ский   встревожился.   Состоялось
экстренное совещание. Ни у кого и в мыслях не было обращаться с  подобного
рода просьбой к императору, который находился в Царском Селе и не ведал ни
о шествии, ни о петициях. Предложение, чтобы петиция была  принята  кем-то
из царской семьи, было так же  отклонено.  В  конце  концов,  уведомленный
начальником полиции о том, что у того недостаточно людей, чтобы арестовать
Гапона, имевшего столько сторонников, министр внутренних дел и его коллеги
решили вызвать в город дополнительные войска в надежде удержать  положение
под контролем.
     В субботу вечером Николай II впервые узнал от  Святополка-Мирского  о
том, что может произойти  на  следующий  день.  "Из  окрестностей  вызваны
войска  для  подкрепления  гарнизона,  -  записал  в  дневнике  9   января
император. -  Рабочие  до  сих  пор  вели  себя  спокойно.  Количество  их
определяется   в   120   000   человек.   Во    главе    союза    какой-то
священник-социалист Гапон. Мирский приезжал вечером с докладом о  принятых
мерах".
     Воскресным утром 9 января 1905 года,  под  свист  метели,  поп  Гапон
двинулся в главе шествия. Из рабочих кварталов демонстранты направились  к
центру города. Взявшись  за  руки,  шли  спокойно,  в  радостном  ожидании
успеха. Одни несли кресты, образа и хоругви, другие национальные  флаги  и
портреты царя. Слышались песнопения, гимн "Боже Царя храни!"  В  два  часа
пополудни все колонны должны были подойти к Зимнему дворцу.
     Столкновений с войсками не было. Но во всех частях города у мостов  и
на  основных   магистралях   города   выстроились   шеренгами   пехотинцы,
подкрепленные казаками и гусарами. Недоумевая, что  это  значит,  и  боясь
опоздать к встрече с царем, толпы продолжали  двигаться  вперед.  Возникла
паника. Солдаты открыли огонь. Мужчины, женщины,  дети  падали,  сраженные
залпами. Утоптанный снег окрасился  кровью.  По  официальным  данным  было
убито 92 человека и сотни были ранены. Фактическое же  число  жертв  было,
очевидно, в несколько раз больше. [(В январском номере за 1918 г.  журнала
"Пламя",  выходившего   в   Петрограде   под   редакцией   А.Луначарского,
указывалось, что к резиденции царя шло не 300  000,  а  140  000  человек.
Число погибших в результате подлой  провокации  составило  не  130,  а  54
человека.)] Гапон сбежал, другие  руководители  шествия  были  арестованы.
Изгнанные из столицы, они разъезжали по империи, и в их  устах  количество
жертв переросло в тысячи.
     "Кровавое воскресенье" стало поворотным пунктом в истории России. Оно
разрушило вековую веру в единение  царя  и  народа.  Когда  пули  пронзали
иконы,  хоругви  и  царские  портреты,  которые  рабочие  несли  в  руках,
послышались возгласы: "Царь нам не  поможет".  А  потом  стали  добавлять:
"Выходит, у нас нет больше царя!"  Неумелые  действия  правительства  были
восприняты за рубежом как жестокая расправа. Рамзай  Мак-Дональд,  будущий
британский премьер-министр, осудил царя, назвав "кровавым" и "обыкновенным
убийцей".
     Спрятавшийся за границей Гапон опубликовал открытое письмо, в котором
громил "Николая Романова, бывшего царя, а ныне душегуба  России.  Невинная
кровь рабочих, их жен и детей навсегда легла между тобой и  народом!..  да
падет  вся  пролитая  кровь  на  тебя,  вешатель!"  Гапон  стал  подлинным
революционером:  "Я  призываю  все  социалистические   партии   придти   к
немедленному согласию и начать вооруженное восстание против царизма!"
     Но репутация Гапона оказалась подмоченной. Руководители партии эсеров
[(В их числе полицейские агенты и провокаторы  -  такие,  как  Евно  Азеф,
Пинхус Рутенберг, Борис Савинков  и  ряд  других.  Кстати,  в  отличии  от
последних, от ближайших  товарищей  Гапон  не  скрывал  своих  сношений  с
Зубатовым, Плеве и градоначальником.)] были убеждены, что  он  по-прежнему
связан с полицией. Его приговорили к смертной казни, и в  апреле  1906  г.
Гапона нашли повешенным на заброшенной даче в Озерках.
     Узнав о трагедии, государь, находившийся в Царском Селе, был потрясен
до глубины души. "Тяжелый день! - записал он вечером  того  же  дня.  -  В
Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти
до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять  в  разных  местах  города,
было много убитых и раненых. Господи, как больно и  тяжело!"  Были  спешно
созваны  министры,  и  Витте  посоветовал  царю  немедленно   заявить   во
всеуслышание, что он не имеет никакого отношения к расправе,  что  войска,
дескать, начали стрелять без приказа. Не желая порочить армию, Николай  II
отказался  делать  это.   Чтобы   смягчить   впечатление   от   "кровавого
воскресенья", генерал-губернатор Трепов отобрал 34 рабочих и доставил из в
Царское Село. Царь принял эту "делегацию" и выступил с  речью,  в  которой
призывал   рабочих   помочь    армии    на    фронте    и    не    слушать
подстрекателей-революционеров. Когда рабочие вернулись в Петербург, то  их
на некоторых фабриках, по словам Витте, так  встретили,  "что  они  должны
были оттуда удалиться".
     Государыня  была  в  отчаянии.  Через  пять  дней  после   "Кровавого
воскресенья" она написала сестре, принцессе Виктории  Баттенбергской:  "Ты
понимаешь, какое трудное  время  мы  переживаем.  Поистине,  время  тяжких
испытаний. Моему бедному Ники приходиться нести тяжелый крест, но  ему  не
на кого опереться, никто не может ему по-настоящему помочь.  У  него  было
столько неприятностей и разочарований, и  все-таки  он  по-прежнему  полон
отваги и веры в Провидение. Он так много и  упорно  трудится,  но  ему  не
достает "настоящих" людей... Плохие всегда под  рукой,  остальные  же,  из
ложной скромности, держатся в тени. Мы  попытаемся  встречаться  с  новыми
людьми, но это сложно. На коленях молю  Господа  умудрить  меня,  чтобы  я
смогла помочь супругу в его тяжком труде...
     Не верь всем ужасам, о которых  пишут  в  газетах.  От  их  рассказов
волосы встают дыбом, все это бесстыдная ложь. Да,  увы,  войскам  пришлось
стрелять. Толпе неоднократно было приказано разойтись и сказано, что  Ники
нет в столице (поскольку зимой мы живем в  Царском  Селе),  и  что  войска
будут вынуждены стрелять, но толпа не захотела повиноваться,  и  пролилась
кровь. Всего убито 92 человека и 200-300 человек ранено.  Это  ужасно,  но
иначе толпа выросла бы до гигантских размеров, и погибли бы тысячи.  Цифры
погибших раздуваются, распространяясь по  стране.  В  петиции  содержалось
всего два требования  самих  рабочих,  остальное  же  кошмарно:  отделение
Церкви от государства и т.д. и т.п.  Если  бы  была  направлена  небольшая
депутация, изложившая бы требования рабочих, все было бы  иначе.  Узнав  о
содержании петиции, многие рабочие пришли в ужас, и обратились с  просьбой
защитить их, чтобы они могли работать без помех.
     Петербург - порочный город, в  нем  ничего  русского.  Русский  народ
искренне предан своему монарху, а революционеры, прикрываясь  его  именем,
настраивают крестьян против помещиков и т.д., каким образом, не знаю.  Как
бы мне хотелось быть мудрее и оказаться по-настоящему полезной супругу.  Я
люблю свою новую родину. Она так молода, сильна, в  ней  столько  доброго,
только народ неуравновешен и похож на больших детей. Бедный Ники, как  ему
трудно приходится. Если бы у его  родителя  было  больше  надежных  людей,
которых он  смог  бы  привлечь,  мы  смогли  бы  назначать  их  на  нужные
должности; теперь же у нас или очень старые или слишком незрелые  люди,  у
нас  нет  выбора.  От  дядей  проку  мало.  Миша  [великий  князь   Михаил
Александрович, младший брат государя] еще совсем мальчик..."
     Но "Кровавое воскресенье" было лишь началом страшного года. Через три
недели, в феврале, в Москве был убит великий князь  Сергей  Александрович,
дядя царя и  муж  Эллы.  Великий  князь,  гордившийся  тем,  что  его  так
ненавидят революционеры, попрощавшись с женой, выезжал из Никольских ворот
Кремля, где в это время находилась жена, и в эту  минуту  в  него  бросили
бомбу. Услышав грохот взрыва, Елизавета Федоровна воскликнула "Это  Серж!"
и кинулась к супругу. Но нашла лишь окровавленные куски,  разбросанные  на
снегу. Набравшись мужества, великая княгиня подошла к умирающему кучеру  и
успокоила его, сказав, что генерал-губернатор остался жив.  В  последствии
Елизавета Федоровна посетила убийцу, эсера Каляева, в тюрьме и просила его
покаяться. "Если вы вступите на путь покаяния, я умолю  Государя  даровать
вам жизнь и буду молиться Богу, чтобы Он вас простил также, как я сама уже
вас простила". Тот отказался, заявив, что его смерть будет  способствовать
свержению самодержавия.
     После убийства мужа жизнь Эллы круто изменилась. Веселой,  порывистой
молодой  женщины,  которая  руководила  младшей  сестрой,  оставшейся  без
матери, и которая отвергла ухаживания Вильгельма II, каталась на коньках и
танцевала с цесаревичем, как не бывало. Теперь на  первый  план  вышла  та
святая доброта и мягкость характера,  которые  позволяли  великой  княгине
смириться с нравом мужа. Несколько лет пустя Елизавета Федоровна  основала
в Москве Марфо-Мариинскую обитель  и  стала  ее  настоятельницей.  Великая
княгиня "проявила последнюю  заботу  о  женском  изяществе:  она  заказала
рисунок одежды для своей общины московскому  художнику  Нестерову.  Одежда
эта состояла из длинного платья  тонкой  шерстяной  материи  светло-серого
цвета, из полотняного нагрудника, тесно окаймляющего лицо и шею,  наконец,
из  длинного  покрывала  белой  шерсти,  падающего  на  грудь  в   широких
складках".
     Каждый месяц в разных концах России происходили теракты.  19  октября
1906 г. император писал матери: "Тошно стало читать агентские  телеграммы,
только и были сведения о забастовках в учебных заведениях, аптеках и  пр.,
об убийствах городовых, казаков и солдат, о разных беспорядках,  волнениях
и возмущениях.  А  господа  министры,  как  мокрые  курицы,  собирались  и
рассуждали о том, как сделать объединение всех министерств,  вместо  того,
чтобы действовать решительно". Разгром русской эскадры  под  командованием
Рождественского в Цусимском бою послужил сигналом к восстаниям на кораблях
Балтийского  и  Черноморского  флотов.  Матросы   броненосца   "Потемкин",
возмущенные тем, что их накормили несвежим мясом, побросали своих офицеров
за борт и, подняв красный флаг,  курсировали  вдоль  побережья,  подвергая
артобстрелу  приморские  города.  Когда  запасы  топлива  иссякли,  экипаж
корабля сдался румынским властям в порту Констанца.
     К  середине  1905  года  вся  страна   была   парализована   всеобщей
забастовкой. От Варшавы до Урала бездействовали железные дороги и  заводы;
суда  стояли  у  причалов  без  разгрузки.   В   Петербурге   не   хватало
продовольствия,  не  издавались  газеты,  были   перебои   со   снабжением
электроэнергией. Днем  улицы  заполнялись  толпами,  которые  аплодировали
ораторам, с крыш домов свешивались кумачевые флаги. По вечерам  на  улицах
было безлюдно и темно. В провинции крестьяне грабили поместья, калечили  и
воровали господский скот, жгли усадьбы, и пламя  пожаров  освещало  ночное
небо.
     Откуда не  возьмись  появились  новоявленные  организации  рабочих  -
советы, куда избирались  делегаты,  по  одному  из  тысячи.  Возникли  они
стихийно, но влияние их и количество стало быстро расти. Появился и  лидер
- Лев Бронштейн - Троцкий, страстный оратор, член  меньшевистской  фракции
РСДРП. Советы стали угрожать фабрикантам разнести в пух и прах их  заводы,
если те не  закроются.  Тогда  вводились  войска.  Перед  всеми  казенными
зданиями  прохаживались  часовые;  по  улицам  гарцевали  казаки.   Стоило
вспухнуть искре, и началась бы революция.
     В одном из самых известных его писем императрице-матери государь  так
описывал тогдашние события.
     "Наступили грозные тихие дни, именно тихие, потому что на улицах  был
полный порядок, а  каждый  знал,  что  готовится  что-то  -  войска  ждали
сигнала, а те не начинали. Чувство было, как бывает  летом  перед  грозой!
Нервы у всех были натянуты до невозможности... В течении этих ужасных дней
я виделся с Витте постоянно, наши разговоры начинались утром  и  кончались
вечером при темноте. Представлялось избрать один из двух путей:  назначить
энергичного  военного  человека  и  всеми  силами  постараться   раздавить
крамолу; затем была бы передышка  и  снова  пришлось  бы  через  несколько
месяцев действовать силою; но это стоило бы потоков крови и в конце концов
привело бы к теперешнему положению...
     Другой путь - предоставление гражданских  прав  населению  -  свободы
слова, печати, собраний и  союзов  и  неприкосновенность  личности;  кроме
того, обязательство проводить всякий  законопроект  через  Государственную
Думу - это, в сущности, и есть конституция...  Почти  все,  к  кому  я  ни
обращался с вопросом, отвечали так же, как Витте... Он прямо объявил,  что
если  я  хочу  его  назначить  Председателем  Совета  Министров,  то  надо
согласиться с его программой и не мешать  ему  действовать.  Манифест  был
составлен  им  и  [членом   Государственного   совета   князем   Алексеем]
Оболенским. Мы обсуждали его  два  дня  и,  наконец,  помолившись,  я  его
подписал... Единственное утешение это - надежда, что  такова  воля  Божья,
что это тяжелое  решение  выведет  дорогую  Россию  из  того  невыносимого
хаотического состояния, в котором она находится почти год".
     Сам С.Ю. Витте, разработавший первую русскую конституцию и  создавший
первый парламент, ни в конституции, ни в парламенты не верил. По словам Т.
Т. фон Лауэ, Витте заявил: "Конституция у меня в голове, ну а в душе..." -
С этими словами он плюнул на пол. Витте, самый талантливый администратор в
России, был рослый, грузный, плечистый  господин  с  большой,  как  тыква,
головой. Начав свою карьеру скромным чиновником в Тифлисе, где  родился  в
1849 году,  Витте  стал  крупнейшим  государственным  деятелем,  к  мнению
которого прислушивались два императора.
     Мать Витте была русской, отец -  потомком  голландских  переселенцев.
Отец С.Ю.Витте, уроженец Прибалтики, был образованным человеком,  который,
"потеряв и свое состояние, и  состояние  жены  на  Нетахских  заводах  для
разработки руды", предоставил сыну выбираться в люди,  полагаясь  лишь  на
собственные силы и способности. Ни тем, ни другим Витте  не  был  обделен.
Поступив в "Одесский университет, я занимался и днем, и ночью,  и  поэтому
за все время пребывания моего в университете я действительно был в  смысле
знаний самым лучшим студентом. Я до такой степени много  занимался  и  так
знал  предметы,  что  никогда  к  экзаменам  не  готовился...  Я   написал
диссертацию "О  бесконечно  малых  величинах"...  Диссертация  была  очень
оригинальная... не заключала никаких формул, а  в  ней  были  только  одни
философские рассуждения".
     Витте надеялся  стать  профессором  чистой  математики,  но  в  ввиду
обстоятельств ему пришлось служить на Одесской железной дороге. Он занимал
должности контролера и ревизора движения, затем получил  место  начальника
конторы движения. В о время турецкой компании 1877 года он,  по  существу,
управлял Юго-западной железной дорогой. "Удалось исполнить это дело удачно
только,  пожалуй,  благодаря  присущему  мне...  решительному  и  твердому
характеру", - вспоминал он. В феврале 1892 года Витте стал министром путей
сообщения. "...Я не приувеличу, если скажу, что  это  великое  предприятие
[сооружение  Великого  Сибирского  пути]  было  совершено  благодаря  моей
энергии, конечно, поддержанной  сначала  императором  Александром  III,  а
потом императором Николаем II", - писал он в мемуарах. В августе 1892 года
С.Ю.Витте был назначен на ответственный пост министра финансов. В качестве
министра  финансов  Витте   был   также   ответственен   за   торговлю   и
промышленность. И в результате утроил производительную мощь России. "И это
ставилось мне в укор. Болваны!" - возмущался Витте. Даже в личной жизни С.
Ю.Витте принимал все меры, чтобы не оказаться в  дураках.  Он  был  дважды
женат, и обе жены были прежде  замужем.  Познакомившись  со  своей  первой
женой, Витте стал хлопотать о разводе и, женившись, увез ее  в  Петербург.
Он удочерил единственную дочь жены от первого брака, но поставил при  этом
условие, что, если у них не будет собственных детей, девочка не станет его
наследницей.
     Витте государь унаследовал от отца  вместе  с  престолом.  И  молодой
император, и умудренный жизнью министр верили в будущее. "Я знаю,  что  он
[Николай II] совсем неопытный, но и не глупый, и  он  на  меня  производил
впечатление хорошего и весьма воспитанного  молодого  человека",  -  писал
Витте и добавлял впоследствии: "Я в своей жизни не встречал человека более
воспитанного, нежели ныне царствующий император Николай  II".  Императрица
С.Ю.Витте нравилась меньше, хотя он  и  вынужден  был  признать,  что  она
красива.  Став   министром   финансов,   он,   несмотря   на   оказываемое
сопротивление, ввел в России золотую валюту. Это привлекло в Россию  целую
армию зарубежных купцов м промышленников,  соблазняемых  освобождением  их
доходов   от   налогов,   правительственными   субсидиями   и    заказами.
Государственная монополия на продажу спиртных напитков, введенная  по  его
инициативе,  позволяла  казне  получать  миллионные   доходы.   Цинизм   и
напористость Витте претили императору, хотя он и ценил ум министра.  После
заключения  Портсмутского  мира,  который  при  тех  обстоятельствах   был
равносилен победе России, в знак признания заслуг  С.Ю.Витте  царь  возвел
его в графское достоинство.
     Опытный, проницательный политик, зарекомендовавший  себя,  ко  всему,
миротворцем,  Витте  был  самым  подходящим  деятелем,  который  смог   бы
справиться  с  распространением  в  стране  революции.  Даже  вдовствующая
императрица писала сыну: "Уверена, единственный  человек,  который  сможет
помочь тебе сейчас - это Витте... Он, конечно, гениален". По просьбе  царя
Витте составил меморандум, в котором, проанализировав ситуацию,  пришел  к
выводу, что существует только два выхода из положения:  военная  диктатура
или вступление на  путь  конституции.  Сам  Витте  рекомендовал  последний
вариант, который обошелся бы дешевле и быстрее успокоил бы брожение  умов.
Такое предложение было поддержано и великим князем Николаем  Николаевичем,
двоюродным дядей государя, командующим Петербургским военным  округом.  На
предложение стать военным диктатором он, по словам С.Ю.Витте, отреагировал
следующим образом: "Тогда великий князь вынимает из  кармана  револьвер  и
говорит: "Ты видишь этот револьвер, вот я сейчас пойду к государю  и  буду
умолять его подписать манифест и программу графа Витте; или  он  подпишет,
или я у него же пущу  себе  пулю  в  лоб  из  этого  револьвера".  А  граф
Фредерикс добавил: "Я не вижу иного выхода, как принятие программы Витте".
     Манифестом  17  октября  1905  г.  из  абсолютной  автократии  Россия
превращалась в полуконституционную монархию. В  Манифесте  провозглашалась
"Свобода совести,  слова,  собраний  и  союзов".  Предполагалось  создание
выборного органа, Государственной Думы;  устанавливалось,  "чтобы  никакой
закон не мог воспринять  силу  без  одобрения  Государственной  Думы".  До
конституционной английской монархии  было  еще  далеко:  в  руках  монарха
оставалось руководство обороной и внешней политикой государства,  он  один
обладал  полномочиями  назначать  и  смещать  министров.  И   все   же   с
обнародованием манифеста России в  считанные  месяцы  удалось  пройти  тот
трудный участок пути, на преодоление  которого  Европе  понадобилось  одно
столетие.
     Граф Витте оказался в неловком  положении.  Убедив  монарха  даровать
России конституцию, он рассчитывал на ее эффективность. Он был назначен на
пост   председателя   Совета   министров   и   тотчас   добился