таж до выхода,  значит,  выйдя,  произвел  бы  сенсацию,  о  которой
говорили бы по телевидению, и  перепечатывали  бы,  и  авторитет  газеты
вырос бы еще больше. Но при этом я не сомневалась и в том, что он  жутко
рад, что мой материал не пойдет, видно, насели на него всерьез. И оттого
ему и дискомфортно со мной - что он боится, что  я  начну  его  убеждать
поставить-таки мою статью несмотря ни на что.
   - А из-за материала не расстраивайся, - произнес финально. -  Я  тебя
знаю, из отпуска выйдешь - через неделю другой принесешь!
   - Спасибо, Сергей Олегович. - Я  улыбнулась  ему  лучезарно,  как  бы
благодаря за столь высокое мнение обо мне. И приподняла лежавшие  передо
мной восемь отпечатанных на принтере страничек. Только что отпечатанных,
еще не успевших  остыть,  еще  пахнущих  принтерной  краской.  -  Я  уже
принесла.
   - Ой, Ленская! - Главный сменил недоуменный взгляд на восхищенный.  -
Ну ты даешь! И о чем тут?
   - Сейчас расскажу, - произнесла многообещающе, замечая,  что  главный
расслабился уже - потому что я так  и  не  затронула  тему,  которой  он
опасался. - А вот вы мне скажите  -  человек,  который  вам  звонил,  на
которого комитетчики вышли, он кто? Я имею в виду - с кем он в политике,
в какой партии?
   - С правыми он-с реформаторами нашими. Хромова такого помнишь? Вот  у
него он в движении. Он мне, кстати, тоже звонил, Хромов твой...
   Я мысленно обозвала себя  дурой.  И  вопреки  обыкновению-не  слишком
мягко.
   Потому  что  умудрилась  упустить  из  виду  одно  из  самых  главных
действующих лиц - которое, судя по сегодняшней встрече, было даже  самым
главным действующим  лицом.  Молодого  реформатора  Василия  Васильевича
Хромова - давшего мне самую первую информацию по поводу Улитина и упорно
намекавшего, что в его смерти виновен "Нефтабанк".
   Из всех, кого я упоминала в статье,  больше  всех  проигрывал  от  ее
появления именно он. Потому что покойный Улитин был его протеже.  Потому
что компромат на Улитина  являлся,  по  сути,  компроматом  на  Хромова.
Потому  что  публикация  моей  статьи  могла   привести   к   дальнейшим
расследованиям - моим ли, чужим, не важно. Расследованиям жизни и смерти
Улитина - и заодно того, кто ему протежировал, того, кто имел  репутацию
чистого,  честного  и  неподкупного  политика.   А   уважаемый   Василий
Васильевич на следующий год во главе собственного движения  собирался  в
Думу. А еще через год - в президенты.
   "Ну надо же быть такой дурой?!" - повторила про  себя  еще  раз.  Все
плохое, что я написала про Улитина - заказное убийство своего  преемника
на   посту   президента   провинциального   банка,   тесные   связи    с
оргпреступностью,  отмывание  грязных  денег,  незаконные  махинации   и
фактически  хищение  государственных  средств,  -  все  это  ударяло  по
Хромову. Который, будучи знаком с Улитиным черт знает  сколько  лет,  не
мог не быть в курсе относительно личности  своего  ближайшего  помощника
Андрея Дмитриевича Улитина.
   Кстати, нельзя было  исключать,  что  Хромов,  посадивший  Улитина  в
кресло президента "Нефтабанка" и помогавший  ему  там  удерживаться  уже
после того, как ушел из правительства,  имел  свою  долю  от  улитинских
финансовых операций. И возможно, даже участвовал в их разработке -  коль
скоро сам Улитин, как мне дали понять, был в банковском деле профаном.
   Наверное,  можно  было  пойти  дальше  и  спросить  себя,   на   чьи,
собственно, деньги Хромов создал  собственное  политическое  движение  и
собирается в Думу?
   Можно было себя спросить, не на хромовских  ли  счетах  находятся  те
исчезнувшие якобы деньги, за которые прострелили колени Ире Соболевой? И
наконец - не Василий ли Васильевич заказал убийство своего протеже?
   Ради денег  или  ради  того,  чтобы  улитинские  махинации  не  стали
достоянием общественности. Или ради того, чтобы избавиться от  человека,
который своим образом жизни и своей манерой вести  дела  мог  его  очень
серьезно скомпрометировать. А при желании - если таковое вдруг возникнет
- положить конец его политической карьере. Ведь кто знает, как  достался
безработному Улитину высокий пост в "Бетге" - не вынудил ли  он  на  это
Хромова, намекнув, что может обидеться в противном случае?
   Конечно, заходить так далеко все же не стоило. Хотя  выстроившаяся  в
голове цепочка показалась мне единственно правильной. Потому что  теперь
на вопрос, кто убил Андрея  Улитина,  я  могла  дать  четкий  ответ.  По
крайней мере эта версия была реальней всех остальных.
   - Ты заснула, что ли, Ленская? - донесся до  меня  голос  шефа.  -  В
пятый раз тебя спрашиваю - про что материал?
   - Материал? - переспросила, все еще находясь в своих мыслях, все  еще
упрекая себя за то, что не догадалась раньше, - и хваля за то,  что  все
же догадалась  наконец.  -  А,  материал!  Про  одного  банкира,  Сергей
Олегович, - был такой Улитин, может быть, вы слышали даже. И вдруг  умер
- в тридцать три года.
   По официальной версии - от сердечного приступа. А на самом деле...
   В кабинете воцарилась тишина. И я, встретив недоверчивый взгляд шефа,
улыбнулась невинно, протягивая ему листы, -  и  он  улыбнулся  в  ответ,
решив, что это шутка. И, положив материал перед  собой,  впился  в  него
глазами и буквально тут же застыл, закаменел лицом - а потом  поднял  на
меня глаза.
   - Вся история с готовящимся на меня покушением - чистая липа,  Сергей
Олегович, - произнесла твердо, чтобы он сразу понял: я знаю, что говорю,
и все решила для себя, и переубеждать меня не стоит. - А подкинул вам ее
господин Хромов - который, как я полагаю, несчастного банкира и заказал.
И которому моя статья поперек горла. Я понимаю, что вас обманули,  -  но
также понимаю, что вы с радостью сняли бы материал, потому  что  вас  об
этом очень просили разные люди. А я отказаться от  него  не  могу  -  он
нелегко мне дался, и я рисковала, и не исключаю,  что  теперь  мне  и  в
самом деле может что-то угрожать.  Но  даже  если  нет  -  он  для  меня
принципиален. Теперь - особенно принципиален...
   Главный молчал - кажется, потрясенный  тем,  что  его  обвели  вокруг
пальца. И моим категоричным заявлением тоже.
   - Сергей Олегович, я  понимаю,  что  у  вас  есть  свои  интересы,  -
продолжила быстро, пока он меня не перебил. - В том случае, если  вы  не
можете поставить мою статью, я вынуждена буду отдать ее в другое издание
- прямо сегодня, потому что чем быстрее она выйдет, тем спокойнее я буду
дышать. Мне обидно, что она выйдет не в нашей газете,  мне  обидно,  что
над вами пытались посмеяться, но...
   Я знала, что он озлобится - немного  на  меня,  потому  что  об  этом
сказала, но в основном на тех, кто так хитроумно и легко его обыграл.  И
потому не удивилась, заметив, что он покраснел, - и посочувствовала, что
ему не на  кого  выплеснуть  злобу.  И,  решив  предоставить  ему  такую
возможность-вызвать кого-нибудь и наорать на него, - встала.  Тем  более
что говорить все равно больше было не о чем. И медленно пошла к двери.
   Я не блефовала - ну, может быть, только  чуть-чуть.  Потому  что  мне
было жаль отдавать статью в другое место - хотя бы по той причине, что я
люблю свою газету. Это не говоря уже о популярности и тираже, по которым
с нами никто не сравнится. Но пытаться переубеждать шефа я не  хотела  -
тем более что он не хуже меня знал, что газета от моего материала только
выиграет, и не хуже меня понимал, что его выставили дураком.
   - Подожди, Ленская! - услышала уже у самой двери,  он,  видно,  долго
колебался, если учесть, что кабинет у него длинный, а  шла  я  медленно,
мечтая, чтобы он меня остановил. - Ты куда собралась? И что это за  дела
вообще - у нас контракт с тобой, я тебе деньги плачу, а ты про  какие-то
другие издания начинаешь?
   Я посмотрела на него молча. Я много что могла бы ему сказать. О  том,
что платят мне копейки по сравнению со многими другими газетами. О  том,
что я не за гонорар занималась этим расследованием -  и  могла  бы  сама
отказаться от статьи, получив за это кучу денег. О том, что  я  серьезно
рисковала в ходе этого расследования - и может быть,  рискую  сейчас.  О
том, что я старалась не для себя, но для газеты, - что, впрочем, было не
правдой, потому что я именно для себя пишу,  а  не  для  гипотетического
читателя. О том, что газета и ее главный  редактор  от  моего  материала
выиграют куда больше, чем я, - я  получу  только  копеечный  гонорар,  а
газета еще выше  поднимет  свой  авторитет  и  соответственно  привлечет
больше рекламодателей, а значит, кое-кто заработает больше денег.
   Но вместо этого я промолчала. Понимая, что он несет эту ахинею просто
потому, что не знает, что еще сказать. Что эта ахинея показывает, что он
хочет меня задержать и думает судорожно, как ему быть.  И  я  молчала  и
смотрела на него - а он смотрел в стол. Через какое-то время  подняв  на
меня глаза.
   - Ой, Ленская, одни проблемы с тобой, - выдохнул, покачав головой.  -
Ладно, три дня мне дай. Сегодня  у  нас  вторник  -  вот  и  подожди  до
пятницы...
   Это было не то, что я хотела услышать. Он брал время на раздумья - но
мне оно ничего не давало. Потому что в  защиту  статьи  могла  выступить
только я-а желающих убедить его не ставить материал была куча.
   - Да зачем, Сергей Олегович? - произнесла спокойно, давая понять, что
ни к чему тянуть время, когда и так все ясно, и что у меня  нет  к  нему
никаких претензий и все случившееся останется между нами. - И вам лишние
проблемы, и мне. Нет - значит нет, я ведь все понимаю. Так зачем ждать?
   - Ну что ты за  тип,  Ленская?!  -  На  лице  главного  нари-Совалось
деланное возмущение. - Я  тебе  русским  языком  говорю  -  улетаю  я  в
пятницу. Сейчас отдашь материал Антоновой - пусть на субботу ставит. Она
за меня остается - вот пусть сама и ставит, своим решением.  А  я  не  в
курсе - улетел я. Когда вернусь, за самовольство, что ты тут  творишь  с
ней, увольнять не буду, но пару ласковых скажу. Так устраивает?
   Я пожала плечами. Спрашивая себя, зачем мне все это  надо  -  куда-то
мотаться, с кем-то встречаться, сидеть  на  телефоне,  кого-то  из  себя
изображать,  придумывать  себе  роли,  играть,  обманывать,  выслушивать
угрозы и рисковать?
   Зачем мне две или три недели не иметь возможности  думать  ни  о  чем
другом, кроме материала, над которым работаю, - а потом,  закончив  его,
тут же хвататься за следующий?
   И действительно, зачем, когда я давно могла сидеть  себе  спокойно  в
уютном кабинете ответственного  секретаря,  попивать  кофе  неспешно,  а
заодно с вопросами редакционными решать и свои вопросы,  проталкивая  по
просьбе  знакомых  нужные  им  материалы  и   получая   за   это   знаки
благодарности, целые пачки  знаков  с  портретом  Бенджамена  Франклина?
Зачем, когда я сейчас могу сказать главному, что устала писать, и завтра
для меня освободят должность заведующего каким-нибудь отделом или  новую
создадут - типа литературного редактора? Зачем,  когда  я  могу  уйти  в
другое место и за куда более спокойную работу получать там в три -  пять
раз больше, чем здесь?
   Я вздохнула с деланной грустью, прекрасно зная, что вопросы эти чисто
риторические. Потому что я солдат удачи, я воюю по той простой  причине,
что мне это интересно и больше ничего делать я не хочу и не умею. И воюю
не ради денег, не ради какой-то цели, не  ради  главного  редактора  или
газеты - а для себя самой. Потому что мне это нравится. И поэтому я буду
воевать  дальше,  не  рассчитывая  на  повышения  зарплаты   и   премии,
загранкомандировки и прочие блага.
   Буду воевать и получать удовольствие от самого процесса. И от победы.
Которая не всегда дается легко - но от этого становится только приятнее.
   -  Устраивает,  Сергей  Олегович,  -  ответила  наконец,  решив,  что
достаточно потянула время и главный сейчас взорвется и заорет, чего мне,
собственно, еще надо. - Вполне устраивает. В смысле - очень  устраивает.
Я пойду?
   - Иди. - Сережа согласился так легко, что кто-нибудь другой  на  моем
месте даже обиделся бы. - И  слушай  -  когда  следующую  тему  выбирать
будешь, постарайся взять такую, чтобы тебя  за  нее  никому  убивать  не
хотелось, а мне чтобы телефон потом не обрывали. Договорились?
   - Ну  разумеется,  Сергей  Олегович!  -  Я  закатила  глаза  с  видом
оскорбленной добродетели. - Разве я когда-нибудь поступала иначе?
   Он не нашелся что сказать, и я вышла за дверь. Не став  говорить  ему
напоследок,  что  если  я  найду  такую  тему,  он  первый  будет  жутко
недоволен. И не став спрашивать его, есть ли такие темы  вообще.  Потому
что ответ я прекрасно знала. И он заключался в  том,  что  таких  тем  -
которые всех устраивают, ни  у  кого  не  вызывают  злобы,  ненависти  и
протеста, а лишь радостную улыбку и благодарность к журналисту и желание
ему помогать - не существует.
   По крайней мере лично для меня...
 
Глава 26 
 
   Я заметила ее издалека - высокую блондинку,  стоявшую  как  раз  там,
куда я направлялась.  И  остановилась,  заметив,  как  она  оглядывается
быстро по сторонам, - и сделала вид, что ищу что-то в сумке. И,  вытащив
сигарету и прикурив, на всякий случай посмотрела на часы.
   Сейчас было без десяти одиннадцать утра - и я вообще-то рассчитывала,
что приду сюда первая и  уйду  до  того,  как  здесь  появятся  люди.  Я
специально приехала пораньше - зная, что сбор  желающих  почтить  память
Андрея Дмитриевича Улитина, со дня смерти которого  сегодня  исполнялось
ровно сорок дней, состоится в двенадцать часов. И прекрасно понимая, что
мне здесь не будут рады.
   Я бы сама не стала высчитывать, когда исполнится сорок дней, - да  и,
если честно, я давно про него забыла, про Улитина.  Материал  вышел  уже
почти три недели назад, свои сто пятьдесят долларов - двадцать  долларов
страница, такие уж у нас расценки, хотя есть немало изданий, где  платят
пятьдесят, а кое-где и сто, - я уже получила.  Все  комплименты  главный
мне высказал - как всегда за спиной. Так что вспоминать?
   Тем более что лично меня никто не побеспокоил по этому поводу. Как  и
следовало ожидать, мне не звонили из "Нефта-банка", не восхищались  моим
журналистским  талантом  и  вопреки  горячим  заверениям  не  предлагали
сотрудничества и премий за объективное освещение столь важных для  банка
вопросов. Я не в обиде - я не собиралась с ними работать и не взяла бы у
них денег. Из "Бетты" мне,  разумеется,  тоже  не  звонили  -  могли  бы
поблагодарить, надо было понимать, что если бы я захотела, то  приложила
бы их всерьез.
   Правда, Уральцев передал мне привет  -  через  Кисина,  с  которым  я
встречалась дней через пять  после  выхода  материала.  И  это  оказался
единственный человек, отреагировавший на мою статью. А всем остальным на
нее было наплевать - и даже если она и вызвала у  них  какие-то  эмоции,
они оставили их при себе.
   Кроме милиции, заявившей категорично, что убийство Улитина есть  плод
журналистской фантазии. И кроме  господина  Хромова  -  в  ультимативной
форме потребовавшего от газеты опровержения.  Не  знаю,  что  именно  он
хотел, чтобы мы опровергли, - видимо, весь материал в целом. И факты,  и
слухи, и умозаключения - абсолютно все.
   Думаю,  его  больше  всего  разозлило  мое  предположение,   согласно
которому Хромов не случайно,  посадил  в  кресло  президента  одного  из
крупнейших  банков  России  своего  человека   -   в   банковском   деле
разбиравшегося плохо и откровенно предпочитавшего красивую жизнь сидению
в кабинете - и вполне мог быть в курсе того, что творил его протеже.  Но
и все остальное ему тоже не понравилось.
   Видимо, ему важен был сам факт протеста - который, естественно, никто
не собирался удовлетворять. Поскольку предъявить нам  господину  Хромову
было  нечего.  Я  все-таки  профессионал  и   слухи   называю   слухами,
предположения - предположениями,  а  собственную  версию  -  собственной
версией, так что зацепиться не за что.  А  опровергать  факты,  согласно
которым  он  сделал  своим  ближайшим  помощником  человека,   незаконно
получившего диплом о высшем образовании и имевшего  условную  судимость,
было бы глупо - у меня были доказательства.
   Конечно, Василию Васильевичу стоило бы  оценить,  что  я  по  просьбе
главного не стала намекать, что он вполне мог заказать смерть Улитина, и
приводить мотивы тоже не стала. Стоило бы оценить, что хотя свою встречу
с незадачливым комитетчиком  Куделиным  я  описала  -  не  указывая  его
фамилии, - но не стала излагать свои  мысли  по  поводу  того,  по  чьей
инициативе он на меня вышел.
   Однако Хромов ничего  не  оценил  и  прислал  в  редакцию  гигантское
гневное письмо со своим протестом. Хотя на ответе не настаивал -  видно,
понимая, что его не будет. Но зато по телевидению высказал, что хотя  до
выборов в Думу еще больше года, определенные  структуры,  в  свое  время
способствовавшие  его  изгнанию  из  правительства,  уже  сейчас  боятся
сокрушительного  успеха  реформаторов  на  выборах.  И  потому   заранее
пытаются  опорочить  движение  и  его  лично,  используя  ангажированных
журналистов и продажные средства массовой информации.
   Это он сделал зря - шеф, по-моему, обиделся. И, насколько  я  поняла,
дал Женьке Алещенко задание накопать на Хромова компромат - притом любой
ценой.  Бог  знает,  что  там  получится  с  компроматом   -   возможно,
соответствующие органы, у которых нет других дел, кроме как заботиться о
журналистах, сообщат Женьке, что на него готовится покушение и ему лучше
отказаться от расследования, что Женька тут же и  сделает.  Но  в  любом
случае в ближайшие полгода Василию Васильевичу  от  нашей  газеты  ждать
комплиментов не придется. А так как главный  злопамятен,  то,  возможно,
полгода растянутся до тех самых выборов, за которые  Василий  Васильевич
так переживает.
   А так я давно забыла и про Улитина, и про  материал  -  буквально  на
следующий день после того, как вышла статья.  А  что  вспоминать  -  все
вышло, а значит, все осталось в прошлом. Да, материал произвел фурор,  о
нем по телевизору говорили, на него ссылались в нескольких  изданиях,  а
пара газет перепечатала его внаглую, немного изменив текст и  убрав  мою
фамилию. Но для меня это привычная ситуация, такое с  большинством  моих
материалов происходит. А к тому же я уже дней  десять  занималась  новым
расследованием - которое почти довела до конца. И, разумеется, ни о  чем
другом не думала.
   И если бы не главный, цинично напомнивший мне вчера на планерке,  что
мне следует навестить моего покойного друга Улитина, - и назвавший  даже
время, когда соберутся на кладбище условно скорбящие о нем люди, - я бы,
естественно, об этом не вспомнила. И даже если вспомнила,  то  не  пошла
бы. Зачем, собственно?
   Так что я сама не знала, почему оказалась здесь. Может, дело  было  в
том, что я проснулась сегодня рано - разбудил тот, кто  уходил  от  меня
утром.
   Ему в девять надо было уйти, и хотя он старался не шуметь и  собрался
быстро и тихо, я все равно проснулась. И  лежала  с  закрытыми  глазами,
стараясь не показать, что я не сплю, - ненавижу мужчин  по  утрам  после
совместной ночи и не желаю, чтобы они меня видели наутро, - и вспоминая,
как все было ночью.
   А когда захлопнувшаяся за ним дверь предложила мне вернуться  обратно
в сон, я проигнорировала  это  предложение  и  встала,  мне  кофе  вдруг
захотелось. А в ванной вспомнила про сорок дней и спросила себя:  почему
бы, собственно, и не навестить того, чье имя произносила постоянно  и  о
ком неотрывно думала в течение трех недель? Навестить и сказать ему, что
все давно кончилось - и что я сделала его известным всей стране,  потому
что дурная реклама - это тоже реклама. И я  даже  знаю  -  на  девяносто
процентов знаю, - кто виновен в его смерти. И не  моя  вина,  что  я  не
написала об этом, - меня саму это огорчает. Не меньше, чем его.
   В общем, я решила ехать. И  ровно  в  десять  пятьд