верить в ее  рассказ  я
не могла. Одновременно чувствуя, что она не врет.
   - Вы хотите сказать... - Я даже не знала, как сформулировать мысль, и
потому запнулась. - Вы, Лена, хотите сказать, что Улитину стало плохо от
того, что он слишком много занимался в ту ночь  сексом,  и  он  умер  от
сердечного приступа? Вы хотите сказать, что вы  не  давали  ему  никаких
таблеток и в доме, кроме вас, никого не было - и что он умер сам?
   - Ну конечно, никого не было - я и он. А таблетки - я хотела,  но  не
нашла, а он спал, я же сказала. -  Она  смотрела  на  меня  так,  словно
подозревала, что я пьяная или сумасшедшая и именно по  этой  причине  не
могу понять простейших истин. - И убежала...
   Я покачала головой,  пытаясь  успокоить  прыгающие  в  ней  мысли.  И
закурила, отметив, что у меня трясутся руки. Ощущая, что мне вдруг стало
жарко - хотя я была легко одета. И, затянувшись, посмотрела ей в  глаза,
посмотрела устало  и  испытующе  -  помня  о  том,  что.  я  следователь
Елен-ская. Опытный, суровый, безжалостный  следователь.  И  встречая  ее
чистый, невинный взгляд.
   - Значит, вы хотите сказать, что он умер сам? - переспросила,  просто
чтобы не молчать. - Вот взял - и умер. Сам. И все?
   - И все... - Она явно не понимала, чего я от нее хочу.  -  Вам  разве
этого мало?
   Я вдруг поняла, что, если не приму  меры,  у  меня  вот-вот  начнется
истерика. Самая натуральная истерика - с идиотским смехом  и  рыданиями.
Потому что я уже ждала, что вот-вот услышу от нее имя того, кто  заказал
Улитина, - а услышала версию, в которую не  верил  никто.  Включая  меня
саму.
   Если бы я одна думала, что его убили, а все прочие пытались  бы  меня
опровергнуть, то было бы нестрашно услышать то, что я услышала  от  нее.
Но ведь все считали точно так же-и даже отрицавший это Хромов прислал ко
мне комитетчика Куделина, заявившего, что меня  хотят  заказать,  потому
что я назвала тех, кто стоял за  убийством  Улитина.  Так  что  никто  -
н-и-к-т-о - не сомневался, что Улитин умер не сам.
   Самое смешное заключалось в том, что я сама натолкнула  всех  на  эту
мысль - вряд ли статью Перепелкина кто-то воспринял всерьез,  не  говоря
уже о том, что мало кто ее читал. А я с самого начала,  только  прочитав
некролог, почувствовала: что-то тут не то. И каждый  из  тех,  с  кем  я
встречалась, говорил себе, что я права, - потому  что  знал  мотивы,  по
которым Улитина могли убить. И каждый старательно отводил  от  себя  мои
подозрения, доказывая мне, что этого не делал, - и пытался  понять,  кто
же тогда это сделал. А теперь выяснялось, что банкир все же умер сам.  И
кто скажет, что у меня не было повода для истерики?
   - Разве вам мало? - повторила она  настойчиво,  глядя  мне  в  глаза,
настаивая на ответе смело и даже возмущенно. - Разве вам мало?
   Мне очень хотелось сказать ей "да".  Выкрикнуть  даже.  И  продолжать
орать, что мне этого мало, потому что я проделала гигантскую  работу,  я
вытащила на свет всю банкирскую подноготную, я нашла  кучу  поводов  для
его убийства - и мне, между прочим, грозили серьезные неприятности,  что
подтверждало, что я на правильном пути.  Я,  в  конце  концов,  написала
статью, ставшую сенсацией, - статью, обсуждавшуюся бурно на  телевидении
и в прессе. Статью, последствия которой еще долго буду ощущать  на  себе
очень многие. Статью, которую я так хотела продолжить,  получив  от  нее
имя убийцы. И поэтому мне  мало  того,  что  она  сказала.  Очень  мало.
Ничтожно мало.
   Но вместо этого я  просто  пожала  плечами.  Я  не  могла  ей  ничего
ответить - и просто пожала  плечами,  ощущая  фантастическую  пустоту  в
голове и легкость внутри. И быстро отвернулась от нее, пряча появившуюся
на лице идиотскую улыбку, с трудом сдерживая приступ истеричного  смеха.
И пошла к выходу. По мере удаления от улитинской могилы забывая о нем  и
о том, что услышала. Потому что оживленно дискутировала с самой собой по
поводу пирожного, которое я заслужила,  несмотря  на  твердое  намерение
начать худеть с сегодняшнего дня.
   Через десять минут, чудом не столкнувшись с толпой  визитеров,  среди
которых был мой горячий  поклонник  Василий  Васильевич  Хромов,  я  уже
садилась в "фольксваген". Твердо намереваясь приехать сейчас в редакцию,
подняться в общередакционный буфет и взять себе чашку кофе  и  пирожное.
Угрожая себе принципиальной - занудной и  слишком  правильной  и  оттого
ужасно скучной, - что если она будет напоминать  мне  про  необходимость
похудеть минимум на пять килограммов, я сегодня куплю себе  целый  торт.
Так что куда разумнее пойти на компромисс и взять всего  одно  маленькое
пирожное. Ну в крайнем случае два.
   А худеть - худеть можно начать и завтра. А лучше  с  первого  июня  -
символичнее как-то. Правда, есть риск перенести дату  начала  правильной
жизни на первое июля, а потом на первое августа,  а  там  месяц  до  дня
рождения остается,  как-то  логичнее  начинать  с  него.  Но,  с  другой
стороны, разве мне есть куда торопиться?
   Я задумалась, заводя машину и готовясь тронуть ее с места. И ответила
себе, что, наверное, все же нет. Тем более что жизнь  такая  штука,  что
может, как у Улитина, оборваться в любой момент. Умереть в постели после
долгого и вкусного секса теоретически приятно, не спорю. Но умереть,  не
поев вдоволь сладкого, - в этом  есть  что-то  ужасно  не  правильное  и
бесконечно обидное.
   Пятнадцать минут спустя, сидя  в  редакционном  буфете  и  разламывая
ложечкой залитый шоколадом эклер,  я  сказала  себе  твердо,  что,  пока
живешь, жизнью надо наслаждаться  вовсю.  А  попоститься...  Попоститься
можно и потом...