глубоко
посаженные глаза.
     - Мистер Холкрофт?
     - Доктор Кесслер?
     - Присаживайтесь, - пригласил  Кесслер  и, протягивая  руку,  попытался
привстать, но огромный живот не позволил ему этого сделать.  Он рассмеялся и
взглянул на  управляющего пивной.  - Попытка переносится на  будущую неделю!
Да, Руди? Поможет наша диета?
     - Naturlich, профессор.
     - Это мой новый приятель из  Америки  - мистер  Холкрофт,  - представил
Ноэля Кесслер.
     - Мы уже знакомы, - напомнил управляющий.
     - Ах  да!  Вы  ведь  принесли  мне его портфель.  - Кесслер похлопал по
крышке  кейса,  лежавшего  на  соседнем  стуле. - Я предпочитаю  шотландское
виски, мистер Холкрофт. А вы?
     - Мне тоже шотландского. Только добавьте немного льда.
     Руди  кивнул  и  вышел.  Ноэль  откинулся на спинку стула. От  Кесслера
словно  веяло  теплом.  Но   при   этом   душевность  его  отдавала  усталой
терпеливостью интеллектуала,  которому приходится иметь  дело с людьми более
ограниченными,  однако он  великодушно не опускается до сравнений. Холкрофту
были известны  несколько человек подобного типа - в  их числе, например, его
лучшие  учителя, -  так что  чувствовал он  себя в обществе  Эриха  Кесслера
весьма комфортно. Неплохо для начала.
     - Спасибо, что согласились встретиться со мной, - начал Холкрофт. - Мне
нужно о многом вам рассказать.
     - Сначала переведите дух, - сказал Кесслер. - Выпейте и успокойтесь.
     - Что?
     - У вас на лице написано, что вы недавно попали в передрягу.
     - Это так заметно?
     - Я бы сказал, что вы похожи на человека, едва не потерявшего рассудок,
мистер Холкрофт.
     -  Пожалуйста, зовите  меня  просто  Ноэлем. Я  думаю,  нам  все  равно
придется познакомиться поближе.
     - Прекрасное предложение. Согласен.  Меня зовут Эрих...  Ночь  сегодня,
однако, довольно прохладная. А вы, как  я понял, без  пальто. Ведь гардероба
здесь нет. Не озябли?
     - Я был в пальто, но пришлось от него избавиться. Я все объясню.
     - Можете не объяснять.
     -   Боюсь,   все-таки   придется.   Я,   конечно,   предпочел   бы   не
распространяться на сей счет, но это приключение - неотъемлемая часть  моего
повествования.
     -  Понятно. Кстати, вот  и ваше  виски.  Официант поставил стакан перед
Холкрофтом, вышел из кабинки и задернул за собой портьеру.
     - Как  я уже  сказал, это - часть моего рассказа, -  повторил Холкрофт,
отпивая глоток виски.
     - Не торопитесь. Спешить нам некуда.
     - Но, насколько я знаю, дома вас ждут гости?
     - Гость. Приятель моего  брата,  из Мюнхена. Замечательный  парень,  но
страшный болтун и зануда. Что, впрочем, не редкость среди врачей. Так что вы
сегодня мой спаситель.
     - А ваша супруга не обидится?
     - Я живу один.  Я  был женат, но, увы,  рамки  университетского  уклада
жизни оказались для моей супруги слишком тесными.
     - Мне очень жаль.
     - А ей - нет. Она вышла  замуж за акробата. Можете себе представить? Из
штолен академического подземелья к разреженному воздуху качающихся трапеций.
Мы остались с ней добрыми друзьями.
     - Мне кажется, трудно будет найти  человека, который относился бы к вам
с неприязнью.
     - О, в аудиториях я навожу ужас. Настоящий лев.
     - Который рычит, но не кусается, - сказал вдруг Ноэль.
     - Простите?
     - Нет, ничего. Просто вспомнил вчерашнюю беседу с одним человеком.
     - Вам уже лучше?
     - Забавно.
     - Что-что? - опять переспросил Кесслер.
     - Это я вчера так ответил.
     - "Одному  человеку"? - вновь  улыбнулся Кесслер. -  Лицо  у  вас вроде
немного разгладилось.
     - Если оно разгладится еще чуть-чуть, я ткнусь физиономией в стол.
     - Может, пообедаете?
     - Потом. Я бы хотел начать свой рассказ: мне нужно многое вам сообщить,
а у вас наверняка возникнет масса вопросов.
     - Тогда я  весь внимание. Ой, забыл.  Ваш кейс.  - Немец взял  со стула
портфель и водрузил его на стол.
     Холкрофт открыл замки, но крышку кейса поднимать не стал:
     - Здесь находятся бумаги, с которыми вам  будет интересно ознакомиться.
Тут  не  все  документы,  но   подтверждением  тому,  что  я  собираюсь  вам
рассказать, они вполне послужат.
     - Подтверждением? Неужто в ваш рассказ так трудно поверить?
     - Может  быть,  - кивнул  Ноэль.  Он вдруг  почувствовал себя виноватым
перед  этим  добродушным  ученым. Ведь безмятежный  мир,  в  котором обитает
профессор,  вот-вот  взорвется.  -  То, о чем  я собираюсь рассказать, может
искорежить всю вашу жизнь, как уже случилось со мной. Более того, думаю, что
это неминуемо. Я, во всяком случае,  избежать этого  не смог. Меня засосало.
Одна из причин  чисто  эгоистического  характера: в деле  замешаны  огромные
деньги, которые полагаются лично мне; есть  там, кстати, и ваша доля. Однако
существуют  еще и другие факторы,  гораздо более значимые, чем  ваша персона
или  моя. Мне  это  известно доподлинно - в  противном случае я давно бы все
бросил.  А  я как  раз не намерен  ничего бросать.  Я сделаю то,  о чем меня
просят, потому  что это дело -  правое. И  еще  потому, что люди, которых  я
ненавижу, всячески стараются меня остановить. Они  убили одного из тех, кого
я любил. Пытались убить  второго. - Холкрофт осекся.  Он и не думал заходить
так далеко,  но  страх  и  ярость  внезапно  разом  выплеснулись наружу.  Он
перестал себя контролировать. Разболтался. -  Простите. Я наговорил лишнего,
к делу никоим образом не относящегося. Я вовсе не хотел вас пугать.
     Кесслер Дотронулся до его локтя:
     - Обо мне не беспокойтесь. Вы, друг мой, слишком возбуждены и измучены.
Видимо, с вами приключились ужасные вещи.
     Холкрофт сделал несколько глотков виски, пытаясь унять боль в паху  и в
затылке.
     -  Лгать не  буду.  Так оно и было. Но мне  не  хотелось бы начинать  с
этого. Веселого мало. Кесслер убрал руку с его локтя:
     - Позвольте сказать  вам кое-что.  Я знаком с вами менее пяти минут, но
мне не  кажется,  что  веселость  сейчас  уместна. Для меня очевидно, что вы
человек  очень  разумный  и  искренний.  Понятно  и  то, что вы  утомлены от
перенапряжения. Почему бы вам просто не рассказать обо всем с самого начала,
не заботясь о том, как это на меня подействует?
     - Хорошо, - согласился Холкрофт и, положив руки на стол, стиснул стакан
в ладонях. - Тогда я начну с вопроса. Доводилось ли вам прежде слышать о фон
Тибольте и... Клаузене?
     Кесслер удивленно взглянул на Ноэля.
     - Да, - ответил он, помедлив мгновение. -  Это  было много лет назад, я
тогда  был  ребенком, но  слышать о  них  конечно же  слышал. Клаузен и  фон
Тибольт...  Это друзья моего отца. Мне было лет десять-одиннадцать,  если не
изменяет память. Они часто приходили к нам в гости в конце войны. Клаузена я
помню.  По крайней мере, мне так  кажется. Он  был  высокого роста и обладал
невероятно притягательной силой.
     - Расскажите мне о нем подробнее.
     - Ну, я мало что помню.
     - Все, что помните! Прошу вас!
     -  Как  бы   выразиться   поточнее...   Понимаете,   Клаузен  овладевал
аудиторией, не прилагая к этому  никаких усилий.  Когда он начинал говорить,
все превращались в слушателей, хотя я не припомню, чтобы он при этом повышал
голос. Мне кажется, что Клаузен был добрый,  участливый,  но вместе с тем  и
очень волевой человек. Однажды я подумал - причем, заметьте, это  были мысли
ребенка, - что он очень страдает, живет с какой-то болью...
     К нему воззвал страдающий человек.
     - Какой болью? - спросил Холкрофт.
     -  Понятия  не  имею.  Это всего лишь детское впечатление.  Нужно  было
видеть  его глаза, чтобы вы  поняли. На кого бы он ни смотрел - молодого ли,
старого,  на   важную   персону  или   наоборот,   -  взгляд  его  полностью
концентрировался на собеседнике. Я это помню. Редкая  для тех  времен  черта
характера. Между прочим, облик Клаузена сохранился  в моей памяти четче, чем
лицо  отца;  я  уж  не говорю о  фон Тибольте -  этого я почти не помню... А
почему вас так интересует Клаузен?
     - Он мой отец.
     Кесслер разинул рот от удивления.
     - Вы? - прошептал он. - Сын Клаузена? Ноэль кивнул:
     - Клаузен мой родной отец. Хотя отцом я называл другого.
     - Значит, вашу мать зовут... - Кесслер замялся.
     - Альтина Клаузен. Слышали что-нибудь о ней?
     -  Имя ее  никогда не произносили. И  ни  разу  не  упоминали про нее в
присутствии Клаузена. Ни  разу!  И  вообще говорили  о  ней только  шепотом.
Женщина,  которая  бросила  великого  человека  и  бежала  из  фатерлянда  с
американским врагом... Вы! Вы тот ребенок, которого она отняла у Клаузена!
     - Взяла с собой, спасла от него - так это звучит в ее интерпретации.
     - Она еще жива?
     - Живее не бывает.
     - Невероятно... - покачал  головой Кесслер. -  Столько лет минуло, а я,
оказывается, так ясно помню его. Он был выдающейся личностью.
     - Они все были выдающиеся.
     - Кто?
     - Вся троица. Клаузен,  фон Тибольт и  Кесслер. Скажите, вам  известно,
как умер ваш отец?
     - Он покончил с  собой. Тогда в этом  не  было ничего необычного. После
крушения  рейха  многие  кончали  самоубийством.  Для  большинства  это  был
наиболее безболезненный выход.
     - А для кого-то - единственный.
     - Нюрнберг?
     - Нет, Женева. Они спасали Женеву.
     - Я вас не понимаю.
     - Скоро поймете. -  Холкрофт  открыл кейс,  вынул из  него  скрепленные
листы  бумаги и  передал их Кесслеру. - В Женеве есть один банк,  в  котором
хранятся огромные деньги, предназначенные для неких специфических целей. Они
могут быть сняты со счета только по единогласному решению трех человек.
     И Ноэль в очередной раз поведал о грандиозной афере, которую провернули
тридцать  лет назад.  Но  от  Кесслера он не  стал ничего  утаивать.  Он  не
опустил, как это было  при встрече с Гретхен, кое-какие специфические факты;
не  перескакивал  через некоторые этапы, как во  время  разговора с  Хелден.
Кесслеру он рассказал все:
     -  ...Средства были  выкачаны  из  оккупированных  стран,  выручены  от
продажи произведений  искусства и  драгоценностей,  награбленных  в  музеях.
Опустошили казну вермахта, миллионные суммы украли у министерства вооружений
и  у...  забыл  название,   но  оно   есть  в  этом  письме...  В  общем,  У
индустриального  концерна.  Затем  все  деньги  при  посредничестве  некоего
Манфреди были помещены в швейцарский банк, в Женеве.
     - Манфреди? Мне знакомо это имя.
     - Ничего удивительного, - кивнул Холкрофт.  - Хотя  я не думаю, что его
имя упоминалось слишком часто. Где вы услышали о нем?
     - Не знаю. Кажется, это было после войны...
     - От матери?
     -  Не думаю.  Она умерла в июле  сорок пятого,  а до  этого очень долго
пролежала в госпитале. Нет, я услышал  о  Манфреди от  кого-то другого... Не
помню от кого.
     - А где вы жили после того, как стали круглым сиротой?
     -  Нас с братом приютил  дядя, брат матери. Нам очень повезло, так  как
дядя  был  уже стар  и  не  представлял  интереса для  нацистов.  Поэтому  и
оккупационные   власти  союзников  отнеслись   к  нему   благосклонно...  Но
продолжайте, пожалуйста.
     Ноэль вернулся к своему рассказу.
     Он детально изложил предъявленные ему советом директоров "Ла  Гран банк
де  Женев" требования,  которые  он  должен был  выполнить для подтверждения
своих полномочий. Что и подвигло  его на поиски Гретхен Бомонт. Он рассказал
Кесслеру о загадочном бегстве фон Тибольтов в Рио-де-Жанейро, о рождении там
Хелден, об убийстве матери семейства и о возвращении Тибольтов в Европу.
     - Они сменили фамилию и  последние пять  лет живут в Англии  под именем
Теннисонов. Иоганн фон Тибольт стал  Джоном Теннисоном и работает репортером
в  "Гардиан".  Гретхен  вышла замуж за некоего Бомонта,  а Хелден  несколько
месяцев  назад  перебралась  в  Париж.  С  братом  я  не  встречался,  но...
подружился с Хелден. Она замечательная девушка.
     - Это и есть тот самый "один человек", с которым вы были вчера?
     - Да, - подтвердил Холкрофт. - Я хочу рассказать вам о  ней. О том, что
ей пришлось пережить, каково ей приходится сейчас. Хелден и еще тысячи людей
с похожими судьбами - это тоже часть моего рассказа.
     -  Кажется,  я знаю,  кого  вы  имеете в  виду,  -  сказал  Кесслер.  -
"Фервюнште киндер".
     - Что вы сказали?!
     -  "Фервюнште киндер", -  повторил Кесслер. -  "Фервюншунг" -  немецкое
слово, означающее "проклятый".
     -  "Дети проклятых"...  Да,  она  упоминала  это  выражение,  -  сказал
Холкрофт.
     -  Они сами себя  так называют. Те тысячи молодых  людей  -  сейчас уже
отнюдь  не юных, - которые  покинули  страну,  убежденные в том,  что на них
несмываемым пятном позора лежат грехи нацистской Германии. Они отказались от
всего немецкого, переменили  имена,  обрели  новую индивидуальность и  стали
проповедовать иной стиль жизни. На них  очень  похожи  орды нынешних молодых
американцев, которые бегут в Канаду и Швецию в знак протеста против войны во
Вьетнаме.  Эти группы формируют  новые  субкультуры,  но  отречься  от своих
корней не дано никому. Они остаются немцами;  они остаются американцами. Они
перемещаются по миру гурьбой, держась друг подле друга и черпая силы из того
самого прошлого, которое они отвергли. Тяжкая это ноша  - нести на себе груз
вины. Понимаете?
     - Не совсем, -  ответил Холкрофт. - Наверное,  я скроен по-иному. Я  не
собираюсь брать на себя чужую вину.
     Кесслер посмотрел Ноэлю в глаза:
     - Я позволю себе  предположить,  что вам придется  это сделать. Вы ведь
говорили, что  не  собираетесь отступаться от  задуманного вами предприятия,
даже несмотря на ужасные вещи, приключившиеся с вами?
     Холкрофт задумался над словами ученого, прежде чем ответил:
     -  Если  вы  и  правы,  то   лишь  отчасти.  У  меня   несколько   иные
обстоятельства. Я  ни от чего не бежал. Просто на меня тогда  пал выбор. Мне
так кажется.
     -  То есть  вы не из  "проклятых",  - спросил  Кесслер,  -  а  из касты
избранных?
     - Привилегированных, по крайней мере. Ученый кивнул:
     - Есть имя и для этих. Может, слышали - "Зонненкиндер"?
     -  "Зонненкиндер"? -  наморщил лоб Ноэль. - Боюсь,  этот  термин из тех
университетских  дисциплин,  в  которых  я,   честно  говоря,  не   блистал.
Антропология, может быть?
     -  Скорее философия,  - подсказал Кесслер. - Эту  концепцию развивал  в
двадцатых годах  английский философ Томас Перри, а его предшественником  был
швейцарец Бахофен со  своими мюнхенскими учениками.  Согласно  этой  теории,
"Зонненкиндер"  -  в  переводе  с немецкого "дети  Солнца" - с  незапамятных
времен жили  среди людей. Именно они творили  историю и повелевали  эпохами,
становились  выдающимися личностями  и  избранными  мира  сего.  ?  Холкрофт
кивнул:
     - Вспомнил. В конце концов, избранность  их  и  сгубила. Они погрязли в
разврате и стали жертвами кровосмесительных связей  или еще  чего-то в  этом
роде.
     - Впрочем,  все  это  - теория,  -  сказал Кесслер. -  Мы с  вами опять
отвлеклись. И немудрено - вы очень хороший собеседник. Но давайте вернемся к
вашему рассказу. Вы остановились на том, что дочке фон Тибольта очень трудно
жить.
     - Им всем  трудно  жить. Это  вообще не жизнь, а сумасшествие.  Они все
время в бегах. Влачат жалкое существование беженцев.
     - Да, эти люди - легкая добыча для фанатиков, - согласился Эрих.
     - Вроде "Одессы" и "Возмездия"?
     - Именно.  Подобные  организации не  могут эффективно функционировать в
Германии - здесь они запрещены. Поэтому они переносят свою деятельность в те
страны,  где  осели  разочарованные  эмигранты вроде  "проклятых".  Все  эти
изгнанники только и ждут шанса  вернуться в  Германию  и мечтают лишь о том,
чтобы дожить до этого момента, сохранив силы и энергию.
     - Вернуться в Германию?!
     Кесслер выставил перед собой руку, словно заслоняясь:
     - Не дай  Бог, чтобы такое произошло, но эти организации никак не хотят
смириться  с существующим положением. "Возмездие" однажды  даже  предлагало,
чтобы  боннское  правительство  управлялось   Коминтерном,  но  этот  проект
отвергла даже Москва;  "Возмездие" выродилось в  обычную  банду террористов.
"Одесса"  же  всегда имела целью возрождение нацизма.  В  Германии  людей из
"Одессы" презирают.
     - Но они по-прежнему  рыщут в поисках потомков наци, - заметил Ноэль. -
Хелден как-то сказала  о себе и себе подобных: "Нас проклинают за то, кем мы
были, и за то, кем мы не стали".
     - Метко сказано.
     - Этих фанатиков надо остановить. Часть хранящихся в Женеве средств нам
необходимо будет употребить на то,  чтобы стереть  с лица земли  "Одессу"  и
"Возмездие".
     - Я возражать не стану.
     - Рад это слышать, - сказал Холкрофт. - Но давайте вернемся к Женеве.
     - Давайте.
     Ноэль изложил  цели договора и рассказал  о том,  какие  условия должны
выполнить наследники, чтобы получить деньги в банке. Пора  было переходить к
тому, что приключилось с ним самим.
     Холкрофт начал с убийства  в самолете, рассказал о терроре в Нью-Йорке,
о  перевернутой вверх дном квартире,  о письме от людей из "Вольфшанце" и  о
телефонном  звонке  Питера  Болдуина,  повлекшем  за собой  череду  зверских
убийств. Затем  он поведал о перелете  в  Рио  и о  густобровом господине по
имени  Энтони  Бомонт,  который  оказался  агентом "Одессы";  рассказал  про
подделанные документы, обнаруженный, им в иммиграционной службе в Рио, и про
странную  встречу  с  Морисом  Граффом; особо же остановился  на  лондонском
вторжении  МИ-5,  подчеркнув  потрясающую  новость  о  том,  что  британская
разведка считает фон Тибольта убийцей, проходящим у них под кличкой Тинаму.
     - Тинаму? - впервые за время рассказа перебил его ошеломленный Кесслер.
Лицо ученого пылало.
     - Да. Вы что-нибудь о нем знаете?
     - Только, то, что писали в газетах.
     -  Я  уже от  нескольких  человек  слышал, что на совести  этого Тинаму
десятки убийств.
     - И британцы полагают, что Тинаму - это Иоганн фон Тибольт?
     - Они ошибаются, - сказал Ноэль. - И  я  уверен,  что теперь они и сами
это знают. Вчерашнее происшествие Должно их убедить. Вы все поймете, когда я
дойду до этого эпизода.
     - Так продолжайте же! - подстегнул Кесслер.
     Холкрофт  вкратце  описал  вечер, проведенный  с  Гретхен,  Упомянул  о
фотографии Энтони Бомонта, потом рассказал о  Хелден и Полковнике, сообщил о
смерти Ричарда  Холкрофта, вспомнил о  телефонных разговорах с  нью-йоркским
Детективом Майлзом и про беседы с матерью.
     Потом  перешел  к  рассказу  о  зеленом "фиате", преследовавшем  их  до
Барбизона, и о человеке с рябым лицом.
     Затем  последовало описание  кошмара  на fete  d'hiver: как он  пытался
поймать в ловушку человека из "фиата" и при этом едва не погиб сам.
     - ...Я  уже  говорил  несколько минут  назад,  что англичане  ошибались
насчет Теннисона, - добавил Холкрофт, завершая рассказ о своих злоключениях.
     - Теннисона? Ах да - это новое имя фон Тибольта, - вспомнил профессор.
     -  Совершенно верно, - кивнул Холкрофт.  - Люди из МИ-5  были убеждены,
что  происшествие  в  Монтро,  включая  и  инцидент  с   рябым  незнакомцем,
шпионившим за нами, - дело рук  Тинаму. Но рябой убит.  А он работал  на фон
Тибольта, и разведке об этом известно. Хелден тоже подтвердила этот факт...
     - Вы хотите сказать, - перебил Кесслер,  - что Тинаму - фон Тибольт  не
стал бы убивать своего человека.
     - Именно.
     - Значит, агент доложит своему начальству...
     - Увы,  не доложит,  - оборвал Ноэль  Кесслера. -  Он  погиб,  заслонив
Хелден  от  пули.  Но  англичане,  безусловно,  проведут  опознание и  сразу
установят, что к чему.
     - Смогут ли они найти труп агента?
     - Известие о его смерти  они получат непременно. Там повсюду было полно
полицейских. Тело обнаружат.
     - Могут ли следы вывести на вас?
     - Возможно