы к кому приходили? - встрепенулась вахтерша.
   "Вот и славно, - подумала Ника, - я совсем на себя не похожа. Лет сто  не
одевалась таким образом. Правда, старушка подслеповата, но все-таки..."
   - В сороковую квартиру, - ляпнула Ника первый попавшийся номер и выбежала
на улицу. Она знала,  что  "Мерседес"  охраны  дежурит  у  ворот  подземного
гаража. Она хотела было проголосовать,  остановилась  в  нерешительности  на
углу, подняла руку. Машин было мало. Мимо очень медленно проехал  старенький
темно-лиловый "жигуль", даже притормозил, но  Ника  помотала  головой,  мол,
нет, не надо, и решительно направилась к метро.
   Мальчики могли уже спохватиться,  у  них  профессиональное  чутье.  Вдруг
каким-то образом заметят ее в машине, догонят? Но им ни за что не  придет  в
голову, что госпожа губернаторша может отправиться куда-либо на метро.
   И все-таки ее не покидало чувство, что чьи-то ледяные  глаза  сверлят  ей
затылок. Она внимательно изучала толпу из-под своего  козырька,  сначала  на
эскалаторе, потом в вагоне. Ей то и дело чудился тощий  лысый  дядька,  тот,
который летел в самолете, в соседнем ряду, и глазел  на  нее  не  отрываясь.
Возможно, ей просто врезалось в память это лицо, и теперь  мерещится  везде.
Вот и старуха, которая указала сухим перстом на раздавленную  кошку,  смутно
напомнила Нике того лысого онкологического больного.
   "Поздравляю, у тебя начинаются галлюцинации, слуховые  и  зрительные.  То
тебе привиделось, будто джип сбил Зинулю, и  ты  мчишься  сломя  голову,  то
послышалось, будто случайная старуха шепчет: "Твой муж убийца", и  при  этом
глядит на тебя сквозь  зеркальные  очки  впалыми  злыми  глазами  дядьки  из
самолета, а теперь этот дядька собственной персоной преследует тебя в метро,
- усмехнулась про себя Ника, - совсем ты свихнулась, матушка. Возьми себя  в
руки и прекрати эту постоянную внутреннюю тихую истерику".
   Держась  за  поручень  в  переполненном  вагоне,  глядя  в  глаза  своему
расплывчатому отражению в  черном  стекле,  она  попыталась  в  который  раз
спокойно разложить все по полочкам, отделить факты от домыслов.
   Безусловным фактом можно считать Гришине вранье.  Он  ведь  встречался  с
Никитой в середине февраля этого года, то есть всего три  месяца  назад.  Но
почему-то счел нужным соврать, будто года три его не видел.
   Ника узнала об  этом  совершенно  случайно.  Один  из  Гришиных  шоферов,
болтун-балагур Коля, вез ее с работы на казенную дачу и трепался всю дорогу.
Она отдежурила сутки в Институте Склифосовского, засыпала в машине, и  Колин
треп пролетал мимо ушей.
   - А вот вчера вечером я  писателя  вез.  Забыл,  как  фамилия.  Детективы
пишет. Молодой такой, высокий волосы светлые. Ну как его? Вот ведь, вылетело
из головы, елки! Я вроде читал его книжку, "Горлов тупик" называется,  и  по
телевизору видел.
   - Годунов, - сонно произнесла Ника.
   - Во! Точно, Виктор Годунов, - обрадовался шофер. - Он  классный  анекдот
рассказал. Значит, едут два поезда по одноколейке  друг  другу  навстречу...
Прут короче, гудят, свистят, сейчас врежутся на  фиг.  Но  не  врезались.  А
почему, спрашивается? Не судьба.
   - Коля, а куда ты вез писателя Годунова?
   - На дачу. К Григорь Петровичу. А потом обратно домой.
   - Когда это было?
   - Вчера вечером. К семи я подъехал за ним, а в одиннадцать повез назад, в
Москву.
   "Гриша встречался  с  Никитой,  -  удивилась  про  себя  Ника.  -  Зачем,
интересно? Он  ведь  до  сих  пор  вздрагивает  при  имени  Ракитина.  Очень
старается, чтобы я этого не замечала, и никто не замечал, но вздрагивает. Он
побледнел, когда увидел у меня в руках книгу Виктора Годунова. У него  стало
неприятное лицо, глаза застыли. Он старался  сохранить  спокойствие,  но  не
сумел. Это с ним редко бывает. Обычно, когда он хочет  выглядеть  спокойным,
ему это отлично удается, что бы там ни происходило внутри".
   Ника знала, что у ее мужа есть  какие-то  серьезные  деловые  контакты  с
издательством "Каскад", в котором печатались книги Никиты. Возможно,  именно
поэтому им пришлось встретиться. Хотя дела он вел с коммерческим  директором
и главным редактором. При чем здесь писатель Годунов?
   Он предпочел принять Никиту на даче во время  ее  суточного  дежурства  в
Склифе. Возможно, для делового разговора так было лучше. Но сказать-то  мог.
Около девяти вечера она звонила на дачу, и он сообщил, что сидит один,  пьет
чай и смотрит новости по ОРТ. А она, между прочим, вовсе не спрашивала:  чем
ты, милый, сейчас занимаешься? У нее вообще не было такой  манеры.  Так  что
врать его никто не заставлял, за язык не тянул.
   Потом она ждала, что он хотя бы словом обмолвится о встрече с  Ракитиным.
Но он упорно молчал об этом.
   "Значит, все-таки до сих пор ревнует всерьез", -  решила  Ника  и  вскоре
забыла о тайном свидании своего мужа со своим бывшим женихом. Но, как только
узнала о смерти Никиты, вспомнила. И задала Грише простой вопрос: "Когда  ты
видел  его  в  последний  раз?"  Гриша  соврал  в  ответ.  Вряд   ли   из-за
подсознательной ревности. Это второе вранье уже имело какой-то совсем другой
смысл. Вот только какой именно, Ника пока не могла понять.
   Еще одним фактом было  то,  что  Никита  от  кого-то  скрывался.  Она  не
сомневалась, Никита жил у Зинули вовсе не из-за творческого кризиса.  Лучше,
чем у себя дома, ему нигде не работалось,  и  перебраться  из  своей  родной
удобной  квартиры  в  Зинулину  конуру  он  мог  только  потому,  что  хотел
спрятаться. От кого? От кредиторов?  От  какой-нибудь  влюбленной  обиженной
дамы? Ерунда. Он никогда не брал деньги в долг, даже в  тяжелые  времена.  А
что касается дам, то хватило бы у него ума и мужества разобраться  в  любых,
самых запутанных отношениях, не удирая из дома.
   Перебрав  в  голове  еще  несколько  вариантов,  Ника   остановилась   на
единственном возможном. Никита прятался у Зинули  потому,  что  ему  грозила
реальная ; опасность. Его хотели убить. И он узнал об этом.
   Теперь кто-то хочет убедить Нику, будто убил, а вернее, заказал Никиту ее
муж. Но с какой стати? Она ведь не суд, не пр