есят  припарковала
"фольксваген" неподалеку от кладбища. А десять минут спустя была почти у
самой могилы. Заметив вдруг эту самую девицу. Высокую худую блондинку  в
черных джинсах и тонкой короткой черной  кожаной  куртке,  блестящей  на
солнце.
   Она не видела меня -  хотя  оглядывалась  периодически  по  сторонам.
Потому что я специально не  пошла  по  широкой  аллее,  воспользовавшись
узенькими дорожками, - на тот самый случай, если кто-то уже будет здесь,
- и вышла к улитинской могиле с другой стороны. Находясь сейчас сзади  и
чуть сбоку от этой самой могилы и от той, которая стояла перед  ней.  От
той, которая принесла сюда букетик роз - небольшой, насколько я  видела,
- и держала его в руках, словно не решалась никак положить.
   Мне не хотелось подходить к могиле, потому что там была  она.  Потому
что я могла представить, какое впечатление произвела на родственников  и
знакомых Улитина моя статья. Не то чтобы я боялась, что  меня  узнают  и
пошлют отсюда матом, который будет  разноситься  на  все  кладбище,  или
попробуют меня избить - это все же было бы слишком, - но в любом  случае
ввязываться в скандал мне не хотелось. Тем более что  я  самой  себе  не
могла объяснить, зачем сюда приехала.
   Она снова огляделась быстро по сторонам - словно ждала  кого-то,  кто
должен был появиться вот-вот, - но, кажется, так и не заметила меня. Или
решила, что я здесь совсем по другому поводу - я ведь тоже около чьей-то
могилы стояла сзадумчивым видом. Только думала не о том, о чем  положено
по идее думать на кладбище, но о том, кто она такая.
   Точно не жена - жену я видела мельком в день похорон. Точно не дочь -
дочери Улитина было  одиннадцать  лет,  а  этой  около  двадцати.  Но  в
принципе она могла быть кем угодно -  какой-то  родственницей,  подругой
жены, супругой кого-нибудь из улитинских  соратников.  Даже  сотрудницей
"Бетты", а  то  и  "Нефтабанка",  которую  с  Улитиным  связывало  нечто
большее, чем рабочие отношения. Или его любовницей, не имеющей к  банкам
никакого отношения. Он же бабник был, Улитин, - так что...
   Она снова огляделась - украдкой так, беспокойно  огляделась,  нервно,
рывком поворачивая голову вправо-влево. Наверное, в десятый  раз  за  те
десять минут, что я за ней наблюдала. Словно она, как и  я,  не  хотела,
чтобы ее тут видели. Даже больше,  чем  я.  Я  собиралась  постоять  там
спокойно и, если завижу кого-то, сделать вид,  что  вообще-то  пришла  к
другому, а здесь остановилась просто так. А вот  она  нервничала.  Очень
нервничала.
   Я в который раз спросила себя: кто же она такая? На сотрудницу  банка
она все же не слишком  походила  -  мне  показалось,  что  она  чересчур
молодая для этого, и выглядела она, на мой взгляд, не так, как должна бы
выглядеть банковская служащая.  Она  уж  скорее  модель  напоминала  или
манекенщицу. Так что скорее всего она была его любовницей со  стороны  -
не связанная с банками, незнакомая ули-тинским соратникам и его жене. Но
тогда чего ей было беспокоиться, если никто ее не знал? Разве что...
   Разве что это именно она была с Улитиным в ночь его смерти - озвучила
я наконец мысль, вертевшуюся у меня в голове вот уже минут  пять.  Разве
что это была она. И хотя я  не  могла  объяснить,  зачем  той  девице  -
девице, между прочим, причастной к улитинской смерти -  надо  было  сюда
приходить, это было не важно.
   Я заколебалась на мгновение, думая, с какой стороны ее лучше  обойти,
как приблизиться к ней, чтобы она меня заметила в последний момент,  кем
прикинуться и о чем с ней заговорить. Но в этот момент раздались голоса,
и заскрипело что-то довольно громко, и она вздрогнула, резко обернувшись
в ту сторону, откуда донеслись звуки.
   Это были работяги - кладбищенские работяги, приближавшиеся к  ней  по
аллее со стороны входа. Я их увидела, может, чуть раньше, чем она -  тут
же отвернувшаяся, сделавшая поспешно несколько шагов и  застывшая  перед
памятником по соседству с Улитиным. Она не знала, кто  это  идет,  и  не
смотрела в их сторону, уставившись на памятник, - а я,  воспользовавшись
ситуацией,  двинулась  к  ней  медленно  и  спокойно.  Как   бы   гуляя,
рассматривая все вокруг, не глядя на нее - успев  отметить  только,  что
цветов в ее руке уже нет. Что они уже лежат на улитинской могиле.
   Она заметила меня в тот момент, когда я была в каком-то метре от нее,
- услышала, точнее, потому что я подходила сзади. И оглянулась  на  меня
испуганно, показав мне молодое  совсем,  бледное,  почти  без  косметики
лицо, - и отвернулась тут же.
   - Андрея Дмитриевича пришли проведать? - спросила  я  ее  напряженную
спину, останавливаясь прямо  за  ней  -  решив,  что  лучше  действовать
напрямую, чем выспрашивать, почему она бросила цветы на могилу  Улитина,
а стоит перед памятником другому  человеку.  -  Очень  кстати  -  просто
очень...
   Мне показалось, что она готова была  рвануть  от  меня  бегом  -  но,
видно, находилась в шоке и не могла двинуться с места. И повернулась  ко
мне деревянно, словно тело ее не слушалось.
   - Нет, нет, что вы! - Она совсем  девчонка  была,  лет  восемнадцать,
наверное, а может, и меньше.  Чем-то  напомнившая  мне  Иру  Соболеву  -
ростом, фигурой,  лицом.  Таким,  что  называется,  модным,  современным
лицом, которое якобы  так  нравится  мужчинам.  Впрочем,  даже  я  могла
признать, что она приятная - и длинное каре  из  тонких  светлых  волос,
белых почти, ей идет. - Я...
   - Да вы  не  волнуйтесь.  -  Я  улыбнулась  ей  довольно  холодно,  с
превосходством, пользуясь ее состоянием,  додавливая  ее.  Не  будь  она
такой пугливой, она бы могла послать меня подальше и уйти, и на этом  бы
все и кончилось - но ею в  тот  момент  владел  страх,  не  дававший  ей
возможности  соображать.  -  Я  -  Юлия...  Еленская,  капитан  милиции,
расследую  обстоятельства  смерти  Андрея  Улитина.  А   вы   кто   ему,
собственно, будете?
   Ей даже не пришло в голову спросить у меня документы  -  все,  что  я
могла ей показать, это просроченное удостоверение внештатного сотрудника
ГУВД, выданное мне по большому блату одним хорошим  человеком  лет  пять
назад и давно утратившее силу.
   - Я... ну... знакомая... - Она снова огляделась. Только, кажется,  на
сей раз она была бы не  против  увидеть  идущих  сюда  людей  -  я  явно
казалась ей опаснее, чем они. - Мы знакомы были... так, немного...  вот,
пришла, сорок дней...
   - Да, да, конечно, - прокомментировала  я  саркастично,  глядя  ей  в
глаза - которые она отводила, сразу показывая, что тут что-то не так.  -
Разумеется. А зовут вас как?
   - ...Лена. - Мне показалось, что она хотела соврать, но не  решилась,
а может, никакие другие имена в забитую  страхом  голову  не  пришли.  -
Львова, Лена.
   - Угу. - Я кивнула,  протягивая  руку,  касаясь  ее  кожаной  куртки,
символически беря ее под руку. - Давайте мы  с  вами  пройдемся,  Львова
Лена, - как вы на это смотрите? Все равно придут  все  к  двенадцати,  а
сейчас еще половины нет, - а мы с вами пройдемся и побеседуем,  вы  ведь
не против? А можем подождать здесь - мне все  равно  надо  поговорить  с
родными Улитина...
   - Нет-нет, пойдемте! - выпалила она, видно, решив, что  мое  общество
предпочтительнее. - А говорить - о чем?
   - Ну как - об Улитине, конечно. - Я слегка придерживала  ее  пальцами
за локоть - не сомневаясь, что со стороны мы  смотримся  очень  странно,
особенно если учесть, что она выше меня на голову и  худая,  а  я  такая
плотненькая. - Вы ведь в курсе, что Улитина убили, верно?
   Я почувствовала, как она передернулась - и как  у  меня  все  замерло
внутри. Потому что хотя я не верила, что это именно  она,  -  но  внутри
появилось ощущение, что мне повезло. Так повезло, как  бывает  только  в
сказке. Так, как не везло ни разу в  ходе  последнего  расследования.  В
котором все давалось с боем, с трудом, с проблемами.
   - Дело в  том,  Лена,  что  охранники  поселка,  последними  видевшие
Улитина, уверяют... - Я сделала паузу, зная, что  сейчас  скажу,  но  не
зная, какой будет ее реакция. Не зная, упадет она в обморок, или заорет,
или ударит меня и бросится бежать. - ...Уверяют,  что  с  ним  в  машине
сидела девушка, очень похожая  на  вас.  По  крайней  мере  их  описание
совпадает с вашей внешностью. Так что мы вас давно искали - и  поверьте,
что нашли бы через две-три недели. Но...
   Это было невероятно, фантастично, смешно даже - но, судя по всему,  я
угадала. Потому что  она  остановилась,  не  поворачиваясь  ко  мне,  не
пытаясь вырываться, съежившись, став меньше ростом. И молчала.
   - Разумеется, вас никто ни в чем не обвиняет, Лена. - Я сделала голос
чуть помягче. - Мы сейчас  проедем  к  нам,  на  выходе  уже  ждут  наши
сотрудники с машиной, и все проверим. Официально - просто снимем  с  вас
показания как со знакомой покойного, возможно, способной пролить свет на
обстоятельства его смерти. А  заодно  вам  придется  объяснить,  что  вы
делали в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое марта - после чего
мы вам устроим очную ставку с охраной поселка. Снимем отпечатки  пальцев
- там их много осталось в доме -  и  проверим,  не  вам  ли  принадлежит
забытый впопыхах предмет туалета. И...
   - Это... не я... - выдавила она наконец, выдавила так, словно в горле
стоял спазм и требовались  невероятные  усилия,  чтобы  произнести  хоть
слово. - Не я...
   - Да вы не волнуйтесь, Лена, - мы  разберемся,  -  заверила  ее  безо
всякой угрозы в тоне. - Ну что вы так нервничаете - разберемся,  вы  нам
все расскажете, извинимся  перед  вами,  если  ошибка  вышла.  Зачем  же
нервничать? Может, дать вам сигарету?
   Она кивнула мелко  несколько  раз  подряд,  и  я  вытащила  из  сумки
"Житан", протягивая его ей, поднося к сигарете зажигалку. Глядя, как она
затягивается  сильно,  не  замечая,  кажется,  крепости  "житанины".   И
закурила тоже, судорожно думая про себя, как быть теперь.
   Я не собиралась сдавать ее милиции, даже если она его убила, -  я,  в
конце концов,  журналист,  а  не  следователь,  тем  более  что  милиция
никакого дела так и не завела, не могла она признать, что Улитина убили,
и повесить на себя обвинение в попытке  скрыть  громкое  преступление  и
очередную нераскрываемую заказуху. И все,  что  мне  надо  было,  -  это
узнать, кто именно его убил, и желательно - за что. Прямо сейчас узнать,
прямо здесь, и чем быстрее, тем лучше - потому что она  могла  выйти  из
своего состояния и отказаться со мной разговаривать.
   Мне надо было это узнать чисто для. себя. Потому что, в конце концов,
я занималась этим вопросом целых три недели-и не нашла на сто  процентов
точного ответа. И то, что я его не нашла - сейчас, стоя в пяти метрах от
могилы Улитина, я могла это признать, -  меня  беспокоило  до  сих  пор.
Потому что я профессионал, и, если влезаю во что-то, мне  надо  выяснить
все до конца.
   Я не думала в тот момент о том, что если узнаю что-то, то  вернусь  в
редакцию  и  сразу  засяду  за  продолжение  материала,   -   хотя   это
подразумевалось, конечно. Я не думала о том, что  главный  схватится  за
Голову, о том, что у меня не будет доказательств, поскольку она уйдет  и
растворится навсегда. О  том,  что  публикация  такой  информации  может
навлечь на меня очень серьезные неприятности.
   Просто в эту секунду ничто не имело значения, кроме одного - узнать.
   - В принципе мы можем с вами договориться, Лена. -  Я  сделала  голос
максимально мягким и даже приветливым. - Если вы мне расскажете, как все
произошло, - без протокола, прямо здесь расскажете, только мне, -  то  я
вас отпускаю. Мы, конечно, и сами догадываемся, как все было, - но...  В
общем, если вы мне расскажете правду,  то  я  вас  не  видела.  Вы  меня
поняли?
   Она посмотрела на меня наконец - широко раскрытыми, полными страха  и
недоверия глазами. Но я молчала, я ждала, пока до нее дойдет то,  что  я
сказала уже. Надо было бы отвести ее  подальше  -  мы  в  каких-то  пяти
метрах от улитинской могилы стояли  -  и  свернуть  за  угол,  чтобы  не
торчать тут на виду. Но я не хотела ее отвлекать.
   - Сначала, да? - Я не совсем поняла  вопрос,  но  кивнула  на  всякий
случай. - Мы восьмого марта познакомились - был показ, фуршет потом,  он
подошел, сказал, что  я  ему  понравилась,  в  ресторан  пригласил.  Мне
девчонки  наши  потом  рассказали,  что  он  такой...  что  со   многими
знакомится, а с одной девчонкой, что у нас работала,  встречался  долго,
давно уже. А я... Он такой был - с ним весело было, и вообще...
   - Может быть, вернемся к той ночи? - Я догадалась наконец, что она не
так меня. поняла и что означает ее "сначала". - Вы мне  расскажите,  что
произошло, - все, что было, - и уходите. Вы меня понимаете, Лена?
   Она кивнула неуверенно - кажется, уже настроившись на рассказ  об  их
отношениях. Но мне  не  нужны  были  ее  эмоции,  мне  нужно  было  имя.
Настолько нужно, что я ощущала дрожь внутри и гадала с нервным  азартом,
чье именно имя она назовет.
   Хромова? Мне  хотелось,  чтобы  это  был  именно  он,  -  хотя  я  не
представляла, как и что  напишу  в  этом  случае.  Уральцева?  Это  было
возможно, очень возможно, несмотря на все его заверения  в  обратном,  -
наверное, он мог получить с  Улитина  большую  часть  долга  и  оставить
деньги себе, не став делиться со своими близкими,  которым  банкир  тоже
был должен, а Улитина кончить, чтобы никто об этом не узнал. Кого-то  из
"Нефтабанка"? Тоже возможно - несмотря на все  продемонстрированные  мне
документы. Несмотря на то что глава их службы безопасности  так  складно
мне все объяснил. Или - или это будет имя, которое мне еще незнакомо?
   Я не знала - и очень хотела узнать. Поскорее, побыстрее, в  следующую
секунду.  И  потому,  наплевав   на   то,   что   ей,   возможно,   надо
сосредоточиться, поторопила ее коротким и резким "Ну?!".
   - Я... Да, я поняла - да... - Она поежилась от  моей  команды.  -  Мы
приехали - не помню, в десять или в  полдесятого,  так  где-то.  Были  в
ресторане, а потом к нему. Приехали - и он сказал, что пойдем в спальню.
Он... он меня любил, говорил, что хочет все время, даже когда на работе.
И мы пошли сразу - а потом я домой хотела позвонить, на часы посмотрела,
а уже больше двенадцати. А он мне: домой не поедешь, сейчас  отдохну,  в
сауну пойдем. Смеялся еще, что я его утомила, - дышать, говорит, тяжело,
рука левая не поднимается, и вообще весь  бледный  такой,  и  все  из-за
меня. Я ему говорю: ты поспишь, может? А он меня в сауну потащил, и  там
опять...
   - И? - поинтересовалась я строго. - И что дальше?
   - А потом... он сказал, что выдохся совсем. Там так жарко было, а  он
так долго меня... Вы понимаете? Он вообще такой был - я таких не видела,
никогда. А потом мы оттуда ушли - ему плохо стало, сказал, что от  жары.
А я в медучилище училась, год, правда, - сказала, что ему надо  таблетки
выпить, что раз рука левая болит и дышать тяжело и бледный такой, то это
сердце, может. А он смеяться. И опять  -  в  спальне  уже.  Я  его  тоже
любила, - он меня, а я его, - и мы  опять...  А  потом  -  после  всего,
понимаете? - он сказал, что устал очень, полежит  немного.  А  я  в  душ
пошла - а пришла, он спит. А я посидела, выпила еще - он мне  шампанское
всегда покупал французское, "Моэт Шандон", - вспомнила, что про таблетки
сказала. И пошла искать. Я ведь в медучилище год училась - я  разбираюсь
немного в лекарствах. Искала-искала - а потом пришла...
   Он замолчала, устав, кажется,  от  сбивчивого  монолога.  Не  столько
длинного, сколько заполненного многоточиями и паузами. И  стояла  передо
мной с таким видом, усиленно вспоминала что-то - хотя, на мой взгляд, ей
нечего было вспоминать, ей надо было только перестать  врать  и  сказать
честно, кто приказал ей дать Улитину таблетки.
   Я отдавала себе отчет в том, что, возможно, названное ею  имя  ничего
мне не скажет. Что скорее всего это будет имя далеко не самого  главного
человека в этой цепочке. Но я готова была бросить свой новый материал  и
вернуться к Улитину, начать распутывать  все  заново.  Звонить,  искать,
встречаться, выяснять - и так до тех пор, пока не выйду на того, кто  за
этим стоял.  Пока  не  смогу  написать  статью,  в  которой  назову  имя
человека, заказавшего смерть Улитина, - не ради  покойного  банкира,  но
ради себя.
   - Стала его будить, а он спит. - Она явно не  понимала,  что  я  хочу
услышать прежде всего имя, а уже потом детали. Потому что  я  собиралась
частично нарушить  свое  обещание  и  отпустить  ее,  только  когда  она
расскажет мне абсолютно все, все  до  самых  незначительных  мелочей.  -
Будила, будила, а потом...
   Она снова сделала паузу, и я выдохнула с силой и  глубоко  вздохнула,
пытаясь унять  дрожь,  усиливавшуюся  по  мере  того,  как  приближалась
развязка.
   - А когда поняла, я испугалась так, страшно стало...  -  Она  наконец
подняла на меня глаза, на какую-то секунду.  -  И  все...  Сигарету  еще
можно?
   - Что именно вы ему дали,  Лена?  -  Я  не  могла  ждать,  когда  она
успокоится моей  "житаниной",  -  надо  было  ковать  железо,  пока  оно
горячо.. - Какие таблетки вы ему дали и кто вам сказал их ему  дать?  Ну
же, Лена, - я ведь обещала, что все  останется  между  нами,  скажете  и
уйдете. Ну?!
   - Ну  кто  -  в  училище  рассказывали  кое-что,  и  бабушка  у  меня
сердечница.
   -  Она  посмотрела  на  меня  непонимающе,  вызвав  во  мне   приступ
ненависти. Потому что она, похоже, начала играть - похоже,  я  ошиблась,
не  задавив  ее  сразу,  и  она  оправилась  от  шока,  вызванного  моим
появлением,  и  вспомнила,  что  с  ней  пообещали  сделать,  если   она
кому-нибудь расскажет, и теперь стала крутить. -  А  я  ему  и  не  дала
ничего - я не нашла, а он спал...
   Я шумно втянула в себя воздух, заставляя ее посмотреть мне в глаза  -
и увидеть, что я очень недовольна тем, что слышу.  И  это  вот  невинное
выражение на ее лице меня не обманет.
   - А он не просыпается, - закончила она, не отводя глаз.  -  Я  будить
начала, до шеи дотронулась - а он не дышит. Я испугалась, еще  проверять
стала - зеркало к губам, и пульс щупать, а он... Я знаю, что  надо  было
позвонить, милицию вызвать, а я так испугалась, оделась - и  бегом.  Там
темно, машин нет, дорога пустая,  холодно  -  а  я  бегу  и  плачу,  так
страшно.  Хорошо,  ехал  мужик  один  -   подумал,   может,   что   меня
изнасиловали, спрашивал, может, в милицию отвезти.
   Прям до дома довез. Я бы позвонила,  честное  слово,  обязательно  бы
позвонила - просто мне так плохо было. Я его  любила,  а  он  умер  -  я
неделю лежала, думала, сама умру...
   - Лена,  мы  ведь  с  вами  договорились!  -  Я  повысила  голос,  не
сомневаясь, впрочем, что она и так понимает, что я ждала от  нее  совсем
другого и очень ею недовольна. - Если вы думаете, что  я  с  вами  шучу,
тогда мы сейчас проедем к нам, и не знаю, когда вы от нас выйдете.  Так,
может быть, лучше сказать мне честно, что именно произошло, - и спокойно
уйти?
   - Но я ведь честно - я ведь  все  сказала!  -  На  лице  была  обида,
искренняя такая, открытая, детская прямо. - Я пришла, стала будить, а он
мертвый. Ему плохо было  в  сауне,  ему  полежать  спокойно  надо  было,
таблетки выпить, а он еще хотел - я  же  не  знала,  что  так  будет.  А
убежала, потому что испугалась, страшно в доме  стало  одной  с  ним.  Я
потом подумала, что нельзя было так,  надо  было  сидеть  там,  пока  не
приедут, - но страшно, и спрашивать бы стали, а я ему никто, и  родители
бы узнали, и...
   Это было странно - но мне казалось, что  она  не  врет.  Все  же  она
слишком растеряна была моим появлением, слишком  шокирована,  чтобы  так
врать и верить, что я приму  эту  идиотскую  версию  за  чистую  правду.
Абсолютно идиотскую - потому что никто не  сомневался  в  том,  что  его
убили. Люди из "Нефтабанка", из "Бетты", Уральцев, Ира Соболева - да все
считали, что Улитину помогли умереть. И потому по