,  повернулась  и  медленно  направилась  к
летовке.  Вступила  за ограду, где дышали спящие  овцы,  нащупала  несколько
тучных,  раздвинула их курчавые, пахнущие мокрой шерстью бока, втиснулась  в
эту теплую груду, легла...
     А  на рассвете, когда овцы  зашевелились, толкаясь,  заблеяли жалобно и
многоголосо,  Гюльриз встала и, проталкиваясь  меж ними,  прошла мимо других
женщин к выходу из летовки.
     Все женщины смотрели  на нее  молча. Но когда  она  вышла  за ограду  и
пошла, не оглядываясь,  ломая босыми ногами обмерзшую за ночь  траву, Зуайда
вдруг выбежала следом и, взмахнув руками, крикнула:
     - Гюльриз, подожди!
     Гюльриз  остановилась,  словно  раздумывая:  стоит  ли  ей  оглянуться?
Прямая, худая,  зябнущая на  ветру, стояла так,  пока не услышала нестройное
блеяние и топот выбегающих из-за ограды овец. Две коровы обогнали Гюльриз, и
она, искоса глянув на них, увидела, что это  ее корова и корова Саух-Богор и
что  обе  они  навьючены  деревянной посудой, бурдюками  с  кислым молоком и
рваными козьими шкурами. Гюльриз обернулась,  думая, что из летовки выбегает
все стадо, но  увидела: плетневые воротца снова закрылись, а по тропе спешат
к ней, подгоняя своих овец палками, Зуайда, Саух-Богор  и еще шесть женщин -
те, кто во время спора молчали.
     Гюльриз  сразу  все поняла.  Из ее  строгих,  вдруг  заблестевших  глаз
выбежали  непрошеные слезинки. Она  смахнула  их и, когда Зуайда  подошла  и
сказала:  "Ночью  мы разговаривали... Другие не хотят,  мы идем",  -  сурово
ответила: "Покровитель даст счастье вам, пожалевшим старуху!"
     Овцы бежали  за ней,  подгоняемые идущими сзади  женщинами, коровы  шли
медленно, погромыхивая посудой. Зуайда, обогнав всех, поравнялась с Гюльриз,
взяла ее за руку и шла тихо, как дочь, ведущая свою мать...
     Гюльриз  смотрела  прямо перед собой и, уронив руку Зуайды, вступила на
выводящую из долины, штопором спускающуюся тропу. Овцы вытянулись гуськом за
старухой, женщины  побрели за овцами, долина с  зеленой подмороженной травой
ушла вверх, скалы скрыли  ее от глаз обернувшейся Саух-Богор, и только синий
дымок  летовки вился над  ущельем, догоняя женщин, нарушивших Установленное,
поборовших тысячелетнюю боязнь.
     Восемь женщин шли за Гюльриз в селение Сиатанг, где в этот день начался
советский праздник. Восемь женщин впервые в истории Сиатанга шли  с Верхнего
Пастбища  вниз без мужчин, наперекор  Установленному, шли по  велению  своих
иссушенных горем сердец, сами не понимая значения того,  что они совершают в
истории Сиатанга.


5

     Ниссо с  террасы видела  все, что  происходило внизу: люди бежали вдоль
канала, крошечные их фигурки усеяли пустырь; потом взвился красный флаг там,
где острое зрение Ниссо  различало среди других фигурок - наверно, совсем не
думавшего о ней  в ту минуту  - Шо-Пира. Кто-то, вероятно Бахтиор, стоял  на
камне под красным  пятнышком флага  и размахивал руками; ветер порой доносил
гул голосов.  Потом  все кинулись к  Шо-Пиру. Ниссо сначала даже испугалась,
но, всматриваясь зорче, различила:  ущельцы, тесно его  обступив, поочередно
протягивали  руки  к чему-то черному, что Шо-Пир держал  перед  собой. Толпа
разомкнулась, и  несколько  человек разбежались по пустырю,  вдоль  канавок;
толпа поредела, от  нее отделились люди;  размахивая руками, суетясь,  снова
собрались вокруг Шо-Пира...
     Ниссо захотелось  есть. Она  пошла  в  кладовку, набрала из  деревянной
чашки полную  горсть тутовых ягод. Снова стала  смотреть. И почему-то теперь
Ниссо  не  слишком тревожилась о  себе,  - то  ли  крошечные  фигурки людей,
наблюдаемые так  издалека, сверху, казались ей безобидными, то  ли просто ей
надело тревожиться... Зрелище занимало, развлекало ее.
     Но  вот  на  тропинке   показался   человек  в  белом  халате.  Человек
поднимался, приближался к Ниссо. Она узнала в нем Бахтиора.
     Бахтиор, конечно, идет  за ней,  ей сейчас придется  спуститься туда, к
этим людям! Маленькие фигурки внизу  сразу стали чужими, жестокими людьми, -
они  будут говорить  о ней, судить ее,  как виноватую,  желать ей  зла!..  А
Шо-Пир станет кричать  на них и бороться с ними, и вообще  станет страшно, и
уже сейчас страшно!.. Бахтиор приближается, - что скажет ей Бахтиор? Скажет:
беги, тебя решили отдать... Или скажет другое? Что будет?
     Зябко  передернув  плечами,   Ниссо  беспокойно  оглядела  свое  новое,
полученное  от  Кендыри  платье,  медный браслет  на  левой  руке, -  на нем
ослепительно сверкнул солнечный луч,  - ждала,  перебирая красную кисть косы
дрожащими пальцами...
     Бахтиор подошел к террасе.
     Чувствуя, что щеки  ее горят,  Ниссо провела  по  ним  ладонями, хотела
улыбнуться Бахтиору, но улыбка не получилась.
     - Ты пришел, Бахтиор?
     - Пришел, Ниссо, - просто ответил Бахтиор, - идем вниз, о тебе разговор
теперь.  Скользнув  по  ее  фигуре мгновенным,  будто проверяющим  взглядом,
добавил: - В чужом платье пойдешь?
     Разговор  о платье уже был утром, Шо-Пир сказал:  "Пусть в этом пойдет,
не в  рубашке  же Гюльриз  ей быть перед всеми?"  - и Бахтиор  согласился. А
сейчас вот опять начинает, к чему это?
     - Что было внизу? - спросила Ниссо, и Бахтиор торопливо заговорил.
     - Понимаешь, глупые у нас  люди! - Бахтиор засмеялся. - Участки делили.
Шо-Пир тебе рассказывал, как будем  делить? Вот так делили: он шапку держал,
все по очереди из нее вынимали камни...  Карашир участок Рыбы  очень  хотел,
Исоф тоже очень хотел участок Рыбы. А камень, на котором мы рыбу нарисовали,
достался Худододу. Он пошел смотреть свой участок, а Карашир и Исоф побежали
за ним. Побили  его,  потом между  собой подрались!  Карашир  дергал  бороду
Исофа,  Исоф  с Карашира овчину стянул. Шо-Пир закричал - знаешь, от  такого
крика деревья  перестают  расти,  -  побежал, разнял  дерущихся,  ругать  их
начал... Пойдем, разговаривать некогда. Ждут тебя...
     Ниссо,  однако,  еще  не  собралась  с  силами,  ей  хотелось  затянуть
разговор.
     - А скажи, Бахтиор, тебе дали участок?
     - Дали! Ничего,  тоже  хороший  участок.  Весной пшеницу сеять поможешь
мне? Скажи мне, Ниссо, поможешь? Вот хорошо мы стали бы вместе работать!
     И Бахтиор так взглянул на Ниссо, что она впервые потупилась перед  ним,
но сразу  вскинула  голову и  - скорей, только бы он не заметил  смущения, -
заговорила:
     - Что будешь сеять? Еще скажи, о зерне разговор был? Как решили?
     - Спорили  очень  долго. Одни кричат:  "Соскучились  животы у  нас! Год
ждали хлеба!" Рыбья  Кость кричит: "У меня восемь детей!"  Еще  кричат:  "Не
хотим каравана ждать! Есть хотим,  лучше через год голод, чем сейчас голод!"
А Шо-Пир, знаешь, что им сказал?
     - Наверное, хорошо сказал им Шо-Пир!
     - Шо-Пир сказал: "Сейчас не голод! Есть места, где траву едят, вы траву
не едите еще!  Лучше двадцать дней на одном  туте сидеть, чем  голодать  всю
зиму и еще целый год. Если начнете есть собранное зерно, на сколько дней его
хватит? Что будете  сеять на  будущий год?"  Вот так  Шо-Пир сказал, и  один
факир  ответил  ему: "Это правильно, осел  траву  под собой  ест,  на  навоз
ложится; мы люди, а  не ослы, не надо трогать  зерно, не надо его молоть..."
Так сказал, все спорить устали, Мирзо-Хур начал говорить, ему не дали...
     - Значит, не будут трогать?
     - Не будут. Сказали. Идем теперь, беспокоюсь я, нана не пришла...
     Ниссо не хотелось идти.
     - Идем, Ниссо, слышишь? - громко, но неуверенно повторил Бахтиор.
     - Что будет со мной, Бахтиор? Скажи, Бахтиор?
     В словах Ниссо он услышал мольбу и помрачнел.
     - Идем... Сам не знаю...
     Подавив вздох, Ниссо встала и молча сошла со ступенек террасы. Бахтиор,
забыв об обычае, который требовал, чтоб женщина  всегда шла  позади мужчины,
пропустил Ниссо и двинулся за ней следом. Ниссо  шла по тропе, прикрывая рот
и  нос широким рукавом. Ее лицо было тревожным и бледным. Она не скрывала от
Бахтиора своего страха, а  он не  научился еще находить  слова, какими можно
ободрить женщину.  И  тоже  шел молча.  "Вот, - думал  он,  -  решат  отдать
Азиз-хону...  Что будет тогда? Шо-Пир не отдаст. Шо-Пир скроет  ее, уведет в
Волость, так  сказал он вчера. Что я буду делать?  Я тоже  пойду... Шо-Пир в
Сиатанг вернется, я не вернусь. Там останусь. Рядом с ней буду жить!"
     Красные привязанные косы Ниссо падали ей на грудь, красные кисти их при
каждом шаге ударялись об ее колени и тяжело раскачивались; Бахтиор следил за
пальцами босых ног Ниссо, - как осторожно касались они острых граней камней!
     Ниссо  шла  по тропе  покорно, как овечка,  которую ведут  на заклание.
Мысли ее были  о Шо-Пире: хватит ли  у  него  могущества,  чтоб не дать ее в
обиду?  Приближаясь  к   пустырю,  всматриваясь  в  толпу   сиатангцев,  она
выискивала в  ней  Шо-Пира.  И, увидев его, глубоко вздохнула. Над  каменной
плитой трепетал флаг.  Ниссо пристально вглядывалась в красную  волну флага,
подумала,  что в  неизбежной  опасности  он ей поможет, и пошла уверенней, а
глаза ее стали дерзкими.


6

     -  Большинством  решать  будем?  -  спросил  Мирзо-Хур, первым  нарушив
тишину, какой встретили ущельцы появление Ниссо.
     Тишина  эта  была  долгой и напряженной.  Она  началась, когда  Бахтиор
провел   Ниссо  к  Шо-Пиру,   Худододу  и  другим   членам  сельсовета.  Она
продолжалась, пока две сотни глаз, скрестив взгляды на лице Ниссо, на  руках
ее, на косах, на платье, изучали  ту,  о  которой  все эти дни было  столько
разговоров - открытых и  тайных, громких и приглушенных, полных зла и добра,
расчета  и  зависти. Вот она перед ними, как на суде, - неверная  жена мужа,
беглянка, рискнувшая обрушить  на себя гнев могущественного человека Высоких
Гор...  А  она красива,  это видят все, Азиз-хон не был  дураком, купив себе
такую  жену!  Она,  должно  быть,  смелая:  стоит,   прикрыв  руками  только
подбородок да губы, а глаза смотря прямо, дерзко смотрят ее глаза!..
     Шо-Пир хорошо  понимает  вопрос Мирзо-Хура  - ехидный  вопрос,  но  что
ответишь  купцу? Сколько было разговоров о том, что теперь все дела решаются
большинством.
     Шо-Пир думает об отсутствующей Гюльриз, о Женах Пастбищ, обводит взором
сидящих вокруг мужчин и считает  немногих, которые  могут открыто  выступить
против  Установленного. И,  неприязненно взглянув на купца, Шо-Пир  отвечает
резко:
     - Большинством!
     Тишина  продолжается.  А  купец,  сам  не  замечая  того,  самодовольно
потирает руки...
     "Сейчас  говорить или послушать сначала, что скажут? - думает Шо-Пир. -
пожалуй,  пусть   лучше  выговорятся...  Послушать  надо  сначала".  Встает,
обращается к выжидающим первого слова ущельцам:
     -  Товарищи! Вот девушка... Из  Яхбара пришла... Мучают там  людей,  на
советскую сторону они и бегут! Среди нас хочет жить она, как человек. Пришла
к  нам за справедливостью  и защитой. Пусть узнает, что народ  наш свободен,
что справедливость в нем есть. Кто хочет говорить первый?
     - Я хочу! - поднялся зобатый Науруз-бек, и все напрягли внимание: давно
уже  не  говорил  перед  народом  бывший  судья.  -  Ты,  Шо-Пир,  сказал  о
справедливости  в  нашем  народе?  Верно это: справедливость в  нашем народе
есть, но ты не понимаешь ее.  Недавно ты здесь и мало что  знаешь. Вот ты не
знаешь, кто сотворил Высокие Горы. А  мы это  знаем.  Их сотворил  Молчащий,
когда  увидел, что  на земле повсюду распространился  грех. Он сотворил  их,
чтоб было на земле безгрешное место.  Тогда вырос в горах наш народ. Зеленая
звезда освещала  его  своими  лучами, только  для нашего  народа светила эта
звезда. Но однажды в нашу страну пришла женщина. Она пришла из тех мест, где
был распространен  грех, и она принесла грех  сюда. В ту ночь Зеленая звезда
погасла и упала на землю. Камни, которые до тех пор были зелеными, в ту ночь
почернели... С тех пор наша страна называется Подножием Смерти, в ней только
черные  камни,  они  придавили землю. И разве  у нас  светлое небо?  Взгляни
быстро на небо,  ты  увидишь, оно черное, и только потом  оно покажется тебе
голубым! Оно  черное, черное... Все это сделала  женщина,  пришедшая в  наши
горы. С тех пор все  потомки ее черны, черны у них души. Ты  знаешь, кто эти
люди? Эти люди - факиры... Ты  говоришь, наш  народ справедлив?  Ты не прав.
Справедливы и белы только те, кто произошел не от той женщины, - шана, сеиды
и  миры. Ты пришелец, Шо-Пир. Что ты знаешь о нашем народе?  Что знаешь ты о
шана,  сеидах и мирах? А знаешь ли ты, что миры, шана и сеиды не одеваются в
черные одежды? Что бог запретил  им иметь черный скот? Что каждый родившийся
черный  ягненок должен быть зарезан? Что если мир придет к кому-нибудь в дом
и в доме найдется для него только черное одеяло, он никогда не накроется им?
Он выйдет  из дома, потому что так установлено!  Посмотри  на нас:  мы сидим
вместе  здесь - в халатах  белых и  черных...  Кто сидит в  черных?  Факиры,
потомки греха, потомки женщины, женщины, убившей свет Зеленой звезды. Однако
вижу в белом - факира... Нарочно надел, Бахтиор? Смеешься над Установленным?
Смейся! Твой час придет!
     В  гневном исступлении  Науруз-бек потрясал руками. Его зоб качался под
бородой. Брызжа слюною, он обращался уже не к Шо-Пиру, а ко всей  толпе, он,
казалось, готов был наброситься на всякого, кто осмелится ему возразить.  Он
кричал:
     - Женщина к нам пришла?  Ха! Разве это женщина перед нами? Смотрите все
на нее! Она  как  будто такая, как  все. Мы  знаем: она  жена  хана. Но  она
рождена  от факира,  - ее  душа  черна и  презренна. Это  только  преступное
подобие  женщины,  совершившее великий, смерти  достойный  грех.  Хорошо, мы
оставим ее, но что будет? Солнце погаснет и упадет на землю, если мы оставим
ее среди нас. Все травы  и воды станут такими же черными,  какими  в тот раз
стали камни. И все  люди умрут... И наши горы, ставшие  после  первого греха
Подножием Смерти, будут теперь Горами Смерти... Этого хочет Шо-Пир?  Об этой
справедливости говорит? И вы, факиры, этой свободы ждете? Не слушайте, люди,
Шо-Пира, он  безумец! Пусть сами женщины скажут, правильны  ли  мои слова, -
вот  сидят старые,  мудрые  женщины... Зейнат Богадур,  ты  мудрая  женщина,
встань, скажи свое слово!
     Науруз-бек умолк, и одна из четырех  старух, ожидавших поодаль, встала,
обратилась к затаившим дыхание ущельцам.
     - Я  видела во сне три луны, - сказала она. - Три луны на небе я видела
в  ту ночь, когда к  нам прибежала  эта, - старуха протянула костлявую руку,
указывая сухим, дрожащим пальцем на стоящую, как  изваяние, Ниссо. - Что это
значит? Так  значит: две  луны пришли  на небо ждать, когда солнце погаснет.
Прав Науруз-бек, правду он  говорит. А утром я доила  корову,  из ее  вымени
текло кислое молоко! Значит, трава уже становится черной. Мы не видим этого,
пока еще солнце не погасло, но коровий желудок уже все чувствует, потому что
скотина всегда прежде людей чует беду... Кто объяснит, почему  это случилось
в  ту  ночь,  когда  в  Сиатанге  в первый  раз появилась  эта - бежавшая от
Азиз-хона жена? Кто объяснит?
     -  Пусть Бобо-Калон  объяснит!  - послышался  голос  в  толпе. -  Пусть
объяснит мудрейший...
     - Правильно! - воскликнул,  подняв обе руки, Мирзо-Хур. - Я здесь чужой
человек, мне все равно.  Я всех готов слушать. Послушаем  Бобо-Калона! Скажи
свое слово, Бобо-Калон!
     Шо-Пир и Бахтиор переглянулись.
     - Бобо-Калон... Бобо-Калон! - кричали в толпе.
     -  Пусть  говорит,  черт  с  ним, -  кивнул  Шо-Пир Бахтиору,  -  пусть
выговорятся они до конца! -  И,  коснувшись  руки стоявшей перед ним бледной
Ниссо, сказал: - Сядь и будь спокойна!
     Ниссо опустилась на камень.
     - Смотри на  них,  не  опускай головы!  -  прошептал  Шо-Пир,  и Ниссо,
поставив локоть на каменный стол, подперла подбородок ладонью.
     Бобо-Калон встал. Руками  оперся на  палку, устремил  взор  поверх всех
сидящих к  вершинам  гор и заговорил медленно, как бы читая на зубцах вершин
начертанные там и зримые только ему слова:
     - Моя борода  бела,  мои  руки  сухи,  я  прожил  пять кругов;  от года
Скорпиона  до года  Зайца  -  пять раз.  Глупы  те, кто хочет изменить  мир,
который вечен и неизменен. Вот эта гора стояла всегда, как стоит сейчас. Вот
эта река, что бежит позади меня, шумела так же, и воды в ней было не больше,
не меньше. И солнце светило, и  травы росли,  и ночь приходила после каждого
дня, и луна по ночам плыла. Все было  всегда как сейчас. Все было так тысячу
лет назад, тысячу  лет  подряд...  Что  установлено  в мире, люди менять  не
должны. Это истина, в ней мудрость и свет. В ней счастье каждого человека...
     - И ты думаешь, Бобо-Калон, о своем счастье сейчас?  - вдруг язвительно
выкрикнул Бахтиор.
     - Яд  в твоих словах слышу,  Бахтиор,  -  продолжал Бобо-Калон.  -  Мое
счастье  -  в покое души и в  созерцании истины... Я думаю о счастье сидящих
здесь. Я думаю даже о тех, кто  ныне одержим беспокойством. О белых  людях я
думаю  и  о вас,  о  черных  факирах,  думаю, ищущих  счастье во  лжи.  Прав
Науруз-бек: первый грех был от чужой женщины, этот грех погасил свет Зеленой
звезды. Вот опять к вам пришла чужая женщина! Разве в прежнее время был бы у
нас  разговор? Такую  женщину  положили бы  в мешок,  весь народ  бил  бы ее
палками, чтоб потом выбросить  в  реку... Настало  время  иное: вокруг  этой
женщины  разговор  о  справедливости...  Но  все,  что  совершается  в мире,
совершается по воле покровителя. Вот мое слово:  пусть эта женщина останется
здесь, и пусть гаснет солнце и травы становятся черными!
     Бобо-Калон  сел на  камень.  Ниссо  стало страшно,  и она с  тревогой в
глазах обернулась к Шо-Пиру.
     Шо-Пир, знавший много преданий и  легенд сиатангцев, решил, что сломить
направленное на него оружие можно только таким же оружием. Надо  было сейчас
же,  немедленно  придумать  что-то  необычное,  действующее  на  воображение
ущельцев. Мысль  работала  с необычайной  быстротой... Да, да,  все на свете
меняется каждый  миг, река прорезает горы,  ущелье углубляется  и  растет, и
ханского канала когда-то не было вовсе, а долина орошалась исчезнувшим  ныне
ручьем, а вот теперь есть новый канал, которого не  было  год назад... Но об
этом потом, а сейчас надо иначе...
     - Так! - произносит Шо-Пир, выпрямляясь и выступая вперед. - Выслушайте
меня! Я пришел издалека! Но я тоже кое-что знаю. Мир ваших  гор - это еще не
весь  мир. Разные есть миры на нашей великой  земле. Есть такие:  год  ехать
верхом -  ни одной горы  не увидишь. Есть такие:  деревьев так много - огонь
зажги,  ветром  его гони,  а все-таки всех деревьев  не пожрет никогда. Есть
такие,  где и самой земли нет,  а  только вода,  кругом  вода, как пустыня -
вода. У вас  даже слова такого нет,  чтобы назвать мир  воды.  Каких  только
стран  нет на нашей земле -  есть такие, где  солнце  полгода  не выходит на
небо, дни и  ночи  темны одинаково, а другие полгода - ночей  не  бывает, не
спускается солнце с небес...
     Шо-Пир запнулся,  подумал: "Черт! Мало  я книг читал!" Он чувствовал на
себе выжидающие взоры ущельцев. Лоб его покрылся испариной. Он снял с головы
фуражку, вертя ее руках, глядел на нее. Коснулся красноармейской звезды... И
вдруг, подняв фуражку, заговорил быстро, уверенно:
     - Вот смотрите! Что это блестит? Смотрите, что это? Это звезда, красная
звезда, вы видели ее на моей шапке много раз. А вы о ней думали? Нет! Откуда
она?  Что означает? Я вам скажу... В тех землях, откуда я к вам пришел, было
много  бед!  Были  люди  такие, которые... волки были  они, не люди: убивали
справедливость на  наших  землях.  Сами -  белые,  руки у  них  -  белые,  а
сердце...  Вот, смотрите на  ледники ваши: далеко? Как  отсюда до ледников -
наши поля. По грудь мою высотой вырастает на них пшеница, такой пшеницы и во
сне не видели вы! Мой  народ собирал ее.  Все зерно сложить - выше ваших гор
было бы. А люди голодали хуже еще, че