ризналась позднее  государыня,
от смущения она готова была провалиться сквозь пол. И все-таки осталась во
дворце до полуночи, после чего с радостью удалилась.
     Первые приемы императрицей петербургских дам омрачались все той же ее
застенчивостью. Ожидавшие представления дамы оказывались лицом  к  лицу  с
высокого  роста  особой,  молча  и  безучастно  смотревшей  перед   собой.
Александра Федоровна редко улыбалась и приветствовала приглашенных  словно
автомат, неловким жестом протягивая для поцелуя руку. Сжатые губы, взгляд,
изредка бросаемый на дам с целью  выяснить,  сколько  их  еще  ждет  своей
очереди быть представленными  -  все  это  свидетельствовало  о  том,  что
единственное желание молодой императрицы - как можно скорее освободиться.
     Очень скоро нервозность и  неуверенность  как  светских  дам,  так  и
царицы привели к весьма  натянутым  между  ними  отношениям.  Ни  детство,
проведенное Александрой Федоровной в Дармштадте, ни строгое  викторианское
воспитание в Виндзорском замке  не  подготовили  ее  к  жизни  веселого  и
легкомысленного петербургского света. Ее шокировали продолжавшиеся до утра
балы, любовные интрижки,  злые  сплетни.  "Русские  барышни  не  знают  ни
хозяйства, ни рукоделия, - сетовала А.Вырубовой императрица,  -  и  ничем,
кроме   офицеров,   не   интересуются".   Возмущенная    легкомысленностью
аристократии, она принялась вычеркивать из списка приглашенных  во  дворец
одно имя за другим, заметно сократив количество именитых гостей.
     Многие  представители  светского  общества  Петербурга  решили,   что
молодая царица ханжа и скучная особа. Рассказывают, что,  заметив  однажды
среди танцующих на балу во дворце даму с  чересчур  откровенным  декольте,
императрица направила к ней одну из  своих  фрейлин.  В  ответ  на  слова:
"Мадам, ее императорское величество  поручила  мне  сообщить  вам,  что  в
Гессен-Дармштадте такие платья не  носят",  дама  заявила:  "Неужели?"  и,
опустив  платье  на  груди  еще  ниже,  добавила:  "Прошу   уведомить   ее
императорское величество, что в России носят именно такие платья".
     Набожность  недавно   обращенной   в   православие   царицы   смущала
представителей светского общества. Родившись в православии,  они  находили
странным страсть государыни к  собиранию  редких  икон,  изучению  истории
церкви, поездкам по святым местам,  беседам  о  настоятелях  монастырей  и
святых отшельниках. А.А.Вырубова  вспоминала:  "Императрице  не  нравилась
пустая атмосфера петербургского света, и она все надеялась привить вкус  к
труду...  Она  основала  "Общество  Рукоделия",  члены  которого,  дамы  и
барышни, обязаны были сработать не менее трех вещей в год для бедных".  Но
большинство петербургских дам заявляли, что у них  нет  времени  на  такие
пустяки.
     Члены императорской фамилии были недовольны тем, что, по  их  мнению,
молодая  царица  пытается  отдалить  их  от  дворца   и   государя.   Хотя
императорская фамилия была многочисленна и,  подобно  большинству  русских
семей, разбросана повсюду, члены ее были  тесно  сплочены.  Дяди,  тети  и
двоюродные братья царя привыкли к частым визитам и приглашениям  к  обеду.
Стремясь как можно чаще остаться наедине с молодым  супругом,  императрица
не слишком  охотно  рассылала  такие  приглашения.  Родственники  государя
вознегодовали. Великие  княгини  и  княжны,  которые  сами  были  царскими
сестрами или дочерями, возмутились тем, что  какая-то  немецкая  принцесса
пытается лишить их привилегий.
     При  виде  трений   между   вдовствующей   императрицей   и   молодой
государыней, светская  чернь  радовалась,  не  скрывая  симпатии  к  Марии
Федоровне и вспоминая веселые времена. Однако императрица-мать обычно жила
за границей - в Копенгагене, у сестры Александры, ставшей королевой Англии
или же во Франции, на Ривьере, в собственной вилле.
     По видимому, из-за робости, с детства отличавшей молодую  государыню,
ей все равно не удалось бы справиться с ролью, какую ей следовало  играть.
Помимо особенностей натуры Александры  Федоровны,  существовали  и  другие
обстоятельства,  осложнявшие  ее  положение.  Между  помолвкой   принцессы
Дагмары с будущим русским царем и  его  коронованием  протекло  семнадцать
лет. С Александрой Федоровной  это  произошло  спустя  всего  лишь  месяц.
"Молодая императрица, - писал впоследствии "Сандро", - с  трудом  говорила
по-русски.  Еще  далекая  от  сложных  взаимоотношений  придворной  жизни,
императрица делала ошибки, незначительные сами по  себе,  но  равносильные
страшным преступлениям в глазах петербургского высшего света. Это запугало
ее и создавало  известную  натянутость  в  ее  обращении  с  окружающими".
Александре Федоровне, как императрице, трудно было найти себе подруг; дамы
не могли запросто навестить ее или пригласить к себе на чашку чая.  Сестра
царицы, великая княгиня Елизавета Федоровна, которая могла  бы  перекинуть
своего рода мостки между государыней и высшим светом, переехала в  Москву.
Планы Александры Федоровны устраивать  званные  обеды  нарушались  частыми
беременностями и длительными пред- и послеродовыми периодами. Роды  у  нее
были трудными, поэтому задолго до них императрица отменяла все приглашения
и соблюдала постельный режим. Детей она кормила сама и не любила удаляться
от детской.
     "Отношения между двором  и  обществом  приняли  натянутый  характер".
Александра Федоровна объясняла себе тем,  что  общество  -  это  вовсе  не
русский  народ.  Ни  развратные  аристократы,  ни  бастующие  рабочие,  ни
революционные студенты или заносчивые министры не имели  ничего  общего  с
истинно русскими людьми. Теми, кого она встречала тогда летом в Ильинском.
Скромными простыми людьми - а их миллионы - шедшими березовой рощей, чтобы
трудиться в поле. Те, кто на коленях молился за  царя,  вот  кто  поистине
олицетворял  Россию.  Для  них  она  была   не   просто   императрица,   а
царица-матушка.



                            7. ДВА РЕВОЛЮЦИОНЕРА

     Представление императрицы о провинциальной жизни, хотя и  значительно
упрощенное, было в общем  недалеко  от  истины.  Еще  в  начале  нынешнего
столетия  отличительной  способностью  русского  сельского  пейзажа   были
разбросанные там и сям помещичьи усадьбы, окруженные деревнями,  где  жили
крестьяне, отцы которых были крепостными и которые сохранили прежний уклад
жизни. Общество любого провинциального городка было похоже одно на другое:
верхний его слой, сливки общества составляла местная знать  и  дворянство,
следующую ступень занимали бюрократы и интеллигенция  -  судьи,  присяжные
поверенные,  врачи  и  учителя;  после  них  шли  священники,   чиновники,
лавочники, ремесленники, мастеровые,  прислуга.  Подчас  монотонную  жизнь
таких городков нарушали какие-то волнения,  появлялся  душок  либерализма,
однако преобладали консервативные взгляды и настроения. По иронии  судьбы,
именно таков был Симбирск, город на Средней Волге, где прошло детство двух
человек, которым суждено будет сыграть важную роль в свержении Николая  II
и Александры Федоровны. Одним из них был  Александр  Федорович  Керенский.
Другим - Владимир Ильич Ульянов, он же Ленин, который был  на  одиннадцать
лет старше Керенского.
     В  80-х-90-х  годах  прошлого  столетия  Симбирск  представлял  собой
заброшенный приволжский городок. Железной дороги не было, и, хотя в период
летней навигации у городской пристани останавливались  колесные  пароходы,
основной дорогой, связывавшей город с остальной страной, был  санный  путь
по льду реки. На холме, взметнувшимся над Волгой, и поймой,  тянувшейся  к
востоку,  расположились  собор,   губернаторский   особняк,   гимназия   и
библиотека. "От вершины холма к берегу простирались великолепные яблоневые
и вишневые сады, - вспоминал А.Ф.Керенский.  -  Весной  весь  склон  холма
покрывался белыми ароматными лепестками, ночью соловьи пели так,  что  дух
захватывало. С вершины холма летом повсюду, куда ни кинь взор,  на  другом
берегу  реки  видны  луга.  Когда  таял  снег,  начинался  паводок.  Пойму
затапливало, и она превращалась в безбрежное море. А жарким летом на лугах
слышались песни крестьян и горожан, косивших густую, душистую траву.
     В этом живописном уголке два года спустя после рождения Николая II, в
1870 году, появился на свет Владимир Ульянов. Его  отец,  Илья  Николаевич
Ульянов, сын получившего свободу крепостного,  окончив  курс  в  Казанском
университете, стал учителем математики. Он быстро поднимался  по  ступеням
служебной лестницы и в 1863 году женился  на  Марии  Александровне  Бланк,
отец которой, крещеный еврей, врач по профессии, был  владельцем  крупного
поместья. Владимир, названный в честь князя Владимира,  крестившего  Русь,
был третьим из шести детей Марии Александровны.
     За год до рождения сына Владимира Илья Николаевич стал инспектором, а
пять лет спустя директором народных училищ Симбирской губернии. Он целиком
отдавался работе, готовя учителей и открывая новые школы, и надолго уезжал
из дому. За двенадцать лет количество народных училищ увеличилось с 20  до
434.  В  знак  признания  его   заслуг   Илья   Николаевич   получил   чин
действительного   статского   советника,   согласно   табели   о    рангах
соответсвующий чину  генерал-майора.  Узнав  об  убийстве  Александра  II,
опечаленный  Илья  Николаевич  Ульянов  "застегнулся   на   все   пуговицы
вицмундира и  отправился  в  Симбирский  собор,  чтобы  присутствовать  на
панихиде по Царю-Освободителю".
     Владимир, которого в семье  звал  Володей,  был  пухлым,  рыжеволосым
подростком с большой головой, коренастой фигурой и короткими ногами. Летом
вместе с братьями и сестрами он купался в Волге, собирал в березовой  роще
грибы; зимой ходил на каток, катался на  салазках  с  гор.  В  отличии  от
старшего  брата  Александра,  импульсивного,  идеалистичного  по   натуре,
Владимир был лаконичным и  насмешливым.  Играя  в  шахматы  с  братьями  и
сестрами он  придерживался  правила:  "Ни  при  каких  обстоятельствах  не
отступать. Тронул фигуру - ходи". В  гимназии  он  учился  превосходно,  и
когда  остальные  Ульяновы,  вернувшись  домой  добросовестно  докладывали
родителям,  какие  отметки  по  каким  предметам  они  получили,   Володя,
распахнув дверь, взвивался вверх по лестнице, громко  восклицая  "Из  всех
предметов пять".
     За какие-то шестнадцать  месяцев,  с  1886  по  1887  год,  произошли
события, нарушившие размеренную, уютную жизнь семьи. Отвечая в  1922  году
на вопросы анкеты, Ленин писал: "Атеист с 16 лет". Когда  он  находился  в
этом  возрасте,  в  январе  1887  года  у  него  на  глазах  скончался  от
апоплексического удара отец. Весной того же года в С.-Петербурге вместе  с
четырьмя другими студентами университета был арестован его брат Александр.
Их обвинили в покушении на царя Александра III. У  них  нашли  примитивную
бомбу, спрятанную внутри медицинского справочника.  Александр  не  отрицал
вины. Матери, мигом примчавшейся к сыну, Александр сказал: "Я хотел  убить
царя. Попытка не удалась, вот и все". В мае 1887  года  Александр  Ульянов
был повешен. Прощаясь с сыном,  Мария  Александровна  твердила:  "Мужайся,
мужайся".
     О том, какое впечатление произвела казнь брата на Владимира,  единого
мнения не существует. [(Лишь недавно стало известно,  что  Володя  Ульянов
произнес: "Мы пойдем другим путем,  путем  Нечаева",  то  есть,  созданием
повязанной  кровью  организации.)]  Казнь  такого  брата,  как   Александр
Ульянов, несомненно, должна была произвести убийственный эффект на психику
всякого  нормального  человека",  -  писал  Александр  Керенский.   Однако
Владимир, разумеется, был, отнюдь не  нормальным  человеком.  Кроме  того,
есть основания полагать, что между  обоими  братьями  происходили  стычки,
особенно после смерти отца. "Несомненно, это очень одаренная личность,  но
мы с ним не ладим", - писал тогда о брате Александр.  Особенно  раздражала
его во Владимире заносчивость, дерзость и постоянные насмешки над матерью.
Однажды, когда сыновья играли в  шахматы,  Мария  Александровна  напомнила
Володе, чтобы тот выполнил поручение, которая она ему давала. Тот  ответил
грубо и не сдвинулся с места. Мать стала настаивать, Володя ответил  новой
грубостью. Александр спокойно сказал: "Или ты пойдешь и  выполнишь  мамину
просьбу, или я с тобой больше не буду играть".
     Александра казнили весной, когда у брата  шли  выпускные  экзамены  в
Симбирской гимназии. Внешне хладнокровный, облачась в синий  гимназический
мундирчик, Володя сдал экзамены лучше всех в классе. После этого  директор
гимназии  (сильно  рискуя,  поскольку  над  семьей  Ульяновых   собирались
грозовые тучи), дал Владимиру Ульянову блестящую рекомендацию:
     "Очень способный, всегда аккуратный и прилежный, Ульянов  был  первым
по всем предметам и окончил  гимназию  с  золотой  медалью,  как  наиболее
достойный по своим успехам в учебе, и примерного поведения.  Ни  в  стенах
учебного  заведения,  ни  вне  его  ни  разу   не   подавал   повода   для
неудовольствия  со  стороны  гимназического  начальства...  Основой  этого
воспитания были религия и  дисциплина...  что  и  проявилось  в  поведении
Ульянова. После тщательного изучения характера и личной жизни  Ульянова  я
заметил в нем несколько повышенную склонность к замкнутости и  скрытности,
склонность избегать контактов со знакомыми и даже с лучшими  учениками  за
стенами гимназии".
     Документ этот подписал Федор Керенский, друг и  почитатель  покойного
Ильи Николаевича Ульянова. Благодаря этой  дружбе  суд  и  поручил  Федору
Керенскому опекать младшего Ульянова.
     В  качестве  вдовы  потомственного  дворянина,  Мария   Александровна
продолжала получать пенсию, однако, чтобы избежать скандала, из  Симбирска
пришлось уехать. Владимир поступил в Казанский Университет, но вскоре  был
исключен за участие в студенческой демонстрации. После  этого,  в  попытке
уберечь второго сына от гибельного пути, по  которому  пошел  старший  его
брат,  Мария  Александровна  приобрела  имение  площадью  в  225  акров  и
назначила Владимира управляющим. Должность эта оказалась не по  душе  ему.
"Мать  хотела,  чтобы  я  занялся  сельским  хозяйством,  -  вспоминал  он
впоследствии. - Я начал было хозяйничать, но очень скоро бросил это  дело.
Я  не  мог  продолжать  возиться  с  землей,  потому   что   отношения   с
соседями-крестьянами начали портиться и перестали быть нормальными". Хутор
был продан, и семья Ульяновых переехала к родителям Марии Александровны  в
Самару. Там, в у доме деда, сидя возле огня, Владимир  читал  все  подряд:
Пушкина, Тургенева, Достоевского, Толстого. Принялся за изучение права  и,
освоив четырехгодичный курс обучения за один год, сдал экзамены экстерном.
И снова в числе первых. Несмотря на  успехи  в  области  изучения  теории,
непродолжительная  его  деятельность  в   качестве   защитника   оказалась
неудачной. Взяв на себя в Самаре защиту  десятка  крестьян  и  мастеровых,
обвиняемых в незначительных  преступлениях,  все  дела  он  проиграл.  Для
укрепления здоровья ежедневно купался. Зимой,  повиснув  вниз  головой  на
самодельных брусьях, занимался гимнастикой.
     С  тем  же  усердием,  с  каким  изучал  право,   Владимир   принялся
штудировать труды  Карла  Маркса.  Законченность  марксистского  учения  и
убедительная логика выводов  Маркса  произвели  на  него  гораздо  большее
впечатление, чем импульсивность и эмоциональность  его  брата  Александра.
Тот вздумал убить одного человека, смерть которого ничего бы не  изменила.
Что же касается Маркса, то он решил изменить все. К ужасу  матери,  каждую
семейную трапезу Владимир превращал в  оживленное  обсуждение  "Капитала".
Еще больше Мария Александровна расстроилась тогда, когда сын  заявил,  что
намерен, по примеру старшего брата, отправиться в С.-Петербург, поскольку,
по Марксу, движущей силой революции будет фабричный пролетариат.
     В 1893 году, всего за год до восхождения  на  престол  молодого  царя
Николая  II,  в  отцовском  сюртуке  и  котелке,  а  С.-Петербург  приехал
двадцатитрехлетний Владимир Ильич,  который  получил  должность  помощника
присяжного поверенного. Он вступил в марксистский кружок,  члены  которого
собирались по вечерам.  За  ужином  во  время  масленницы  познакомился  с
молодой девушкой,  тоже  убежденной  марксисткой.  Надежда  Константиновна
Крупская - круглолицая, курносая, большеглазая учительница - была  на  год
старше Владимира. После  ужина  оба  гуляли  по  набережным  Невы.  Вместе
посещали собрания  кружка.  На  одном  из  них  кто-то  предложил  создать
литературные комитеты для образования масс. "Владимир Ильич рассмеялся,  -
писала впоследствии Крупская. - Смех его прозвучал как-то зло и сухо...  -
"Что же, - заявил он, - если кто-то  желает  спасти  отечество  с  помощью
литературного комитета, этот превосходно, мешать мы ему не будем".
     В 1895 году Владимир впервые выехал за границу. Ему хотелось  попасть
в Женеву, чтобы познакомиться там с  Георгием  Валентиновичем  Плехановым,
основателем  русского  марксизма,  кумиром  всей   русской   революционной
молодежи. Однако Плеханов, проведший двадцать лет в изгнании, начал терять
связь с марксистским движением  в  России,  и  Владимир  Ильич,  жаждавший
побеседовать с Плехановым, нашел, что тот холоден и высокомерен. Из Женевы
Ульянов поехал в Цюрих, Берлин и Париж, где любовался широкими, усаженными
деревьями бульварами. Через несколько недель вернулся в Россию, привезя  в
сундуке с двойным дном пачки нелегальной литературы, и  тотчас  с  головой
окунулся в  организацию  забастовок  и  составление  антиправительственных
листовок и воззваний. Из осторожности он избегал нападок на молодого царя,
находившегося  на  престоле  меньше  года.  "Конечно,   если   начнешь   с
выступлений  против  царя  и  существующей  социальной  системы,  то  лишь
восстановишь против себя рабочих", - объяснял  он.  В  1895  году  он  был
арестован и с год просидел в петербургской тюрьме, после  чего  сослан  на
три года в Сибирь.
     Жизнь политического ссыльного в  Сибири  в  последние  годы  царского
режима отнюдь  е  походила  на  кошмар.  Напротив,  допускалось  множество
послаблений. Наказание состояло лишь в ограничении передвижения ссыльного.
При наличии средств он мог жить с теми же удобствами, как и в  Европейской
России, мог завести  семью,  иметь  прислугу,  получать  письма  и  книги,
принимать гостей.
     После освобождения из петербургской тюрьмы  перед  ссылкой  Владимиру
Ульянову разрешили задержаться на пять суток в С.-Петербурге и на  четверо
в Москве. Захватив с собой тысячу рублей и сундук  с  сотней  книг,  он  в
одиночку уехал за Урал. Три года, проведенные  в  Шушенском,  недалеко  от
монгольской границы, были одними  из  самых  счатливых  периодов  в  жизни
В.Ульянова. Рядом  протекала  река  Шушь,  изобиловавшая  рыбой,  в  лесах
водились медведи, белки, соболя. Владимир снял несколько комнат. Дважды  в
день он купался, купив собаку и  ружье,  ходил  на  охоту.  Он  был  самым
состоятельным  человеком  в  деревне  и  научил  местного  торговца  вести
бухгалтерский учет. К нему приходило огромное  количество  писем,  он  вел
переписку с марксистами со  всех  концов  России  и  Европы.  Ежедневно  в
течении  нескольких  часов  работал  над   объемистой   книгой   "Развитие
капитализма в России".
     Через  год  к  Владимиру  Ульянову  приехала   Н.К.Крупская.   Будучи
арестованной за организацию  стачки,  она  добилась  ссылки  в  Шушенское,
заявив полиции, что она  приходится  Ульянову  невестой.  Тот  обрадовался
приезду Крупской и  привезенным  ею  книгам,  но  не  был  в  восторге  от
появления родительницы Надежды Константиновны, которую недолюбливал. Своей
матери он  писал:  "Надежде  Константиновне...  поставили  трагикомическое
условие: если она не вступит немедленно в брак, то  наза