чи Дженифер соскользнула с кровати и тихо приоткрыла  дверь.
Больничный коридор был едва  освещен,  но  она  разглядела  медсестру  около
лифта. Она прикрыла дверь и быстро оделась. Слава богу, что она пришла  сюда
в брюках и теплом пальто, чтобы сбить  с  толку  фоторепортеров.  Она  взяла
косынку и повязала голову. Затем на цыпочках вышла в коридор, прокралась  по
стене и спряталась в нише, где стоял титан. Дежурная сестра сидела за столом
и что-то записывала в тетрадь. Пройти к лифту, минуя  ее,  было  невозможно.
Оставалось стоять в нише и надеяться, что рано  или  поздно  сестра  покинет
свой пост. Приходилось только молиться, чтобы никто не  обнаружил,  где  она
прячется.
   Большие часы на стене громко тикали, а сестра все писала и писала  что-то
в свою тетрадь. По шее Дженифер заструился пот. Она ощутила, как ее  овевают
потоки тепла, словно она стоит у печки. Черт-это батарея отопления. Внезапно
раздался  звонок.  О,  слава  богу,  звонит  какой-то  пациент!  Но   сестра
продолжала писать. Оглохла она, что ли? Звонок опять зазвенел, на этот  раз,
более настойчиво.
   "Ну иди же, иди!" - безмолвно кричала Дженифер.
   Словно в ответ на ее молчаливую  мольбу  звонок  звенел  опять  и  теперь
звенел не умолкая. Сестра поднялась, словно в летаргическом сне,  посмотрела
на номер палаты, обозначенный загоревшимся глазком, и пошла по коридору.
   Проследив, как та зашла в палату, Дженифер быстро побежала к лифту.
   "Нет, пройдет слишком много времени, пока он подойдет, да и шуметь будет.
Лестница..."
   Она сбежала вниз на  восемь  пролетов.  Добежав  до  вестибюля,  она  еле
отдышалась. Осторожно огляделась по сторонам - никто не обращал  на  нее  ни
малейшего внимания. Лифтер курил, разговаривая с регистратором.  Выбежав  на
улицу, она прошла несколько кварталов пешком, прежде чем остановила такси. К
себе в отель она добралась в четыре часа утра.
   Обнаружив на следующее утро, что палата пуста, сестра немедленно сообщила
об этом доктору Галенсу, и тот сразу же позвонил Дженифер в отель. Ее  номер
не отвечал, и он настоял, чтобы помощник управляющего распорядился  взломать
дверь.
   Она  лежала  на  кровати  в  самом  красивом  своем  платье  и  в  полном
сценическом гриме, зажав в руке пустой пузырек из-под снотворного.
   На столе лежали две записки. В той, что была адресована Анне, говорилось:
   "Анна! Ни один бальзамировщик не смог бы наложить мне грим так,  как  это
умею я сама. Слава богу, что у меня есть "куколки".  Извини,  что  не  смогу
быть на твоей свадьбе. Я люблю тебя.
   Джен".
   В записке Уинстону Адамсу было написано:
   "Дорогой Уин! Я была вынуждена уйти, чтобы спасти твоих  крошек.  Спасибо
тебе за то, что все почти сбылось.
   Дженифер".
   Сенатор Адамс никак не объяснил содержание записки. Когда  его  обступили
репортеры, он скупо произнес:
   - Никаких комментариев.
   Анна тоже не раскрыла рта.  Доктор  Галенс  наотрез  отказался  обсуждать
заболевание  Дженифер.  За  день  до  смерти  она  перенесла  незначительную
операцию, ничего больше он добавить не может.
   Похороны были сплошным  кошмаром.  Обезумевшие  толпы  запрудили  площадь
перед церковью, движение на Пятой авеню было  заблокировано.  Для  наведения
порядка  и  восстановления  движения  вызвали  конную  полицию.  В   газетах
публиковалась биография Дженифер, на первых  полосах  помещалась  фотография
Анны.
   В довершение всей этой лихорадочной сумятицы приехала мать Дженифер;  она
рассказывала каждому  мало-мальски  заинтересованному  репортеру  историю  о
Золушке, принималась рыдать по всякому поводу и  требовала  составить  опись
всей одежды, мехов и драгоценностей Дженифер.
   Анна могла бы заняться матерью Дженифер, но появление Клода Шардо вызвало
новые  осложнения.  Он  предъявил  ее  завещание  и,  пока   Генри   Бэллами
лихорадочно искал более позднее  завещание,  успел  объявить  себя  законным
наследником.
   Наконец, как кульминация всего этого кошмара, явилась Нили О'Хара.
   Она была вне себя от отчаяния, что не успела на похороны. Перед этим  она
находилась в Испании. Она  стала  жить  у  Анны,  сразу  же  переключив  все
внимание прессы на себя. Газеты оставили Дженифер и перешли на Нили, которая
сделалась болезненно худой и очаровательной. Она горела желанием  приступить
к работе, но, разумеется, лишь после  того,  как  придет  в  себя  от  этого
ужасного события с Дженифер.
   Каким-то непостижимым образом все это время Анне удавалось не  сходить  с
телеэкрана. Теперь она записывала рекламные  программы,  и  новые  владельцы
компании умоляли ее  продолжать  участвовать  в  передачах,  суля  небывалые
гонорары. То, что она оказалась замешана  в  трагической  истории  Дженифер,
способствовало росту ее собственной  популярности.  Свадьбу  они  с  Кевином
перенесли на апрель.
   Прошло три недели, прежде чем ажиотаж в  прессе  понемногу  утих.  Затем,
после двух дней молчания, двух дней,  в  течение  которых  имя  Дженифер  не
упоминалось в прессе, газеты  взорвались  новыми  шапками.  Сенатор  Уинстон
Адамс ушел с политического небосклона. Он перенес сильное нервное потрясение
и намеревался целый год посвятить путешествиям.
   Самоубийство Дженифер стало обрастать новыми досужими домыслами.
   Доктор Галенс был встревожен. Да, он  в  конце  концов  раскрыл  сенатору
характер заболевания Дженифер: как  жених  покойной  тот  имел  право  знать
правду. Но она предназначалась для сенатора, а не для прессы.
   Записав несколько рекламных передач, Анна сбежала с Кевином  в  Палм-Бич.
Для нее это была одна из самых прекрасных недель за несколько последних лет.
К тому же это Дало ей  возможность  избежать  истерии,  связанной  с  первым
появлением Нили на телеэкране. Новый поверенный Нили заключил для  нее,  как
для зарубежной звезды, контракт  на  участие  в  эстрадном  шоу  с  ведущими
американскими исполнителями за умопомрачительный гонорар. Передача шла не  в
прямом эфире, а в записи, так Нили чувствовала себя уверенней.
   Анна смотрела это шоу по телевизору в Палм-Бич. Нили  была  неподражаема.
Великолепно было все - голос звучал  идеально,  вся  она  излучала  какое-то
сияние, глаза горели словно уголья. Нили была уже  не  ребенок,  но  озорная
шаловливость по-прежнему сохранялась в ее манере исполнения. Дрожащие  губы,
нервический  смех,  девчоночье  желание  угодить  -  все  это   было   видно
невооруженным глазом. Это казалось невероятным, но она выглядела лучше,  чем
когда-либо.
   Опять  раздавались  громогласные  характеристики:  "гениальная  актриса",
"живая легенда". Это было яркое,  ошеломляющее  возвращение  на  Олимп.  Она
подписала контракт на картину в Голливуде.
   Нили вновь была на вершине славы.

ЧАСТЬ XIII

НИЛИ

1961

   Нили небрежно бросала вещи в сумку.
   - Куплю там новую одежду, - сказала она Анне. - Ну ее! Я вообще почти все
свое барахло оставила в Испании, так могу же я хоть что-то оставить у тебя?
   -  Я,  вероятно,  выйду  замуж  до  твоего  возвращения,  Нили,  а  потом
отправлюсь в кругосветное путешествие. Квартиру на это время,  видимо,  сдам
кому-нибудь.
   - Ладно, тогда я все это забираю. Я как цыганка,  ничего  при  себе,  все
разбросано по разным местам. Ну хорошо, раз так. А то бы я совсем без  гроша
осталась. Да, а что стало с деньгами Дженифер?
   -  Они  все  перешли  к  ее  матери.  То  парижское  завещание  оказалось
поддельным - Генри обнаружил  в  нем  какие-то  несоответствия.  Клод  будет
получать пятьдесят процентов за повторный показ всех фильмов,  снятых  в  то
время, когда у нее был с ним контракт.  Но  все  остальное  переходит  к  ее
матери. В основном, это драгоценности и меха. И на экран  снова  выпускаются
ее фильмы. Но по-настоящему больших денег у Дженифер не оказалось.
   Нили пожала плечами.
   - Знаешь, для  актрисы,  совершенно  лишенной  таланта,  она  жила  очень
хорошо. Почему, ты думаешь, она сделала это? Я имею в виду самоубийство.
   - Я уже говорила тебе, Нили, что не знаю.
   - Так вот, я все вычислила. По-моему, ничего серьезного у  нее  не  было.
Слухи, конечно, ходят разные: одни думают, что у нее был  туберкулез,  и  до
меня  даже  дошло  совершенно  невероятное  предположение,  что  у  нее  был
неизлечимый рак. А я считаю,  что  она  потому  отравилась  лекарством,  что
начала терять свою привлекательность.
   - Но это же смешно! Дженифер была красивее, чем когда-либо.
   - Но ведь ее последняя картина провалилась. Ну да, конечно, новая картина
теперь принесет доход, раз такая реклама, но я слышала, и она  тоже  не  бог
весть что. Нет, она сходила со сцены, это точно.
   - Нили, она вообще хотела уйти из кино, собиралась выйти замуж.
   - Ну да, читала я в Испании всю эту чепуху, как она вдруг нашла настоящую
любовь и все такое. Но, послушай, ведь этот сенатор  вовсе  не  Рок  Хадсон.
Помню, в свое время Джен порядком надоело сиднем сидеть  дома,  хоть  она  и
считалась женой Тони, а ведь тот был молодой и шикарный. Нет-нет,  по-моему,
она просто не могла свыкнуться с этой мыслью. Становилась старше,  внешность
ее вот-вот должна была поблекнуть, и она не смогла смириться с тем,  что  он
всего-навсего  сенатор.  Вот  и  выпила  пузырек  снотворного.  Ну   а   мне
волноваться нечего. У меня есть талант, а толстая я или худая - значения  не
имеет. Возьми Элен Лоусон. На меня, она, разумеется,  не  похожа,  на  сцене
держалась заученно, а сейчас, когда  голос  у  нее  пропал,  отправляется  в
Калифорнию играть какую-то характерную роль в  телесериале.  Но  и  с  таким
голосом она все равно возьмет свое, потому что у нее есть талант.
   - Элен возьмет свое потому, что не способна испытывать подлинно  глубоких
чувств, - медленно проговорила Анна. - Любое ее несчастье по своим  размерам
равняется несчастью ребенка. Стоит появиться новой игрушке - и оно проходит.
Но любой голос - даже твой, Нили, надо беречь.
   - Нет, мой голос идет у меня изнутри, от того, как я чувствую исполняемую
вещь. И я поняла кое-что в жизни: мужчина тебя оставит, лицо твое постареет,
твои дети вырастут и станут взрослыми, а все, что ты считала  грандиозным  и
величественным, окажется мелким, ничего не значащим, ненужным  и  никчемным.
Единственное, на что ты можешь рассчитывать, это на саму себя и свой талант.
   Три недели спустя Нили вернулась. Она была на грани срыва.
   - Анна, на третий день записи у меня пропал голос. Я не могу петь!
   Анна пыталась успокоить ее.
   - Есть прекрасные специалисты по заболеваниям горла... Такое часто бывает
с певцами.
   - Нет, мне конец, - завывала Нили. - Меня уже осматривали всякие доктора.
У меня нет даже узелкового утолщения. Говорят, что это нервы, но дело  не  в
том. Это меня бог наказал за то, что я так говорила о Дженифер.  А  отснятую
пленку пришлось смыть. Ну и хорошо, что мне  конец,  -  здесь  они  меня  не
найдут.
   - Бог так не поступает, - утешила ее Анна. - Если тебя кто и  наказывает,
так это ты сама.
   - Ну да, конечно, именно так мне и сказал мой последний  психиатр:  будто
бы у меня склонность к саморазрушению и самоубийству, будто  я  всегда  сама
наказываю себя за некую вымышленную вину. Дерьмо все это!  Я  всегда  и  все
делала правильно.
   Нили нашла себе нового психиатра. Отзывы о докторе Мэссинджере были самые
великолепные. Анна настояла, чтобы Нили жила у нее. Она  была  уверена,  что
интенсивный курс лечения и ее дружеская поддержка  помогут  Нили  преодолеть
душевный кризис. Подобные срывы бывали у нее и раньше.
   И Нили тоже  старалась.  Старалась  быть  аккуратной  и  не  создавала  в
квартире  беспорядка.  Но  спать  она  не  могла.  Она  уходила  куда-то   с
музыкантами, поздно возвращалась домой и до рассвета сидела  в  гостиной,  в
огромных количествах глотая секонал и слушая свои старые пластинки.
   Однажды утром Анна проснулась и обнаружила в гостиной Нили,  свернувшуюся
калачиком, по лицу ее ручьем текли слезы.
   - Мне пришел конец, Анна. Я пыталась петь под свои пластинки,  и  у  меня
ничего не выходит.
   - Но ведь доктор Мэссинджер говорит, что это  от  нервов.  Голос  к  тебе
вернется, Нили.
   - Он сказал, что нервы -  это  от  Голливуда.  Вот  почему  я  попыталась
сегодня спеть одна, без кинокамер и Голливуда. Анна, у меня свело  горло,  я
не могу петь.
   - Но ведь прошло всего несколько недель, Нили.  Для  этого  нужно  время.
Нили встала.
   - Может быть. - Она побрела  в  ванную  комнату  и  проглотила  несколько
капсул. - У тебя есть виски, Анна? Это лекарство без него не действует.
   Анна протянула ей бутылку. Был один из тех дней, когда Нили отключалась с
помощью лекарств. Было воскресенье, которое Анна намеревалась провести дома.
Она уже пригласила Кевина к обеду и хотела приготовить свое фирменное  блюдо
- мясо крабов, запеченное в горшочках. И вот теперь Нили проспит здесь  весь
день.
   Она позвонила Кевину и договорилась, что день  они  проведут  у  него,  а
обедать отправятся в "Лютцов".
   Нили услышала, как за Анной закрылась дверь. Она не спала, ей всегда было
легче прикинуться спящей. Анна так нервничает, когда пьет и принимает пилюли
- все боится, что она подожжет сама себя или натворит еще  что-нибудь.  Нили
села в кровати и налила себе изрядную порцию неразбавленного виски. Закурила
сигарету. Боже, эта у нее последняя.  И  уж  наверняка  все  остальные  Анна
припрятала, просто от греха подальше. Ну да ладно, она скоро уснет.
   Она опять налила виски в бокал, но вдруг поняла, что пьет слишком быстро.
Лучше пить понемногу и принять еще несколько капсул. Она запустила руку  под
подушку - там у нее были припрятаны три красные "куколки". Проглотив их, она
медленно  допила  виски.  Наконец-то  пилюли  начали   действовать   -   она
почувствовала, что впала в какое-то летаргическое состояние. Но сон не  шел.
Она налила себе еще. Черт, бутылка почти пустая. И сигареты  кончились.  Что
ж, может быть, еще несколько "куколок"? Но она уже  столько  приняла  -  это
может быть опасно. Доктор Мэссинджер предупреждал,  что  в  один  прекрасный
день устойчивость ее  организма  к  этому  лекарству  может  внезапно  резко
упасть. Ну и пусть! Если ее талант умер, то почему  бы  и  нет?  Чего  тогда
цепляться за жизнь? У нее осталось всего десять тысяч долларов. Ух ты,  черт
- нет, десять тысяч было, когда она улетала из Калифорнии, но  она  посылала
чек в школу, где учатся близнецы, это тысяча двести,  да  еще  психиатру  по
двадцать пять долларов в день за три недели и билет на самолет до  Нью-Йорка
- еще несколько сотен. Да, она выписывала чеки направо и  налево!  Осталось,
наверное, тысяч пять. На сколько их хватит? И потом, нельзя ведь жить у Анны
все время - через месяц она выходит замуж. Ух ты,  черт,  где  же  раздобыть
денег? Дом уже продан, страховки нет... а может, взять да и проглотить  все,
что осталось в пузырьке? Тэду придется позаботиться о детях, а она  сама  им
не особенно и нужна: когда она приезжала к ним в Калифорнию,  они  только  и
просили "дай, привези, купи".
   Всем абсолютно безразлично, останется она жить или  умрет.  Всем  на  нее
наплевать. Может, только богу не все равно, если  он,  конечно,  существует.
Все, что я хотела, - это квартиру  и  мужчину,  который  любил  бы  меня.  Я
старалась, но почему ты всегда все разрушал? Какого черта ты дал мне  голос,
если не хотел, чтобы я была великой артисткой? Почему ты отнял его у меня? -
Она вылила в бокал остатки виски и бросила бутылку на пол. -  Эй,  Джен,  ты
тоже там, на небе? Я знаю, что ты не  летаешь  там  на  крылышках,  все  это
чепуха, но если там существует другая жизнь, и  ты  где-то  есть,  то  может
быть, слышишь меня? С тобой тоже бывало такое? Ух ты, до чего же я хотела бы
оказаться с тобой... там наверняка лучше, чем здесь. Что меня тут ждет?  Еще
один день, еще одна ночь,  которые  нужно  прожить  -  поехать  к  Джилли  с
ребятами, которые попросту ничтожества, просто хотят,  чтобы  их  видели  со
мной, когда я подписываю счета. - Она осушила бокал.
   - Ух ты, мне уже тридцать два... я уже не молодая. Должен же существовать
какой-никакой дурацкий рай... не эта ерунда с ангелами и арфами,  но,  может
быть, земля обетованная, где нет никаких проблем? В конце концов, взять всех
умных людей, которые верят, - например, президент и Клэр  Бут  Льюс.  Может,
мне принять католичество или еще что?  Наверное,  я  с  рождения  католичка,
только вот в церковь ни  разу  не  выбралась.  Но  должно  же  быть  царство
небесное, Джен, подумать только обо всех тех детишках,  убитых  Гитлером.  А
подумать о тех, кто с рождения не видит и не слышит, как Элен  Келлер.  Если
бы после смерти ничего не было, это было бы просто  нечестно.  Почему  такая
достойная леди, как Элен Келлер, не должна ничего ни видеть, ни  слышать,  а
кто-то, как вот ты, к  примеру,  -  иметь  все,  если  потом  это  никак  не
выравнивается? Конечно же, царство небесное есть. Взять хотя бы мою  сестру,
что живет с этим идиотом Чарли. Почему я должна быть  на  вершине  славы,  а
сестра - прозябать в нищете и безвестности, если потом мы обе не попадем  на
небеса? Ясное дело. Эй, Джен, а  больно  бывает  перед  смертью?  Тебе  было
страшно? Будь со мной, Джен... я сейчас  приму  еще  несколько  "куколок"  и
приду к тебе.
   Нили побежала в ванную комнату, она припрятала там пузырек за  пачками  с
морской солью. Только шесть осталось! Она  быстро  проглотила  их.  Но  ведь
шести не хватит. Может, еще анальгина? Может, целую упаковку анальгина после
капсул? Черт! Анальгина осталось всего пять  таблеток.  Она  проглотила  их.
Шотландского виски больше нет, но есть кукурузное,  которое  Анна  держит  в
баре для Кевина. Добавить  его  к  шотландскому...  Она  бросилась  было  из
ванной, но ее мотнуло в сторону,  и  бокал,  который  она  сжимала  в  руке,
вылетел и разбился о кафельный пол. Ух ты,  Анна  бесится,  когда  она  бьет
посуду. Она наклонилась, чтобы подобрать осколки. Обычный бокал, но ведь это
же Анна, значит, наверняка хрустальный или в этом роде. Она подняла  длинный
осколок. Ух ты, вот ведь как можно - полоснуть разок по запястью,  и  у  нее
будут похороны, как у Дженифер. Будет ли у ее гроба такое же столпотворение?
Станет ли Тэд Касабланка требовать,  чтобы  ее  похоронили  в  Голливуде?  А
может, ее недоделанная сестра очухается и потребует, чтобы тело  отдали  ей?
Подумать только, навеки улечься на каком-то вонючем кладбище  в  предместье.
Анна, конечно, будет сражаться за ее честь  и  достоинство,  но  ведь  ей-то
хочется самых пышных похорон... пышнее даже, чем у Дженифер. Нет, пышнее  не
бывает. О'кей, пусть такие же пышные, как у Дженифер.  А  что  если  нет  ни
царства небесного, ни бога? Тогда она умрет и ничего приятного от  этого  не
получит. Но вот если она почти умрет - суматоха будет такая же. Как  раньше,
в Голливуде... может, станут даже умолять ее вернуться, и все будут выражать
сочувствие. А потом, если нервная система у нее успокоится,  она,  возможно,
сумеет петь, и все опять станет великолепно...
   - Ну, давай сначала выпьем виски, - сказала она себе,  неверной  походкой
подходя к бару. Она нашла новую бутылку, новый бокал и налила себе виски  не
разбавляя. С осколком в руке она вернулась в спальню. Забралась под  одеяло,
сделала большой глоток и  стала  внимательно  рассматривать  запястье.  Если
порезать сбоку, не  большую  вену,  потому  что  тогда  можно  действительно
умереть, а маленькую синюю  жилку  сбоку...  просто,  чтобы  пошла  кровь...
Глубоко вонзив осколок, она сделала надрез длиною в дюйм, но не  по  главной
вене - хорошо, кровь пошла... Она откинулась  на  подушку  и  смотрела,  как
струится кровь. Ух ты, а кровь-то течет сильно, да как быстро.  Э-э,  может,
она перерезав у себя что-то  важное?!  Ух  ты,  и  не  останавливается!  Она
сорвала телефонную трубку. Где же Анна, черт возьми? Кровь шла все  быстрее,
а тут и проклятые лекарства начали действовать. Это виски ускорило.
   Нили набрал