почти  шесть,  когда
она замолчала окончательно - замолчала так, что было  понятно,  что  она
высказала все, что в ней накопилось. И больше сказать  ей  нечего.  А  я
сидела, утомленная выслушанным и сортировкой обрушившихся на меня слов -
подавляющее большинство которых пришлось откинуть за ненадобностью, -  и
видела, как она, такая воодушевленная  еще  недавно,  начинает  угасать.
Словно вымоталась, выложив то, что бурлило внутри, -  и  сейчас  думала,
зачем рассказала все черт знает откуда взявшейся девице.
   - Фу, притомилась я чего-то. - Она произнесла это как  бы  невзначай,
но я отметила, что она перед этим посмотрела на часы и,  видно,  сказала
себе, что пора меня выпроваживать - И тебя утомила. Ты  не  забыла  там,
что обещала - про меня ни слова?
   - Ну конечно! - Я округлила глаза, изображая оскорбленную невинность.
- Конечно - разве может быть иначе?
   - Ну не  знаю.  -  Она  поднялась  тяжело,  показывая,  что  разговор
закончен.
   И я тоже встала, медленно направившись за ней  в  коридор,  испытывая
какое-то странное ощущение - будто под градом ее слов  забыла  о  чем-то
важном, словно выпустила из рук что-то очень ценное, что засыпали тут же
безостановочно бившие из нее фразы. И потому я  замешкалась  в  комнате,
тщетно пытаясь выудить из памяти ту важную мысль, - а потом попросила  у
нее разрешения сходить в туалет, а потом долго мыла руки. Но этим нельзя
было заниматься бесконечно, а другого способа затянуть время у  меня  не
было.
   Это жутко неприятное было ощущение - осознание того, что  я  упустила
очень важный момент, который уже не удастся вернуть, если я  не  вспомню
ничего сейчас. Потому что мне казалось, что она уже жалеет  о  том,  что
разговорилась, - и перезвони я ей через час и попроси кое-что  уточнить,
она не станет этого делать. Ни за что не станет. И я уже была  у  двери,
одетая и печальная, когда вспомнила  наконец,  повернувшись  к  ней  так
резко, что она попятилась назад на негнущихся почти ногах.
   - Да, Ира, - а почему колени? - Вопрос был бестактным,  наверное,  но
сейчас мне было все равно. - Ты говорила, что в аварии нос сломала, -  а
с коленями что случилось?
   - А я не сказала, что ли? - Она, кажется, сама удивилась. - Да  ну  -
неужто не сказала? Прострелили мне колени - оба сустава в  кашу.  Кости,
мышцы - вообще все...
   - То есть? - Теперь пришел мой черед удивляться. - Как прострелили  -
почему тебе?
   - А кому еще-то? - Она пожала плечами,  словно  я  спросила  какую-то
чушь.
   - Я ж тебе рассказала - тот, который с Андреем говорил, ствол  достал
с глушителем, а я орала, а Андрей мне рот зажимал. А тот ему говорит: до
конца следующей недели тебе срок, а чтоб понял, что шутки кончились... Я
не видела, как он в меня целился, и выстрела не слышала, так, хлопок,  -
только чувствую, в колено что-то стукнуло и нога немеет разом. Даже боли
не было - я ж психанула, на взводе вся. Потом  еще  хлопок,  и  я  упала
прям, ушли из-под меня ноги - и башкой об машину,  и  вырубилась.  Такой
вот урок ему дали - за мой счет...
   Я слышала и не такие истории - а кончавшиеся куда хуже. И она мне  не
нравилась - совсем. И мне не за что было  ее  жалеть.  Она  должна  была
знать, на что идет,  становясь  любовницей  Улитина,  -  и  она  поимела
неплохо на этой связи, и даже неприятная эта история  хоть  и  послужила
причиной разрыва с Улитиным, но  тоже  принесла  ей  деньги.  И  в  свои
двадцать лет она имела очень многое - шикарную квартиру, дорогую машину,
престижные  украшения  и  одежду,   деньги   и,   наверное,   достаточно
безоблачное будущее, после того как ее вылечат окончательно, -  заслужив
это своей внешностью и тем, что у нее между ног.
   Я не завидовала ей - мне нравилось всегда, как я  живу,  и  я  бы  не
хотела ничего другого. Но мне вдруг стало ее жаль -  совсем  немного.  И
захотелось сказать ей что-нибудь -  не  знаю  что.  Но  я  подавила  это
желание, напомнив себе, что специализируюсь не на эмоциях, но на фактах.
Что я солдат удачи, охотник за падалью, а не утешитель. Что мое  дело  -
писать о  том,  что  происходит,  влезая  при  этом  в  души  участников
интересующих меня событий, но оставаясь холодной.
   Я много от нее узнала, гораздо больше, чем  рассчитывала,  и  мне  по
идее надо было бы этому радоваться - а мне  жутко  хотелось  сказать  ей
что-то глупое и бессмысленное.
   Такой   вот   ненужный   приступ   черт   знает   откуда    взявшейся
сентиментальности.
   - Поверьте, Ира, мне очень  жаль,  что  с  вами  произошло  такое,  -
произнесла, глядя ей в лицо. - Я вам очень благодарна за ваш  рассказ  и
вашу откровенность - но... Но я бы предпочла, чтобы вам нечего было  мне
рассказать...
   Она посмотрела на меня удивленно, как-то неуверенно улыбнувшись, - но
я уже отвернулась, говоря себе, что переборщила. И,  поддавшись  слезной
сопливости, зашла слишком далеко и слишком сильно покривила душой.
   Я вышла наконец из ее квартиры, еще раз кивнув  ей.  на  прощание,  и
пошла вниз пешком, не став дожидаться лифта, - потому  что  не  слышала,
чтобы ее дверь закрылась, а значит, она собиралась стоять  на  площадке,
пока я не уеду. А мне, если честно, хотелось побыстрее с ней расстаться.
И я пошла вниз пешком. А уже на улице качнула головой, удивляясь себе  и
себя упрекая. И тут же отпуская себе все грехи - потому что  теперь  все
было позади.
   Встречи со знакомыми Улитина, разговоры об Улитине, мысли об  Улитине
- от всего этого я собиралась освободиться  ближайшей  ночью.  Для  того
чтобы завтра взяться за новую тему...
   Что-то зашипело, и  я  вскинулась  тревожно,  переносясь  от  дома  в
Крылатском в квартиру на Пресне. Обнаруживая, что сижу  на  кухне  перед
тарелкой с пирожным - а на плите убегает из турки кофе.  Убегает  не  по
моей вине - но из-за некоего Улитина. Вот уже две  недели  оккупирующего
мою голову.
   Но сегодня у нас  была  с  ним  последняя  совместная  ночь  -  песле
окончания которой  он  должен  был  уйти  обратно  на  Ваганьково.  И  я
подмигнула ему, невидимому сейчас,  но  незримо  присутствующему  здесь.
Посоветовав насладиться каждым мгновением этой последней  ночи  с  такой
восхитительной  блондинкой  -  сейчас  специально   подпитывающей   себя
пирожным, чтобы стать еще слаще. И предупредив, что после  этой  ночи  я
собираюсь о нем забыть - сразу и навсегда...
 
Глава 21 
 
   Я сделала глоток  кофе,  потягиваясь  лениво,  щурясь  от  бившего  в
большое окно яркого солнца. И вытащила из синей пачки сигарету, щелкнула
зажигалкой, затянулась, ощущая  праздник  в  душе  -  праздник,  который
всегда наступал, когда я приносила в редакцию очередной материал.
   Сейчас я чувствовала себя так, словно вернулась  с  задания  из  тыла
врага - и теперь,  написав  отчет,  могу  отдохнуть.  И  несколько  дней
приходить в реакцию просто для  того,  чтобы  пошататься  по  кабинетам,
потрепаться  с  Антоновой,  услышать  от  Вайнберга   привычное   "Когда
отдашься?".  Просто  для  того,  чтобы  пить  кофе  и   есть   пирожные,
обмениваться ничего не значащими словами с  хорошо  и  не  очень  хорошо
знакомыми людьми, посещать планерку и праздно сидеть в своей комнате без
окон. Наслаждаясь абсолютно пустым времяпровождением - и в глубине  души
желая оправиться на новое задание.
   Сейчас это особенно остро ощущалось - что я вернулась  из  вражеского
тыла. Может, потому, что я вот уже пять дней не была в редакции  и  даже
не  звонила  сюда,  проигнорировав  несколько  Наташкиных   звонков   на
автоответчик и пейджер, сосредоточившись наделе, которое довела-таки  до
конца. И сейчас сидела, смакуя кофе  и  щурясь  от  солнца,  в  кабинете
Антоновой.  Уже  высказавшей  мне  все  по   поводу   моего   очередного
исчезновения, которое на самом деле вряд ли ее удивило или возмутило,  -
уже вручившей полученный за меня конвертик с зарплатой  и  гонораром.  А
потом начавшей пересказывать  последние  редакционные  новости  -  и  не
умолкавшей минут сорок.
   Я уже выслушала о том, как Ленька в четверг напился в своем  кабинете
и прицепился к новой девчонке из отдела политики и увез ее с собой  -  и
девчонка с утра пришла на  работу  совершенно  ошалевшая  и  полупьяная,
видно, Ленька ее всю ночь терзал. А сейчас мне рассказывали, что  Сережа
в пятницу устроил на планерке натуральный разгон - по  поводу  материала
Ленки Абросимовой. Написавшей очередное сопливое повествование - на  сей
раз о притесняемой бездушными чиновниками женщине, помогающей  вызволять
из чеченского плена заложников, находящихся там еще со времен  войны.  А
как выяснилось после звонка из МВД, женщина эта находится в  федеральном
розыске,  поскольку  установлено,  что  она  получала   свою   долю   от
выплачивавшихся за заложников денег. Так что Сережа рвал  и  метал  -  а
Ленку Абросимову вообще пообещал  уволить,  если  будет  еще  хоть  один
прокол.
   Наташка с нескрываемой радостью об этом повествовала - видно, в курсе
была, что Сережа положил на Ленку глаз. И я бы даже не удивилась, узнав,
что именно она сосватала Ленке  это  задание,  -  опытным  журналистским
нюхом чуя, что тут  что-то  не  так.  И  пусть  тот  факт,  что  главный
озлобился на Ленку,  не  означал,  что  он  немедленно  начнет  спать  с
Наташкой, - Наташка все равно была жутко довольна, словно своей  главной
задачей  видела  недопущение   связей   между   главным   редактором   и
подчиненными.
   Я вдруг  подумала,  вполуха  слушая  редакционные  слухи,  сплетни  и
происшествия, что началась уже самая настоящая весна - а до конца апреля
остались какие-то считанные дни. А я как  дура  все  хожу  в  пальто,  в
котором проходила всю зиму, - хотя давно пора  менять  его  на  плащ.  И
вообще обо всем забыла - и все из-за  этого  материала,  который  сейчас
лежал в моей сумке в виде спрятанной в пластмассовый футлярчик  дискеты.
От которой я собиралась избавиться еще как только зашла к Наташке  -  но
забыла из-за ее болтовни.  Но  которую  в  любом  случае  собиралась  ей
оставить,  перед  тем  как  уйти,  -  и  какое-то  время  вести   пустое
растительное существование.
   Наташка все говорила, а я  размышляла  о  том,  что,  наверное,  могу
устроить себе праздник - настоящий большой праздник по поводу  окончания
этого мутного  расследования.  Купить  бутылку  дорогого  вина,  кьянти,
например, и приготовить лазанью, и  приобрести  каких-нибудь  изысканных
пирожных на Новом Арбате  или  Тверской,  и  посидеть  как  следует  под
испанскую гитару. Чтобы потом, на следующее утро, начать новую  жизнь  -
сесть на диету, сократить курение, отказаться полностью от  сладкого,  и
зарядку делать, и...
   Мысль о новой  жизни  не  показалась  мне  излишне  радужной  -  и  я
упрекнула себя за то, что порчу идиотскими идеями такой приятный день. И
прислушалась к Наташкиному рассказу - сейчас снова вернувшемуся  к  моей
персоне. Которой,  оказывается,  несколько  раз  интересовался  главный,
ужасно желавший прочитать материал про банкира,  и  еще  какие-то  люди.
Которые не могли дозвониться мне по причине отсутствия меня в редакцию и
потому атаковали приемную.
   - Мужик какой-то три дня подряд звонил - жопа моя, Ленка,  в  пятницу
ко мне приперлась, говорит, что третий день Ленскую спрашивают  по  делу
срочному.
   Ну я ей сказала,  чтоб  передала,  что  в  понедельник  к  двенадцати
будешь. А сама думаю - ну обалдела Юлька, с кем-то трахается там  целыми
днями, работу вообще задвинула, лень из койки вылезти, а ей  тут  мужики
обзвонились. Наобещала небось отдаться - а сама с другим крутит.  А  те,
кому не досталось, переживают. Куда тебе  мужиков  столько,  Ленская,  -
сколько ж трахаться можно? Ты у нас прям труженик полового фронта...
   Антонова села на любимого конька, видно, весна  на  нее  действовала,
возбуждая, заставляя удовлетворять зов плоти рассуждениями о сексуальной
жизни других. Сильно преувеличенными рассуждениями - видно, неслабый был
зов.
   Пейджер завибрировал в тот самый момент, когда Наташка предлагала мне
создать при газете сексуальное приложение и возглавить  его  и  печатать
там рассказы о  своих  собственных  похождениях,  которых  будет  вполне
достаточно для того,  чтобы  забивать  раз  в  неделю  восемь,  а  то  и
шестнадцать полос. Не знаю, почему я не в сумку его положила, пейджер, а
прицепила  на  пояс,  отключив  звук,  -  но  ощущения  показались   мне
фантастически приятными, потому что родившаяся в районе живота  вибрация
поползла  вниз  по  жирненькому  тельцу  к  тому  месту,  о  жадности  и
ненасытности которого повествовала Антонова.  И  я  сладко  поежилась  и
вздохнула, когда он успокоился, слишком быстро успокоился, - и сняла его
с пояса, поднося к глазам, чтобы  Наташка  не  подумала,  что  идиотская
ухмылка на моем лице означает согласие на ее бредовое предложение.
   - Во, очередной прорезался - хочет узнать, свободна ли койка сегодня?
- Наташка,  похоже,  совсем  тут  свихнулась  от  весенних  лучей,  и  я
отмахнулась от нее вяло. - Да чего ты машешь - точно ж мужик...
   Я кивнула  задумчиво  -  изучая  странный  текст  на  экране  черного
пластикового прямоугольника: "Через полчаса  внизу,  Кот".  Думая,  что,
увидь Наташка этот текст, она от восторга завизжит - решив, что  человек
специально назвался котом, что он  подчеркивает  тем  самым,  зачем  мне
звонит и чего от меня хочет.
   Но я не собиралась ей его показывать - потому что она  растрепала  бы
об этом сообщении всей редакции и кто-нибудь посвященный мог ей сказать,
что в Москве есть человек по  кличке  Кот,  известный  также  как  Вадим
Кисин. В этом знакомстве  не  было  ничего  особенного  -  сейчас  такие
времена, что каждый знает кого-нибудь, связанного с криминальным  миром,
- но светить свои контакты я все равно не хотела. Ни к чему.
   Наверное, именно потому, что у меня было такое  хорошее  расположение
духа, я не задумалась над тем, что Кисин никогда так не называл себя - и
что кличку его я узнала не от него. И что он вообще  никогда  не  звонил
мне на пейджер - и, кажется, даже не знал  его  номер.  Рабочий  мой  он
знал, домашний тоже - а про пейджер я ему, кажется, не говорила, не было
у нас таких срочных дел, ради которых  ему  мог  бы  понадобиться  номер
моего пейджера. Если только ему не передали, что я ему вчера звонила.  И
он подумал, что у меня к нему что-то важное, - и выяснил как-то номер, а
сегодня, оказавшись в районе редакции, скинул мне такой странный текст.
   Мне не хотелось об этом задумываться - и я даже не вспомнила, что  он
якобы уехал на пару недель. Зато спросила себя, почему  он  не  позвонил
мне домой. Меня, правда, вчера не  было  целый  день  -  спала  долго  с
отключенным телефоном, а потом уехала к маме с папой, а  поздно  вечером
встретилась в одном клубе в. центре с  человеком,  обычно  подкидывавшим
мне неплохие темы. Так что вернулась я лоздно,  уже  в  районе  половины
второго, но на автоответчике от Кисина ничего не было. От других было  -
а от него нет. И тут почему-то такая срочность - впервые  за  все  время
наших отношений. Совершенно непонятная спешка.
   Которая заставила бы меня задуматься над ее причинами, если бы не мое
благодушие. Ленивое расслабленное благодушие, не дающее возможности  как
следует проанализировать этот странный звонок.
   - Я на планерку не пойду, ладно,  Наташ,  -  сама  же  говоришь,  что
Сережа только завтра будет, а у меня тут дело  появилось  срочное.  -  Я
подмигнула ей, предотвращая  возмущенную  реплику  в  том  духе,  что  я
настолько  обнаглела,  что,  даже  придя  уже  в   редакцию,   умудряюсь
пропускать  планерку,  на  которой  обязана  быть.  -  Вниз  спущусь,  с
человеком одним поговорить надо - на полчасика, А потом обратно к тебе -
поболтаем еще...
   Наташка забубнила, но я уже не слушала ее, снова закуривая,  глядя  в
окно и щурясь от яркого весеннего солнца. Думая не о странном  звонке  и
непонятной спешке - а о том, что жить на свете все-таки не так уж плохо.
И так прониклась этой мыслью, что  минут  через  пятнадцать,  выходя  от
Антоновой, даже забыла выложить ей на стол дискету - и с ней  и  двинула
на улицу, рассчитывая постоять на  солнышке  минут  десять,  потому  что
специально вышла раньше срока.
   - Ты Юлька? - Подошедший ко мне буквально через  пару  минут  высокий
крепкий парень в блестящей кожаной куртке ухмыльнулся,  нагло  оглядывая
меня с головы до ног. - Юлька Ленская ты?
   - Да! - согласилась весело -  мне  почему-то  понравился  его  наглый
взгляд, изучавший  обтянутое  джинсами  и  водолазкой  жирненькое  тело,
которое я сама выставила  напоказ,  максимально  широко  распахнув  полы
пальто. - Именно так.
   А где Вадим - в машине?
   - Ага. - Он кивнул, оглядываясь  на  большой  черный  джип,  стоявший
прямо напротив входа в наш издательский комплекс  -  прорвавшийся  сюда,
несмотря  на  имеющийся  перед  въездом  на  общередакционную   парковку
шлагбаум и охранника. А потом повернулся обратно ко мне, заметив, как  я
всматриваюсь в закрытые затемненными стеклами  окна  машины,  удивляясь,
почему Кисин не вышел сам. - Поехали, он в кабаке ждет, рядом тут.
   - А почему сам не приехал? - Я была так расслаблена, что  .совершенно
не ждала никакого подвоха - весеннее солнце было тому виной. А также тот
факт, что материал был уже написан и я выкинула его из  головы  -  равно
как и все, что было с ним связано. Но выработанная за годы пребывания  в
журналистике подозрительность все равно вылезла наружу, хотя и  лишь  на
мгновение. - Случилось что-то - срочность почему такая?
   - Давай, Юлька, пошли. - Парень продолжал ухмыляться, кивая в сторону
джипа. - Он тебе сам расскажет...
   Я пожала плечами, двинувшись за  ним,  -  и,  забравшись  в  джип,  в
котором сидел еще один парень, на заднем сиденье, первым делом  опустила
стекло со  своей  стороны.  Не  собираясь  в  такую  погоду  дышать  тем
воздухом, который нагоняет в салон кондиционер.  Слыша  сзади  пиликанье
мобильного и всего одну фразу: "Все, едем".
   - Это Вадим? - Я повернулась вполоборота  к  сидевшему  сзади  парню,
моих лет примерно, широколицему,  коротко  стриженному,  тоже  в  черной
кожаной куртке, как и водитель. - Может, наберете ему  еще  раз?  Я  ему
хотела пару слов сказать?
   - Да скоро скажешь, - успокоил водитель. - Тут езды-то два метра,  до
кабака этого...
   - А что за ресторан? - поинтересовалась, когда джип стартовал  резко,
уже через  каких-то  пять  -  семь  минут,  несмотря  на  обилие  машин,
оказавшись рядом с Киевским вокзалом. -  И  что  за  повод?  Он  бы  мне
позвонил хотя б заранее, у меня планерка сейчас, пропустить пришлось...
   - Так он звонил, - вставил тот, кто сидел сзади. Я его не  разглядела
толком, только отметила, что лицо, кажется, незнакомое. Но не  удивилась
- у меня неплохая память на лица, но по работе  я  сталкиваюсь  с  таким
количеством  людей,  что  если  главных  персонажей  еще  запоминаю,  то
второстепенные уходят в тень. Так что я вполне могла его видеть рядом  с
Кисиным - на соревнованиях, в ресторане  за  соседним  столиком,  может,
даже на тех памятных боях без правил, - но просто не  запомнила.  Как  и
водителя. - Три дня тебя ищем, а ты все бегаешь где-то.  Обзвонились  на
работу тебе - а там и не знают, где ты. В пятницу сказали, что сегодня к
двенадцати будешь, - вот подъехали на всякий случай, звякнули, снизу...
   - А он что, домой мне не мог позвонить? - Я потянулась на  удобном  и
мягком кожаном сиденье. - Или  такой  сюрприз  приготовил,  что  заранее
предупреждать не хотел?
   - Ну, - поддакнули сзади. - Сюрприз...
   Я замерла, почему-то чувствуя, как  внутри  все  начало  холодеть.  А
потом передернулась от этого холода. Уже  зная,  что  дело  вовсе  не  в
открытом окне - а совсем в другом. В том, что я, дура, села в  машину  к
чужим незнакомым людям - забыв,  что  позавчера  звонила  Кисину  и  мне
сказали, что он будет только через две недели. Забыв, что он  никогда