в
жизни не звонил мне на пейджер - и даже, по-моему, не  знал  его  номер.
Забыв, что он никогда не называл при мне свою кличку - и скорей всего не
знает, что я ее знаю.
   У меня были оправдания - на самом деле  я  ни  о  чем  нед  забывала,
конечно, просто находила объяснения  этим  странностям.  В  субботу  мне
могли его не позвать, потому что, хотя  он  был  в  Москве,  велел  всем
передавать, что будет в  конце  апреля,  и  для  меня  не  стали  делать
исключения. Номер пейджера я могла ему дать когда-то -  в  конце  концов
тот, что у меня сейчас, я взяла уже год назад и могла  за  этот  год  на
одной из наших встреч автоматически записать ему номер.
   И все остальное я себе  объяснила  -  что  у  него  могли  возникнуть
проблемы и потому он не хотел разговаривать  с  моим  автоответчиком,  и
даже на пейджер звонил не он сам, а кто-то от него, по  этой  причине  и
подписался так. И потому странности не  беспокоили  меня  -  потому  что
подсознание, не желавшее, чтобы я включалась  в  серьезный  мыслительный
процесс,  подсовывало  мне  эти  объяснения,  меня  успокаивая.  И  меня
подставило.
   - Вы ведь не  от  Вадима,  да?  -  спросила  негромко  севшим  слегка
голосом, поворачиваясь деревянно всем телом к тому, кто сидел за  рулем.
- Может, скажете, от кого, - и заодно сообщите, куда мы едем? И что  вам
от меня надо?
   - Это тебе надо! - Тот, кто сидел сзади, хохотнул  коротко.  -  Ты  ж
людей дергаешь, вопросы всякие задаешь, мертвяков да живых беспокоишь. А
нам че надо - да ниче нам не надо. Ты не тушуйся - путем все.  Потолкуют
с тобой, и  обратно  отвезем.  Туда,  куда  скажут...  -  Завязывай,  че
девчонку пугаешь? - со смешком упрекнул водитель.  -  А  ты  че,  Юлька?
Хотела поговорить? Хотела. Вот и поговорят с тобой...
   Я кивнула, встретив  его  взгляд,  как  можно  спокойнее  кивнула,  с
уверенным таким видом, словно все шло так, как я  сама  того  хотела.  А
потом отвернулась, замечая, что мы уже выскочили на  Ленинские  горы.  И
летим дальше  по  пустой  почти  дороге,  не  тормозя  на  отсутствующих
светофорах.
   Не то чтобы я собиралась прыгать  из  машины,  если  бы  на  ее  пути
показался светофор и она притормозила немного, или махать руками и орать
истошно, если бы  вдруг  увидела  на  обочине  гаишника.  Мне  ничто  не
угрожало в данный момент - и возможно, вообще ничто не угрожало. Судя по
всему, это были посланцы тех людей, с которыми  я  просила  Кисина  меня
свести по возможности и которым  он  дал  мой  рабочий  телефон.  А  те,
отчаявшись меня поймать  в  редакции,  каким-то  образом  вычислили  мой
пейджер - и набрали и подъехали наудачу, не зная точно, выйду я или нет.
   Так что, наверное, все было нормально - если бы не одно  "но".  Кисин
уже не раз сводил меня с разными людьми,  по  моей  просьбе  или  их,  и
всякий раз мы встречались  в  его  присутствии.  Он  нас  сводил,  он  и
присутствовал на встрече - в качестве посредника и гаранта, скажем  так,
нормальности нашего контакта. И заодно демонстрировал тем, что  общаться
со мной следует только через него. А мне - что я  не  должна  ни  о  чем
беспокоиться, потому что лично он поручается за то,  что  люди  выполнят
взятые на себя обязательства.
   Это было серьезное "но" - то, что они на меня  вышли  в  тот  момент,
когда его не было в Москве. Что именно они вышли, а  не  кто-то  из  его
людей, кто должен был бы стать гарантом  в  отсутствие  босса.  Что  тот
человек Кисина, с которым я разговаривала в субботу, не предупредил меня
ни о чем. А значит, не знал ничего.
   Я закурила, заметив, как покосился на меня водитель.  Может,  он  был
некурящий и запрещал курить в машине - черт его знает.  В  любом  случае
это была его проблема - и я, приоткрыв немного окно, выпустила туда дым.
Снова и снова пытаясь как можно полнее проанализировать происходящее.
   Они знали, что я ищу с ними встречи, - знали,  что  я  задаю  вопросы
насчет Улитина. Именно Кисин им это передал -  потому  они  и  подписали
сообщение его кличкой. Но, видимо,  когда  он  сказал  им  это,  они  не
отреагировали никак на его слова - специально для него не отреагировали,
показали, что им это неинтересно, - но запомнили мою фамилию и  название
газеты. И, узнав, что он уехал, начали искать меня сами.
   Это был плохой знак - что они начали искать меня в его отсутствие.  А
еще хуже было то, что они меня все-таки нашли. И Кисин об этом не знает.
И...
   - Приехали, - уронил  водитель,  притормаживая  у  здания  гостиницы,
название которой я, наверное,  слышала,  но  не  бывала  здесь  никогда.
Именно гостиницы, а не отеля, - скромной, явно  непрестижной  гостиницы.
Довольно грустно смотревшейся снаружи. - Пойдем, что ли?
   Я пожала плечами, вылезая из джипа - только сейчас  замечая,  что  он
подогнал его к самому входу  в  гостиничный  ресторан,  у  которого  нет
никого народу. Он словно специально сделал  все  так,  чтобы  как  можно
меньше людей меня увидели здесь. И даже  сообщение  на  пейджер  передал
наудачу  -  хотя  мог  бы  оставить  телефон,  по  которому   мне   надо
перезвонить. Но он не хотел светиться и светить тех, кто  приказал  меня
сюда привезти.
   Водитель кивнул в сторону входа, и я пошла за ним, слыша  сзади  шаги
второго. Отмечая, что ресторан на самом деле еще  закрыт  -  потому  что
путь нам преградил небольшой металлический барьерчик и  ни  одной  живой
души не было видно. Но водитель легко обогнул препятствие, демонстрируя,
что, может, для кого-то ресторан и закрыт, но только не для него.
   В огромном холле,  уставленном  кожаными  креслами,  сидели  какие-то
парни, посмотревшие  на  меня  с  интересом,  -  и  водитель  махнул  им
приветственно, произнося: "Здорово, пацаны!", показывая мне, что это все
его кореша. Но не задержался там, хотя второй отстал, присоединившись  к
сидевшим,  -  а  мы  пошли  дальше  по  длинному  коридору.  Он  шел  не
оглядываясь, не сомневаясь, что я иду сзади, и вдруг свернул направо,  в
черт знает откуда взявшийся тупик, - негромко стукнув в одну из  дверей,
а потом приоткрыв ее слегка, всовывая голову внутрь.
   - Привез, - сообщил радостно, высовываясь обратно, маня меня пальцем.
- Давай, Юлька, заходи...
   Я в который раз за последние полчаса повторила себе, что  я  дура.  И
из-за собственной дурости все складывается не очень удачно - потому  что
никто не знает, где я, и даже в этом чертовом ресторане нам навстречу не
попалось никого из обслуги. И хотя это ничего не изменило бы но мне было
бы приятнее жить. Чуть-чуть приятнее.
   И еще я подумала, прежде чем войти внутрь, что мне жутко везло, когда
я занималась этим расследованием, - а когда решила, что оно закончилось,
тут же кончилось и мое везение. И все, что мне остается  сейчас,  -  это
верить, что эта встреча тоже будет для меня удачной. Потому что  в  этом
расследовании это последняя  встреча,  кульминация,  так  сказать,  -  а
значит, мне должно повезти больше, чем во всех предыдущих эпизодах. Этак
кудьминационно повезти.
   Звучало не слишком - но я усмехнулась. И шагнула к  предусмотрительно
открытой  водителем  двери  -   за   которой   меня   ждало   то   самое
кульминационное везение...
 
Глава 22 
 
   - Ну здравствуй, Юля.  -  Мужик,  сидевший  во  главе  стола  в  этой
комнате, оказавшейся не чем иным, как ресторанным кабинетом,  не  встал,
игнорируя, как принято  сейчас,  правила  хорошего  тона.  И  слова  его
звучали не слишком приветливо и вежливо - скорее устало и безрадостно. -
Чего ж ты - вопросы задаешь, любопытство проявляешь, людей тревожишь,  а
сама бегаешь так, что не найти? Несерьезно...
   В этом было нечто угрожающее - в равнодушно произнесенной фразе.
   Слишком подчеркнутым было равнодушие, слишком медленно  произносились
слова, и паузы между ними были намеренно затянуты. Хорошо  знакомая  мне
манера - потому что мне не раз доводилось общаться с такими, как  он,  с
представителями того же мира. Говорить с которыми, не имея опыта, всегда
очень тяжело - потому что они навязывают свой темп  беседы  и,  кажется,
полностью игнорируют то, что ты говоришь, и  перебивают  в  тот  момент,
когда  сочтут  нужным,  и  твердят  свое,  даже  если  ты  приводишь  им
доказательства своей правоты, даже вопреки логике. И усталое  равнодушие
очень обманчиво - потому что под ним всегда кроется  угроза,  даже  если
собеседник улыбается, и надо четко вычислить тот момент, когда  ситуация
становится по-настоящему опасной.
   - Я не бегаю - а работаю. - Ответила негромко, делая шаг и  другой  к
столу. Садясь на ближайший ко мне стул, но не напротив того,  кто  меня,
так сказать, приветствовал - ненавижу сидеть спиной  к  двери,.  -  а  с
краю. - А раз найти не могут - значит, плохо ищут.
   Я улыбнулась, смягчая резкость слов. Именно ему улыбнулась,  главному
- наверное, он был главным, раз начал разговор, -  смотревшему  на  меня
как бы без интереса. Здоровому мужику лет сорока,  в  черном  пиджаке  и
черной водолазке, со здоровым золотым  браслетом  на  одном  запястье  и
массивными золотыми часами на другом. Кстати, весьма  приятному  внешне.
Лицо, правда, было чересчур круглым, показывающим,  что  у  его  хозяина
есть проблемы с лишним весом, - но я сказала себе, что он  скорей  всего
бывший спортсмен,  набравший  вес  после  того,  как  бросил  регулярные
тренировки.
   А вот второй, сидевший сбоку от главного, показался  мне  куда  более
стремным  -  худой,  лет  сорок  пять,  наверное,  хотя,  может,  просто
поизносился сильно, и глаза  пустые,  как  у  наркомана,  и  лицо  такое
стертое и размытое, без определенных черт. И костюм  на  нем  был  жутко
старомодный и однотонный к тому  же  -  создающий  впечатление,  что  он
только сегодня утром вышел из  зоны  и  в  ближайшем  сельском  магазине
прибрел себе висевший там лет десять костюмчик. А белая рубашка с совсем
не подходящим под светло-голубой  пиджак  черно-белым  галстуком  только
дополняла эту картинку. Как и переброшенный через спинку соседнего стула
плащ из весьма невзрачной кожи, словно с оптового рынка.
   - Пепельницу можно? - поинтересовалась, выкладывая из сумки  сигареты
с зажигалкой. Не то чтобы я намеренно наглела - но мне всегда  казалось,
что с такими так и надо себя вести. Уверенно, но одновременно приветливо
- и желательно кося под дуру. Совершенно  не  видящую  угрозы  там,  где
должна ее  видеть,  -  и  потому  не  пугающуюся,  хотя  по  замыслу  ее
собеседников следовало бы.
   Пепельница была одна - и стояла между ними. И  главный  покосился  на
нее задумчиво, а потом поднял глаза на второго.
   - Миш, Кольку скажи, чтоб у халдея пепельницу взял, - произнес  тихо,
показывая, что я не ошиблась насчет того, кто  тут  старший.  -  И  кофе
пусть притащит. Ты, Юля, кушать хочешь? Торт, может, к кофе - тут  торты
свои, сами делают...
   Я понимала, что под словом "торт" он  имеет  в  виду  пирожное,  -  и
отказываться  не  собиралась,  хотя  сильно  сомневалась  в   кулинарных
способностях местного персонала.
   Наверное, есть сладкое было немного неуместно в этой ситуации,  но  я
кивнула - и бесцветный, оказывается, откликавшийся на имя Миша, пошел  к
двери, выйдя за  нее  и  что-то  там  бормоча  неразборчиво.  И  тут  же
вернулся.
   Мы молчали - сидели и молчали  в  ожидании  кофе,  словно  без  этого
разговор был невозможен. Не скажу, чтобы меня  изучали  все  это  время,
пытаясь определить, кто я такая,  -  но  я  чувствовала  на  себе  Мишин
взгляд. Пустой взгляд бледно-голубых глаз -  не  сверлящий,  но  давящий
тупо. И закурила, сильно затянувшись и  выдохнув  белое  облако  густого
дыма - не рассчитывая, впрочем, укутать себя этим дымом  и  укрыться  от
адресованных мне взглядов.
   В дверь стукнули буквально через пять минут - и вошедший  с  подносом
водитель сгрузил в центр стола чашки с кофе и  блюдечки  с  внушительных
размеров пирожными непонятного свойства, напоследок плюхнув  перед  мной
простенькую черную пепельницу.  И  удалился,  предварительно  уронив  не
оцененную никем фразу про двадцать баксов на чай и не получив ни  денег,
ни ответа.
   - Так чего ты.  Юля,  Улитке  спать  спокойно  не  даешь?  -  Главный
подождал, пока я глотну кофе, и только потом задал свой вопрос. -  Помер
и помер - а ты стараешься, землю роешь, пыль во все стороны.  Ты  не  на
ментов трудишься, часом?
   - Милиция, между прочим, никакого дела не  открывала  -  насколько  я
знаю.
   И версия насчет смерти по естественным причинам ей куда удобней. -  Я
продолжала улыбаться - тема была не слишком веселой,  но  улыбка  должна
была подчеркнуть мое спокойствие. Именно такая улыбка  -  неширокая,  не
слишком явная. - А тружусь я на саму себя. И  иногда  помогаю  тем,  кто
просит, - и они мне иногда помогают в  ответ.  Как  вам,  наверное,  уже
рассказали.
   - Да рассказали, рассказали. - Главный покивал, как  бы  затыкая  мне
рот этими словами. - Слышали, что братве помогала и братва тебе,  -  все
слышали.
   Только тут, Юля, другой  вариант  -  и  вопросы  ты  задаешь  другие.
Нехорошие вопросы. И мысли у тебя нехорошие. Вот скажи мы тебе сейчас  -
Улитка близкий наш был, бабки зарабатывать помогал, а больше  ничего  не
знаем, езжай ты, Юля, обратно в свою газету - ты ж приедешь и  напишешь,
что Улитку братва кончила.
   Потому как  подумаешь:  на  кой  встречались  со  мной?  Оправдаться,
подумаешь, хотят, чтоб в газете их не засветила. А коли так - считай, их
работа...
   - Ну почему? - Я пожала плечами, убирая с лица полуулыбку.  -  Почему
же так?
   - А потом приедут к  тебе  люди  и  начнут  тебя  трясти.  -  Главный
продолжал говорить, словно  не  услышав  меня,  словно  я  даже  рта  не
раскрывала. - Узнать захотят, с чего ты это взяла. А ты  им  и  выложишь
все мысли свои. И про нас скажешь - на кого  похожи  и  где  беседовали.
Скажешь - выдернули посреди бела дня, отвезли куда-то, вопросы  задавали
неконкретные, а я им ответы неконкретные давала, а  потом  отпустили.  А
раз так - считай,  точно  они,  пробить  хотели,  много  ли  я  знаю,  и
прикинули, что немного. Так?
   Получалась какая-то ерунда. Они сами вытащили меня на эту встречу - а
теперь сами признавали, что эта  встреча  приведет  меня  к  мысли,  что
именно они убили Улитина. Ну не  эти  двое  конкретно,  может,  даже  не
человек из их группировки -  бригады,  команды,  не  знаю,  от  перемены
названия смысл не меняется, - но заказали именно они.  И  выходило,  что
они сами загнали себя в тупик - и меня тоже.
   И то, что они опасаются, что я напишу, что Улитина убили  бандиты,  с
которыми тот работал, - это тоже была какая-то ерунда.  Даже  если  все,
кому надо, знали, с кем именно он работал. Потому что, во-первых,  я  не
располагала доказательствами и высказала в материале свое личное  мнение
- даже приведенная в статье история, рассказанная  мне  Ирой  Соболевой,
была преподнесена как слух, потому что я не  назвала  ее  имени,  как  и
обещала. А во-вторых, я не могла понять, почему их это  напрягает,  коль
скоро дела никто не заводил и официально считалось, что Улитин  умер  от
сердечного приступа.
   Да даже и завел бы кто это дело - один черт не докажешь ничего.  Что,
мало было случаев, когда какого-нибудь  преступного  авторитета  считали
причастным к убийству такого-то бизнесмена? Да навалом - и имя называли,
и в газетах, и по тэвэ, и фото печатали, а толку нуль. Считай что хочешь
- а хрен докажешь. А будут газеты надоедать, тиражируя эту причастность,
- вызовет авторитет своего адвоката и  тот  подаст  в  суд  и  потребует
опровержений. И выиграет ведь дело  -  потому  как  бездоказательно  его
клиента  обвиняют,  честного,  законопослушного   гражданина   с   тремя
судимостями,  подозревающегося   в   совершении   целого   ряда   тяжких
преступлений.
   В общем, это была ерунда - то, что он говорил, та  проблема,  которую
он придумал. Если только - если только  они  опасались  не  милиции,  но
кого-то, кто мог предъявить им за смерть Улитина. Кого-то, кому не нужны
были вещественные доказательства и вполне хватило бы моей статьи, слухов
и собственных догадок.
   Только  вот  кто  это  мог  быть,  я  не  могла   себе   представить.
"Нефтабанк"? Смешно.
   Те, кто стоял за "Бетта-банком"? Вероятно. Кто-то не менее,  а  то  и
более авторитетный, для кого Улитин был ценным  партнером?  Может  быть,
очень даже может быть...
   - Так? - повторил главный, и я только сейчас поняла, что  вопрос  был
вовсе не риторический. - Ты говори - так?
   - Нет, не так. - Я медленно качнула головой  вправо-влево  для  пущей
убедительности. - Совсем не так. А что касается статьи -  то  я  ее  уже
написала и как раз сегодня сдала, за этим на работе и появилась. И там и
так сказано, что Улитин был тесно связан с преступным  миром  и  отмывал
через  свой  банк  криминальные  деньги,  и,  по-видимому,  в  связи   с
вынужденным  уходом  из  банка  владельцы  этих  денег  предъявили   ему
серьезные претензии. И по этой причине Улитин одно  время  скрывался  за
границей - и в течение этого времени,  видимо,  пытался  так  или  иначе
уладить этот вопрос. Однако через три  месяца  после  возвращения  из-за
границы скончался при  странных  обстоятельствах  -  а  имеющиеся  факты
позволяют предположить, что смерть не была естественной...
   Главный хмыкнул, переводя взгляд на второго.
   - Что скажешь, Миш? Искала с братвой встречи - а сама братву  втемную
слила. И че теперь?
   Тот буркнул что-то неразборчивое - видно, понимая,  что  этот  вопрос
есть не что иное, как чистой воды риторика. Да и главный, похоже, ответа
не ждал.
   - Че делать будем, Юля? - произнес тем же тоном,  каким  обращался  к
своему корешу, - судя по всему, тоже не нуждаясь  в  ответе.  -  Вот  че
делать -  ты  скажи?  Напрягать  тебя,  чтоб  забрала  обратно  то,  что
написала, и убрала там все насчет братвы, - так  ты,  говорят,  упертая,
ничего не боишься, а за что берешься, до конца доводишь.  И  к  Коту  за
помощью побежишь, когда приедет, - а Вадька близкий наш, нам его обижать
не с руки. Дать тебе денег, чтоб по-другому написала, - так ты, говорят,
в такие игры не играешь, принципы, говорят, у тебя, по понятиям по своим
живешь. И вот че делать? Ты напишешь, народ просечет с ходу, о ком речь,
- а нам на кой? Ну не нам - мы тут не при  делах,  это  близкие  наши  с
Улиткой работали, о них печемся...
   Он так поспешно поправился, показывая, что говорит именно о себе, что
я еле удержалась от понимающего кивка. И фразы "Я так и поняла". Хотя  -
хотя, может, этого он и хотел, такого вот спектакля?
   - Не знаю, к сожалению, как вас зовут, - произнесла, видя, что он  не
собирается пока говорить. - Но выход найти всегда можно. Можно  изменить
статью, можно еще что-ьнибудь сделать, коль скоро  ваших  близких  людей
это так беспокоит. Если вы мне скажете, в чем проблема и почему они  так
опасаются слов о том, что Улитина убрала работавшая с  ним  криминальная
группировка, мы можем вместе подумать и прийти к компромиссу...
   - Тут один компромисс - не пишешь ничего, и все  дела!  -  неожиданно
выдал тот, кого звали Мишей, - категорично так  выдал.  -  Че  покойника
дергать - в падлу это! Вот сейчас в  газету  свою  звони,  говори,  мол,
знающие  люди  тебе  шепнули,  что  все,  что  ты  написала,   -   фуфло
натуральное. На мобилу - звони!
   Это было резко - даже слишком. Будь здесь Кисин - такого разговора не
было бы. Я не сомневалась, что он не  самый  большой  авторитет  в  этом
городе, - но знала, что он имеет немалый вес и его  уважают.  И  он  как
посредник обеспечивал бы нормальность контакта даже в такой ситуации.  А
сейчас все шло совсем ненормально, и я предполагала, что ему  это  очень
не понравится, когда он узнает.
   - Видите ли... - Я не собиралась называть его по имени, коль скоро он
мне не представился, - и не конкретно ему адресовала свои  слова,  а  им
обоим, и смотрела куда-то между ними. - Я не раз имела дело с теми, кого
обзыв