й  свет.
Склонившись над ним, сжимая рукой плечо, осторожно трясет...
     - Это ты, Бхара! - не  обнаруживая удивления, спокойно говорит Кендыри.
- Почему пришел?
     - Питателю трав  и всех растений, привет  солнцу, привет  луне,  привет
пречистому, привет всемирному! - скороговоркой говорит Бхара, и его беззубый
рот похож  на дыру.  По бесчисленным морщинам его лица текут мелкие капельки
пота. - Я не успел  зажечь огонь. Я  бежал, лошади не бегают  так... Красные
русские солдаты идут к устью реки!..
     Сна как не бывало. Кендыри сразу садится, глядит на  согнувшегося перед
ним на корточках Бхару:
     - Уже? Ты видел их?
     - Вчера утром сидел на горе на полдороге к устью Зархока. Смотрю: едут.
Сосчитал:  пять.  Ждать других -  пропустил бы этих.  Как  обогнать  бы  их?
Увидели бы меня! Побежал к  реке,  надул козью шкуру, плыл по  Большой Реке,
потом  побежал сюда... Сейчас они,  наверно, подошли  к устью, вечером могут
прийти сюда. На тропе воинов нет...
     - Что еще?
     - Все, высокий! Где быть мне?
     - В камнях. Ты видишь - тебя не видят. Иди!
     Бхара исчез. "Если б  не догадался плыть  по Большой Реке, пожалуй,  не
опередил бы их, - подумал Кендыри, охватив руками  колени. - Машина работает
быстрее, чем я предполагал.  На целые сутки  раньше!.. Да, просчитался бы я,
если  бы вместо Бхары  направил  наблюдателем  кого-нибудь  из этих  ханских
кретинов! Однако надо немедленно действовать!.."
     Разбуженный Азиз-хон был совершенно ошеломлен новостью. Он расхаживал с
Кендыри  вдоль  крепостной  стены,  дрожащей рукой  поглаживая  свою  черную
бороду. Он струсил так, что успокоительные слова Кендыри  долго не  доходили
до  него.  Кендыри видел: Азиз-хон  на своих  воинов  не  надеется,  и  даже
заверение, что  красноармейцев не может быть больше двадцати - двадцати пяти
человек, не вызвало у растерянного и удрученного хана воинственного пыла.
     -  Откуда взялись?  Как узнали  они? Что теперь  делать?  -  растерянно
задавал Азиз-хон вопросы  и то порывался сейчас же будить всех своих воинов,
то просил Кендыри хранить новость в строжайшей тайне.
     - Вот  что,  мой  друг, -  наконец брезгливо  объявил Кендыри.  -  Надо
немедленно ставить засаду в ущелье, назначить всех  вооруженных  винтовками.
Впереди этой засады поставить другую, которая пропустила бы красноармейцев и
завалила  бы  за  ними тропу камнями так, чтоб они  не могли  отступить. Все
очень просто. Красноармейцы будут уничтожены до последнего человека.
     -  Хорошо,  -  наконец ответил Азиз-хон. - Я  пошлю риссалядара ставить
засады, ты тоже поезжай с ним, покажи, где и как, дай хороший совет.
     - А ты?
     Азиз-хон  ответил  лишь  после   продолжительного  раздумья.  Следя  за
выражением его лица,  Кендыри поймал быстрый,  украдкой  брошенный  взгляд в
сторону тропинки к перевалу Зархок.
     - Я  здесь останусь вместе  с Зогаром,  - ответил Азиз-хон. - Пусть все
видят: спокоен я.
     Кендыри понял  значение пойманного им взгляда:  конечно,  от  Азиз-хона
можно этого ожидать! Он хочет быть в стороне от событий и  в случае неудачи,
бросив  всех,  спастись  сам.  Он возьмет с  собой Ниссо и Зогара, кинется к
перевалу Зархок и постарается кружным путем пробраться в Яхбар.
     - Нет, Азиз! Так  не будет. Ты и Зогар тоже  должны быть в засаде. Твое
присутствие воодушевит твоих воинов.
     -  Я  здесь  буду.  Я  сказал!  - мрачно заявил  Азиз-хон,  не глядя на
Кендыри, не постеснявшегося лишить его даже этого "хон"...
     - Вот что, Азиз! Я вижу, ты сомневаешься, что мы победим. Это глупости,
конечно:  у тебя шестьдесят  винтовок, почти сотня воинов. Тех -  не  больше
двадцати - двадцати пяти человек. Ты прекрасно знаешь: один храбрый  человек
в  наших  местах,  сидя в хорошей засаде,  может уничтожить сотню врагов. Но
даже если... Чего бояться тебе? Ты должен помнить одно: что бы ни случилось,
ты молчишь обо мне. Я знаю тебя: молчать ты умеешь. Даже если бы  ты попал в
плен, тебе не  грозит опасность. Мои люди сделает все: ты будешь  обменен на
крупного  человека, ты  нам  нужен еще, и ты будешь жив, вернешься в  Яхбар.
Беспокоиться тебе не о чем. Но если  б ты предал меня, тебе спасения нет: ни
здесь, ни в  Яхбаре.  В плену  будешь  -  русские  тебя  уничтожат.  В Яхбар
свободным вернешься - мои люди найдут тебя и убьют.
     - Твой  разговор  хорош! - то  ли с язвительностью,  то ли с покорством
пробормотал  Азиз-хон. - Зачем говорить о моем молчании? Я знаю тебя и твоих
людей. Но если другие?
     - Кто другие? Риссалядар? Халифа? Им тоже скажи.
     - Купец... Науруз-бек...
     -  Об этих не беспокойся. Мое дело. Больше никто обо  мне  не  знает. А
теперь  победи свой страх, подними людей, поезжай  готовить  засаду.  Я хочу
здесь  остаться один.  Позже приеду  к тебе,  посмотрю...  Ручаюсь:  сегодня
вечером ни один красноармеец живым не будет. Ты понял меня, Азиз?
     Азиз-хон  больше не  спорил.  Он понял  главное: Кендыри  помешает  ему
бросить  всех  и  бежать.  Он  постарался  придать  своему   лицу  выражение
уверенности  и величественного  спокойствия  и уже  хотел сразу будить  свое
воинство.
     - Подожди, Азиз-хон! -  быстро сказал  ему Кендыри,  успевший  обдумать
новый  шахматный ход: под  любым предлогом немедленно  удалить  Азиз-хона из
крепости. - Ты сейчас молчи. Садись на коня, поезжай один к риссалядару.
     - Зачем?
     - Пусть приедет сюда. Нам сначала нужно посовещаться втроем.
     - Разве хан не может послать гонца? - возмутился Азиз-хон.
     - Не обижайся. Ты должен  поехать сам. Все спят, пусть спят,  никто  не
должен проснуться  до  времени.  Разве хан  не  может  проверить, как  несут
дежурство его подчиненные? Садись, поезжай.
     - Не понимаю тебя.
     - Ты поймешь... Это важно... Стой здесь, я подведу тебе коня сам.
     Кендыри  отошел.  Азиз-хон остался  на  месте,  стараясь  подавить свое
оскорбленное  самолюбие,  обиду, негодование,  страх...  Он  слишком  хорошо
понимал,  что  все  его  могущество  и  власть  -   пустой  звук  для  этого
повелевающего им иноземца.
     Когда Кендыри подвел коня,  Азиз-хон сел в седло и молча уехал. Кендыри
знал,  что  настроение  Азиз-хона может  измениться в  любую  минуту,  и  не
доверялся  ни  обещаниям его, ни покорности. Кендыри обернулся,  внимательно
поглядел на  двух сидящих у дверей башни стражей; склонясь на свои винтовки,
они храпели.  Кендыри оглядел весь  двор, - ни одного бодрствующего человека
во дворе  не было.  После трех бессонных ночей,  после  всех волнений  спали
крепко.
     Кендыри быстро прошел к камням, нагроможденным за башней. Над обрывом к
реке  помахал рукой: Бхара должен был его  видеть. И Бхара мгновенно  возник
перед ним, подбежав неслышно и осторожно.
     - Стой здесь. Смотри, слушай! Если кто-нибудь из этих двоих проснется -
перережь  горло.  Тихо  сделаешь!  -  Кендыри  протянул Бхаре  свою  большую
железную бритву.
     - Так, высокий! - послушно пролепетал Бхара.
     Кендыри, миновав стражей, на цыпочках  подошел  к  двери башни.  Скинул
веревку, заменяющую засов, резко распахнул дверь, проскользнув в башню.
     Связанная по рукам и ногам, Ниссо в полубеспамятстве лежала на каменном
полу. Дневной свет заставил ее приоткрыть глаза. Не поворачивая  головы, она
застонала. Кендыри подскочил к ней, закрыл ей рот ладонью:
     - Это я, Кендыри!  Тише, Ниссо! Все спят сейчас, я хочу  спрятать тебя,
спасти от Азиз-хона тебя, понимаешь?
     Ниссо  смотрела на Кендыри расширенными, испуганными  глазами.  Она  не
понимала,  что он говорит.  Сколько  времени провела она  здесь  в  мраке  и
одиночестве?  И, не зная, что происходит за стенами башни, видя  перед собой
только страшное с выколотыми глазами лицо Мариам, до сих пор ощущая на своем
горле  петлю,  не  спала  ни  минуты,  непрестанно  ожидая,  что  вот  дверь
откроется, к  ней  войдут, чтоб ее  пытать и  убить. Страх  то  сковывал  ее
ледяным холодом,  то жег так,  что  она  покрывалась испариной. Вначале  она
билась, пытаясь освободиться от режущих веревок,  затем, обессилев, лежала в
полузабытьи, желая только, чтоб  все  это  скорее кончилось... И ужас  вновь
охватывал ее, и она опять начинала биться и кататься  по каменному холодному
полу.  И когда по ней снова проползла змея, она в  исступлении  закричала  и
кричала долго, пока не охрипла, не потеряла голос.  После этого она замерла,
закрыв глаза...
     И вот свет, яркий, режущий - глазам больно! За нею пришли...
     - Я  Кендыри!  - наконец дошел до ее сознания  тихий голос. -  Я спрячу
тебя, чтоб никто не тронул тебя, только тихо, тихо!
     Кендыри подхватил ее на  руки,  вынес на яркий  солнечный свет, еще раз
шепнул: "Тихо!" Какой-то другой,  дикого облика человек  подхватил ее  ноги.
Оба  бегом кинулись  к  камням,  вместе  с Ниссо  припали к  земле.  Кендыри
выглянул из-за камня, прошептал:
     -  Хорошо. Все спят... Там,  за овечьим загоном,  большие зерновые ямы.
Отведи ее туда,  Бхара, спрячь в яму, сверху закрой камнями... Ты, Ниссо, не
бойся его!
     Отполз, встал, спокойно  вернулся к  башне,  закрыл  дверь, взглянул на
двух  спящих, свесивших головы басмачей,  неторопливым шагом вернулся  на то
место у крепостной стены, где оставил его Азиз-хон, сел на обрывок мешка.
     Азиз-хон  вместе с риссалядаром въехал в крепость. Кендыри встретил их,
помог Азиз-хону сойти с коня.
     - Ты знаешь то, что я просил Азиз-хона тебе передать? - спросил Кендыри
риссалядара.
     - Знаю! - Лицо риссалядара было серым от бессонницы и усталости.
     - Что скажешь?
     - Скажу: тебя надо убить или сделать тебя святым! - мрачно и откровенно
произнес риссалядар.
     - Можно и то и другое вместе! - усмехнулся  Кендыри. - Только ни ты, ни
Азиз-хон не сделаете этого. Не так ли?
     Оба промолчали. Кендыри сказал:
     - Поблагодари меня, риссалядар!  Азиз-хон  хотел взять Ниссо  и Зогара,
бросить тебя, всех воинов и бежать в горы. Я просил его не делать этого.  Не
так ли, мой дорогой хан?
     -  Тот,  кто, живя, смеется, умирая,  плачет! - сдерживая ярость, кинул
Азиз-хон. - О чем совещаться будем?
     -  Не сердись, достойный, - произнес  Кендыри. - Я совещаться раздумал.
Все ясно. Иди будить воинов!
     Круто повернувшись,  Азиз-хон  бросил повод  коня в руки  риссалядару и
пошел к палатке.
     Когда  все басмачи  после долгого переполоха, беганья по двору, криков,
приказаний и  угроз  риссалядара были  уже на конях,  Азиз-хон велел  Зогару
войти  с двумя  воинами в башню и привести к нему Ниссо: он решил взять ее с
собой  в  засаду.  Зогар, обнаружив исчезновение Ниссо,  вернулся к  палатке
бегом.  И  тут  Кендыри  впервые  увидел, в  какое  бешенство  может  впасть
Азиз-хон.  Разъяренный,  с  пеной  у  рта,  он  сам  избил  плетью  старика,
охранявшего башню,  - бил  его по  лицу и плевал на  него,  и,  охрипнув  от
ругательств, топтал его ногами,  когда тот повалился на землю.  Второй страж
тем временем  успел ускользнуть. Воины риссалядара,  сидя на конях, угрюмо и
безмолвно смотрели на это зрелище.
     - Искать!  -  наконец  хрипло  заорал  Азиз-хон.  -  Всем  искать! Горы
перевернуть! Мы никуда не уедем, пока я сам не казню эту тварь!
     Риссалядар, приподнявшись на стременах, взмахнул саблей:
     - Пока будем искать, красные солдаты придут сюда! Давай едем!
     Конь риссалядара галопом вылетел из ворот крепости. Басмачи,  совсем не
желая  испытывать  на  себе  бешенство  Азиз-хона,  со  свистом  и  гиканьем
понеслись за риссалядаром. Последним выехал халифа. Двор крепости опустел.
     Азиз-хон  в полной  растерянности заметался  по двору.  Равнодушный,  с
бесстрастным лицом, Кендыри подвел к Азиз-хону его коня.
     Белый  от  ярости, Азиз-хон  двумя руками  схватил Кендыри за плечи  и,
впиваясь в него своим налившимся кровью глазом, прошептал:
     - Ты?
     Кендыри, бросив повод, спокойно взялся за кисти  рук Азиз-хона, сжал их
особым  приемом,  отвел от своих  плеч, отступил на шаг, небрежным движением
распахнул халат:  Азиз-хон увидел  на поясе  Кендыри  новенький  парабеллум.
Кендыри положил на него пальцы.
     - Напрасно волнуешься, Азиз-хон. Когда ты перебьешь  русских - всех, до
одного человека,  - ты получишь  свою  Ниссо. Я  спрятал ее  потому, что она
мешает  тебе воевать. Сделаешь с ней, что захочешь! И не беспокойся, - я даю
тебе клятву: она будет цела! Не горячись. Не ищи. Не найдешь!
     - Ты дьявол! - прошептал Азиз-хон.
     - Не  будем  ссориться, хан! -  дружелюбно  усмехнулся Кендыри,  и  его
всегда  холодные  глаза  сейчас были веселы.  - Я  друг  тебе и другом твоим
останусь... Садись на коня, поезжай!..
     Закусив  губу,  но тут  же  застонав  от боли, какую  причинила раненая
челюсть, Азиз-хон сел  на коня,  вытянул  его плетью так, что он взвился  на
дыбы, и карьером помчался вдогонку банде.
     Кендыри стоял, смотря ему вслед и беззвучно смеясь.
     Во дворе  крепости  на коврах  перед  палаткою шептались сеиды и  миры.
Купец Мирзо-Хур  ходил вокруг  груды  товаров,  ревниво  на них посматривая.
Науруз-бек,  следя  за  Кендыри,  жевал  сухими губами.  Перед башней  лежал
окровавленный, забитый насмерть басмач.
     Буро-черный гриф, распялив когти на плечах Мариам, раскачивал ее тело.
     С высокой горы за всем, происходящим в селении, в восьмикратный бинокль
наблюдал Швецов. Время от времени он передавал бинокль лежавшему рядом с ним
Худододу.
ГЛАВА
ОДИННАДЦАТАЯ


     Одежда у нас из чудесного льна, -
     Он нашей свободой креплен,
     В нем плавятся пули, война не страшна
     Для тех, кто одет в этот лен.
     Все пули расплющив, из груды свинца
     Отлили мы Славы Тетрадь, -
     Чтоб вечной была, чтобы сын про отца
     В нее мог всю правду вписать!

     Письмена на скалах




1

     В короткие минуты, когда сознание возвращалось к  Шо-Пиру, его начинало
мучительно знобить.  Утреннее солнце,  пробиваясь в щель, где лежал  Шо-Пир,
согревало его. Израненное тело чувствовало каждую неровность каменного ложа.
     Женщины, с рассвета попрятавшись поодаль, в камнях,  следили за тропой.
Они видели, как басмачи один за другим проскакали к Большой Реке, а за ними,
стреляя,  на галопе  промчались  солдаты,  одетые,  как  Шо-Пир,  - наверно,
русские.
     Долго слышалась стрельба по  ущелью, затем несколько  солдат проскакали
обратно, за ними шагом проехали  еще  несколько, гоня перед собой к Сматингу
спешенных басмачей, с закруженными за спиной руками.
     Саух-Богор пробралась к  Шо-Пиру,  заглянула ему в  лицо,  - ждала  его
взгляда.  А  когда  он  полуоткрыл глаза,  радостно  зашептала  ему  в  ухо,
рассказывая все, что видела на тропе.
     Шо-Пир  понял только, что в сиатангском ущелье появились красноармейцы.
Но  как и откуда они пришли? Он  знал,  что Карашир  давно ушел в Сиатанг, и
теперь надеялся на спасение.
     Затем на несколько часов он снова спал в беспамятство. Когда,  отправив
бойца  с  конем  обратно,  гарнизонный  врач Максимов,  предводительствуемый
Караширом,  пробрался  вдоль  берега  к  убежищу Шо-Пира, где  его встретили
женщины, Шо-Пир был еще без чувств.
     Маленький,  быстрый в движениях Максимов,  ни  слова не говоря,  скинул
шинель, склонился над раненым, пощупал пульс, прислушался к сердцу, осмотрел
рану в плече  и  сломанную руку Шо-Пира.  Раскрыл медицинскую сумку, вынул и
аккуратно разложил на сухом камне марлю, бинт,  йод, нашатырный спирт - все,
что могло понадобиться.
     Скрестив пальцы на обломке басмаческой сабли, Карашир сидел поблизости,
сосредоточенно  наблюдая за движениями Максимова.  Женщины  стояли  тут  же,
полукругом. Им  розданы  галеты, но,  забыв о голоде,  они наперебой шепотом
расспрашивали Карашира о новостях. Карашир  ответил,  что в  селении не был,
знает, что Исоф  жив, Рыбья Кость  жива, но кто еще  жив, а кто  мертв -  не
знает, и велел женщинам молчать, "не мешать русскому доктору".
     Расслышав сквозь шум реки короткий крик наверху, Карашир подхватил свою
одиннадцатизарядную  винтовку,  с  которой не расставался  вторые  сутки,  и
отбежал взглянуть на тропу.
     Три красноармейца ехали шагом в сторону селения. Перед ними гуськом шли
пленные  басмачи,  связанные  одной  длинной  веревкой.  Карашир  вернулся к
Максимову и в ответ на его вопросительный взгляд с важностью поднял руку: не
беспокойся, мол, продолжай свое дело...
     Шо-Пир застонал, едва Максимов нащупал его сломанную кость. Не  обращая
внимания на стоны раненого, Максимов довел процедуру до конца.
     - Ну как, браток, дышишь?.. Вот и все! - сказал Максимов. - Теперь твое
дело верное. Такому богатырю жить да жить!..
     Шо-Пир пошевелил губами, силясь что-то сказать, но  язык не повиновался
ему.
     - Воды! Дайте ему воды!  - сказал Максимов,  протягивая женщинам пустую
флягу. Саух-Богор поняла, схватила флягу, помчалась к реке.
     Жадно  отпив  несколько  глотков,  Шо-Пир   облизнул  пересохшие  губы,
остановил взгляд на синих петлицах врача:
     - Отку... откуда... вы... взялись?
     -  Не надо  разговаривать... Слушайте,  а  сами  молчите... Из Волости,
отряд Швецова... Пришли через перевал Зархок, вашего парня встретили в устье
реки Зархок, показал нам дорогу...
     - Зак... Закры... Закрыт... - с трудом произнес Шо-Пир.
     -  Закрыт перевал?  - понял Максимов. - Молчите,  вам говорю...  Верно,
закрыт, снега немало. А только где коза пройдет,  там и наш брат пройдет, по
теории:  ползком,  где  низко,  тишком,  где склизко. Басмачи нас  не  ждали
оттуда. Как только они в ущелье забрались, так мы сверху, проскочив селение,
ущелье  закрыли.  А снизу,  с Большой Реки, у нас пять хороших ребят  это же
ущелье закупорили! Вот и оказалась банда вся, как в трубе... Тут им  каюк!..
Кое-кто,  правда, прямиком на скалы полез; а  кто в реку стал  прыгать - но,
думаю,  немногие  выплыли. Других и сейчас  еще  ловим,  - выстрелы слышали?
Ну-ну,  не  надо отвечать,  тихо  лежите... Сейчас  на  тропу  вас  потащим.
Придется немножко помучиться,  да вы,  я  думаю, терпеливый.  А там  носилки
соорудим и - пожалуйте на отдых в селение...
     - Аз... зиз... хон?..
     - Азиз-хон? Главарь их? - Максимов кивнул на Карашира, насторожившегося
при упоминании имени хана. - Вот спасибо ему! Живьем взяли...
     -  Ниссо...  Бахтиор...  Мариам...  Гюльриз,  -  собравшись  с  силами,
отчетливо проговорил Шо-Пир.
     Максимов рассердился:
     -  Велел  я вам не разговаривать? Извольте  молчать... Живы, все  живы.
Нечего о других спрашивать, сам еще чуть живой...
     Шо-Пир закрыл глаза. Он опять потерял сознание.  Максимов долго возился
с  ним, стараясь привести  его  в чувство, потом  махнул  рукой  и с помощью
женщин и Карашира подложил под Шо-Пира свою шинель.
     Поднятый  на  шинели, Шо-Пир застонал, голова его  запрокинулась.  Врач
беспомощно оглянулся: чем бы заменить подушку? Карашир посмотрел на  женщин,
потом на свой халат, не задумываясь, обломком сабли отхватил от него длинную
полу,  скрутил  ее в комок,  подложил  под  голову  Шо-Пира,  поддерживаемую
врачом.
     Осторожно  ступая  шаг  за шагом,  Шо-Пира понесли по кромке  береговых
скал.
     Через полчаса на носилках, сделанных из шинели и двух палок, Шо-Пир был
в пути к селению Сиатанг.
     В  том месте, где накануне располагался штаб басмачей, ожидавший взятия
каравана, Карашир указал женщинам на узкую, уходящую вверх осыпь, из которой
выступали острые зубья скал:
     - Здесь его взял я.
     - Кого? - спросила Саух-Богор.
     Карашир гордо ткнул себя в грудь кулаком:
     - Азиз-хона... Сам взял, понимаешь? Я, Карашир,  взял хана... Трое было
их: хан,  халифа  и  мальчишка. Увидели они  -  дела плохи:  сзади - красные
солдаты,  спереди  бой идет, тоже, значит,  солдаты.  Бросил  всех хан, сюда
убежать хотел. А наверху я сидел.  Понимаешь, вон там  -  смотри наверх - за
той скалой я сидел. Почему сидел?  В Сиатанг шел. На тропе - басмачи, думаю: