иведу...  Шо-Пир, что будем  делать? Темно
уже, а Ниссо нет!
     - Ниссо? И верно, где ж это Ниссо?
     -  И я все думаю! - вмешалась Гюльриз. - Вы разговариваете, забыли, а я
думаю: беда, наверно, случилась...
     Но тут,  словно  только и дожидалась, когда заговорят о ней,  в  темном
саду  показалась  Ниссо.  Огромная ноша пригибала ее.  С  трудом переставляя
тонкие  босые ноги,  Ниссо продвигалась между деревьями,  ветви цеплялись за
покрытые  примерзшим  снегом  снопы.  Конец  ослабшей  веревки волочился  за
носилками  по земле.  Шо-Пир  и  Бахтиор, вскочив,  кинулись  к  девушке; ее
опущенное   к  земле  лицо  было  скрыто  копной  разметанных  волос.  Ветка
тутовника, задев за  носилки, нарушила  равновесие.  Ниссо  упала на колени,
снопы прикрыли ее.
     Шо-Пир  и  Бахтиор   быстро  разметали  снопы,  и  из  желтых  колосьев
показалась  черная  лохматая  голова.  Ниссо откинула назад  волосы,  и  все
увидели ее утомленное лицо, но огромные глаза сияли счастливо и возбужденно.
     - Вот! Хлеба тут на десять дней, - сказала она прерывающимся голосом. -
Я не думала, Бахтиор, что ты сегодня придешь...
     Обильное угощение не обрадовало,  а скорее огорчило Ниссо.  Шо-Пир  это
понял, нагнулся, обнял  девушку в  приливе неожиданной нежности, поймал себя
на   желании   поцеловать   Ниссо  прямо  в  полураскрытые  губы.  Ниссо  не
шелохнулась,  не опустила  глаз;  она  была полна  гордости.  Шо-Пир  только
потрепал спутанные мокрые волосы девушки.
     - Ах ты, барсенок! Кто же тебе позволил идти туда?
     - Свободная я... Ты же сам говоришь,  Шо-Пир! - горячо выдохнула она и,
взглянув  на  Даулетову, смутилась, выскочила  из груды снопов и  побежала к
дому.
     - Глядите! Еще бегать может! - рассмеялся Шо-Пир. - Гюльриз, веди-ка ее
сюда. Все в порядке теперь. Есть будем... Э-эх, - заломил он руки, - жизнь у
нас хороша!


8

     Было решено: пока Бахтиор, Худодод и Шо-Пир не выстроят дома для школы,
Мариам  и Ниссо поселятся в новой  пристройке. Здесь  же будут храниться все
привезенные Бахтиором продукты.  Шо-Пир обещал на следующий же день заняться
изготовлением деревянных кроватей для девушек,  а в эту ночь обе легли спать
на мешках с мукой, застланных кошмами и ватными одеялами.
     Чуть не всю ночь проговорили они в темноте, рассказывая каждая о  себе.
Двадцатилетняя   Мариам   решила  именно   с   этой   девушки   начать  свою
воспитательную работу и хотела, применяясь к ее развитию, подружиться с ней.
Ниссо с гордостью чувствовала себя ничуть не менее взрослой и опытной.
     - Значит, ты такая же, как и я? - заключила Ниссо.
     - Такая же... Только от Азиз-хона не убегала.
     -  Это потому,  что там  ханов  нет.  Но зато ты была  очень больна  от
голода.
     -  Да, если б меня  не  подобрали тогда и не увезли в детский дом, я бы
так и умерла на улице Самарканда.
     - Расскажи мне, что такое детский дом и что такое улица Самарканда?
     Ниссо слушала не перебивая. Но потом задала сразу столько вопросов, что
Мариам объявила:
     - Знаешь, давай лучше я тебе каждый день буду рассказывать о чем-нибудь
одном. Очень много нужно рассказывать. Хорошо?
     -  Хорошо, -  согласилась Ниссо. Помолчала,  раздумывая, и  сказала:  -
Значит, ты за работу свою все время деньги получать будешь?
     - Буду.
     - Я тоже хочу.
     - Будешь, если всему научишься.
     - А ты книги, значит, умеешь читать?
     - Умею.
     - Я тоже хочу. И сама, куда хочешь, ездишь?
     - Конечно.
     - Я тоже хочу. А как там ездят? Шо-Пир говорил такое слово: машина.  Ты
ездила?
     - Ездила.
     - Вот это я тоже хочу! Расскажи, как на них ездят?
     Мариам покорно  принялась рассказывать об автомобилях, железных дорогах
и самолетах. Ниссо слушала, наконец перебила Мариам:
     - Вот это все ты тоже, как и Шо-Пир, выдумываешь! Сказки это, но я тоже
хочу!.. У тебя есть муж?
     - Нет, не хочу замуж.
     - Ну, и я не хочу. А ты никакого мужчину не любишь?
     - Нет, не люблю.
     - А я вот люблю! - горячо воскликнула вдруг Ниссо, сразу спохватилась и
замолчала, прикусив палец.
     Мариам в темноте улыбнулась, хотела спросить: "Кого?"  - но раздумала и
сказала:
     - Давай спать, Ниссо.
     - Давай,  - глухо  ответила  девушка, и хотя  после этого  в  помещении
воцарилась тишина, но обе долго не засыпали. Мариам думала о  том, что никто
и никогда  не должен узнать  об ее чувстве.  Пусть  тот,  кто  покинул ее  в
Самарканде,  теперь подумает: куда она делась? Но кого же здесь любит Ниссо?
Бахтиора,  наверное?  Что она понимает в  любви?  Когда  будет ей, ну,  хоть
восемнадцать, тогда, может быть, и пойдем, как это горько и радостно!..
     А Ниссо, лежа на спине,  глядела в темноту  и думала, что  напрасно она
сказала Мариам это слово,  больше никому  никогда не скажет его. Ах,  если б
Мариам могла понять, как это радостно и как горько!


9

     Утром, когда Шо-Пир и Бахтиор  завели  большой разговор о распределении
привезенной муки, девушки еще спали. Гюльриз заглянула к ним и решила  их не
будить.
     С этой ночи Шо-Пир снова мог спать в  своей комнате. Проснувшись раньше
других,   наскоро  одевшись,  он  набил  трубку  привезенной  махоркой  и  с
наслаждением   закурил.   Не   умывшись   и   не   причесавшись,   лохматый,
невыспавшийся,  он  сразу  же  сел за  стол  и  занялся  подсчетами. Раздать
привезенную Бахтиором  муку предстояло  тридцати  двум  беднейшим  ущельцам.
Шо-Пир  решил  дать каждому по  два  пуда - на три  месяца,  до весны. Этого
кое-как хватит им,  при  любых обстоятельствах  избавит  их  от  голода,  от
необходимости  варить  траву. Двадцать пудов следует  оставить в запасе,  на
всякий случай. Восемь  пудов риса  тоже останутся  в запасе -  выдавать  рис
Шо-Пир решил только по праздникам или  в виде премий за ту  или иную работу.
Составив список  ущельцев,  которым  предстояло  получить муку, Шо-Пир велел
Гюльриз разбудить  Мариам  и  Ниссо  и,  перекинув  через  плечо  полотенце,
отправился к ручью.
     За чаем  он сообщил,  что сегодня  будет  раздавать муку,  и,  прочитав
список,  предложил  Бахтиору сейчас  же  спуститься  в  селение, обойти дома
обозначенных  в  списке  и объявить, что  мука будет  выдана бесплатно и что
каждый должен  привезти на своем осле  обмолоченное зерно:  Бахтиор сохранит
его до весны, а весною возвратит владельцам для посева.
     -  Пока ты вниз  сходишь,  я  весы сделаю,  -  сказал  Шо-Пир, - а  вы,
девушки, пересыпьте муку и разделите ее на равные доли. Потом  поможете  мне
выдавать ее.
     Бахтиор ушел, а Шо-Пир добавил:
     - Ну, возьмемся и мы за дело! А то набежит народ, тут такое будет!
     Ниссо  и  Мариам отправились в  пристройку. Шо-Пир взял  у Гюльриз  для
весов два больших деревянных блюда и выбрал из наваленных на дворе тополевых
жердей одну попрямей и потолще.
     Ниссо  попросила  Шо-Пира  дать  ей  флаг.  Оба  флага  после  собрания
хранились в  комнате Шо-Пира. Шо-Пир сказал: "Это правильно!"  - и вынес  из
дому флаги.  Ниссо  вместе  с  Мариам  вывесила их  под  дверью  пристройки;
веселая, возбужденная, поднялась на террасу, вернулась с большим ножом.
     -  А  это  зачем?  -  спросила Мариам,  склоненная  над  мешком  и  уже
выбеленная мукой.
     - Зарубки на столбе делать!
     Первыми  явились два  низкорослых ущельца, которых  Ниссо не знала. Они
ничего с собой не принесли - ни зерна, ни  мешков. Шо-Пир, прикрывая лицо от
мучной пыли, велел Мариам выдать им по два пуда.
     - А почему? - сказала Ниссо. - Где их зерно?
     - Вот ты  какая строгая!  У них нет его и не  может быть, они не  сеяли
ничего,  работали на канале, только теперь получили  участок на пустыре. Дай
им! - И Шо-Пир обернулся к ущельцам: - А мешки принесете.
     Весы  еще  не  были  готовы,  и  Шо-Пир, определив  на  глаз  вес  двух
опорожненных  на треть  мешков,  взвалил  их  на  спину ущельцам.  Они  ушли
сияющие, преображенные.
     Шо-Пир, торопясь доделать весы, оставил девушек одних.
     Третьей в  помещение робко  вошла  Зуайда, и  за  нею просунулась морда
осла.  Осел  повел  ушами, ему не понравилась  пыль,  он круто повернулся  и
лягнул порог двери.
     Все  рассмеялись. Похлопав  по  крупу осла, Зуайда  сбросила с него два
тяжелых мешка, сама втащила их в помещение.
     - Сюда ставь! - сказала Ниссо. - Зерно здесь будем складывать.
     И, помогая Зуайде перетащить зерно в угол, добавила:
     -  Видишь,  Зуайда,  не напрасно ты руку  за меня поднимала,  богатство
сейчас тебе дам!
     Кивнув  Мариам, - не мешай, мол, сама справлюсь,  - определила  на глаз
вес мешка,  приподняла его, стукнула об пол и, объятая облаками мучной пыли,
сказала:
     - Бери!
     В мешке было  не меньше трех пудов. Ниссо это  знала. Зуайда смутилась,
но  Ниссо повелительно повторила: "Бери!" - и они  вдвоем поволокли мешок  к
двери. Пока Зуайда, навьючив на спину осла мешок, прикручивала его веревкой,
Ниссо торопливо прошла в глубину помещения, где были сложены рис и сахар, и,
схватив приготовленный кулек, искоса глянув на стоящую спиной к ней  Мариам,
вышла наружу.
     - Это  тебе,  Зуайда, еще,  - тихо проговорила Ниссо. -  Сердце хорошее
утебя.  Никому не говори: рассердится Шо-Пир. Приходи  ко мне, когда дела не
будет, просто так приходи, всегда моя гостья ты!
     Зуайда поцеловала Ниссо, толкнула осла кулаком и пошла за ним следом.
     Ниссо вернулась в помещение и деловито сделала три зарубки.
     После  этого  долго  не  приходил  никто.  Мариам  и  Ниссо  удивлялись
отсутствию ущельцев.
     Шо-Пир, сделав весы, выбирал камни,  которые должны были заменить гири.
За оградой он неожиданно увидел Кендыри. "Зачем он здесь?" - подумал Шо-Пир,
а  Кендыри,  поймав его  взгляд,  перелез через  ограду  и  спокойным  шагом
приблизился к нему.  Осмотревшись, как бы  желая убедиться, что никто, кроме
Шо-Пира. Не видит его, он почтительно поклонился, приложил одновременно одну
ладонь к груди, а другую ко лбу -  так, как  здороваются повсюду на Востоке,
но только не в Сиатанге.
     - Да будет с тобою здоровье, почтенный Шо-Пир.
     - Здравствуй! - продолжая выбирать камни, ответил Шо-Пир. - Ко мне?
     - К  тебе, если позволишь, Шо-Пир, - сказал Кендыри. - Разговор к  тебе
есть. Без чужих ушей поговорить с тобой можно ли?
     - Чужих ушей здесь нет. Говори, - Шо-Пир отложил камни, кинул взгляд на
халат и на тюбетейку Кендыри,  вгляделся в  его неподвижное  лицо.  - Важный
разговор, что ли?
     - Для  тебя - важный. -  Кендыри постарался не заметить выглянувшую  из
дверей Ниссо. - Может, пойдем в дом?
     -  Пойдем,  -  согласился  Шо-Пир,  встал,  потер  ладонь  о  ладонь  и
направился вместе с Кендыри к дому.
     Выходя  из помещения,  Ниссо  увидела  Рыбью  Кость, сразу  насупилась,
презрительно повела губами. Рыбья Кость  стояла  у порога пристройки, что-то
объясняла Мариам.
     - Пришла? Что надо тебе? - с вызовом подступила Ниссо.
     - Шо-Пир где?
     Ниссо полна высокомерия и надменности.
     - Нет Шо-Пира сейчас. Мариам, что она говорила тебе?
     - Муку просит.
     - Ты тоже хочешь муку получить? - язвительно спрашивает Ниссо.
     Рыбья Кость бледнеет от злобы, но, овладев собой, коротко бросает:
     - Давай!
     - Не дам! Тебе нечего делать здесь!
     Мариам с недоумением следит за их разговором. Обе,  сжав кулаки, готовы
кинуться одна на другую. Мариам встает.
     - Погоди, Ниссо! Кто она?
     Ниссо презрительно молчит. Мариам обращается к Рыбьей Кости.
     - Ты кто?
     - А ты сама кто? - выкрикивает Рыбья Кость.
     - Я? Учительницей буду у вас, ты не волнуйся, скажи свое имя - в списке
я посмотрю.
     - Рыбья  Кость ее  имя!  - выкрикивает Ниссо. -  Разве ты,  Мариам,  не
видишь?  Какое  еще может быть  у нее  имя?! Нет в  списке  ее, Шо-Пир утром
читал, я помню. Не полагается ей.
     - Ты дохлая кошка,  с  тобой не говорю! - кричит  Рыбья  Кость. - Дрянь
она, смотри список, жена Карашира я!
     -  Обе вы  бешеные,  смотрю,  - спокойно,  берясь  за список,  замечает
Даулетова. - Ниссо,  перестань!  А ты  не  ругайся.  Не знаю, что между вами
такое. Карашир в списке есть.
     - Карашир есть,  этой змеи нет. Где Карашир? Где его зерно? Они  сеяли.
Не принесла зерна - не давать!
     Мариам растерянно поднимает глаза на жену Карашира.
     - Если ты жена Карашира, то почему, в самом деле, не привезла зерна?
     Рыбья Кость,  поджав губы,  молчит, в  угрожающих  глазах -  гнев; лицо
мучительно дергается,  да, она знает - Бахтиор. Придя к  ней  в  дом, сказал
Караширу:  "Возьми осла, отвези  зерно, получишь муку". Карашир  хотел  было
признаться во всем, но побоялся ее. Она велела ему остаться дома, пошла сюда
одна,  надеясь  как-нибудь  уладить это, выпросить у Шо-Пира  муку. Но  всем
распоряжается эта.  Кинуться бы на  нее, выцарапать ей глаза! Но Рыбья Кость
вспоминает о детях, купец  обманул, от него ничего теперь не получишь,  дома
ни крупинки муки, ни зернышка, впереди зима...  Нет, все что угодно,  только
бы получить муку! Рыбья Кость глядит через дверь:  полно мешков, даже стены,
даже  пол весь  в муке  - в белой, добротной, пшеничной, -  сколько  горстей
можно  собрать  с одного  лишь  пола! Вся злоба  пропала,  в  глазах  только
жадность. Смирившись, она произносит очень тихо:
     - У меня нет зерна... Дай муки... Хоть немного муки!
     - Как нет? - неистовствует Ниссо.  - Не верь ей, Мариам! Спрятала! Есть
у нее, вон, смотри! - Ниссо резко оборачивается, показывает на распростертое
внизу  селение. - Смотри, Мариам, тот дом, тот посев, Не меньше других зерна
собрала она. Ничего не дам, врет она! Когда мы собирали ослов, чтобы Бахтиор
пошел в Волость, она нас прогнала.
     В глазах Рыбьей Кости слезы.
     - Дай! - чуть слышно произносит она.
     - Не дам! - отрезает Ниссо.
     - Погоди, Ниссо... Пусть Шо-Пир скажет сам. Подождем Шо-Пира.
     - Нечего ждать Шо-Пира, скажет то же, что я. Уходи отсюда! Слышишь, или
камнями тебя прогоню!
     Рыбья Кость  ничего не отвечает. С ненавистью, сквозь слезы взглянув на
Ниссо,  она поворачивается,  минует пролом  ограды,  скрывается за  камнями.
Явное злорадство Ниссо удивляет Даулетову.
     -  Ты злая... И  я не знаю, права ли  ты. Надо было, чтоб она подождала
Шо-Пира. С кем это он говорит так долго?
     - Ничего, Мариам, ты не понимаешь! - выпаливает Ниссо.
     Ей  немножко стыдно: почему Рыбья Кость перестала кричать и  заплакала?
Конечно, хорошо, что она так унижена, но лучше было б, если бы не заплакала.
"Нет, - отгоняет Ниссо внезапную жалость, - все врет она, так ей и надо!"
     -  Ты  спрашиваешь,  Мариам,  с  кем  разговаривает  Шо-Пир? Зовут  его
Кендыри, хороший человек, бороды бреет здесь... Помощник купца.
     - Все-таки я спрошу у Шо-Пира об этой женщине.
     - Спроси, спроси! Она хотела, чтоб меня отдали Азиз-хону...
     - Ах,  вот в чем  дело! -  Бросив взгляд  на  тропу, Даулетова замечает
Рыбью Кость, присевшую  на камнях. Ясно: решила дождаться Шо-Пира. Даулетова
ничего не говорит Ниссо.


10

     - Шо-Пир, ты знаешь... Я живу здесь год.
     - Знаю, год.
     - Я живу у купца. Ты тоже знаешь.
     - Знаю.
     - Ты  ко  мне не  приходил  -  бреешься  сам.  Я  к  тебе не  приходил,
разговоров с тобой не вел. Скажи, почему?
     - По-моему, это ты сам мне можешь сказать.
     - Для этого я сейчас пришел.
     - Видно, за год успел надумать, что сказать?
     -  Не смейся. Объясню, ты поймешь. Я много ходил по горам, людей видел.
Разную видел власть.  Бродячий  брадобрей не привык разговаривать с властью;
есть страны, где меня били;  в других местах - гнали камнями, думали,  что я
вор. В Канджуте я два года лежал в тюрьме, знаешь, почему лежал?
     - Откуда мне знать?
     - Канджутцы не любят англичан. Любят русских.
     - Допустим.
     - Это правда. На площади Чальта я брил людей. Распространился слух, что
я хороший  мастер. Пришел солдат,  сказал: идем к  туму,  будешь  брить  его
бороду! Власть приказывает, я пошел, начал брить ему бороду. Он стал хвалить
англичан. Я глупым был, не  подумал, сказал:  твой народ любит русских! Одна
сторона бороды  тума осталась  невыбритой, а меня положили в  тюрьму. Тюрьма
была под  землей,  скорпионы,  пауки змеи  ползали  по  лежащим.  Меня  били
палками, - вот след на щеке, вот еще - видишь?  - на лбу, еще вот! - Кендыри
распахнул ворот халата, показал красные рубцы на груди. - Другие  умирали, я
жив остался. Потом меня выгнали из тюрьмы. Я пришел в Яхбар, болел, во рту у
меня был вкус смерти. Человек  сказал мне: идем со мной, будешь брить бороду
Азиз-хона,  высокая честь. Я вспомнил  Канджут, я знал,  какая  это  высокая
честь. Убежал. Прибежал сюда. Стал жить у  купца Мирзо-Хура. Жил  этот год у
него, помощником ему стал, в сердце моем была благодарность. К тебе не шел и
к Бахтиору не  шел: вы  власть. Я вспоминал  Канджут и боялся  власти. Но  я
целый год издали смотрел на тебя и теперь  понимаю,  что  канджутцы, которые
хвалили русских, правду  мне говорили и что справедлива советская власть.  Я
не  понимал, почему ты  не любишь купца. Теперь  мне ясно почему: он человек
недостойный...
     - Ты что? Поссорился с Мирзо-Хуром?
     - Я не  ссорился с ним. Но  бедному брадобрею дорога с факирами,  купец
идет другой  дорогой. Лицо у меня некрасивое, не смотри на мое лицо - смотри
в сердце. Сердце у меня чистое. Ты удивился тому, что я говорил на собрании?
     - Странно было, почему защищаешь Ниссо.
     - Купец назвал меня собакой после собрания. Если б у купца была власть,
он  бросил бы меня  в  тюрьму. Старики удивляются,  думали:  помощник  купца
говорит так, значит так надо для  Установленного. Все подняли руки  за мной.
Теперь ненавидят  меня, но  уже  поздно:  Ниссо  здесь осталась... Скажи, ты
теперь понимаешь, почему я так говорил?
     - Не знаю, Кендыри. Если не лжешь...
     - Покровитель видит, не лгу! Зачем ложь, Шо-Пир? Какая мне польза?
     - Ну, что ж ты хочешь мне рассказать?
     - Хочу сказать: дикий народ  в Сиатанге, не  видел еще  ничего. Я видел
многое. Знаешь, что купец  с людьми делает? Понимаю  больше, хоть я  простой
брадобрей...
     Кендыри завел рассказ о проделках купца. Шо-Пир слушал внимательно.
     - Теперь скажу главное, - продолжал Кендыри. -  Ты хотел, чтобы ущельцы
были сытыми целый год. А купец сделал так, что все-таки будет голод...
     - Это почему ж голод?
     - Слушай, Шо-Пир! Купец говорил всем: "Караван не придет,  никакой муки
вам не будет.  Бахтиор и  Шо-Пир  вас обманывают. Собранное  вами  зерно они
продали  новым,  советским  купцам;  Бахтиор ушел, чтобы привести  их  сюда:
придут  с   ружьями,  возьмут  зерно.  Пока  не  пришли,  идите  тихонько  к
Бобо-Калону,   он  откроет  вам  мельницу,  мелите  зерно,  пеките  лепешки,
остальное несите мне; вы знаете меня пять лет, я скажу советским купцам, что
вы отдали мне свою муку за долги;  у меня советские купцы не возьмут ее - за
мною власть Азиз-хона; не захотят со мной ссориться, уйдут с пустыми руками.
Каждый раз, когда вам надо будет печь лепешки, приходите ко мне, всегда дам,
сколько нужно.  А весной  я поеду во владенья Азиз-хона и привезу для посева
зерно,  как привозил  вам пять  лет.  Зиму будете  сыты,  а  весною получите
зерно..." Так говорил им купец.  Понимаешь, Шо-Пир?  Купцу они верят больше,
чем верят тебе;  за купцом  - Установленное, за тобой -  разрушение его.  По
ночам, чтоб  ты не знал, они ходили на мельницу, мололи  зерно, а то, что не
успели  смолоть, отнесли к купцу. Теперь у половины факиров уже нет зерна. А
вчера пришел Бахтиор  с  мукой - без советских  купцов,  с  обещанной  тобою
мукой, и  ущельцы  поняли,  что Мирзо-Хур подбил их  на  плохое дело. Теперь
верят тебе и боятся, что купец уедет в Яхбар и увезет  с собою зерно. Думают
так,  потому  что  купец взял у них  за долги семнадцать  ослов; взял у тех,
которые не  дали  своих  ослов  Бахтиору,