ь в кресло,  садясь  напротив  него,
извлекая очередную "житанину" и щелкая зажигалкой.  Женька  не  был  мне
близким человеком, а таких историй я слышала массу - со мной самой нечто
подобное приключалось. В  том  смысле,  что  угрожали  лично  мне  -  за
неимением у меня  детей  и  мужа.  Но  это  всегда  кончалось  ничем,  я
выкручивалась  как-то.  Находила  кого-то,  кто  за  меня  вставал,  или
публиковала в газете статью на опережение, детально рассказывающую,  чем
я занималась и кто мне позвонил и что сказал.
   Я могла посочувствовать Алещенко  -  но  он  признался,  что  влип  в
историю потому, что хотел  побольше  заработать.  А  к  тому  же  он  не
предупредил меня и тем самым чуть не подставил. Точнее, уже подставил  -
потому что я  влезла  в  эту  историю  и  собиралась  закончить  начатое
расследование. Бесспорно, я была для него ничем - но и  его  семья  была
для меня тем же самым, как бы резко это ни звучало.
   - Я еще порадовался, когда сволочь эту  из  "Нефтабанка"  выперли,  -
думал раскопать наконец что-то  да  отплатить  за  все,  такой  материал
сделать, чтоб вообще с дерьмом его смешать. А потом думаю - а  если  это
от него был тогда человек, если бандиты  эти  и  сейчас  с  ним?  А  тут
некролог читаю - настроение такое, что напился бы  с  радости.  Думал  к
Сереже пойти, сказать, что есть  у  меня  кое-что  про  покойника,  -  а
потом... - Женька, в глазах которого на мгновение загорелся огонь мести,
сразу сник. - А потом вспомнил - и не хочу, чтобы снова это...
   Я покивала с пониманием - это самое понимание преувеличив. Потому что
Алещенко тут же догадался, что я хотела сказать без слов, - хотя  скорее
всего это и так было не слишком сложно сделать.
   - Ну не прав я, Юль, - так я думал, ты все равно ничего не найдешь. Я
же не нашел. Да и мертвый уже этот - кто теперь угрожать будет, кому  он
нужен?
   Не хотел я тебе рассказывать - самому вспоминать неприятно...
   Женька противоречил сам себе - но я понимала,  что  ему  надо  как-то
передо мной оправдаться. Хотя  легко  могла  бы  его  опровергнуть.  Да,
Улитин был мертв - но это ничего не меняло. Дела его -  те  самые  дела,
которые пытался выяснить Женька и за которые  ему  пригрозили  убийством
семьи, - остались. И остались люди, пытавшиеся их скрыть, -  потому  что
пятно на мертвом даже Улитине означало, что  куда  более  крупное  пятно
окажется на репутации здравствующего и процветающего банка.
   А к тому же он мог заниматься чем-то совсем плохим -  мне  ничего  не
приходило в голову, но черт  его  знает,  как  он  делал  деньги,  какие
операции проворачивал и с чьей помощью и в чьих интересах,  кроме  своих
собственных. И если так - то это должно было остаться тайной и после его
смерти. А если к его сердечному приступу имели отношение те самые  люди,
которые угрожали Женьке, -  те  не  раз  уже  упоминавшиеся  "люди"  или
какие-то другие, - это означало, что я довольно скоро привлеку к себе их
внимание. Если уже не привлекла.
   Но я не стала  ничего  ему  говорить.  Я  просто  вышла  молча  -  не
остановившись даже, когда он выпалил мне в спину, что готов хоть  сейчас
отдать  все  те  документы,  которые   собрал   тогда.   Я   не   хотела
останавливаться - и не сомневалась, что он их и  так  отдаст.  Я  просто
вышла и, забрав запертое в своем кабинете пальто, пошла домой  -  потому
что у меня не было больше дел в редакции, мне не хотелось сидеть  тут  и
обдумывать то, что я узнала. Зато мне очень хотелось  поесть.  Нормально
поесть - не в  столовой,  а  дома,  неторопливо  и  с  удовольствием.  И
обязательно с бокалом вина - или с двумя.
   Но тем не менее Улитин отказывался выходить из моей головы -  и  даже
умудрился в ответственный  момент  приготовления  пищи  подменить  собой
образ Майкла  Корлеоне  в  исполнении  Аль-Пачино,  бродящего  по  полям
Сицилии. И едва не испортил мне обед - который я  спасла,  спохватившись
наконец, гоня прочь воспоминания о разговоре с  Женькой.  С  облегчением
отмечая, что автоматически помешиваемый мной соус загустел  как  раз  до
нужной кондиции, - и выключая огонь под кастрюлей с пастой.
   Еще через десять минут я сидела за столом, обводя взглядом то, что на
нем стояло. Тарелку со спагетти, обильно политыми густым красным соусом,
корзиночку с разломанным на куски багетом, миску  с  напоминающим  труху
тертым пармезаном. И бокал темно-красного  вина,  молодого  и  терпкого,
который я взяла в руки, собираясь сделать глоток, прежде чем  приступать
к еде.
   "Дай поесть! - произнесла мысленно, обращаясь к Улитину, которого  на
сегодня с меня было достаточно. - Завтра  подумаю  -  а  сейчас  отвали,
понял?"
   И, сказав себе, что в жизни есть кое-какие не  менее  приятные  вещи,
чем работа, сделала первый глоток вина. Не за упокой души надоевшего мне
банкира, оказавшегося, кстати,  весьма  паскудным  человеком,  -  но  за
горячо любимую себя.
   И за плотские удовольствия - одному из которых я как  раз  собиралась
предаться....
 
Глава 13 
 
   Стук в дверь главный явно слышал - равно как и то, что  дверь  в  его
кабинет открылась. И мое приветственное "здравствуйте, Сергей  Олегович"
он тоже слышал. Но не поднял головы, склонившись  над  столом,  впившись
взглядом в какие-то бумаги. Как я про  себя  подумала,  связанные  не  с
редакцией, но с его бизнесом - и именно по этой причине так  приковавшие
к себе его внимание.
   Это, конечно, было несправедливо -  поскольку  именно  Сережа  поднял
газету на те высоты, на которых она находится сейчас. За пятнадцать  лет
своего правления в десять раз увеличив тираж. Если бы не он,  так  бы  и
была у нас захудалая газетенка типа "Правды Москвы" или "Ночной  Москвы"
- а так получилось супериздание.
   Лично я помню те времена, когда шеф  дневал  и  ночевал  в  редакции.
Воевал  за  каждый   острый   материал   с   вышестоящими   инстанциями,
неоднократно находился под угрозой снятия с поста - это в восьмидесятых,
когда комсомол и партия здравствовали и цензура была не приведи Господь.
Помню, как он болел за газету, постоянно  что-то  изобретал  и  менял  -
тематические полосы, рубрики,  макет,  оформление,  -  при  том  что  по
профессии был вовсе не журналист, а комсомольский работник.
   Но недаром у нас в редакции с давних времен бытует мнение, что  самые
плохие журналисты получаются из  выпускников  факультета  журналистки  -
куча гонора,  потому  что  уже  считают  себя  профессионалами,  наличие
определенных теоретических знаний, но отсутствие практических навыков. У
нас почему-то все лучшие перья заканчивали совсем другие вузы - а  то  и
никаких вообще.
   На мой взгляд, писать  нельзя  научиться  -  то  есть  можно,  но  до
определенного уровня - тебе это либо дано свыше, либо не дано.  Это  как
чувство воды у пловца или чувство мяча у футболиста. Который, если он от
Бога  футболист,  знает  заранее,  куда  этот  самый  мяч   полетит,   и
перемещается именно в эту точку поля, хотя партнер и  не  думает  еще  о
том, куда отдаст пас. И точно так же  он  предугадывает,  куда  дернется
вратарь и куда пойдет тот, кому он хочет сделать передачу.
   И с писанием то же самое. Если  тебе  дано,  материал  сам  идет,  ты
только пишешь, при этом совершенно не думая, как и что, -  и  получается
именно то, что надо. А если начинаешь думать - это  уже  не  талант,  но
ремесло.
   Сережа, бесспорно, относится к талантам. Причем, как  выяснилось,  не
только в области журналистки - но и в  бизнесе  тоже.  По  крайней  мере
рекламное агентство он организовал раньше, чем другие московские газеты,
- и на нем и начал сколачивать свой капитал.  А  уже  позже  развернулся
вовсю - и, если верить слухам, сейчас  имеет  многомиллионный  бизнес  в
Англии. Но так как мне это безразлично, я до сих пор не знаю, что это за
бизнес и правда ли, что Сережа миллионер.
   От газеты главный, правда, отошел - в смысле, уделяет ей куда  меньше
внимания, чем раньше. Хотя официально это его единственное место работы,
никакого другого офиса у него нет, и  известен  он  именно  как  главный
редактор "Молодежи Москвы". И предпочитает этим самым главным редактором
оставаться, несмотря на заработанные миллионы, - хотя уж мог,  наверное,
офис попрестижнее найти, а то и вообще обосноваться в Англии.
   Но он то ли помнит, что именно газета сделала его тем, кем  он  стал,
то ли любит ее по-своему, то ли ему так удобнее  для  его  бизнеса.  Тем
более бизнесменов много - а так он  публичная  фигура,  с  которой  ищут
знакомства многие влиятельные люди. Фигура,  которая  играет  достаточно
важную роль во многих серьезных вопросах - начиная от выборов  и  кончая
отношением общества,  скажем,  к  чеченской  войне.  Потому  что  газета
по-прежнему формирует общественное мнение - пусть в меньшей степени, чем
раньше, в связи с ростом числа газет и телеканалов, но тем не менее.
   В творческие вопросы, правда, он уже вникает не  так,  как  раньше  -
когда на каждой планерке детально анализировался  вышедший  номер  и  не
менее детально обсуждался следующий. И отсутствует Сережа все чаще -  то
по бизнесу своему улетает, то где-то экзотических рыб ловит, есть у него
тяга к таким развлечениям. Но если он в Москве, то в  редакции  хоть  на
пару часов, но появляется  обязательно  -  и  сидит  в  своем  кабинете,
который, несмотря на рост благосостояния своего  владельца,  практически
не преобразился. Те же обитые деревом  стены,  большой  рабочий  стол  и
длинный стол для планерок, летучек и редколлегий. Может, только побольше
стало всяких памятных фотографий на стенах да памятных подарков  газете,
выставленных на полках под стеклом - мемориальных дощечек,  сувениров  и
прочих штуковин, - а так все то же, что и десять лет назад.
   Главный  сидел,  по-прежнему  не  поднимая  головы,  и  я   кашлянула
деликатно, чтобы он наконец обратил на  меня  внимание.  Конечно,  можно
было бы просто пойти и сесть напротив - тем более что  мое  положение  в
редакции вполне позволяло мне это сделать, - но мне всегда казалось, что
Сереже нравится игра "начальник - подчиненный", и  я  совсем  не  против
была в нее поиграть. И потому кашлянула, и он тут же встрепенулся, делая
вид, что не замечал до того моего присутствия.
   - А, Ленская! Проходи, чего стоишь?
   Я медленно прошла по не слишком большому, но очень длинному  кабинету
к Сережиному столу - чувствуя,  как  трутся  друг  о  друга  при  ходьбе
обтянутые джинсами ляжки, представляя, как прыгают жирненькие грудки под
водолазкой. И села напротив него в кожаное кресло, закинув ногу на ногу.
   - А на планерке почему отсутствуешь? На стороне халтуришь - или  ночи
слишком бурные?
   -  О,  Сергей  Олегович,  разумеется,  бурные,  -  протянула   томно,
удивляясь, что он заметил мое отсутствие. - Они ведь  целиком  посвящены
работе, вы же знаете...
   - Да ну? - Главный наконец окончательно  оторвался  от  своих  бумаг,
глядя мне в лицо. - Ты мне не рассказывай. И редакцию не разлагай - а то
соблазняешь то одного, то другого, так скоро работа остановится, о  тебе
только и будут думать...
   Похоже, Наташка уже успела сообщить главному сногсшибательную новость
- о том, что у меня якобы был секс с Кавериным. Проверить, наверное,  не
успела - или все же поинтересовалась у Димки, как прошла ночь со мной, а
тот решил, что над ним смеются, и промямлил что-то невразумительное, что
Наташка сочла за восхищение, которое нельзя описать словами.  И  тут  же
поделилась с  Сережей  -  разве  могут  быть  в  редакции  более  важные
новости?
   Шучу, конечно, - наверняка сначала речь шла все же о  газете,  а  это
она на потом приготовила, когда он ее спросил,  как  вообще  в  редакции
обстоят дела.
   А Наташка, естественно, не могла не поделиться с ним таким  потрясшим
ее воображение известием. Хотя не исключаю, что  тот  факт,  что  Ленька
Вайнберг провел у меня ночь, она уже тоже знала - а значит,  и  об  этом
поведала Сереже. А он таки запомнил - по старой памяти живо  интересуясь
всеми  редакционными  новостями,   особенно   теми,   которые   касаются
старожилов. Вот отсюда и взялось его "то одного, то другого".
   - О, Сергей Олегович. - Я томно закатила глаза. - В моей  жизни  есть
только один мужчина - и  тот  компьютер.  На  других,  увы,  не  хватает
времени...
   Сережа хмыкнул - показывая, что мне не верит. Что ж, у него  были  на
это основания. А что касается меня, то я даже развеселилась - потому что
мне стало приятно, что он запомнил  то,  что  рассказала  ему  Антонова.
Между нами года три как ничего не было -  хотя  могло  бы  быть,  дай  я
согласие, минимум одна ночь была бы, - но все равно приятно,  что  такой
представительный мужчина проявляет интерес к моей личной жизни.
   - Вообще-то я по делу, Сергей  Олегович.  -  Мне  немного  жаль  было
отвлекаться от темы, я даже немного возбудилась - но все-таки уж  больно
личный  был  вопрос,  и  обсуждение  его  могло  привести  к  очередному
Сережиному предложению. Может быть, потому,  что  он  где-то  год  назад
женился в очередной раз и, кажется, остепенился, хотя бы  на  время.  По
крайней мере в редакции он с тех пор никого не трогал - Наташка  бы  мне
рассказала, от нее ничего не ускользнет. - Я  тут  одним  расследованием
занимаюсь - смерть банкира Улитина,  Антонова  вам  говорила,  наверное,
и...
   - Ну, ну?! - Большие серые глаза, мгновение назад смотревшие на  меня
как на женщину, с которой у обладателя этих глаз кое-что было в прошлом,
сразу изменили выражение. А я подумала, что его глаза до сих пор кажутся
красивыми, хотя лицо уже нет, Сережа постарел  и  обрюзг  немного,  хотя
стал  куда  более  вальяжным,  респектабельным  и  солидным.  -  И   как
продвигается?
   - С переменным успехом. - Я пожала плечами, весело ему улыбнувшись.
   Показывая, что все равно доведу дело до конца, - хотя, признаться,  в
тот момент в этом очень сомневалась. -  Вот  решила  к  вам  за  помощью
обратиться...
   - Ага... - Сережа сразу насторожился. - И что конкретно?
   - Покойный банкир до  прошлой  осени  "Нефтабанк"  возглавлял  -  вот
хотела с ними встретиться, разузнать про него. А  они  почему-то  видеть
меня совсем не хотят - и это  при  том,  что,  насколько  мне  известно,
особой любви к покойнику там никто не испытывает... -  Я  изобразила  на
лице наигранное недоумение. - А если соответствующим образом истолковать
все слухи, полученные мной  из  весьма  информированных  источников,  то
можно сделать вывод, что... Что  нынешнее  руководство  "Нефтабанка"  не
только лишило Улитина его поста, но и, скажем так, испытывает по  поводу
его смерти все, что угодно, кроме сожалений. А они со  мной  встречаться
не хотят. И что же мне теперь, так и  писать,  ни  с  кем  из  банка  не
встретившись?
   - Ну и пиши! - Главный, похоже,  загорелся  -  уж  кому-кому,  а  ему
прекрасно известно, что если я  ссылаюсь  на  информированный  источник,
значит, источник этот не только существует, но и является проверенным  и
надежным. - Прям так и пиши - прозрачным намеком!
   - Мне кажется, это не только очень смелое толкование фактов  -  но  и
вообще преждевременно, - произнесла  мягко,  но  категорично,  напоминая
ему, что всегда предпочту сто раз все проверить, прежде  чем  писать.  -
Может, лучше, чтобы они сначала высказали свою точку зрения на Улитина и
его смерть? Не то  потом  начнут  вам  звонить  или  каких-нибудь  ваших
знакомых найдут, а вы меня будете упрекать, что я хороших людей  обидела
за глаза, высказаться им не дала...
   Если главный и понял, что это камень в его огород - напоминание о его
реакции на предыдущий мой материал, в котором я  обидела  какого-то  его
знакомого, - то никак это не показал.
   - Это верно - надо и им слово предоставить, -  согласился,  не  зная,
какие у меня имеются факты, но понимая, что у меня на уме.
   Лично я всегда люблю предоставлять слово тем, кого в своих материалах
в чем-то обвиняю, - и  не  важно,  что  они  скажут,  для  материала  их
присутствие все равно только в плюс. Вот, например,  если  в  банке  мне
будут петь дифирамбы Улитину, то мой рассказ о том, как Улитина из этого
самого банка выпихивали,  будет  читаться  куда  интереснее.  И  версию,
согласно которой именно кто-то из "Нефтабанка" Улитина и убрал, мне даже
не  надо  будет  озвучивать  -  читатель  сам  придет  к  этому  выводу.
Достаточно  ему  прочитать  лицемерные   высказывания   кого-нибудь   из
руководства "Нефтабанка", а потом историю с наркотиками, а в финале  мою
фразу о том, что  вряд  ли  мы  когда-нибудь  узнаем,  кто  убил  Андрея
Улитина, - и все, вывод сделан, потому что он прям на поверхности лежит.
   На столе у Сережи зазвонил телефон, и он схватил трубку, показав  мне
жестом, чтоб я подождала, он быстро. В этом я сомневалась - сколько  раз
он при мне разговаривал по телефону и почти всегда разговор затягивался,
- но мне некуда было торопиться.
   Главный, как я и ожидала, увлекся разговором, напрочь забыв обо  мне.
И явно не опасаясь, что я буду подслушивать,  -  наверное,  он  все-таки
неплохо меня знал и мне доверял. А я и в самом деле не прислушивалась  к
тому, что он говорил. Я, искоса поглядывая на Сережу, думала о своем - и
не об Улитине совсем.
   Наверное, все дело было в том, что несколько минут назад между мной и
главным произошел  такой  достаточно  игривый  разговор  -  и  теперь  я
вспоминала то, что было когда-то. То, что было  приятно  вспомнить  даже
сейчас, много лет спустя.
   Это было в 90-м, осенью - вскоре после моего двадцатилетия. Весной  я
перешла в отдел спорта, и Вайнберг с ходу пробил мне полную ставку,  сто
рублей - копейки по тем временам, но для  газеты  и  хорошие  деньги,  и
показатель высокого статуса. А заодно с  помощью  благоволившей  ко  мне
Наташки организовал мое вступление в престижный тогда Союз журналистов.
   Причем не ради того, чтобы гарантировать мое согласие на секс в любое
время и в любом месте, - секс со мной как с сотрудником его  отдела  ему
был не нужен, он, видно, опасался, что  это  повлияет  на  наши  рабочие
отношения. И сделал  все  потому,  что  искренне  считал,  что  я  этого
заслуживаю - и газете стоит на меня разориться и  ввести  лишнюю  полную
ставку ради того,  чтобы  не  потерять  ценного  кадра,  которого  могут
переманить другие.
   Я к тому моменту проработала в редакции три года - и по  редакционным
меркам этого было слишком мало, чтобы получить то, что получила  я.  Так
что у меня были все основания для того, чтобы  собой  гордиться.  И  мне
жутко нравилась членская книжечка Союза журналистов - хотя  единственным
благом  был  проход  в  Домжур,  в  который  я  и  так   проходила,   по
редакционному удостоверению, - и то, что я не просто корреспондент,  но,
можно сказать, заместитель заведующего отделом. Отдел у нас, правда, был
самый маленький в газете, всего четыре человека, включая Леньку и  меня,
- но на время Ленькиных отлучек, а они  часто  случались  с  учетом  его
любви к пьянкам и выездам с девицами в загородные пансионаты,  именно  я
его замещала. Что мне, бесспорно, очень льстило.
   Как раз тем летом Сережа и обратил на меня внимание. Раньше я  с  ним
старалась не сталкиваться - он производил на меня приятное  впечатление,
но все же он был главный редактор, и ему тогда было уже около сорока,  а
мне двадцать, и я ощущала разницу в возрасте и социальном положении. А к
тому же не раз слышала, как он орет на тех, кем недоволен, - и совсем не
хотела, чтобы такой ор был  адресован  мне.  И  старалась  обходить  его
стороной.
   Я знала, что он большой любитель женского пола - по крайней мере  так
гласили слухи. И  даже  называли  имена  тех,  кто  был  удостоен  чести
побывать с ним в одной постели, - хотя я и не была  уверена,  что  слухи
правдивы.  Потому  что,  как  выяснила  чуть  позже,  Сережа  был  очень
осторожен -  по  крайней  мере  тогда  -  и  всячески  поддерживал  свой
авторитет и явно не хотел превращать редакцию в боль