шой гарем.
   Позж, уже в период нашей с ним связи, он стал менее стеснителен -  но
до нее все  ограничивались  не  имеющими  подтверждений  слухами.  Хотя,
возможно, все дело было в том, что у главного  была  какая-то  связь  на
стороне, закончившаяся к началу нашего краткосрочного романа, - а плюс в
тот период он в очередной раз числился состоящим в официальном браке.
   Зато позже он разошелся -  и  как-то,  лет  пять  назад,  даже  тайно
поручил мне сводить в венерический диспансер новую  секретаршу,  высокую
грудастую девицу, за короткий срок умудрившуюся переспать чуть ли не  со
всем мужским населением редакции. И я, оценив доверие, ее туда отвела  -
чтобы  не  любящий  презервативов  Сережа  мог   спокойно   эту   девицу
пользовать, не беспокоясь о драгоценном своем здоровье.
   Но до наших отношений он был совсем другим - или просто я чего-то  не
знала или не  замечала.  Я  все-таки  недостаточно  самонадеянна,  чтобы
верить, что он прямо потерял из-за меня голову, - скорей всего он просто
сказал себе, что пусть думают что хотят, в конце  концов,  слухи  всегда
будут и ничего с ними не поделаешь.
   Но как бы там ни было, лично я даже представить себе  не  могла,  что
между нами что-то произойдет. И что я вызову у него такой  интерес,  что
он забудет об осторожности и о нашей связи будут знать все.  Потому  что
он ко мне никак не относился - вообще.  Когда  я  с  ним  встречалась  в
редакции, он меня узнавал, конечно, и в ответ на  мое  приветствие  даже
бросал что-то вроде "О, Ленская!" или "А, Ленская!" - но я  не  замечала
ничего такого в его деланно приветливом, но на  самом  деле  равнодушном
взгляде. Да и ничего не рассчитывала там заметить.
   И вдруг все изменилось в один момент.  Может,  потому,  что  я  стала
ходить в Ленькино отсутствие на планерки - минимум раза три в неделю.  А
может, потому, что до Сережи дошли слухи о моих  свободных  взглядах  на
секс, - тогда я не знала, что Наташка передает Сереже  все  редакционные
сплетни, да еще и раздувает их, искажая реальность и наделяя героев этих
самых сплетен гиперсексуальностью.
   А может, потому,  что  Вайнберг,  выбивая  для  меня  ставку,  честно
признался, что хотя со мной спал, но старается не поэтому  -  тем  более
что все кончилось.
   У них  с  главным  всегда  были  дружеские  отношения,  они  выпивали
периодически вместе, и не исключаю, что Ленька мог такое сказать.  Хотя,
возможно, Сережа сам начал у него выведывать, с кем можно переспать так,
чтобы и  удовольствие  получить,  и  обойтись  без  проблем  с  одно-или
двухразовой любовницей, - а тот указал на меня.
   Короче, на одной из планерок я заметила на себе  пристальный  Сережин
взгляд - соскальзывавший с лица на жирненькие грудки, которые я и  тогда
обтягивала водолазками и свитерками. И внимание он вдруг  стал  на  меня
обращать чаще, чем прежде, - и даже как-то  вызвал  к  себе,  но  ничего
такого не сказал, может, потому, что день был, народ заходил к нему  все
время. А может, он все еще колебался.
   А где-то в середине сентября на очередной планерке он бросил  как  бы
невзначай, чтобы я задержалась. И,  глядя  на  меня  внимательно,  начал
говорить о том, что в начале ноября в Германии будет  отмечаться  первая
годовщина разрушения Берлинской стены  и  объединения  ГДР  и  ФРГ  -  и
редакции  обязательно  нужен  там  свой  корреспондент.   Корреспондент,
который может объясниться на каком-нибудь иностранном  языке  и  который
умеет писать. И Леня Вайнберг настойчиво  предлагает  меня  -  а  к  его
мнению он не может не прислушаться, более профессионального  человека  в
редакции нет. Однако кандидатов хватает и помимо меня - тех, у кого стаж
работы куда выше, - и в любом случае вопрос  пока  не  решен,  хотя  мой
загранпаспорт ему нужен завтра.
   Потом я узнала,  что  главным  кандидатом  была  Антонова  -  которой
хотелось не столько поехать за границу, сколько  оказаться  за  границей
вместе с Сережей.
   Да  и  другие  имелись  -  в  основном  заведующие  отделами,   члены
редколлегии, тяжеловесы, в общем.  И  все  они  были  готовы  биться  до
последнего за загранкомандировку, коих тогда в редакции не было  -  если
не считать редкие поездки в соцстраны по комсомольской линии. И тут я  -
молодая девчонка, которая в  редакции  всего  три  года,  а  в  штате  -
полтора.
   Но я этого не знала тогда. Знала  только,  что,  если  поеду,  напишу
настоящий  шедевр  -  для  меня  именно   возможность   написать   нечто
фантастическое была важна, а не сама поездка. Хотя Сережу  скорее  всего
материал не интересовал - его заказать можно было кому-нибудь или просто
поставить в номер приходящие по телетайпу сообщения корреспондентов ТАСС
и АПН, дешевле бы обошлось. Да  и  для  нашей  газеты  событие  было  не
слишком значимым. Но  главный  наверняка  слышал  историю  с  Кавериным,
пытавшимся меня купить заграничным круизом, и, возможно, решил, что  это
лучший способ получить то, что он хочет, и гарантировать мое согласие, а
потом и расставание без обид после недельной поездки, читай:  недельного
секса.
   Тогда мне это в голову не приходило, и  я  не  сомневалась,  что  моя
кандидатура возникла именно потому, что я пишу  лучше,  чем  подавляющее
большинство  в  этой  редакции,  -  даже  лучше  всех,  за   исключением
Вайнберга. Так что вовсю  готовилась  к  поездке,  часами  просиживая  в
читальном зале и набирая фактуру для будущего материала. И когда  Ленька
известил меня через несколько дней, что еду именно  я  -  подмигнув  при
этом весьма двусмысленно, - я  сочла  это  само  собой  разумеющимся.  А
подмигивание приняла за намек на то, что я ему  кое-что  должна  за  его
хлопоты - хотя получать долг он почему-то не торопился.
   Я, кстати, даже не заметила, как вдруг охладела ко мне  Наташка  -  у
которой якобы  возникли  какие-то  проблемы  с  документами,  помешавшие
поездке. Мы  были  такими  подругами,  и  вдруг  наступила  зима.  Да  и
некоторые другие стали внезапно  холодны  и  неприветливы.  Так  что  на
планерках вокруг меня образовалась стена покрепче Берлинской. Но я этого
не видела и не чувствовала - я уже была в Германии мысленно и обдумывала
черт знает какой по счету заголовок для первого репортажа.
   Репортажи, надо сказать, и вправду получились блестящими - за  неделю
пребывания в Германии я их пять штук передала в  редакцию  по  телефону.
Мне  даже  по  возвращении  одно  солидное  издание   заказало   большой
аналитический материал - при том, что я не политический обозреватель,  -
а популярный журнал попросил путевые, так сказать, заметки. И все это  я
написала быстро и с  удовольствием,  потому  что  всю  неделю  впитывала
происходящее вокруг меня. Настроение людей, воздух, архитектуру,  запахи
и краски -  все  материальное  и  нематериальное.  И  была  этим  просто
переполнена.
   Как, впрочем, и кое-чем другим.
   Я только уже спустя какое-то время после возвращения  поняла  Сережин
коварный замысел. Когда Ленька мне сказал, что этой  поездкой  я  нажила
себе кучу врагов, но все понимают, что это решение главного, так что мне
должно быть на всех плевать. Когда  я  заметила  наконец  охлаждение  со
стороны Наташки. А тогда я не  сомневалась,  что  меня  выбрали  за  мой
талант, -  и  собиралась  доказать  работой,  что  выбор  был  верен.  И
буквально через час после приезда в отель сорвалась в город - вернувшись
только  вечером.  Пропустив,   как   выяснилось,   грандиозную   пьянку,
организованную немецко-фашистскими друзьями  для  московской  делегации,
состоявшей из десятка журналистов. Все уехали в ресторан  -  а  меня  не
нашли. Оставив мне,  правда,  внизу  адрес  -  но  я  туда  не  поехала,
рассудив, что, наверное, они сами скоро вернутся.
   Я была жутко возбуждена приездом и тем, что я здесь, и  прогулкой  по
Берлину. И  пошла  в  бар  отеля,  заказав  себе  бокал  пива  и  слушая
разноязыкую речь вокруг. И проникалась значимостью события -  соединения
двух половинок одной страны, разъединенных когда-то на целых сорок  пять
лет. И беседовала с какими-то иностранцами, которые  ко  мне  подходили,
видя карточку  прессы  на  груди,  и  выслушивала  комплименты  в  адрес
Горбачева, позволившего немцам объединиться, и принимала угощения в виде
бокалов с местным пивом - вино я тогда не особо любила, а к тому же пиво
символизировало для меня дух Германии, традиционный ведь напиток.
   И  наверное,  я  уже  больше  часа  беседовала  с  одним   английским
журналистом обо всем на свете - начиная от перемен  в  Москве  и  кончая
английской королевой, - когда наконец появился Сережа. Немного нетрезвый
- выпить он любил, но не во всякой компании, и в любом случае от  коллег
старался дистанцироваться, справедливо  считая  себя  выше,  потому  что
газета у него лучше, - и, как мне показалось на  мгновение,  недовольный
моей пропажей.
   -  Вот  материал  собираю,  Сергей  Олегович!  -   сообщила   весело,
познакомив его с англичанином - тут же, правда, слинявшим, но впихнувшим
мне в руки визитку, на которой записал три цифры, номер своей комнаты  в
отеле. - Жалко, что с вами не поехала, - но зато...
   - А я думал, ты иностранцев снимаешь. - Сережа хмыкнул критически. Но
тут же смягчился, увидев мой  непонимающе-изумленный  взгляд.  -  Выпить
хочешь?
   Давай не стесняйся - заказывай...
   За  следующий  час  мое  мнение  о  главном  редакторе   переменилось
полностью.
   Если раньше я к нему относилась с опаской и  он  мне  казался  чем-то
недосягаемым, то тут предстал обаятельным, остроумным мужчиной, вдобавок
наговорившим мне кучу комплиментов. И я, никогда не думавшая,  что  буду
сидеть за одним столиком с Сережей и пить  пиво,  уже  чувствовала  себя
так, будто это в порядке вещей, - и то, что он мне говорит, что я  очень
привлекательна и возбуждаю мужчин, это тоже самой собой разумеется.  Как
и то, что я с ним достаточно откровенно кокетничаю.
   Потому что та внутренняя дрожь, которая возникла у меня, как только я
приехала в  Шереметьево  на  редакционной  машине,  била  меня  и  била.
Заставляя радоваться всему на свете, воспринимать все  происходящее  как
бесконечный праздник со множеством сюрпризов - волшебный, фантастический
праздник, на котором возможно все. О  том,  что  возможен  даже  секс  с
главным, я, правда, представить себе в тот момент не могла.
   В одной постели мы оказались где-то через час. Когда я почувствовала,
что опьянела от легкого и очень вкусного, но все  же  бившего  в  голову
пива, и сказала, что с меня уже  хватит,  -  тем  более  что  на  завтра
намечена пресс-конференция  для  журналистской  братии  и  экскурсия  по
знаковым местам. И я хотела бы весь день посвятить работе.
   - А ночь? - Сережа спросил это так легко, что я даже не поняла намек.
- Ночь-то кому посвятить собираешься - англичанину этому,  очкарику?  Да
ладно - я же видел, что он тебе номер записал...
   - О, перестаньте, Сергей Олегович! -  так  я,  кажется,  ответила.  -
Работа для меня прежде всего - вы же знаете...
   -  Знаю,  знаю.  -  Сережа  произнес  это  с  улыбкой,  притом  очень
многозначительной - как бы давая мне понять, что слышал кое-что  о  моей
личной жизни. Но я не смутилась -  тем  более  в  этот  волшебный  день,
перешедший  плавно  в  волшебную  ночь.  И  взгляд  его,  открыто   меня
рассматривавший, даже заставил чуть намокнуть внизу.  Мне  было  лестно,
что он видит во мне не  только  журналистку  из  своей  редакции,  но  и
женщину - хотя разве могло быть  иначе  в  том  фантастическом  мире,  в
который меня перенес всего  за  два  с  лишним  часа  самолет  Москва  -
Берлин?
   - Начало второго уже -  может  быть,  пойдем?  -  Я  поднялась  из-за
столика,  чувствуя  легкую  слабость  в  ногах   и   не   менее   легкое
головокружение. - Вы как, Сергей Олегович?
   - К тебе или ко мне? - Сережа улыбался, это  явно  была  шутка,  и  я
развела руками, демонстрируя .полную покорность.
   - Как скажете - вы ведь главный редактор...
   Там, в баре, он больше не сказал ничего. И в лифте молчал. И пока шел
со мной по коридору, провожая до двери. И когда зашел вслед за мной, для
того  чтобы  посмотреть  мой  номер  -   что   мне   показалось   вполне
естественным. А  потом  предложил  осмотреть  свой  -  который  оказался
побогаче, разумеется, и мини-бар там был таких размеров,  что  следовало
назвать его макси-баром. И я  приняла  его  предложение  выпить  на  сон
грядущий еще немного - мне он извлек из бара пиво, себе что-то  крепкое,
вроде коньяка или виски, не помню.
   Потом я подумала, что он просто  не  сомневался,  что  я  играю.  Все
понимаю с самого начала, с Москвы еще, но играю, оттягивая момент.  Хотя
на  самом  деле  я  ничего  не  понимала.  И  даже  когда  он   произнес
двусмысленный тост - что-то в том роде,  что  раз  объединяются  страны,
сливаясь в одно целое, то и люди тоже должны объединяться и сливаться, -
я игриво усмехнулась.
   И вдруг внезапно  мне  пришла  в  голову  мысль,  которая  еще  вчера
показалась бы крамольной, но сейчас вполне  естественной  -  остаться  в
номере этого  мужчины,  который  мне  так  нравится.  И  я  переспросила
кокетливо, кивнув на огромную постель:
   - Вы имеете в виду это?
   - Может быть. - Главный пожал плечами. - А ты как думаешь?
   Сделать первый шаг я не решалась - хотя бы  потому,  что  никогда  не
делала его раньше, его всегда мужчины совершали. И я  произнесла  что-то
неопределенное типа "о-о-о", и  сидела,  бросая  на  него  двусмысленные
взгляды, облизывая губы и всем видом демонстрируя желание. И  что  самое
странное, мне казалось, что это я его соблазняю.  К  тому  же  именно  я
внезапно охрипшим, но, наверное, полным возбуждения  голосом  произнесла
через какое-то время:
   - О, это такой замечательный тост - такой  мудрый,  такой  верный.  И
такой... заманчивый...
   - Если заманчивый - почему еще не разделась?  -  Сережа  отреагировал
так, словно уже с нетерпением ждал от меня этих слов. - А?
   Он  продолжал  сидеть,  не  двигаясь  с  места,  глядя  на  меня  так
по-особому -  и  я  встала,  стягивая  водолазку,  выпуская  на  свободу
незнакомые с бюстгальтером жирненькие грудки. А  потом,  повернувшись  к
нему спиной и слыша  шорох  сзади,  сбросила  ботинки  и  потянула  вниз
джинсы, освободив радостно выпрыгнувшую из них попку, ненавидящую нижнее
белье. И ощутила на себе его руки.
   - О, мне надо в ванную, - произнесла, не поворачиваясь. - Я сейчас, я
быстро, я...
   В ванную я попала только часа через два. Не  знаю,  что  уж  его  так
жутко .возбудило - хотелось верить, что именно мое  тело,  а  не  долгое
воздержание или спиртное, - но следующие два часа он меня не отпускал. И
когда то, что заполняло меня сверху или сзади или  сбоку,  уставало,  то
тут же заполняло другое место, в котором набиралось сил  для  следующего
рывка.
   А я - я  совсем  не  хотела,  чтобы  он  меня  отпускал.  Как-то  все
сложилось так - и то, где мы находились,  и  то,  что  я  ощущала  перед
сексом и во время, и то, кем он был, и вообще все, - что после этой ночи
у меня появилось твердое убеждение, что ничего похожего в моей жизни  не
было. Не  было  таких  сильных  оргазмов,  не  было  такого  страстного,
постыдного даже желания, заставляющего меня бессвязно - бормотать что-то
и  просить  его  продолжать.  Не  было  такого  полного  растворения   в
происходящем - и такой готовности делать все, что он хочет. Хотя кое-что
из того, что он хотел, я никогда не делала раньше и это  могло  бы  меня
испугать с кем-то другим. Но не с ним и не в тот момент.
   Это длилось  ровно  семь  дней  -  ежедневные  совокупления,  бурные,
эмоциональные, вынимавшие из меня все силы. И я, возвращаясь от  него  в
свой номер - он еще в первую ночь сказал, что мне лучше ночевать у себя,
что меня, впрочем, устраивало, - тут же выключалась. А через  пять-шесть
часов  просыпалась  жутко  голодная,  полная  сил,  энтузиазма,  желания
работать - и заниматься сексом.
   И все начиналось сначала.
   В последнюю ночь он дал мне понять, что не хочет, чтобы кто-то  узнал
о том, что между нами было. Он так странно это сказал - очень обтекаемо,
- и я кивнула, подавляя желание сказать ему,  что  "это"  я  предпочитаю
делать, но не обсуждать. И хотя меня задела его фраза - как будто он мог
подумать, что я по прилете сразу начну бегать по редакции с  выпученными
глазами и криками "он меня трахнул!" - он тут же  продолжил  делать  то,
что мне так .нравилось. Заставляя меня забыть свои слова.
   Они вспомнились только утром, в самолете, где он вел себя так, словно
между нами ничего не было вообще, - и в редакционной машине, которая  по
его указанию высадила меня в центре, не довезя  до  дома.  И  в  которой
Сережа сказал мне холодно и официально, чтоб завтра я была в редакции  -
и с обобщающим материалом. Потому что халява кончилась - и  теперь  надо
отрабатывать оказанное доверие.
   Признаюсь, мне стало обидно - я не поняла тогда, что  он  сказал  это
специально для водителя. Мне было всего двадцать лет,  я,  в  общем,  не
имела большого опыта общения с мужчинами, и никто не нравился  мне  так,
как нравился он всю ту немецкую неделю - настолько нравился, что я  даже
влюбилась, наверное.
   Но с другой  стороны,  я  прекрасно  понимала,  что  если  бы  не  та
обстановка, в которой я оказалась, я бы воспринимала все иначе, - и  что
по-другому он себя вести не может, я тоже понимала.
   И хотя, не скрою,  ощущение  в  тот  день  было  такое,  словно  меня
безжалостно вырвали из сказки и  швырнули  грубо  в  какое-то  зловонное
дерьмо - и я тупо просидела весь  день  дома,  чувствуя  себя  разбитой,
onycтошенной, жутко подавленной, - к ночи я пришла в  себя.  Потому  что
села за работу, которая всегда отвлекала меня  от  всех  других  мыслей,
забот и проблем,  -  и,  перенося  на  бумагу  то,  что  не  отразила  в
переданных из Германии репортажах, этакий калейдоскоп из мелких деталей,
фактов и событий, словно заново все пережила. А когда закончила  работу,
долго сидела и вспоминала ту волшебную неделю - а  потом  сказала  себе,
что сказка позади.
   Сказка  действительно  кончилась  -  хотя  отношения  наши   все-таки
продолжились. Видимо, ему понравилось - а  к  тому  же  было  бы  наивно
думать, что никому и в голову не придет, с какой целью он взял  с  собой
именно меня. Хотя паузу  он  выдержал  -  может,  раздумывал,  как  быть
дальше, может, хотел удостовериться, что лично  я  никому  не  скажу  ни
слова, может, хотел убедиться, что я буду себя вести так, словно  ничего
не было.
   Что ж, все было так, как он того пожелал, - и так, как того желала я.
   Сталкиваясь с главным в  коридоре,  я  здоровалась  вежливо,  тут  же
проходя дальше, на планерках не  прожигала  его  страстным  взглядом,  а
изучала стол. И естественно, никому ничего не сказала - хотя в первый же
день моего появления в редакции меня зазвала к себе  Наташка,  якобы  по
поводу моего материала, и как бы  невзначай  поинтересовалась,  как  мне
понравилась поездка.
   Наверное, именно потому, что я была  абсолютно  спокойна  и  отдавала
себе отчет в том,  что  все  позади,  и  ничего  не  испытывала  уже,  я
заметила, как она нервничает. Как дрожит голос, и руки  тоже,  и  улыбка
слишком неестественная. И хотя и так бы ничего не сказала  про  то,  что
было с Сережей, тут неожиданно для самой себя  подмигнула  Наташке  -  и
начала вдохновенно врать про роман с журналистом из Англии, демонстрируя
визитку с написанным на ней номером комнаты. Признавшись,  что  главного
там  видела  только  пару  раз  -  а  так  собирала  фактуру  вместе   с
новоявленным любовником, бродила с ним по городу и занималась сексом.
   Однако Сережа сам все выдал. В редакции, в которой  работает  порядка
ста  человек  -  это  включая  корреспондентов  на  договоре,  то   есть
гонорарщиков, а также штатных писак, ре-дакторат, курьеров,  машинисток,
водителей и т.п., - сложно удержать что-либо в