ила воду.
   На этот раз послышалось какое-то странное бульканье, затем всплеск и  шум
льющейся по полу воды. Она хлынула из-под  дверки  и  стала  растекаться  по
полу.
   Дверь распахнулась, и из кабинки на  цыпочках,  осторожно  ступая,  вышла
Нили, истерически хохоча.
   - О-о-о... черт возьми... - заходилась она. - Эта дрянь даже  в  очко  не
проходит.
   Служительница осторожно извлекла намокшую бесформенную массу и приподняла
ее - парик походил на утонувшее животное.
   - Он пропал! - завопила Элен. - Что мне теперь делать? - Она  повернулась
к Анне, лицо ее было залито слезами. - Как я теперь выйду отсюда?
   Анна, лишившись дара речи, смотрела на нее  во  все  глаза,  а  вода  тем
временем растекалась по всему полу.
   -  Мисс  О'Хара,  вы  поступили  нехорошо.  Вы,  должно  быть,   засорили
канализацию. Нили рассмеялась.
   - Пришлите мне счет. За такое и заплатить не жалко. - Достав  из  сумочки
кошелек, она порылась в нем и извлекла пятидолларовую бумажку. - А это  вам,
- сказала она, - у вас самая лучшая уборная в Нью-Йорке. - Она повернулась к
Анне. - Пошли отсюда, не будем мешать  лысенькой  старушке  оплакивать  свое
горе. Надеюсь, твой гомик не замерзнет там в одиночестве, - сладким голоском
сказала она Элен.
   Анна вышла за нею следом. Закрыв за собой дверь, она сказала:
   - Нили, ты поступила нечестно.
   - "Нечестно"? Да ее убить мало.
   - Но так же нельзя. Ведь она теперь не сможет выйти оттуда, пока  все  не
уйдут из клуба.
   - О'кей, вот пусть и посидит всю ночь. А завтра купит себе  новый  парик.
Но ведь я-то и завтра не забуду то, что она наговорила про моих  детей...  и
про меня. Стало быть, я - неудачница, списанная со счетов? Могу петь  только
бесплатно, да? Ах, какая жалость.... - Она подошла к столику.  -  Кевин,  ты
еще не передумал насчет телевизионного шоу?
   Лицо Кевина расплылось в широкой улыбке.
   - Прекрасно. Считай, что договорились, - сказала  Нили.  Она  рухнула  на
стул, словно у нее подкосились ноги, и налила себе шампанского. -  Составляй
контракты, пусть мои поверенные и адвокат ознакомятся с ними и подсунут  мне
на подпись.
   - Займусь этим завтра же с утра, - радостно проговорил Кевин.
   Они сидели, разговаривая о предстоящем шоу, а зал  тем  временем  начинал
пустеть. Нили и Анна наблюдали за беспокойно ерзающим молодым человеком, что
сидел за столиком Элен, не сводя глаз с входной двери.
   - Интересно, что случилось с Элен Лоусон, - сказал Кевин, платя по счету.
- Вероятно, разговорилась с почитателями своего таланта.
   - Ага, и возможно, один из них снял с  нее  скальп,  -  невинно  заметила
Нили.
   Когда они проходили мимо туалетной комнаты,  Анна  бросила  взгляд  через
весь зал на столик  Элен.  Молодой  танцор  лихорадочно  рылся  в  карманах,
пытаясь наскрести сумму, чтобы оплатить поданный ему счет.
   Кевин радостно сжал руку Анны выше локтя.
   - А ты не передумаешь насчет телешоу, Нили? Та игриво взяла его под руку.
   - Ни за что. Вложу в него всю душу ради тебя, но ты мне заплатишь за  это
кругленькую сумму.
   - С удовольствием, - ответил Кевин.  Он  с  благодарностью  посмотрел  на
Анну. Да, непостижимые существа эти женщины - их можно  до  потери  сознания
уговаривать, так ничего и не добиться, а потом отпустить их одних на  десять
минут в туалетную, - и происходит невероятное...
   Кевин наводнил все газеты сообщениями о предстоящем телешоу. У Нили взяли
интервью  несколько  ведущих  иллюстрированных  журналов,  а   телевизионные
обозреватели возвестили об этом как о главнейшем из предстоящих  событий  на
малом экране. Телевидение как средство массовой  информации  окончательно  и
прочно  становилось  на  ноги,  утверждаясь  в  своих   правах.   Наконец-то
телезрители увидят на экранах по-настоящему талантливую певицу.
   Кевин  подключил  лучшего  хореографа,  лучшего  режиссера  и  продюсера,
ускорил производство новых  косметических  изделий  фирмы  "Гиллиан",  чтобы
разрекламировать их в этом шоу. Начали  создаваться  специальные  декорации,
чтобы Анна эффектно продемонстрировала новинки  фирмы  во  всей  красе.  Шоу
должно было выйти в эфир в начале ноября.  Предполагалось,  что  оно  явится
самой яркой телевизионной передачей сезона.
   Нили переехала жить в отель, поставила себе в люкс пианино и весь октябрь
целиком провела в отеле и в студии, репетируя, соблюдая  диету  и  отдаваясь
работе с присущей ей ранее дисциплиной. Она решила как следует показать  тем
в Голливуде и заставить Элен Лоусон взять свои слова обратно.  Списанная  со
счетов неудачница, да? Ненадежная, способная петь только бесплатно?  Вот  бы
увидеть рожу этой Элен  с  газетой  в  руках.  Все  газеты  писали,  что  ей
выплачивается  крупнейший  разовый  гонорар  за  все   время   существования
телевидения. В адрес Нили  сыпались  также  дифирамбы  за  то,  что  она  не
побоялась связаться с такой новинкой как телевидение.
   Никакого страха Нили не испытывала. Правда, при трансляции в прямой  эфир
нельзя делать дублей. Ну и пусть, тем лучше. Она покажет и Голливуду, и всем
им.  Давая  интервью,  она  изображала  из  себя  импульсивную,   порывистую
молоденькую   Нили.   "Разумеется,   она   боится...",   "Разумеется,    она
переоценивает себя, берясь  за  такое  непосильное  дело".  Но  в  душе  она
считала, что справится с этим, как пить дать... что дело это проще простого.
Да и как тут можно не справиться: двенадцать обычных номеров, из  них  шесть
песен, которые в свое время она сама же и исполнила впервые. Никакого нового
материала, даже ни одной сцены не надо заучивать, только знай себе  считывай
реплики с телешпаргалок. Ух ты! Да если бы эти  голливудские  тупицы  знали,
что все так просто, они бы в очередь выстроились к телекамерам. Но мысли эти
она держала при себе.
   Перед великим днем Нили приняла на ночь три капсулы секонала. Генеральная
репетиция была назначена на десять  часов  утра,  и  она  приехала  вовремя,
хорошо отдохнувшая и горящая желанием немедленно приступить к  работе.  Весь
первый час ушел на  гримирование,  затем  в  одиннадцать  тридцать  началась
собственно  репетиция.  Гладко,  с  энтузиазмом  молоденькой  девушки,  Нили
провела вступительный диалог с ведущим, начала исполнять первую  песню.  Она
пропела лишь три такта, как вдруг режиссер крикнул: "Стоп!" Он  вышел  из-за
пульта и направился по проходу между рядами к сцене.
   - Нили, ты пела не на ту камеру.
   - Я не понимаю вас, - мило улыбнулась  она.  Ее  дело  только  петь,  все
остальное - забота оператора.
   - Первая камера снимала тебя во время диалога. Но  при  исполнении  песни
тебе нужно повернуться ко второй камере.
   - А какая из них вторая?
   - Вон та, с красным огоньком. Ты поешь первую половину, затем  переходишь
на  третью  камеру  с  танцевальным  номером,  а  последние  восемь   тактов
заканчиваешь опять перед второй камерой.
   - Ух ты! Да мне надо университет окончить,  чтобы  тут  разобраться.  Для
чего нам вообще все эти камеры?
   - Дорогая, здесь  все  гораздо  сложнее,  чем  может  показаться.  Просто
запомни: если загорелся красный огонек - значит, съемку  ведет  эта  камера.
Путать их нельзя.
   Она начала все заново, внимательно следя за камерами. Все шло хорошо,  но
она  потеряла  нужное  место  на  телешпаргалке.   В   следующий   раз   она
сосредоточила все внимание на ней и не учла, что позировать надо было  перед
третьей камерой.
   - Да не беспокойся ты насчет шпаргалок, - взмолился режиссер. - Их  будут
носить за тобой. Следи только за камерами.
   - Но я привыкла, чтобы камера следовала за мной, - чуть  не  расплакалась
она.
   Режиссер терпеливо успокаивал ее.
   - Ничего, привыкнешь и к этому. Давай-ка попробуем еще раз.
   Провели  еще  две  репетиции.  На  измученном  лице  режиссера  появилось
выражение полного отчаяния.
   - Нили, ты дважды зашла за отметки мелом и оказалась не в кадре.
   - Но когда я пою, я должна двигаться.
   - Прекрасно, детка. Но давай ограничим  и  отметим  нужное  пространство,
чтобы я мог соотнести его с радиусом охвата всеми камерами.
   - Не могу! Я двигаюсь так, как я это чувствую, а всякий  раз  я  чувствую
по-разному.
   Так час за часом длились эти изнурительные  репетиции  "бред  объективами
нескольких камер. Грим у Нили почти потек, прическа потеряла форму.  К  пяти
часам ни один номер не был еще готов.
   Режиссер объявил перерыв на обед. Он подошел к Нили и непринужденно обнял
одной рукой за плечи.
   - В шесть часов прогоним все по новой с самого начала. Продолжай  петь  и
танцевать, даже если допустишь ошибку.  Мне  нужно  прохронометрировать  все
выступление. Потом я назову тебе все ошибки, изменения, сокращения, и у тебя
еще останется время освежить грим и передохнуть перед эфиром.
   Заключительная  генеральная  репетиция  была  для  Нили  сущим  кошмаром.
Красные  глазки  камер  то  загорались,  то  потухали,  а  слова  текста  на
шпаргалках совершенно сливались в ослепительном свете юпитеров. И опять Нили
вся отдавалась песне, глубоко вживаясь в нее, и все шло  как  раз  так,  как
нужно... И опять глаза ее закрывались, но ресницы тут же испуганно  взлетали
вверх. Здесь не было прекрасной голливудской кинокамеры,  сопровождающей  ее
по всей съемочной площадке, чтобы запечатлеть на пленку каждое движение.  Не
было никого, кто потом разрежет пленку  и  смонтирует  самые  лучшие  куски.
Никого  и  ничего  -  одни  красноглазые  чудовища,  к  которым  она  должна
подстраиваться, да еще эти мелькающие  карточки-шпаргалки  со  словами.  Она
потеряла их - не надо было закрывать  глаза.  Где  же  они?  Она  запнулась.
Режиссер велел все равно продолжать... Господи, да где же карточки? А  какая
камера? Слева - да, горит красный глазок. Слава богу, песня кончилась.  Боже
мой, а теперь что? Что там написано на карточке? Ах да, представить  Анну  и
изделие. О-о, слава богу, Анна уже что-то говорит  -  значит,  у  нее  самой
сейчас передышка. Боже праведный! Ей же надо было мчаться  за  кулисы!  Ведь
вон эта ошалевшая  помощница  вовсю  машет  ей  руками  -  надо  еще  успеть
переодеться за три минуты. Всего три минуты, а Анна уже проговорила половину
своей вставки...
   - Не могу-у! - прокричала она. - Не могу я так! Не могу петь, когда нужно
думать об отметках мелом, разных камерах и  быстрых  переодеваниях.  Если  я
хочу закрыть глаза, значит, я должна их закрывать. Я так чувствую. Не могу я
так, не могу!
   Кевин сидел за пультом. Вместе с режиссером он  рванулся  по  проходу  на
сцену. Вдвоем они попытались успокоить ее.
   - Ни за что не буду продолжать. Я стану посмешищем! - Нили уже  не  могла
говорить.
   - Нили, ты же профессионал, - взмолился режиссер. - Когда зал будет полон
зрителей и раздадутся аплодисменты, у тебя все появится.
   - Нет, - она забилась в рыданиях. - Мне нужно было  бы  репетировать  так
целую неделю. Я не могу выполнять десять заданий за раз и быть на уровне. Не
могу стоять на помеченных  мелом  местах,  да  еще  следить  за  камерами  и
карточками. Не могу и все. Это будет полный и окончательный провал!
   - Нили, - обняла ее Анна. - Помнишь, как тогда, в Филадельфии, ты вошла в
роль в "Небесном Хите" - сразу же, без подготовки?
   - Мне тогда было нечего терять! - воскликнула  Нили.  -  Я  была  простой
девчонкой, и на карте не стояла вся моя репутация. А сейчас я звезда, и если
я выступлю плохо или провалюсь, то мне конец.
   - Ты выступишь отлично, - упорно твердил ей режиссер.
   - Нет! Нет! В этом шоу я участвовать не буду!
   -  Нили,  ты  обязана,  -  настаивала  Анна.  -  За  телевизионное  время
заплачено... трансляция идет в эфир через час.
   - Я не могу, - рыдала Нили.
   - Тогда ты вообще никогда не получишь работу, - вдруг отрезал режиссер.
   - Да разве я хочу ее? Если я в жизни на пушечный  выстрел  не  подойду  к
телевидению, то сейчас для меня самое время отказаться!
   - Я имею в виду - нигде не получишь, - холодно уточнил режиссер.
   - Кто сказал?
   - "Эфтра". Если ты  срываешь  шоу  такого  уровня,  то  это  -  серьезное
нарушение контракта.  Все  профсоюзы  связаны  между  собой  договоренностью
соблюдать правила - "Эфтра", "САГ" и "Эквити".
   - А что было бы, если бы я вдруг упала замертво? Он холодно улыбнулся.
   - К сожалению, это, по-моему, маловероятно.
   - Ну не могли бы вы просто  объявить,  что  у  меня  острый  ларингит,  -
взмолилась она. Режиссер вздохнул.
   - Нили, врач телекомпании потребует, чтобы ему позволили осмотреть  тебя.
Телекомпания сотрудничала с нашей фирмой  в  рекламе  -  они  угрохали  кучу
денег. А теперь послушай: у тебя еще целый час - не смей даже думать о  шоу.
Иди в свою раздевалку и расслабься.

***

   Нили ушла. Оставшись одна, она  быстро  набрала  номер  и  соединилась  с
посыльным своего отеля. Он приехал десять минут спустя. Протянул ей пузырек,
а она ему -  двадцатидолларовую  бумажку.  Нили  внимательно  посмотрела  на
пузырек.
   - Мои красные "куколки", - нежно проговорила она.  -  А  теперь  сделайте
свое дело. На вас вся надежда. Я даже спиртным не могу вам помочь -  скажут,
была пьяная. - Она быстро проглотила шесть капсул. - Ну, давайте,  детки,  -
сказала она, ложась на кушетку. - Давайте... Я ничего сегодня не  ела.  Ведь
вы, "куколки", быстрее действуете на пустой желудок.
   Через десять  минут  Нили  почувствовала  знакомое  ощущение  легкости  в
голове. Дождалась, пока оно распространится по всему телу. Этого было мало -
они поставят ее на ноги крепким кофе. Шатаясь, она добрела до умывальника  и
приняла еще две. - Ну же, "куколки", сделайте Нили мутную головку, чтобы она
заболела. - До нее доносились приглушенные звуки - зал наполнялся  публикой,
музыканты  настраивали  инструменты.  Она  проглотила  еще  две.  Смутно  ей
слышалось, как кто-то звал ее по имени, но ее уносило все дальше, дальше...
   Телекомпания  была   вынуждена   поставить   пленку   с   развлекательной
программой. Было объявлено, что по техническим причинам шоу с Нили О'Хара  в
эфир выйти не может. Кевин не стал предъявлять претензий к Нили и  раздувать
дело, однако все это сделала телекомпания. Они заявили, что  к  Нили  должны
быть применены санкции. В предстоящем сезоне для  участия  в  телепрограммах
было заявлено слишком много крупных имен, и если бы Нили все  сошло  с  рук,
впоследствии  могли  произойти  аналогичные  скандальные  срывы.  Она   была
дисквалифицирована сроком на год и не могла получить работу ни в кино, ни  в
театрах, ни в ночных клубах, ни на телевидении.
   Поначалу  ей  было  на  все  наплевать.  Она  вернулась  в  Калифорнию  и
уединилась в своем роскошном доме с бассейном. Газеты и журналы  безжалостно
клеймили ее. Писали, что у нее необузданный нрав, намекали,  что  она  тогда
напилась пьяной, и в один голос заявляли, что как актриса она кончилась.
   Были  периоды,  когда  она  целыми  днями  валялась   в   постели,   пока
домоправительница не заставляла ее пойти и искупаться в бассейне.  Иногда  в
полночь она вскакивала с кровати, садилась в машину, мчалась в  какой-нибудь
бар и подолгу стояла там в платочке на голове,  безо  всякой  косметики,  не
узнаваемая никем, но еще не  привыкшая  к  такой  анонимности;  прихлебывала
пиво, счастливая уже оттого, что вокруг нее люди. Ей было решительно на  все
наплевать. Денег у нее предостаточно - этот год она вполне может  переждать.
Шумиха уляжется, она опять обретет форму  и,  может  быть,  сделает  шоу  на
Бродвее. Вот это будет номер! Она им еще покажет! А пока она может есть, что
только пожелает... и пить. И эти замечательные красные  и  желтые  "куколки"
всегда при ней - а теперь еще появились какие-то новые, в голубую полоску!
   Анна была потрясена  поведением  Нили.  Первым  движением  ее  души  было
поехать за Нили на Западное побережье. В  таком  состоянии  ее  нельзя  было
оставлять одну. Но приходилось выполнять  свои  собственные  обязанности  на
телевидении... да и с Кевином нельзя было  так  непорядочно  поступать.  Она
винила себя за этот срыв. Он обошелся Кевину очень дорого: пришлось оплатить
телевизионное время,  рекламные  издержки,  оркестр,  а  также  просроченное
время, в ходе которого передавалось шоу совсем другого уровня.
   Но время шло, недели мелькали как в калейдоскопе, и  волнения  по  поводу
Нили  отошли  на  второй  план  перед  лицом  постоянного  кризиса,  который
ежедневно угрожал  телевидению  прямого  эфира.  Проводились  новые  цветные
испытания и иногда  жара  от  раскаленных  юпитеров  становилась  совершенно
невыносимой. И все же ей и в голову не приходило бросить эту работу -  ничем
другим ей просто не хотелось заниматься.
   Иногда материалы о Нили, вымышленные или реальные, появлялись  в  прессе.
Все были убеждены, что она намеренно и целенаправленно губит себя, но Анна в
своем  воображении  никак  не  могла  поставить  рядом  образ   издерганной,
измученной Нили и девочку-дитя с сияющими глазенками, которая когда-то  жила
в одном доме с ней на Пятьдесят второй стрит. Вот та  была  настоящая  Нили.
Этот же призрак, созданный Голливудом,  со  временем  исчезнет,  и  появится
настоящая Нили.
   Представлялось немыслимым, что место,  где  ты  живешь,  может  настолько
изменить тебя. Прошло более десяти лет, и все  же  она  чувствовала,  что  в
некоторых отношениях совершенно не изменилась по сравнению с  той  девушкой,
какой она впервые попала в Нью-Йорк. Она понимала, что если сесть  и  трезво
подумать  над  этим,  то  сейчас  она  уже  не  воспринимает  Нью-Йорк   как
восхитительную сказочную страну. Бродвей -  это  всего-навсего  Кони-Айленд,
только со множеством магазинов, а Сорок вторая  стрит  -  заурядное  злачное
место с разнообразными развлечениями. Пятая авеню тоже больше  не  приводила
ее в восторг. Даже огромная елка в Рокфеллеровском центре  на  Рождество  не
казалась больше ярким зрелищем. На премьере любого шоу, в  ночных  клубах  -
постоянно одни и те же приевшиеся физиономии.
   И все же этот мир был намного лучше того, что она оставила в Лоренсвилле,
где люди живут, словно в спячке, а жизнь проходит мимо них. Здесь же она, по
крайней мере,  находится  на  просцениуме,  здесь  идет  хоть  какое-то,  но
действие. И все-таки чего-то ей  недоставало.  Иногда,  пристально  глядя  в
зеркало, она пыталась посмотреть на себя  объективно,  как  бы  со  стороны.
Изменилась ли она? Теперь она по-настоящему пользуется косметикой... Неужели
в то далекое время она появлялась в "Марокко", всего лишь пройдясь  по  лицу
пуховкой и слегка подкрасив губы? Сейчас она чувствует себя  раздетой,  если
не нанесет румяна на щеки, тени на веки и тушь на  ресницы.  А  одежда!  Она
по-прежнему  придерживалась  мнения,  что  вещи  должны  быть   простыми   и
выдержанными в  одной  цветовой  гамме,  хотя  ведущие  модельеры  создавали
костюмы специально для  нее,  и  она  давно  уже  носит  не  норковое  манто
Дженифер, а свое собственное, от лучшего нью-йоркского меховщика.
   И вот однажды, на какое-то неуловимое мгновение, время как бы  остановило
свой ход благодаря выражению, промелькнувшему в глазах Аллена Купера,  когда
они случайно встретились в "Колони". Анна была с Кевином.  Аллен  представил
им свою жену, красивую девушку, у  нее  на  руке  Анна  увидела  перстень  с
крупным бриллиантом, точь-в-точь такой же Аллен когда-то подарил ей.  У  нее
мелькнула сумасшедшая  мысль:  а  что,  если  у  Аллена  их  полный  ящик  в
письменном столе - всех размеров и на разные случаи жизни.
   Анна часто задавалась вопросом, как она поведет себя и  что  почувствует,
когда столкнется с Алленом лицом к лицу. И подобно большинству таких  встреч
через долгие годы, внешне она обошлась  без  каких-либо  ярких,  драматичных
проявлений чувств. Волосы у Аллена поредели, но он по-прежнему  носил  яркие
галстуки и повсюду появлялся с Джино.  На  Джино  возраст  сказался  гораздо
сильнее: во всем его облике сквозила беспомощная слабость,  характерная