вшимися спасти царя. Ко всему его  рекомендовала  сама  императрица.
Александра Федоровна слепо доверяла Соловьеву. На то  у  нее  была  веская
причина: он приходился зятем Григорию Ефимовичу.
     Авантюрист Б.Н.Соловьев, сын казначея Святейшего  Синода,  получивший
образование в Берлине, был личным  секретарем  одного  немецкого  туриста,
отправившегося в путешествие по Индии. Добравшись  туда,  Соловьев  бросил
своего патрона и поступил в теософскую школу,  основанную  его  землячкой,
мадам Блаватской. В продолжение года он изучал теорию и практику гипноза.
     В  1915  году  Соловьев  окончил  школу  прапорщиков,  а  затем,   не
возвращаясь на фронт,  офицерскую  стрелковую  школу.  [(По  свидетельству
поручика Логинова, Соловьев во  время  февральской  революции  организовал
истребление кадров полиции в Петрограде.)] Его  увлечение  мистицизмом,  о
котором стало известно  в  светском  обществе  Петрограда,  позволило  ему
сблизиться с участниками кружков, занимавшихся оккультными науками. В 1915
году он познакомился с Распутиным и  Вырубовой.  В  ту  пору  Соловьев  не
проявлял особого интереса к их  августейшим  покровителям.  В  первые  дни
февральской  революции  Соловьев  привел  к   Думе   взбунтовавшийся   2-й
пулеметный полк.
     Ни смерть Распутина, ни низложение царя, ни  заключение  Вырубовой  в
крепость не поколебали веры распутинцев в магическую  силу  "старца".  Всю
весну и лето 1917 года продолжались сеансы спиритизма с целью  вступить  в
контакт с отошедшим в мир  иной  "божьим  человеком".  Соловьев  продолжал
посещать такого рода сеансы, на которых присутствовала и Матрена  (она  же
Мария) Распутина, дочь Григория Ефимовича, и между ними завязался роман. В
своем дневнике Матрена записала: "Была у  Ольги  Владимировны,  поклонницы
Распутина. Она велела мне любить Борю... Почему-то она все говорит,  чтобы
я любила Борю, ведь я его и так люблю".
     В августе, сразу после ссылки царской  семьи  в  Тобольск,  Соловьев,
действуя в  качестве  представителя  распутинского  кружка,  отправился  в
Сибирь, чтобы изучить обстановку. Затем вернулся в Петроград и  5  октября
1917 года венчался с Матреной в Думской церкви. Приехав с молодой женой  в
Сибирь, несколько недель жил в доме Распутиных в Покровском.
     Вскоре после приезда с помощью  горничной,  Романовой,  приверженницы
Распутина, которая жила на частной квартире в Тобольске, Соловьев связался
с императрицей. Через эту горничную  провокатор  передавал  царской  семье
записки и деньги, большую часть которых присваивал себе.  Более  того,  по
его наущению горничная внушала узникам надежду, заявляя,  будто  друзья  и
родные Распутина действуют активно.
     Зная родственные связи Соловьева, государыня не могла не верить  ему.
Полагая, что он намерен освободить ее  семью,  Александра  Федоровна  сама
дала название организации, трудившейся для  этой  цели.  В  честь  святого
покровителя  города  она   окрестила   его   "Братством   святого   Иоанна
Тобольского".  Зачастую,  чтобы   приободрить   пригорюнившихся   близких,
государыня напоминала им о том, что три сотни преданных  монарху  офицеров
"Братства" ждут сигнала от Соловьева, чтобы взяться за дело.
     Вскоре  Соловьев   повел   себя   довольно   подозрительно.   Оставив
Покровское, он поселился не в Тобольске, а в Тюмени, где мог наблюдать  за
железной дорогой и выявлять связи между Тобольском  и  внешним  миром.  Со
временем следить  за  приезжающими  не  стало  нужды:  всякий,  кто  хотел
связаться с императорской семьей, поневоле попадал к Соловьеву и передавал
ему деньги, взамен  получая  "инструкции".  Действовал  Соловьев  нагло  и
решительно. Он требовал, чтобы все сочувствующие царской семье лица и  все
средства направлялись только к нему. Если  какие-то  монархические  группы
пытались действовать без его ведома, Соловьев заявлял,  будто  их  попытки
связаться с царской семьей самостоятельно помешают уже предпринимаемым  им
усилиям. Порой предатель  ссылался  на  саму  императрицу,  которая  якобы
полагала, что действия групп, не подчиненных  ему,  ставили  под  сомнение
успех всей операции.
     Нашлись, естественно, лица, которые потребовали  доказательств  того,
что Соловьев действительно намерен вызволить из плена императорскую семью.
В ответ провокатор заверил, что в результате  его  усилий  восемь  красных
полков готовы выступить на защиту царской семьи. Чтобы убедить  скептиков,
Соловьев пригласил их однажды на учения  кавалерийских  частей  Тюменского
гарнизона. При этом, как и обещал предатель,  командир  первого  эскадрона
сделал особый знак рукой, указывающий на то, что  он  является  участником
монархического заговора. В случае, если скептики  продолжали  сомневаться,
Соловьев  посылал  их  в  Тобольск.  Когда   они   останавливались   возле
губернаторского дома,  горничная  царской  семьи,  Романова,  выходила  на
балкон и подавала условный сигнал.
     Несмотря  на   старания   Соловьева,   не   все   оказывались   столь
легковерными.  Кое-кого  удивляло   то   обстоятельство,   что   связь   с
императорской семьей поддерживалась через горничную, а не через, допустим,
лейб-медика Боткина, человека более толкового, преданного царской семье  и
пользующегося полным ее доверием?  Неужели  поданный  одним  кавалерийским
офицером знак Соловьеву может служить  доказательством  верности  государю
восьми полков? Почему Соловьев уверяет монархические группы в Петрограде и
Москве, что присылать людей больше не следует, что нужна  только  денежная
поддержка? "Таких ослушников, - указывал Н.А.Соколов, - Соловьев  предавал
советским властям; так им были преданы большевикам два офицера гвардейской
кавалерии и одна дама". В другом случае одному из четырех офицеров удалось
сбежать. Остальные были расстреляны.
     Разумеется, Соловьев и не думал спасать императорскую семью. Какое-то
время спустя, когда царь и его близкие были увезены из Тобольска, Соловьев
для отвода глаз был  арестован  большевиками,  которые,  задержав  его  на
несколько суток, отпустили. Это дало Соловьеву повод для оправдания  перед
монархистами  собственного  бездействия.  Во   время   гражданской   войны
провокатор вместе с женой оказался  в  тылу  белой  армии  и  добрался  до
Владивостока. Оттуда перебрался в  Берлин,  где  ничего  не  подозревавшие
русские эмигранты встретили его как человека, пытавшегося  спасти  царскую
семью. Кто-то из них, в знак признательности, даже  предложил  провокатору
должность директора ресторана.
     Со временем стали известны многие  факты,  иллюстрировавшие  истинную
роль Соловьева. Кавалерийский офицер, подававший знаки, признался, что  из
всей части только он знал поручика. Один петроградский банкир заявил,  что
он передал Вырубовой 175 000 рублей, предназначавшиеся для царской  семьи.
Из этой суммы Соловьев доставил императрице всего лишь 35 000 рублей. Едва
царскую семью увезли из Тобольска,  мнимый  ее  спаситель  поспешил  туда,
чтобы встретиться со служанкой Анной  Романовой,  от  которой  узнал,  где
спрятаны царские  драгоценности.  Позднее  предательница  вышла  замуж  за
большевистского комиссара.  Во  Владивостоке  военные  власти  при  обыске
обнаружили у Соловьева документы, свидетельствовавшие о том,  что  он  был
германским  агентом.   Однако,   поскольку   он   пользовался   репутацией
"спасителя", хотя и безуспешного, царской  семьи,  его  отпустили.  Мотивы
действий Соловьева в Тюмени не выяснены.  Возможно,  им  двигала  корысть.
Воспользовавшись удачно сложившейся ситуацией, при которой  к  нему  рекой
текли деньги от всех сторонников монарха, он решил  набить  себе  карманы,
прежде чем удрать. Однако многие подозревают, что роль  его  была  гораздо
более зловещей. Позднее  Керенский  писал:  "В  окрестностях  Тобольска...
монархистами руководил предатель Соловьев... который был  направлен  туда,
якобы для спасения и защиты царской семьи, но в  действительности  выдавал
большевикам приезжавших в Тобольск преданных государю офицеров".
     Возможно, Соловьев работал как  на  большевиков,  так  и  на  немцев.
Вполне допустимо, что  теплый  прием  его  членами  распутинского  кружка,
знакомство и брак с Матреной Распутиной, так же как и его поездка в Сибирь
были устроены теми же подозрительными  личностями,  которые  находились  в
окружении "старца" до его убийства. Несомненно, родство с Распутиным  было
самым верным способом завоевать доверие государыни и убедить ее отказаться
от услуг иных лиц.  Поскольку  Александра  Федоровна  была  уверена,  что,
объединившиеся во  влиятельное  "Братство",  сторонники  Распутина  готовы
придти ей и ее семье на выручку, она, естественно, сочувственно относилась
к стремлению Соловьева воспрепятствовать действиям остальных монархических
групп, которые лишь мешали бы друг другу. Как бы  то  ни  было,  результат
известен.   В   момент,   когда   должен    был    заработать    хитроумно
сконструированный, обильно  смазанный  механизм  спасения  царской  семьи,
спасение не произошло, потому что такого механизма вовсе не существовало.
     В марте,  с  первыми  лучами  весеннего  солнца,  в  сердцах  узников
затеплилась надежда. Сидя на балконе, закрыв глаза, императрица вспоминала
английские сады. Приближалась Пасха. В душе государыни крепла уверенность,
что произойдет чудо, и Россия возродится. Она писала А.А.Вырубовой: "Боже,
как я свою родину люблю со всеми ее недостатками! Ближе и дороже она  мне,
чем многое, и ежедневно славлю Творца, что нас оставил здесь и не  отослал
дальше. Верь народу, душка, он силен и молод, как  воск  в  руках.  Плохие
руки схватили, - и тьма и  анархия  царствует;  но  грядет  царь  славы  и
спасет, подкрепит, умудрит сокрушенный, обманутый народ".
     Тот факт, что солдаты перестали препятствовать ее  частым  посещениям
храма, императрица сочла добрым знаком.
     Но тут вновь возник исконный враг ее семьи, разрушивший  все  надежды
государыни. Всю зиму Алексей был полон сил и  здоровья.  После  того,  как
охранники разрушили ледяную гору, лишив мальчика  возможности  расходовать
неуемную его энергию, он принялся изобретать разные опасные игры, и  никто
не мог заставить его от них отказаться. Спускаясь с лестницы на  салазках,
на которых он прежде катался с горы, наследник  получил  травму.  Началось
внутреннее кровоизлияние в нижнюю часть живота. Мальчик не испытывал таких
страданий даже пять лет назад,  в  Спале.  Боль  усиливалась,  становилась
невыносимой. И тогда, перемежая слова стонами, мальчик проговорил:  "Мама,
я хочу умереть. Я не боюсь смерти, но я так боюсь того,  что  они  с  нами
сделают". Распутина не было в живых, некому было прийти на выручку, некому
было послать телеграмму, сама же государыня ничем не могла  помочь  своему
ребенку. В  письме  к  Вырубовой  императрица  сетовала,  что  сын  "очень
похудел, первые дни напоминали Спалу, помнишь. Сижу  целый  день  у  него,
обыкновенно держу ногу, так что я стала похожа на тень".
     Спустя  несколько  дней,  в  одном  из  последних  писем  к  фрейлине
Александра  Федоровна  сообщала,  что  сын  поправляется,  но  ее  заботят
перемены в окружении царской семьи: "Вчера был первый день, что  цесаревич
смеялся, болтал, даже в карты играл и даже на  два  часа  заснул.  Страшно
похудел и бледен, с громадными глазами. Очень грустно. Напоминает Спалу...
Любит, когда ему вслух читают, но слишком мало ест: никакого аппетита нет.
Мать целый день с ним, а если ее нету, то 2-я сидит и милый Жилик, который
умеет хорошо ногу держать, греть и  читать  без  конца.  Столько  приезжих
разных отрядов  отовсюду.  Новый  комиссар  из  Москвы  приехал,  какой-то
Яковлев. Ваши друзья сегодня с ним познакомятся. Вашим  все  говорят,  что
придется путешествовать или вдали или  в  центре,  но  это  грустно  и  не
желательно и более чем неприятно в такое  время.  Вот  11  человек  верхом
прошли, хорошие лица, мальчики еще... Это уже давно невиданное зрелище.  У
охраны комиссара не бывают такие лица... Атмосфера  электрическая  кругом,
чувствуется гроза, но Господь милостив... Хотя  гроза  приближается  -  на
душе мирно - все по воле Божией".
     Государыня чувствовала приближение грозы, но она не знала одного: сын
ее уже не сможет ходить.
     Падение правительства  Керенского  произошло  быстрее  и  поначалу  с
меньшими  человеческими  жертвами,  чем  это  было  во  время  февральской
революции. Чуть ли не сутки спустя  у  кормила  нового  государства  встал
Ленин. Но управлять  огромной  страной  оказалось  делом  нелегким.  Чтобы
закрепить свою власть на местах, большевикам нужен был мир. Любой ценой. И
цена, какую потребовали немцы, оказалась огромной. Россия  потеряла  почти
всю территорию, приобретенную ею со времен Петра I. Она  лишилась  Польши,
Финляндии,  Прибалтийских  провинций,  Украины,  Крыма  и  большей   части
Кавказа. На этой территории площадью 400  000  квадратных  миль  проживало
свыше 60 миллионов человек,  что  составляло  свыше  трети  всех  подданых
Российской империи. Но у Ленина не было выбора. Ведь к власти  его  привел
брошенный им клич: "Мира!"  Миллионы  солдат  русской  армии,  разложенных
большевистской пропагандой, стали дезертирами. Немецкие войска  находились
на подступах к Петрограду, и столица была переведена в Москву, но призвать
солдат к оружию было невозможно, тем более,  той  самой  партией,  которая
обещала "мир народам". Поэтому с целью спасти революцию, которая,  в  этом
Ленин  был  твердо  уверен,  охватит  и  саму  Германию,  Ленин   заключил
перемирие. 3\16 марта 1918 года в Брест-Литовске,  штаб-квартире  немецких
войск, действовавших на Восточном фронте,  советская  делегация  подписала
условия перемирия. Они были настолько позорными,  а  обращение  с  русской
делегацией  было  настолько  унизительным  для  нее,  что  по   завершении
процедуры один русский генерал вышел из здания и застрелился.
     Узнав о Брест-Литовском договоре, находившийся  в  Тобольске  Николай
Александрович был вне себя от отчаяния и стыда. Это было предательством по
отношению к России, и Ленин это понимал. Пьер Жильяр вспоминал: "Император
высказывался по этому вопросу с большой  грустью.  "Это  такой  позор  для
России, и  это  равносильно  самоубийству".  Государя  возмутило  то,  что
кайзер, самый пылкий сторонник монархического принципа во всей Европе, был
готов сотрудничать с большевиками. "Я никогда не думал, - продолжал он,  -
что император Вильгельм и германское  правительство  могут  опуститься  до
такой степени, чтобы пожимать руку  этим  злодеям,  которые  предали  свою
страну. Однако я уверен, что это не принесет им благополучия и  не  спасет
их немцев от гибели". Когда Николаю II стало известно, что  немцы  требуют
передать им царское семейство живым и невредимым, то, по  словам  Жильяра,
"Император  на  это  воскликнул:  "Если  это  не  проделка,   чтобы   меня
дискредитировать,  то  это  обида,  которую  мне  причиняют".  Императрица
вполголоса  сказала:  "После  того,  что  немцы  причинили  императору,  я
предпочитаю скорее умереть в России, чем быть спасенной ими".
     Естественно, после того, как военные действия  между  двумя  странами
прекратились, и немецкие, и советские власти стали уделять царю и  царской
семье больше внимания, Николай II олицетворял собою Россию,  и  каждая  из
сторон хотела использовать это  обстоятельство  в  собственных  интересах.
Кайзеру, которому действительно было стыдно  за  то,  что  он  якшается  с
большевиками, хотелось, чтобы бывший царь оказался сговорчивым и  поставил
свою подпись  под  Брест-Литовским  договором.  Большевики,  сообразившие,
какую выгоду можно получить, имея в своей власти Николая  II,  постарались
не допустить, чтобы царь попал в руки кайзера. Поскольку солдаты охраны  и
их начальник, полковник Кобылинский, были приставлены к царской семье  еще
Временным правительством, большевистское  начальство  решило  заменить  их
своими людьми.
     Существовало  и  еще  одно  обстоятельство,  повлиявшее   на   участь
императорской семьи. Из всех местных советов, словно  грибы,  выросших  во
всех частях России, в Екатеринбургском совдепе особенно ощущалось  влияние
большевиков. Уральские мастеровые и шахтеры, стоявшие у доменных  печей  и
работавшие  под  землей,  издавна   отличались   своей   революционностью,
благодаря чему край этот приобрел репутацию "Красного Урала". В 1917 году,
еще до захвата власти большевиками в  Петрограде,  Екатеринбургский  совет
национализировал местные шахты и фабрики. Движимые иными, чем  центральное
руководство,  целями,  уральские  экстремисты  тоже  старались   захватить
царскую семью в свои руки. Попав в Екатеринбург, государь  и  его  близкие
стали уже не пешками в  международной  политике,  а  жертвами  жестоких  и
мстительных  злодеев.  В  марте  Уральский  областной  совет  обратился  к
московским властям с требованием разрешить  ему  увезти  царскую  семью  в
Екатеринбург.
     Прежде чем из Москвы пришел ответ, в Тобольск  прибыл  большевистский
отряд  из  Омска.  Омск,  административный  центр  Западной  Сибири,   был
соперником Екатеринбурга и претендовал на главенствующую роль в  Зауралье.
В административном отношении Тобольск находился в подчинении  у  Омска,  и
красный отряд прибыл 26 марта не за тем, чтобы  увезти  с  собой  царя,  а
чтобы разогнать местные власти, заменив их  большевиками.  Императрица,  к
несчастью, была уверена, что омский отряд прибыл, чтобы спасти  ее  семью.
Увидев вступающий в город конный  отряд,  государыня,  радостно  всплеснув
руками, подозвала к окну дочерей. "Смотрите, вот  они  -  хорошие  русские
люди", - воскликнула она. Жильяр вспоминает этот эпизод в своих  мемуарах:
"Императрица сказала мне, что она имеет основания полагать, что среди этих
людей есть много офицеров, состоявших  на  должностях  простых  солдат,  и
утверждает, не указывая, откуда она это знает, что в Тюмени собрано триста
офицеров". Сам швейцарец не разделял оптимизма императрицы.
     13 апреля в Тобольске появился отряд Заславского.  Ответа  из  Москвы
все еще не было, а без указаний из центра  ни  Кобылинский,  ни  начальник
омского  отряда  не  разрешали  увезти  царскую  семью.  Тогда  Заславский
потребовал заключить ее в  местную  тюрьму.  Кобылинский  стал  возражать.
Тогда комиссар со своими людьми начали вести пропаганду с целью разложения
солдат охраны, призывая их не подчиняться полковнику. Именно в  это  время
прибыл из Москвы комиссар Василий Васильевич Яковлев.
     С самого начала личность нового посланца была окутана тайной. Узникам
было известно, что должно  прибыть  какое-то  важное  лицо,  поговаривали,
будто едет сам Троцкий. Но 22 апреля приехал Яковлев. С ним  был  отряд  в
150 бойцов и даже личный телеграфист для сношений с Кремлем. После  беседы
с Кобылинским Яковлев отправился в губернаторский дом, где познакомился  с
государем, который представил ему сына и воспитателя Гиббса. Для  чего  он
прибыл в Тобольск,  московский  посланец  не  сообщил.  Это  был  высокий,
плечистый брюнет лет тридцати двух или трех. Несмотря на то,  что  он  был
одет, как простой матрос, чувствовалось,  что  это  человек  образованный.
Речь его была грамотной, к государю  он  обращался  "ваше  величество",  с
Жильяром здоровался по-французски. Руки у него были  чистые,  с  длинными,
тонкими пальцами. Несмотря на располагающую  внешность  нового  комиссара,
узники встревожились. "Все взволнованы и расстроены, -  записал  Жильяр  в
дневнике.  -  Прибытие  комиссара   воспринято,   как   признак   какой-то
неизвестной, но реальной опасности".
     Сразу по прибытии  Яковлев  предъявил  полковнику  Кобылинскому  свои
документы. Все они исходили из ВЦИКа и были подписаны его председателем Я.
Свердловым. Первый документ был удостоверением личности  Яковлева.  В  нем
указывалось, что он член ВЦИКа, на  которого  возложено  поручение  особой
важности. Втор