ают  словами  "организованная  преступность",  и  общалась  с  ними
исключительно на взаимовыгодной основе. То, что говорите вы,  -  это  не
компромисс, а наезд.
   Который не нужен ни вам, ни мне. Давайте позвоним Вадиму - я  имею  в
виду человека, который остался за него, - и пусть он нас рассудит...
   - Крутая в натуре. - Миша буркнул что-то еще, может, выругался, я  не
поняла - у него нечеткая достаточно была речь. -  Кота-то  нет  -  а  ты
здесь. Вот прикинь, пропадешь ты - из газеты вышла, и с концами, - и че?
Кота, короче, не трогай - сама за свои дела отвечай!
   - Да ладно, Мишань! - Главный хлопнул  его  по  плечу  -  словно  они
играли в доброго и злого следователей. - Компромисс  -  это  когда  всем
хорошо. Вот нам хорошо, если она писать  не  будет,  что  братва  Улитку
заказала, - значит, надо и ей хорошо сделать, так, Юля? Как тебе  хорошо
сделать - ты скажи, сделаем...
   - Я такая тупая - вот сижу, слушаю вас, а сама никак не могу  понять,
в чем проблема? - Я  усмехнулась,  сокрушенно  качнув  головой.  -  Ваши
знакомые наверняка очень влиятельные люди - и что  им  от  того,  что  я
написала, что Улитина, на мой взгляд, убили и кто, по моему мнению,  его
убил? Если вы мне скажете, что они боятся милиции, я вам не поверю, -  а
если...
   - Да есть проблема, - перебил главный, шумно прикладываясь к чашке  с
уже остывшим кофе, который я отставила после первого глотка  по  причине
того, что он растворимый, и больше к нему не притрагивалась - равно  как
и к тоскливо стоявшему передо мной пирожному. - Есть проблема.  Какая  -
это тех людей забота, чья проблема. А ты по делу давай - как тебе хорошо
сделать?
   Что ж, видно, я была права - они боялись, что им предъявит за  смерть
Улитина кто-то не менее авторитетный, и серьезно предъявит. И собирались
настаивать на том, чтобы я убрала из материала вывод. Это было несложно,
в общем, - особенно если учесть, что я так и не отдала Наташке  дискету.
Да я даже из сверстанной полосы уже могла его убрать, этот самый  вывод,
- и никто бы мне ни слова не сказал. Мало ли что я  узнала  в  последний
момент. Да и в конце концов я профессионал и знаю, что делаю.
   Это было несложно - но мне этого не хотелось. Потому что  получалось,
что все, что я могу сказать в концовке, - это то, что Улитина мог  убить
кто угодно. Потому что он был всеяден и общался  со  всеми,  потому  что
хотел  заработать  как  можно  больше  денег  и  верил   в   собственную
неприкосновенность. Это тоже было неплохо - но мне пришлось бы выбросить
из текста историю, случившуюся второго ноября прошлого года  около  семи
часов утра на проселочной дороге, ведущей к Рублевскому шоссе.  А  я  не
хотела ее убирать - она была слишком красочной и  яркой,  она  придавала
материалу особый вкус. Куда более острый  и  пикантный,  чем  история  с
попыткой подбросить ему наркотики. И без  нее  материал  стал  бы  более
сухим и пресным - а с ней читатель приходил к выводу, что разобрались  с
ним именно те, кому он, судя по всему, так и не отдал долг.
   Конечно, встань вопрос ребром - в смысле, пойми  я,  что  или  сделаю
так, или они сделают мне плохо, - я бы просто задержала выход  материала
до возвращения Кисина и пошла бы к нему. Но мне почему-то  не  верилось,
что они хотят меня куда-то увезти и подержать там, чтобы я  стала  более
сговорчивой, - или убить. Попугать, напрячь слегка - это да, но не более
того. Да, они хитро меня выманили и никто не знал, к кому  я  поехала  и
где я, - но они верили, что материал в редакции и  его  можно  изменить,
только договорившись со мной.
   - Звони и говори, что все туфта там, - вторгся в мои мысли второй,  и
мобильный в кожаном чехольчике поехал по столу в мою сторону.  -  Давай,
делай че сказали!
   Это было хуже. Позвони я и скажи такое, это развязало бы им руки.
   Наташка, конечно, сразу заподозрила бы что-то - со мной таких историй
никогда не случалось, чтобы я снимала собственный материал,  -  но  ведь
дискета была у меня. Прочитай она написанное, сразу станет понятно,  что
меня заставили это сказать, - и даже будет понятно, кто заставил,  -  но
читать ей было нечего, потому что я забыла отдать ей дискету. Да  и  что
мне толку от того, что она поймет, что меня похитили те самые бандиты, о
которых идет речь в материале?
   Даже будь там их имена и фамилии, толку нуль.
   А вот они, получив свое, могли сделать со мной то, что сочтут нужным.
   Особенно если учесть,  что,  судя  по  словам  главного,  Вадим  меня
охарактеризовал как человека упрямого и принципиального, - а значит, они
не поверят, что, отпусти они меня просто так, я  не  напечатаю  материал
безо всяких изменений, рассчитывая на его помощь. Не поверят, даже  если
я возьму деньги - я ведь их могла вернуть потом через Кисина. А  значит,
если мой материал действительно представлял для них  опасность,  то  они
могли сделать мне плохо. Очень плохо.
   Если бы я согласилась позвонить в редакцию и дать отбой. Так что я не
собиралась на это соглашаться.
   Я не труслива и не преувеличивала никогда опасность. И понимала, что,
с одной стороны, это глупо - силой заставлять меня звонить  в  редакцию,
чтобы снять  материал,  а  потом  куда-то  увозить,  дабы  основательнее
запугать или даже убить, чтобы я точно не могла их обмануть. Но с другой
стороны, я могла предположить, что кто-то из них - скорей всего  главный
- спокойно прострелил ни в чем не повинной девице обе коленные  чашечки.
Прострелил, зная, что увечит ее, - но об этом не думая. Конечно,  она  в
его глазах была обычной шлюхой, которая спит с мужиком ради денег, -  но
дела это не меняло. И даже ухудшало - показывая, что он способен на все,
если для него это важно.
   Я как-то не особо задумалась тогда, в Крылатском, над услышанным -  а
вот сейчас задумалась. Сказав себе, что только очень дерзкие люди  могли
организовать Улитину засаду на дороге, на которой вот-вот мог  появиться
кто-то еще. Только очень дерзкий человек  мог  поехать  туда  лично  для
беседы с Улитиным - ведь обычно ограничиваются тем, что посылают простых
исполнителей. А с банкиром беседовал сам босс,  не  побоявшись  приехать
лично. И лично прострелил улитинской любовнице колени - не опасаясь, что
Улитин его заложит потом. Видно,  слишком  сильно  банкир  его  задел  -
видно, о слишком больших деньгах шла речь, раз  человек  очень  большого
калибра,  человек,  контролировавший  президента  одного  из  крупнейших
банков страны, пошел на риск.
   Мой случай тоже мог оказаться важным -  если  он  опасался,  что  моя
статья может ему повредить. А значит, со  мной  могли  поступить  как  с
Соболевой  -  почему  нет?  Отвезти  сейчас  куда-нибудь  за   город   и
прострелить  колени,  сообщив  предварительно,  что,  если  я   расскажу
кому-нибудь об  этом,  мне  потом  прострелят  голову.  Зная,  что  этот
беспредельный поступок напугает меня так, что я никому ничего не  скажу.
Ну разве кроме Кисина - с которым они  могут  договориться,  потому  что
живут в одном мире.
   Мне не понравилось то, о чем я подумала, - просто со-всем. А  значит,
надо было как-то убедить их, что я сделаю, так, как им надо, и чтобы они
мне стопроцентно поверили. И речь должна идти не о деньгах  -  наверняка
на их памяти немало было случаев, когда человек брал деньги, а потом  не
делал того, что обещал, - о чем-то другом. Вот только о чем?
   - Вы меня спросили, что мне сделать хорошего? - Я  притворилась,  что
не слышала, что сказал Миша, - и смотрела сейчас только на  главного.  -
Мне, например, было бы очень приятно, если бы вы  мне  сказали,  кто  же
убил Улитина,  -  мне  не  нужна  конкретная  фамилия,  мне  нужно  ваше
предположение. Чтобы я могла написать, что, на мой взгляд, больше всех в
смерти Улитина была заинтересована такая-то структура, -  и  как-то  это
обосновать...
   - Говорил тебе, что она  бабок  не  берет,  а  ты  все  -  забашляем,
забашляем! - Главный хлопнул мрачного своего приятеля по  плечу.  -  Во,
Мишань, какие люди есть - а мы и не знали. Не нужны им бабки, им главное
- статью свою написать. А ты, Юль, - у тебя мужик, что ль, богатый,  раз
деньги не нужны?
   Коммерсант, так? Или с Котом у вас любовь? Да колись, че ты - свои  ж
люди!
   - Я пишу не ради денег - но ради  того,  чтобы  донести  до  читателя
правду, - ответила выспренне и улыбнулась тут  же,  показывая,  что  это
шутка. - Так вы мне сделаете хорошо - вы же сами предлагали?
   Главный кивнул,  серьезнея,  погружаясь  в  мысли  -  глядя  на  меня
внимательно.
   - Я так думаю, что это из банка того прилетело, откуда выперли его.
   Улитка дел там навертел, они небось и не расхлебали еще. Да  и  крови
им попортил - уходить не хотел, понты кидал там только так. Тебя кончат,
если против меня пойдешь, и тебя кончат - крутой парень был  Улитка.  За
чужой счет. Вот и посчитались, когда утихло все...
   Он  посмотрел  на  меня  с  таким  видом,  словно  осчастливил  своей
информацией - словно открыл мне нечто, о чем бы я в жизни не догадалась.
   - Не думаю. - В горле пересохло от бесконечного курения, и я  сделала
вынужденно глоток слабого невкусного кофе. - Правда, в  банке  мне  тоже
сначала угрожали, а потом пытались всучить конверт с деньгами  -  но  не
думаю. Мне кажется, они слишком счастливы  были,  что  все  же  от  него
избавились, - настолько, что все его, скажем  так,  финансовые  промашки
покрыли, никаких претензий ему не предъявляли. А кто-то, как я  слышала;
предъявлял...
   - Во умная, а? - вставил проснувшийся Миша - было ощущение, словно он
пребывал в наркотическом забытьи, откуда выпадал  периодически  на  пару
минут, чтобы потом вернуться обратно. - Слышала! Ей туфту гонят,  а  она
слушает!
   Главный поднял ладонь успокаивающе, останавливая его.
   - А что еще слышала? - поинтересовался спокойно, словно не о нем  шла
речь. - Ты давай-давай - все свои...
   - Что слышала - то и написала. -  Я  снова  подчеркнула,  что  статья
лежит уже в редакций. - Слышала, что кто-то - может, ваши близкие  люди,
а может, и нет - предъявлял ему претензии по поводу своих денег, а он не
отдавал. Слышала, что вроде бы даже ему засаду устроили -  вроде  девица
пострадала, которая с ним была. Этого точно не знаю - но  слышала.  Зато
знаю, что он после той истории за границу сбежал - а потом  появился.  А
через три месяца...
   Мне не хотелось подставлять ту, которая рассказала мне все это, - так
что пришлось ограничиться тусклой размытой картинкой. На главного в  тот
момент я не смотрела. Я знала,  что  это  правда,  -  то,  что  она  мне
рассказала. И видеть его реакцию мне было ни к чему.
   - Да мало ль кому он должен был! - Главный хмыкнул, словно  удивляясь
моей наивности. - Да Улитке столько народа могло предъявить! Деловой был
Улитка, много чего творил - да любой мог предъявить, отвечаю. И  кончить
мог любой. Что Улитка к телкам неровно дышит, все знали. Тут делов-то  -
телку ему подсунь, и все. Или ту обработай, с которой он сейчас...
   Главный замолчал - возможно, считая, что дал мне именно то,  что  мне
нужно.  Значимо  замолчал  -  будто  показывая,  что  сказал  все,   что
собирался, и больше я от него ничего не услышу.
   - Значит, вы хотите, чтобы я убрала слова о том, что его скорее всего
убили криминальные структуры, потому что он им должен был деньги. -  Это
не вопрос был, и я заменила вопросительную интонацию на  утвердительную.
- И написала, что к нему были  претензии  у  большого  количества  самых
разных людей, любой из которых мог...
   - Да вообще писать не надо! -  запел  свою  любимую  песню  Миша,  но
главный коснулся его плеча, заставляя его умолкнуть.
   - Правильно поняла, Юля, - так  и  надо  написать.  Ну,  хорошо  тебе
стало?
   - А с чего? Вы у меня отняли такую версию, а взамен ничего не дали! -
Я улыбнулась чуть пошире, стараясь,  чтобы  атмосфера  в  этом  кабинете
стала как можно более теплой и дружественной. - Но это не важно.  А  вот
вы мне скажите... как вас зовут - а то некрасиво получается...
   - Олегом меня зовут. - Он ухмыльнулся, мотнув головой, показывая, что
не ждал вопроса и ответил на него чисто автоматически.  -  Олег.  Теперь
хорошо?
   Если честно, мче стало не слишком хорошо. Потому что мне  показалось,
что я знаю это лицо, - не узнай я его имени, не вспомнила бы,  но  когда
узнала, память услужливо подсунула фотографию, виденную в  одной  книге,
посвященной оргпреступности. Там такой  же  невысокий  и  массивный  был
мужик, и  такие  же  глаза  небольшие,  и  маленький  рот,  и  нос  чуть
вздернутый - и волосы тоже темные и стриженные коротко.  И  подпись  под
фотографией я помнила. "Олег Уральцев, он же вор в законе Урал, во время
последнего задержания на воровской сходке в 1996 году. Урал  -  один  из
влиятельнейших  славянских   законников,   действующих   на   территории
Московского региона".
   Не то чтобы это что-то меняло в корне - но в любом  случае  узнавание
не вызвало у меня особой радости. Потому что я  поняла  отчетливей,  чем
прежде, что все происходящее не следует воспринимать слишком легко  -  и
раз он встретился со мной лично, значит, у него есть  для  этого  веские
основания. И мне следует быть поосторожнее. Хотя я  и  так  уже  сказала
больше, чем нужно, -  не  зная,  с  кем  имею  дело,  и  рассчитывая  на
заступничество Кисина. А здесь оно мне вряд ли могло помочь.
   - Да, Олег, спасибо, - ответила задумчиво. - Большое спасибо.
   Я чувствовала, как поселившееся внутри  противоречие  раздирает  меня
надвое. С одной стороны, мне надо было сейчас вести себя так, чтобы меня
поскорее отпустили, - и я готова была выполнить их требование, тем более
что для этого не надо было принципиально менять материал, даже историю с
аварией можно было  оставить,  только  концовку  надо  было  подработать
немного. Так, как он этого хотел.
   В конце концов, с людьми такого уровня я еще не сталкивалась -  разве
что заочно, черт  знает,  кто  стоял  за  теми,  о  ком  я  писала  свои
материалы. Но сейчас была очная встреча, и я понимала,  что  моя  статья
угрожает его интересам - и ради своих интересов он, несомненно, готов на
многое. А как он действует, я уже знала.
   Но с другой стороны, мне жутко хотелось его разговорить  -  и,  может
быть,  узнать  то,  чего  я  не  знала  еще.  Я  никогда  не  отличалась
безрассудной смелостью - да и глупо было бы рисковать  собой  ради  пары
фраз в материале, которые лично мне ничего не дадут, зато  из-за  них  я
многое могу потерять. Но...
   - Я вас поняла, Олег. - Я допила холодный кофе, философски  посмотрев
на пирожное. Пообещав ему, что съем его, если все пойдет  так,  как  мне
надо. А если  плохо  пойдет,  то  тоже  съем  -  мне  ведь  нужна  будет
компенсация. - Я уже не могу снять материал - он заявлен  давно,  и  мое
начальство в курсе. У меня, между прочим, был конфликт с  "Нефтабанком",
куда я приезжала за информацией, так что руководство  в  курсе  событий.
Так что снять его я не могу - но могу  сделать  то,  о  чем  мы  с  вами
договорились. И в материале будет сказано, что  Улитина  мог  убить  кто
угодно. Но...
   Я посмотрела ему в лицо, встречая его взгляд.
   - Но получится глупо - потому что эта фраза не означает, что  его  не
могли убрать те ваши близкие люди, о которых вы  говорите.  Если  кто-то
знает, что у ваших близких людей были к нему  претензии,  то  все  равно
подумают на них...
   - Во замутила! - буркнул Миша, по-прежнему не сводивший с меня  глаз.
- Так замутила, что вилы, в натуре. Написали ж,  что  помер,  от  сердца
помер, - не,  давай  мутить!  Туфтогон  какой-то  про  трусы  написал  -
сосед-придурок ему по ушам проехал, он и схавал, - так и че,  фамилии  ж
не было даже! И все, не рыпался никто! А эта  замутила!  Звони  давай  в
газету - говори начальству, что туфта-все!
   Я подумала, что он слишком  осведомлен  насчет  истории  появления  в
"Сенсации" перепелкинского материала -  а  значит,  проломленная  голова
перепелкинского соседа на их совести. И  я  совершенно  зря  грешила  на
"Бетта-банк". И ведь знала, что никому в этой  чертовой  "Бетте"  смерть
Улитина не нужна - он ничего там не  решал  и  никому  не  мешал,  -  но
история с охранником, которого хотели заставить замолчать, меня смущала.
   Зато теперь все становилось на свои места, "Бетта" тут  была  ни  при
чем - заткнули ему рот эти люди. Наверное, предупредив  перед  тем,  как
проломить голову, что в следующий раз ее оторвут.  Потому  что  им  надо
было, чтобы Улитина по-прежнему считали умершим от сердечного  приступа.
Потому что они его убили - или, наоборот, не трогали и очень не  хотели,
чтобы подумали на них.
   - Погоди, Миш! - Уральцев, может, и не понял, что его напарник  выдал
мне кое-что, - но в любом случае очень веско его заткнул, чего не  делал
раньше.
   Он останавливал его и до этого, но более мягко, видно, они и  вправду
играли в хорошего и плохого - а теперь плохой свою роль  уже  отыграл  и
реплик по сценарию у него больше не  было.  -  И  что  ты.  Юля,  хочешь
сказать?
   - Только то, что если бы вы мне назвали тех, кто был заинтересован  в
его смерти больше других - хотя бы намекнули, - это было бы идеально.  -
Я говорила, тщательно подбирая слова, изображая напряженную работу мысли
и отсутствие четкой идеи - которая у меня уже имелась. -  Вот  смотрите.
Одно дело сказать - его мог убить кто угодно. И другое дело - он  сделал
то-то, и в  его  смерти  могли  быть  заинтересованы  те-то.  Есть  ведь
разница, верно? Если бы вы могли мне помочь - наверное, вашим людям  так
было  бы  лучше.  Или,  может  быть,  вы  мне  могли  бы  дать  какие-то
доказательства того, почему они не могли его убить...
   Я удивилась тому, что наступила тишина, - я не  ждала,  что  они  так
сразу и так серьезно  заглотят  брошенную  мной  приманку  и  начнут  ее
пережевывать, размышляя, настолько ли она вкусна, чтобы  ради  нее  дать
мне что-то взамен. Но они молчали пока - и я молчала. Курить  я  уже  не
могла - перекурила, в маленькой пепельнице было штук пять моих  окурков,
- а мне надо было чем-то себя занять.
   Чем-то, что показало бы им, что я совершенно спокойна.
   И я взяла в руки вилку, отламывая кусочек пирожного - прямоугольного,
покрытого со всех сторон шоколадом, так что не видно было, что внутри, -
и отправляя его в рот. И  замирая  от  удовольствия  -  потому  что  это
оказалось не ненавистное мне  "Птичье  молоко",  но  нечто  вроде  торта
"Прага", только куда более  сочного  и  нежного,  чем  магазинный,  -  и
искренне жалея, что пробую такую вкусноту в такой невкусной обстановке.
   - Ты че - лохов тут разводишь?  -  прорезался  через  какое-то  время
Миша, все-таки почуявший подвох в моих слова. - Не, в  натуре  -  ты  за
кого нас тут держишь? Не, ты че - не рубишь вообще, где и с кем...
   Он поперхнулся от возмущения, выдохнув уже тише что-то  неразборчивое
- видимо, матерную тираду, посвященную мне либо моей непонятливости. Это
было неприятно - я, видимо, и вправду сделала не правильный  шаг,  зайдя
слишком  далеко,  -  но  я  изобразила  саму  невинность,  посмотрев  на
Уральцева недоуменно.
   Говоря без слов, что не понимаю, за что мне это -  я  ведь  хочу  как
лучше. И замечая на его лице ухмылку.
   - Дерзкая ты, Юля! - Он в который раз мотнул головой, видимо, это был
его коронный жест. - Про другую подумал бы, что дура, - да ты ж не  дура
у нас, так что дерзкая, выходит. Тебе б  и  вправду  лохов  разводить  -
хорошие деньги б делала. А мыслишка,  что  ты  подкинула,  -  любопытная
мыслишка, толковая. Вот только не на кого нам кивнуть.  Что  сам  Улитка
помер - ты не веришь, да и мы не верим. Что какая-то телка его кончила -
отымел он ее плохо или денег пообещал и не дал, -  так  ведь  туфта?  За
банк сказали тебе - ты опять не веришь. А даже кивни мы тебе на кого, ты
ж доказательств попросишь - а мы не менты, чтоб  доказательства  искать.
Знали б, с кого спросить, - спросили бы уже, будь спокойна...
   Значит,