и в криминальный отдел
и, вбив в компьютер имеющийся у меня адрес, получить  номер  телефона  и
набрать его тут же. Но я оставила это на потом - тем более  что  у  меня
были другие дела.
   В том числе и часовая примерно беседа с Алещенко. Который,  глядя  на
меня с уважением и недоверием, долго рассматривал  заключенный  Улитиным
договор с одним французским банком -  а  потом  терпеливо  растолковывал
мне, что именно означает этот договор и в чем тут хитрость.
   В общем, я не стала ничего предпринимать вчера, когда  получила  этот
адрес,  -  зато  сегодня-вышла  из  дома,  собираясь  навестить  госпожу
Соболеву.
   Вышла ровно в час - справедливо рассудив, что днем  она  должна  быть
дома. Она же представитель так называемой элиты - значит, у  нее  ночной
образ жизни. Всю ночь гуляет - а потом спит полдня,  набираясь  сил  для
очередного выхода в свет. И даже если госпожа Соболева - это если верить
ее маме - пребывала в глубоком трауре, она тем более обязана  была  быть
дома в два часа дня. Хотя я бы не слишком огорчилась, ее не застав, -  и
вернулась бы к ней попозже, часиков в семь. А потом в десять. А потом  в
одиннадцать утра - и так далее. До тех пор, пока не увижу ее  -  или  не
выясню, что на самом деле квартира уже принадлежит кому-то другому.
   Вычислить телефон и позвонить, бесспорно, было бы куда проще - но это
был не тот случай, когда простое решение лучше сложного. Если она там не
жила, мне вряд ли бы сообщили по телефону, как ее найти,  даже  если  бы
знали, - разговор тет-а-тет дал бы куда больше. Если она  там  жила,  то
тем более - потому что акулой модного бизнеса  представиться  я  уже  не
могла, с журналисткой она вряд ли бы стала  разговаривать,  а  остальные
роли лучше было исполнять при очном общении. Так что я поехала -  сказав
себе, что даже если я никого  не  застану,  попытка  стоит  того,  чтобы
потерять на нее полтора часа.
   Тем более что мне было о чем подумать по пути - о том, кто она,  кого
я ищу, и какая она, и каково ей сейчас. О том, ищу я  невиновную  -  или
намеренную или невольную убийцу. Убитую  горем  девушку,  влюбившуюся  в
богатого мужчину, который играл в ее жизни роль  прекрасного  принца,  -
или    расчетливую    девицу,    сокрушающуюся    по    поводу    потери
сверхсостоятельного любовника, утешающую себя тем, что успела кое-что  с
него получить, и не сомневающуюся, что скоро  найдет  кого-то  не  менее
богатого. Девицу, читавшую "Сенсацию" и боящуюся теперь, что и ее  могут
убрать, потому что она могла что-то видеть или слышать случайно,  -  или
довольствовавшуюся версией о естественных причинах  смерти  любовника  и
знающую, что как партнерша покойного господина  Улитина  она  никому  не
интересна.
   Не то чтобы  это  имело  ключевое  значение  -  любая  из  них  могла
отказаться наотрез от беседы, и любую можно было попробовать развести на
разговор, - но я пыталась просчитать все варианты. Чтобы потом, если  мы
все же встретимся, молниеносно принять решение, как вести себя с ней.
   Так что время в дороге пролетело  незаметно  -  несмотря  на  то  что
вместо тридцати минут я  добиралась  больше  часа.  В  Крылатском  я  не
ориентируюсь, и мне пришлось покрутиться, и дорогу  узнавать,  и  искать
подъезды к нужному мне дому.
   А потом еще пришлось достаточно долго торчать у входа -  на  котором,
естественно, оказался кодовый замок. И с улыбкой объяснять подозрительно
косившейся на меня молодящейся старухе, что я ужасно рассеянная и  вечно
все забываю, вплоть до телефона своего жениха.
   Зато теперь я  была  здесь.  И  стояла  перед  дверью,  настраиваясь,
собираясь с мыслями. И наконец нажала на кнопку -  услышав  через  дверь
изданное ею мелодичное пиликанье. А через минуту  нажала  еще  раз  -  а
потом еще. Почему-то с каждым мгновением все больше веря в то, что я  не
случайно приехала сюда именно в  это  время,  -  и  усмехнувшись,  когда
послышалось что-то, напоминавшее шаги.
   - Кто там? - Голос,  раздавшийся  из-за  двери,  принадлежал  молодой
девице - только я не знала, той ли, которая мне нужна. - Кто там?
   - Ирина Александровна? - поинтересовалась лучезарно,  этаким  елейным
голосом. - Мне надо увидеть Ирину Александровну - это вы?
   - А вы кто? - Не скажу, чтобы голос был подозрительным или напуганным
- хотя тот факт, что мать не дала ее телефон,  мог  быть  свидетельством
того, что она чего-то боится. Он скорее усталым был, голос - словно я ее
разбудила и она была этим недовольна, - и пустым. - Вы откуда?
   - Я из юридического отдела "Бетта-банка", Вайнберг Наталья Львовна. -
Я мысленно извинилась перед Ленькой за  то,  что  взяла  его  фамилию  и
отчество - а перед Антоновой не стала, Наташек слишком много и в Москве,
и в нашей редакции.
   -  В  сейфе  Андрея  Дмитриевича   обнаружились   кое-какие   бумаги,
касающиеся вас...
   Это очень деликатный разговор, не телефонный, и я...
   Я заранее придумала эту версию. Решив,  что  единственный  способ  ее
заинтересовать и заставить впустить меня в квартиру - это  представиться
сотрудницей банка. С намеком на то,  что  ей,  возможно,  может  кое-что
перепасть.
   Потому что я не сомневалась, что она  хоть  немного,  но  корыстна  -
наверное, потому, что видела несколько снимков покойного,  ну  никак  не
походившего на плейбоя, который способен вскружить голову.
   Наверное, это было нехорошо - напоминать ей о случившемся. Особенно в
том случае, если она действительно непричастна к его смерти и переживает
сейчас. И  давать  ей  ложную  надежду  на  получение  денег  тоже  было
нехорошо. Но журналист не должен задумываться над такими вопросами - а к
тому же я не для собственного блага старалась, а для Улитина. Потому что
я все равно за статью получу копейки и никаких изменений в моей  карьере
в связи с написанием данного материала не предвидится - а  вот  покойный
заслуживает максимально объективного  рассказа  о  нем.  И  того,  чтобы
виновник его смерти был обозначен хотя бы намеком.
   За дверью молчали - обдумывали, видно, мои  слова,  не  торопясь  мне
открывать. Возможно,  рассматривая  меня  в  глазок  -  для  которого  я
изобразила на лице открытость и дружелюбие.  С  оттенком  туповатости  -
дабы она не заподозрила, что я пришла сюда с какой-нибудь  подлой  целью
типа оттяпывания у нее квартиры.
   Все могло быть и хуже -  она  могла  звонить  сейчас  кому-нибудь  из
"Бетта-банка", чтобы уточнить, есть ли у них  такая  сотрудница.  Да,  я
специально выбрала для визита субботу - но ведь она должна  была  близко
знать кого-то оттуда. Просто обязана была знать  -  хотя  бы  улитинскую
секретаршу или какого-нибудь его помощника. Раз  она  тусовалась  с  ним
везде, значит, неоднократно бывала и в банке, и на  приемах  всяких,  и,
может быть, у кого-то из банковского начальства в гостях - и она  вполне
могла сейчас набирать чей-нибудь домашний номер.
   Но я не случайно намекнула ей на щекотливость вопроса - надеясь,  что
намек отобьет, у нее желание меня проверять. И теперь ждала, оправдаются
ли мои расчеты.
   Пауза затянулась -.но я продолжала улыбаться, ничем не показывая, что
мне не нравится такой прием, демонстрируя, что я не  сомневаюсь  в  том,
что мне откроют. Думая, что говорить мне,  наверное,  больше  ничего  не
надо - глупо нести ахинею через дверь, не видя ее лица,  тем  более  что
главное уже сказано. С  глубоким  удовлетворением  слыша,  как  медленно
поворачиваются замки - один, другой, потом третий.
   Она стояла передо мной, загораживая проход, глядя на меня изучающе, -
высокая худая темноволосая девица с  модным  таким  лицом,  единственная
характеристика которого заключалась в том, что  на  нем  почти  не  было
косметики.
   Она, на мой взгляд, такая типичная была модель - пусть и не сделавшая
карьеру на подиуме, зато  -  судя  по  наличию  собственной  квартиры  в
престижном районе и, несомненно,  других  благ  -  преуспевшая  на  ином
поприще.
   Мне не нравился никогда такой  тип,  называемый  современным,  -  тем
более их много развелось таких за последнее время, похожих  и  лицом,  и
фигурой, - но я пришла сюда не лесбийским сексом  заниматься.  И  потому
добавила в адресованный ей взгляд восхищение -  молчаливым  комплиментом
заявляя, что, конечно же, выбор Андрея  Дмитриевича  Улитина  мог  пасть
только на нее.
   - Проходите.  -  Она  посторонилась  наконец,  как-то  очень  странно
посторонилась, словно у нее было что-то с ногой, по-инвалидному  как-то.
И точно так же сделала потом  шаг  веред,  запирая  за  мной  дверь,  не
выпуская меня из поля зрения.
   - Как у вас красиво! - воскликнула я, оглядываясь, ожидая,  пока  она
предложит мне пройти, не собираясь разговаривать с  ней  в  коридоре.  -
Просто фантастическая красота! У вас такой прекрасный вкус!
   Тут  не  было  ничего  такого  умопомрачительного,  в  этом  огромном
просторном холле, - ну  зеркало  гигантское  во  всю  стену,  ну  паркет
дорогой, ну шелковые обои, на мой взгляд, больше все же  подходящие  для
комнаты и слишком аляповатые, ну кожаный пуф и прилепившиеся к одной  из
стен  деревянные  полки  с  расставленными  на  них  безделушками,   все
стандартно, в общем, - но мне надо было что-то сказать. Каким-то образом
попробовать завоевать ее расположение лично к себе, а не только  к  тому
делу, по которому я пришла якобы. Но в ее  лице  ничего  не  изменилось,
когда я перевела на нее округлившиеся от деланного восторга глаза.
   - Пальто вон туда повесьте. - Она кивнула на причудливую вешалку, и я
сняла  пальто,  специально  продемонстрировав  ей  узнаваемую  тем,  кто
разбирается в одежде, серебряную подкладку, а заодно и бирку "Джанфранко
Фер-ре". На пальто не было написано, что оно  куплено  на  распродаже  -
хотя и так я отдала кучу денег, - и как дорогая  вещь  оно  должно  было
подтвердить мой высокий социальный статус. - И ботинки снимите...
   Я ненавижу снимать обувь в чужом доме - может, потому, что  не  люблю
ходить  по  гостям,  предпочитая  встречаться  с   нужными   людьми   на
нейтральной территории, держа дистанцию, - но тон был  почти  командным.
Хотя я практически тут же поймала на себе ее неуверенный взгляд - словно
она спросила себя, хорошо ли так резко обращаться с той, что,  возможно,
принесла очень приятную весть. И тут же махнула  рукой,  показывая,  что
приказ отменяется. А потом кивком головы показала, куда идти - почему-то
пропуская меня вперед, словно не желая поворачиваться ко мне спиной.
   Комната была огромной - я  даже  не  сразу  сообразила,  что  это  не
комната вовсе, а вся квартира, превращенная в одну гигантскую  студию  с
высоченным потолком. Можно сказать, двухуровневую студию, потому  что  в
ней возвышение было, сантиметров так на семьдесят, на  котором  огромная
кровать стояла и еще  что-то,  я  не  разглядела,  колонна  загораживала
обзор. То ли. так строителями было задумано, то ли уже позже тут  снесли
все стены, расширив квартиру максимально -  отгородив  немного  кухню  и
ванную с туале'  том  невысокими  короткими  стенками  из  ярко-красного
кирпича. И получилось очень даже здорово - я  оценила.  Сразу  прикинув,
что было-бы, если б снести перегородки между комнатами в моей  квартире,
- но спохватившись, что я здесь не для обмена дизайнерским опытом.
   - Садитесь. - Она кивнула мне на пушистое велюровое красное кресло  у
низкого  журнального  столика,  явно  жутко  дорогого  куска  дерева  на
безжалостно искривленных металлических ножках. А сама осталась стоять  -
теребя пояс красивого черного халата, больше похожего на платье.  -  Чай
будете? Я только заварила.
   - О, конечно, с удовольствием! - Я с детства ненавидела чай,  но  тут
охотно  покривила  душой.  -  С  огромным  удовольствием.  Я   вам   так
благодарна, Ирина Александровна, чай - это как раз то, что мне нужно. На
улице еще так холодно - солнце солнцем, а я все равно  замерзла,  у  вас
тут открытое пространство, такой ветер сильный...
   Я несла то, что приходило в голову, внимательно глядя, как она идет в
другой конец студии, как поднимается по лесенке  на  второй  уровень,  к
огромной кровати, на которой валяется скомканный плед. Отмечая, что  она
ходит как робот, ходит так, словно у нее не сгибаются колени  -  точнее,
очень  плохо  сгибаются,  -  фактически  на  прямых  ногах.  И  тут   же
отвернулась, когда она взяла со столика  у  кровати  большой  ярко-синий
термос и пошла обратно, - чтобы она не думала, что я за ней наблюдаю.  И
вместо  этого  с  деланным  интересом  оглядывалась,  блестя  глазами  и
приоткрыв рот, продолжая изображать восхищение.
   - Вот, пожалуйста. - Она поставила передо мной  маленькую  прозрачную
чашку на точно таком же блюдце - и нажала на кнопку на  крышке  термоса,
выпуская струю чего-то красноватого. - Травяной чай, модная  штука  -  в
Штатах все звезды от таких чаев тащатся. Боуи, Деми Мур, Опра Уинфри - я
сама читала. Обмен веществ стимулирует, шлаки выводит, витамины в нем, и
энергетика повышается.
   Стоит немерено - но за здоровье денег не жалко. Вы курите?
   Вопрос не слишком вязался  с  ее  словами  насчет  здоровья  -  но  я
кивнула, снова глядя, как она встает тяжело и идет к столику у кровати и
возвращается со второй чашкой и пепельницей и пачкой  "Вог".  И,  уложив
все это на стол, за которым мы сидели, выдвигает стоящее  напротив  меня
кресло  и  садится  странно,  на  прямых  ногах,  крепко  вцепившись   в
подлокотники. Не садится даже - падает.
   Видно, она лежала там, когда я позвонила  в  дверь,  -  и  теперь  ей
приходилось ходить взад-вперед. Но ее это явно не смущало - и  меня  она
не стеснялась. И вообще мне показалось, что такая ее  ходьба  -  это  не
результат того, что она вчера ударилась или позавчера растянула ногу.  Я
не врач, конечно,  -  но  у  меня  было  ощущение,  что  она  давно  уже
перемещается в такой манере и к этому привыкла. И на то, как отреагируют
на ее походку окружающие, ей плевать.
   Это было странно - потому что иначе как уродством ее походку  назвать
было нельзя, и оно.должно было бы ее напрягать, это уродство. Особенно с
учетом того, что она бывшая модель и  по  современным  меркам  эффектная
девица, может даже, ее и красивой бы назвали почитатели нынешней моды.
   Она покосилась на вытащенный мной "Житан" - и я выругала себя, только
сейчас подумав, что  он,  возможно,  не  очень  хорошо  ассоциируется  с
профессией банковского юриста, наверное, очень хорошо оплачиваемой.  Но,
с другой стороны, она видела мое пальто, и то, что джинсы от Ферре, тоже
должна была отметить - и сказать себе, что обладательница  дизай-нерских
вещей может курить что угодно.
   Но тем не менее взгляд ее  показался  мне  испытующим  -  словно  она
поняла, что я совсем не та, за кого себя выдаю. Не из-за сигарет  поняла
- просто вдумалась наконец в то, что я ей  сказала  насчет  цели  своего
приезда, и пришла к этому выводу.
   Тем не менее она ничего не говорила - даже не  спрашивала,  откуда  у
меня ее адрес. Может, сомневалась еще насчет моей  персоны  и  ждала  от
меня объяснений? Может, хотела узнать, зачем я приехала сюда  и  столько
врала? Я не знала. Но коль скоро пока меня не разоблачили официально,  в
открытую, можно было поиграть еще.
   - Ой, я совсем забыла - я вам хотела  принести  свои  соболезнования.
Это  так  ужасно,  то,  что  случилось...  -  Я  придала  лицу  скорбное
выражение. - Вы столько пережили - и тут я еще напоминаю обо всем.  Если
бы не деликатность вопроса - я бы вас не побеспокоила, поверьте. Но  все
равно это бестактно - у вас такое горе, а я...
   - Да... Да, так все получилось вообще... - Она буквально выдавила это
из себя  -  это  бессвязно-неопределенное.  И  посмотрела  на  меня  так
странно, словно хотела увидеть мою реакцию, словно специально  для  меня
пробовала сейчас  изобразить  нечто  типа  переживаний.  Но  не  слишком
удалось - в лице не было ничего трагичного, - и  теперь  ей  важно  было
увидеть, заметила я это или. нет. - Да кошмар, что говорить...
   - И когда хоронили, день был такой солнечный. - Я сделала вид, что не
слышу ее, что я вся в воспоминаниях. - Так ужасно - такая погода, весна,
и Андрей Дмитриевич, такой молодой...
   Я осеклась - подумав вдруг, что  не  знаю,  в  каком  гробу  хоронили
Улитина, в открытом или закрытом. В конце  концов,  хоронили  его  через
шесть дней после смерти - кто знает, что там с телом и лицом  происходит
за такой срок. И открывают ли на кладбище гробы, я тоже  не  знала  -  в
смысле, не могла вспомнить.
   Кажется, нет,  кажется,  это  на  панихидах  делают,  на  прощании  с
покойным. Но она все равно не заметила промаха  -  что  навело  меня  на
кое-какие мысли. - Ой, представляете, я вас на похоронах  не  увидела...
Так переживала, что даже не увидела...
   - А меня и не было там - я  потом  уже  узнала,  случайно.  Никто  не
позвонил, не сказал - так вот. -  Она  пожала  плечами,  явно  изображая
тоску и грусть. - Мы с ним столько знакомы были, столько времени рядом -
а никто и не позвонил...
   - Да что вы?! - Во всем этом было что-то не так - кто-то  из  близких
Улитину людей, в  банке  или  вне  банка,  должен  был  поставить  ее  в
известность. - Какое безобразие! Если бы я знала... А  вы  когда  Андрея
Дмитриевича в последний раз видели?
   Мне показалось, что разговор ее тяготит - и она ждет, когда я перейду
к делу. Но и перебивать меня не хочет - словно боится мне что-то выдать.
И усиленно пытается показать, что понесла тяжелую утрату,  -  специально
для-меня.
   Будто от того, успешно она  сыграет  роль  или  нет,  зависит  что-то
важное. Будто если я пойму, что она неискренна, то попрощаюсь и  уйду  -
ничего ей не сообщив.
   Все  это  напоминало  какой-то  старый  фильм,  в   котором   адвокат
умирающего богача посещает потенциальных наследников - и по их поведению
пытается  определить,  достойны  ли  они  наследства.  Если  скорбит  по
предстоящей утрате - достоин. А если прикидывается - обойдется. И  здесь
было нечто похожее.
   - А вы когда Андрея Дмитриевича в последний раз видели?  -  повторила
я,  потому  что  она  не  ответила  в  первый  раз.  Повторила,  уже  не
сомневаясь, что это не она сидела с ним в машине в тот вечер - с  такими
ногами она бы вряд ли ушла далеко от поселка посреди ночи.  -  Наверное,
совсем незадолго?
   - Да, совсем... - Я четко видела по ее  лицу,  что  она  врет.  -  За
день-два, может. Нет... по телефону разговаривала за день или  два  -  а
видела...
   Не помню уже, когда видела... У него дел было столько, и у меня...
   Я сделала наконец глоток налитого мне чая - фантастически дорогого  и
жутко полезного чая, - с трудом  удержавшись,  чтобы  не  выплюнуть  его
обратно.
   Нет, вкус у него, .конечно, был, и даже оригинальный, - это,  видимо,
моя была вина, что я не смогла его оценить. Тем не менее я для видимости
качнула головой и подняла брови, как бы восторгаясь ее  угощением.  Хотя
если  бы  мне  налили  такого  в  "Нефтабанке",  я  бы  ни  секунды   не
сомневалась, что это яд, и готовилась бы к смерти.
   Тут было что-то не так - не с чаем, а с тем, что я услышала.  Улитин,
насколько я знала, и раньше предпочитал работу развлечениям, даже будучи
президентом одного из крупнейших банков страны, - а в "Бетте"  должность
его, хотя и высокая, не требовала от него вообще никакой работы.  И  тот
факт, что они давно  не  виделись  -  хотя  черт  ее  знает,  что  в  ее
представлении значит "давно", - означал, что  либо  у  Улитина  возникли
проблемы, рабочие или  семейные,  возможно,  из-за  нее,  либо  что  они
расстались за какое-то время до его смерти.
   Зазвонил телефон, и она резко обернулась в сторону  кровати,  тут  же
скривившись недовольно, - видно, она  оставила  трубку  на  прикроватном
столике, как и чай, и сигареты. Видно, ей не слишком нравилось ходить  и
она предпочитала иметь все под  рукой  -  но  из-за  моего  неожиданного
визита вынуждена была совершать черт знает какое по счету путеш