регу  и
видели все это,  -  писала  сестра  Николая  II,  Ольга  Александровна.  -
Мальчик, разумеется, не осознавал опасности и при  виде  прибоя  хлопал  в
ладоши. Ники снова нырнул в воду и, схватив Анастасию за  длинные  волосы,
поплыл с ней к берегу. Я похолодела от ужаса".
     Несмотря на  тот  случай,  Николай  Александрович  по-прежнему  любил
купаться в  море.  Он  считал  морские  купания  настолько  полезными  для
здоровья, что распорядился построить крытый бассейн, наполнявшийся  теплой
морской водой. Таким образом, семья могла купаться ежедневно, не  опасаясь
ветреной погоды и низких температур.  Видя  сына  здоровым,  государь  был
преисполнен  радости.  В   1909   году,   прервав   на   середине   письма
императрице-матери, Николай Александрович радостно отметил: "В эту  минуту
вошел Алексей после своей ванны и потребовал, чтобы я написал тебе, что он
крепко целует бабушку. Он хорошо загорел, так же как его сестры и я сам".
     В Ливадии государь и императрица чувствовали себя гораздо проще,  чем
где-либо, Александра Федоровна ездила в Ялту за покупками, чего не  делала
ни в Петербурге,  ни  в  Царском  Селе.  "Осенью  Ее  Величество  пошла  с
Вырубовой в Ялту за покупками. Вскоре пошел сильный дождь, так что,  когда
Ее Величество вошла в магазин, с ее зонтика натекли большие лужи на пол, и
приказчик строго сказал ей, указав на  подставку  для  палок  и  зонтиков:
"Мадам, для этого есть вещь в углу". Императрица покорно поставила зонтик,
но велико же было смущение приказчика, когда Вырубова сказала: "Александра
Федоровна, " и он догадался, с кем разговаривал, " - писала Т.Боткина.
     Почти все дни царь проводил в Ливадии на свежем воздухе. Каждое  утро
играл в теннис. Вместе с дочерьми  ездил  верхом  на  соседние  виллы,  на
ферму, откуда поставлялись продукты к столу, в горы к водопаду.  Как  и  в
Финляндии, дети вместе с отцом собирали  в  лесу  ягоды  и  грибы.  Иногда
осенью царь разводил костер,  собрав  сухие  ветки  и  листья,  наливал  в
оловянную  миску  вино  и  готовил  грибы.  В  1909  году,  когда  военное
министерство вводило в армии обмундирование  и  амуницию  нового  образца,
император повелел поставить в Ливадию форму его  размера.  Надев  комплект
обмундирования, "Государь вышел из дворца совершенно один, прошел двадцать
верст и, вернувшись по другой дороге, сделал  всего  более  сорока  верст,
неся ранец с полною укладкою на спине и ружье на плече, взяв с собой хлеба
и воды... Признав новое снаряжение подходящим, впоследствии его утвердил".
Командир 16 Императора Александра III стрелкового полка испросил зачислить
его в I взвод I роты. "Были случаи, когда часовые, не узнав  Государя,  не
хотели впустить его обратно в Ливадию, " - вспоминала Вырубова.
     Известие о походе русского императора раздосадовало  кайзера  оттого,
что не ему первому пришла в голову мысль такого рода, и он приказал своему
военному атташе прислать отчет об этом событии. Командир  полка,  в  форме
которого совершил поход царь, попросил его заполнить  солдатскую  записную
книжку. В  соответствующих  графах  император  указал:  "Романов".  "Уезда
Царскосельского". "Город Царское Село". "На службе  с  16  июня  1884  г".
"Стрелок с 24 октября 1909 г". "На  правах  (срок  окончания  службы):  до
гробовой доски".
     Пасху царская семья обычно встречала в Ливадии. Хотя этот праздник  в
императорской России и был утомителен  для  императрицы,  он  приносил  ей
много радости. Государыня  не  щадила  сил,  которые  собирала  по  крохе.
Христово Воскресение было главным событием года,  важнее  даже  Рождества.
Повсюду на лицах видны были радость и умиление. По всей  России  в  святую
ночь храмы полны были верующих, которые, держа в  руках  зажженные  свечи,
слушали пасхальную службу. Незадолго до полуночи начинался  крестный  ход,
который возглавлял священник,  епископ  или  митрополит.  За  ним,  словно
огненная река, шли прихожане. Вернувшись к дверям храма, они  воссоздавали
сцену,  когда  ученики  Христа   обнаружили,   что   камень,   закрывавший
погребальную пещеру, отвален. Заглянув внутрь и убедившись, что храм пуст,
священник обращал лицо к собравшимся  и  восторженно  восклицал:  "Христос
Воскресе!"  И  прихожане  с  сияющими  от  радости   глазами   громогласно
ответствовали: "Воистину  Воскресе!"  В  разных  уголках  России  -  перед
собором Василия Блаженного на  Красной  площади,  на  ступенях  Казанского
собора в Петербурге, в маленьких церквушках в самых отдаленных селениях  -
русские люди - и князья, и простолюдины - смеялись и плакали  от  счастья.
А.Вырубова вспоминала: "В светлое Христово Воскресенье в продолжение  двух
часов Их Величества христосовались,  Государь  с  нижними  чинами  охраны,
полиции, конвоя, команды яхты "Штандарт" и т.д.  Императрица  -  с  детьми
местных школ". Когда заканчивалась служба, начинался всенародный праздник.
Люди угощали и угощались,  ходили  друг  к  другу  в  гости,  обменивались
подарками. Пировать, как правило, начинали  после  возвращения  из  храма.
Великий пост, во время  которого  запрещено  было,  помимо  прочего,  есть
масло,  сыр  и  яйца,  оканчивался.  Традиционным  угощением  была  пасха,
изготовлявшаяся из творога, сметаны и изюма, и кулич - круглый праздничный
кекс, залитый сверху белой глазурью, по которой выведены были инициалы  ХВ
- "Христос Воскресе". Всякий, кто заходил  в  дом,  был  желанным  гостем,
столы были накрыты днем и ночью. Ливадийский дворец превращался в огромный
банкетный  зал.  Наутро  приезжали  из  Ялты  похристосоваться  школьники,
получавшие из рук  императрицы  и  великих  княжен  куличики.  Свитским  и
лейб-гвардейцам августейшие  хозяева  дарили  свои  знаменитые  пасхальные
яйца. Некоторые из них были незамысловаты: изящно  раскрашенная  скорлупа,
откуда сквозь крохотные отверстия извлечено содержимое. Но были  и  такие,
что  представляли  собой   шедевры   ювелирного   искусства   -   творения
бессмертного Фаберже.
     Петр Карлович  Фаберже  был  русским  французского  происхождения.  В
начале нынешнего столетия, когда он находился  в  зените  своей  славы,  в
мастерских  Фаберже  было  занято  пятьсот   ювелиров,   златокузнецов   и
подмастерьев. Филиалы его контор находились в Москве,  Лондоне  и  Париже;
торговля серебряными и золотыми изделиями,  в  особенности,  сервизами  из
многих  предметов,  была  поставлена  у  него  на  широкую  ногу.   Однако
прославился  он  необычайно  высокой  художественностью  своих   ювелирных
изделий. Гениальность Фаберже, как художника, заключается в том, что он не
стал  злоупотреблять  драгоценными  камнями.  Главным  в  его  работе  был
замысел. Например, создавая портсигар, мастера  Фаберже  брали  за  основу
прозрачную синюю, красную или розовую  эмаль,  обозначая  контуры  рисунка
мелкими алмазами. В результате возникал шедевр сдержанности,  изящества  и
красоты.
     Официально Фаберже был придворным ювелиром,  но  клиентура  его  была
международной. В числе постоянных его  заказчиков  находился  Эдуард  VII,
который всегда требовал: "Мы не  желаем  дубликатов",  на  что  Фаберже  с
завидным спокойствием отвечал: "Ваше величество, вы останетесь  довольны".
В один день в 1898 году фирма Фаберже приняла у  себя  короля  и  королеву
Норвегии, королей Дании и Греции, а также английскую королеву  Александру,
супругу Эдуарда VII. Ни  одно  бракосочетание  или  день  рождения  членов
великокняжеской семьи, ни один полковой юбилей  или  светское  событие  не
обходилось без брошек, колье, подвесок, портсигаров,  запонок,  письменных
приборов и часов от Фаберже. Чтобы  угодить  своим  августейшим  клиентам,
Фаберже  проявлял  чудеса  мастерства  и  изобретательности.  Из  рук  его
ювелиров нескончаемым потоком выходили цветы из драгоценных камней,  целый
зверинец различных животных, фигурки русских крестьян и казаков верхом. Он
изготавливал миниатюрные зонтики, садовые лейки, украшенные  бриллиантами,
создал конную статую Петра I  из  золота  высотой  меньше  дюйма,  золотой
секретер в стиле Людовика XVI высотой всего  пять  дюймов  и  трехдюймовой
высоты золотые с эмалью паланкины, отделанные внутри перламутром.
     Вершиной  ювелирного  искусства  Фаберже  явились   пятьдесят   шесть
знаменитых пасхальных яиц, созданных им для Александра III и  Николая  II.
Начало  этому  обычаю  положил  в  1884  году  император  Александр   III,
подаривший изготовленное  Фаберже  яйцо  своей  супруге  Марии  Федоровне.
Продолжая традицию  покойного  родителя,  Николай  II  ежегодно  заказывал
придворному ювелиру два пасхальных яйца,  одно  для  супруги,  второе  для
императрицы-матери.   Выбор   материала   и   художественное    оформление
определялись самим мастером, который обставлял создание очередного шедевра
чрезвычайной секретностью. Прежде всего, Фаберже решил  использовать  яйцо
лишь как футляр, внутри которого заключен сюрприз. Открыв яйцо,  вы  могли
видеть корзинку полевых  цветов  с  лепестками  из  халцедона  и  золотыми
листьями.  Были  и  другие  варианты.  Каждый  час  верхняя   часть   яйца
открывалась, оттуда выскакивал украшенный самоцветами  и  эмалью  петушок,
который кукарекал и хлопал крыльями.
     Создавать новые шедевры  с  каждым  годом  становилось  все  труднее.
Превзойти им же самим созданное в 1900 году  пасхальное  яйцо  знаменитому
ювелиру так и не удалось. Поскольку, еще в бытность  цесаревичем,  Николай
Александрович  был  назначен  председателем  комитета   по   строительству
Великого Сибирского пути, из  голубой,  зеленой  и  желтой  эмали  Фаберже
изготовил яйцо, на котором серебряной инкрустацией была  изображена  карта
Сибири и обозначена трасса железной дороги. Стоило прикоснуться к золотому
двуглавому орлу, увенчивавшему это произведение, как крышка открывалась, и
взорам зрителя представал сюрприз. То была миниатюрная - длиной  в  фут  и
шириной в пять восьмых дюйма модель транссибирского экспресса, состоявшего
из  пяти  вагонов  и   локомотива.   "Ведущие   колеса,   двойные   шасси,
поддерживавшие  вагоны  и  другие  подвижные  детали,   были   изготовлены
скрупулезно точно. Стоило несколько раз повернуть золотой ключик,  вставив
его... в локомотив из золота и платины и рубином  вместо  фонаря,  как  он
начинал двигаться,  увлекая  за  собой  состав,  -  писал  очевидец.  -  К
багажному вагону был прицеплен пульман, где половина мест  предназначалась
для дам, второй вагон  -  детский...  еще  один  вагон  для  курящих...  и
вагон-церковь с православным крестом и золотыми крохотными  колоколами  на
крыше".
     Фаберже остался  жив  после  революции,  но  искусство  его  погибло.
Мастерские были  разграблены  [(Самая  большая  коллекция  пасхальных  яиц
Фаберже  оказалась  у  Арманда  Хаммера,  "самого  большого  друга"   всех
советских правителей, начиная с  В.И.Ленина  и  кончая  М.С.Горбачевым.)],
чудо-мастера  разбежались  кто  куда,  сам  знаменитый  ювелир  под  видом
дипломата покинул в 1918 году Россию и последние  два  года  жизни  жил  в
Швейцарии. Первоклассный художник, поставщик двора его величества, он  был
создателем  произведений  искусства,  которые  напоминают  нам  теперь   о
канувшей в вечность эпохе - эпохе не только изобилия, но также высочайшего
мастерства, добросовестности и красоты.
     Помимо дворцов и вилл русской знати,  южный  берег  Крыма  был  усеян
лечебницами и  санаториями  для  туберкулезных  больных.  Государыня  была
частым гостем в этих лечебных учреждениях. В тех  случаях,  когда  она  не
могла посетить их сама, императрица  посылала  туда  своих  дочерей.  "Они
должны понять, сколько печали среди всей этой красоты, " -  объясняла  она
одной из  фрейлин.  А.Вырубова  вспоминала:  "Государыня  приняла  горячее
участие в судьбе туберкулезных,  приезжавших  лечиться  в  Крым.  Осмотрев
старые санатории, Государыня решила сейчас же  построить  на  свои  личные
средства  в  их  имениях  санатории   со   всеми   усовершенствованиями...
Императрица организовала четыре больших  базара  в  пользу  туберкулезных,
которые принесли много денег... Она сама работала, рисовала и вышивала для
базара... Она не уставала продавать вещи, которые буквально вырывали из ее
рук. Маленький Алексей Николаевич стоял возле нее на прилавке,  протягивая
ручки с вещами восторженной толпе".
     Государю и императрице хотелось вести  в  Ливадии  тихий,  уединенный
образ жизни, но обитатели  соседних  вилл  постоянно  устраивали  пикники,
прогулки на яхтах и балы. Когда Ольга и Татьяна  Николаевна  подросли,  их
стали  приглашать  на  эти  прогулки  и  балы.  Иногда  дав  им   надежных
провожатых, родители отпускали великих княжен. В Ливадийском дворце  жизнь
императора становилась более активной,  чем  в  Царском  Селе.  Тут  почти
всегда было  полно  гостей:  в  их  числе  были  министры,  приехавшие  из
Петербурга,  местные  жители,  соседи,  офицеры  со  "Штандарта"  или   из
какого-нибудь  из  полков,  расквартированных  в  Крыму.  Здешние  порядки
отличались  от  тех,  что  были  заведены  в  Царском:  гостей   неизменно
приглашали к обеду. Любимым гостем детей был  эмир  Бухарский,  властитель
входившего  в  состав  Российской  империи  самостоятельного  государства,
граничившего  с  Афганистаном.  Это  был  высокий,  смуглый   господин   с
окладистой  бородой,  закрывавшей  грудь  халата  с  усыпанными   алмазами
эполетами русского генерала. Хотя эмир получил образование в Петербургском
университете и превосходно говорил по-русски, при  официальных  беседах  с
императором он пользовался услугами переводчика.  Когда  эмир  приезжал  в
сопровождении двух министров  с  длинными,  крашеными  хной  бородами,  он
привозил с собой удивительные подарки. Однажды,  вспоминала  сестра  царя,
она получила в подарок огромное  золотое  ожерелье  с  похожими  на  языки
пламени рубинами.
     "В 1911 году, осенью, Ольге Николаевне исполнилось 16 лет,  -  писала
А.Вырубова. - Она получила от родителей разные бриллиантовые вещи и колье.
Поскольку Государыня не хотела, чтобы  Министерство  Двора  тратило  сразу
много денег... Великие Княжны два раза в год получали по одному бриллианту
и по одной жемчужине. Таким образом, у  Великой  Княжны  Ольги  Николаевны
образовались два колье по 32 камня, собранных для нее  с  малого  детства.
Вечером был бал... Великая Княжна, в первый раз в длинном платье из мягкой
розовой материи, с белокурыми волосами,  красиво  причесанная,  веселая  и
свежая... была центром всеобщего внимания.
     Танцевали внизу в большой  столовой.  В  огромные  стеклянные  двери,
открытые настежь, смотрела южная благоухащая ночь".  Свет  люстры  заливал
нарядные платья, переливался в драгоценностях дам и орденах  на  блестящих
мундирах офицеров. После бала был ужин за маленькими круглыми столами. Над
Ливадийским  дворцом  взошла  луна,  и  по  глади  Черного  моря  пролегла
золотистая дорожка.



                         14. "ТВОЙ СЫН БУДЕТ ЖИТЬ"

     19 августа  (по  старому  стилю)  1912  года  императрица  Александра
Федоровна отправила из Петергофа письмо  прежней  своей  наставнице,  мисс
Джексон, которая, отойдя от дел, жила в Англии:

     "Милая Мэджи,
     Любовно благодарю Вас за Ваше последнее письмо - простите за то,  что
я такой ужасно  недобросовестный  корреспондент.  Неделю  у  меня  гостила
Виктория, мы с ней восхитительно провели время. Приезжала  на  три  дня  и
Элла, я с ней снова увижусь в Москве. Эрни с семьей приезжал к нам в Крым,
Вольдемар приезжал на 3 дня, гостил на "Штандарте"  в  Финляндии,  а  Ирен
приедет к нам в конце сентября в Спалу, в Польшу... На следующей неделе мы
отправляемся в Бородино и Москву, празднества будут ужасно  утомительными,
не знаю как  выдержу.  После  поездки  в  Москву  весной  я  долгое  время
чувствовала себя вконец измотанной - теперь, в целом, чувствую себя лучше...
Здесь у нас стояла одуряющая жара, почти ни капли дождя не выпало.
     Если вам известны какие-то интересные исторические книги для девочек,
сообщите  мне,  поскольку  я  им  читаю,  да  они  и  сами  начали  читать
по-английски. Они  много  читают  по-французски,  а  две  младшие  сыграли
несколько сцен из  "Мещанина  во  дворянстве",  причем  весьма  недурно...
Четыре языка - это очень много, но они им  нужны;  нынешним  летом  к  нам
приезжали немцы и шведы, и я заставила всех четверых дочерей завтракать  и
обедать со всеми, для них это хорошая практика.
     Я  начала  рисовать  цветы,  поскольку  мне,  к  сожалению,  пришлось
оставить занятия вокалом и музыкой, они для меня слишком утомительны.
     Должна заканчивать. До свидания, да благословит и хранит Вас Господь.
     Нежный поцелуй от Вашей любящей старой Р.Q. N III. Аликс".

     Несмотря на наплыв гостей, лето 1912 года оказалось для императорской
семьи  спокойным.  Девочки   взрослели:   Ольге   Николаевне   исполнилось
семнадцать, Татьяне Николаевне пятнадцать, Марии  тринадцать  и  Анастасии
одиннадцать. Алексей  Николаевич,  которому  минуло  восемь  лет,  являлся
источником  радости  и  утешения  для  родителей.  Он  был  жизнерадостен,
шаловлив и  подвижен;  за  этот  год  здоровье  его  так  укрепилось,  что
государыня начала надеяться, что Бог услышал ее молитвы и сын поправится.
     Через полтора месяца после  приведенного  выше  письма,  когда  семья
переехала в Спалу, от этих надежд не осталось и следа.  Осенью  того  года
Николай Александрович и Александра Федоровна стали  свидетелями  кошмарных
событий, происшедших в дебрях Беловежской пущи, которые оставили  в  душах
их неизгладимый след.
     Празднества в Бородине, о которых  упоминала  императрица  в  письме,
были посвящены столетию великой битвы под Москвой, которую в конце  концов
дал Наполеону фельдмаршал  Кутузов.  В  ознаменование  годовщины  великого
сражения  русские  инженеры   реконструировали   поле   битвы,   воссоздав
знаменитые редуты, позиции французских и русских батарей,  отметили  места
проведения пехотных и кавалерийских атак. Император Николай II, верхом  на
белом коне, медленно объехал Бородинское поле, на котором  были  выстроены
подразделения  от  полков,  принимавших  участие  в  знаменитом  сражении.
Кульминационным моментом церемонии была встреча императора  со  122-летним
бывшим фельдфебелем Войтинюком,  участником  битвы.  Тронутый  до  глубины
души, царь крепко пожал руку  подошедшему  неверной  походкой  ветерану  и
поздравил его.
     "Там все мы прониклись общим чувством благоговения к нашим  предкам",
- отметил государь в письме к родительнице от 10 сентября 1912 года.
     Торжества завершились в Москве,  которая  сто  лет  назад  горела  на
глазах у Наполеона. Благодарственные молебны сменялись приемами,  парадами
и процессиями. Император побывал в музеях, посетил праздничные  балы,  дал
смотр семидесяти пяти тысячам солдат и семидесяти двум  тысячам  учащихся.
Императрица, как и  ожидала,  устала  от  всех  церемоний,  в  которых  ей
пришлось участвовать. С каким облегчением вместе со всей семьей в середине
сентября села она в царский поезд, который повез их на  запад,  в  Польшу,
где в Беловеже и Спале царская семья имела  охотничьи  дворцы.  По  дороге
была лишь одна остановка в Смоленске. Там  состоялась  встреча  с  местным
дворянством. В этот день, сообщил 10 сентября  матери  государь,  "Алексей
незаметно выпил бокал шампанского и сделался после этого  веселым  и  стал
разговаривать с дамами к нашему удивлению. Когда мы вернулись в поезд,  он
все повторял свои разговоры в собрании, а  также,  что  у  него  бурлит  в
животе".
     Охотничий  дом  в  Беловеже,  что  на  востоке  Польши,  был  окружен
дремучими лесами площадью в 30 000 акров, где водились лоси и олени. Здесь
было единственное место в Европе, где еще встречались зубры. Царскую семью
ожидал приятный отдых. Император сообщал матери: "Погода  здесь  неважная:
теплая, но с частыми дождями.  По  утрам  я  езжу