ринадлежат  убийцам
старца.)]  Но,  ка  признает  и  сам  Жильяр,  теория  эта  весьма  шатка.
Во-первых,  для  того,  чтобы  сыграть  такую  роль,  Вырубовой  следовало
обладать достаточными познаниями в  области  медицины,  каковых,  судя  по
книге, она не имела. [(Это не  так.  Во  время  войны  Вырубова  вместе  с
императрицей и двумя ее старшими  дочерьми,  великими  княжнами  Ольгой  и
Татьяной Николаевнами,  работала  хирургической  сестрой  милосердия.  Все
четверо получили соответствующие свидетельства, окончив курсы.)] К тому же
это было бы рискованно. Приди Распутин слишком рано или слишком поздно, он
бы раскрыл свои карты. Но самым слабым местом теории  является  факт,  что
она   подразумевает   большую   преданность   Вырубовой   Распутину,   чем
императрице. В действительности дело обстояло совсем иначе.
     Единственным лицом, которое могло  судить,  оказывал  ли  действенную
помощь  ребенку  Распутин,  была  императрица  Александра  Федоровна.  Она
верила, что  "старец"  обладает  способностью  прекращать  кровотечения  у
наследника и полагала, что он добивается этого своими  молитвами.  Поэтому
всякий раз, как Алексей  начинал  поправляться  после  кровоизлияния,  она
приписывала исцеление сына исключительно молитвам "божьего человека".



                              16. "СВЯТОЙ ЧЕРТ"

     Успех Распутина в царском дворце  служил  залогом  популярности  и  в
светских кругах. По мере того, как повышалось его  положение  в  обществе,
улучшался и его гардероб. На смену рубахам из домотканного полотна  пришли
шелковые косоворотки голубого, ярко-красного,  лилового  и  светло-желтого
цвета. Порой их шила  и  вышивала  сама  императрица.  Вместо  запачканной
мужицкой одежды он стал носить шаровары из черного  бархата  и  сапоги  из
мягкой кожи, и не простым ремешком перепоясывался, а  шелковым  шнурком  с
кистями небесно-голубого или малинового цвета. На  шее  на  цепочке  висел
прекрасной работы золотой крест - тоже подарок Александры Федоровны.
     В своем новом качестве Распутин уверенно шагнул в светские гостиные и
сразу оказался в центре внимания. Нарядная одежда не сочеталась  с  грубым
морщинистым крестьянским лицом, нечесанной шевелюрой, свалявшейся бородой,
широким, в оспинах носом и загорелой кожей.  Подойдя  к  новому  знакомому
"старец" хватал его за руки большими мозолистыми ладонями и впивался своим
пронзительным взглядом. Не сводя с собеседника глаз, Распутин  принимался,
по своему обыкновению, подтрунивать над ним и  подчас  задавал  неуместные
вопросы. Когда Ольгу Александровну спросили, что мене всего привлекало  ее
в Распутине, великая княгиня отметила его назойливое  и  не  знающее  меры
любопытство. Такое  у  нее  осталось  впечатление  от  первой  встречи  со
"старцем" в Царском Селе.
     "Поговорив несколько минут с Алики и Ники у нее в будуаре,  -  писала
великая княгиня, - Подождав, когда  прислуга  накроет  на  стол  для  чая,
Распутин стал засыпать меня самыми неуместными вопросами. Счастлива ли  я?
Люблю ли мужа? Почему у меня нет детей? Он  не  вправе  был  задавать  мне
такие вопросы, и я ничего не ответила. Думаю,  Ники  и  Алики  чувствовали
себя неловко. Помню, какое облегчение я  испытала  в  тот  вечер,  покидая
дворец. "Слава Богу, что он не стал меня провожать до вокзала", -  сказала
я, садясь в личный вагон поезда отправляющегося в Петербург".
     Даже на людях  Распутин  был  готов  давать  совет  самого  интимного
свойства. Фрейлина  императрицы  Лили  фон  Ден  впервые  познакомилась  с
Распутиным в ту минуту, когда не  знала,  отправиться  ли  ей  с  мужем  в
увеселительную поездку или же остаться с маленьким  сыном.  "Наши  взгляды
встретились, - писала она. - ...Его глаза цепко держали  мои.  Сверкающие,
стальные глаза, которые, казалось, видят тебя насквозь. Подойдя,  он  взял
меня за руку... "тебя что-то тревожит... В жизни нет ничего  такого  из-за
чего стоит тревожиться. Все пройдет, сама понимаешь.  Вот  так-то".  Потом
посерьезнел. "Верить надо. Один  Господь  твоя  подмога.  Ты  разрываешься
между мужем и ребенком. Кто из них слабей? Ты думаешь,  что  твой  ребенок
беспомощнее. А зря. В своей слабости ребенок ничего не натворит. А мужчина
может наделать делов".
     И в новых нарядах Распутин оставался мужиком. Он похвалялся тем,  что
его, простого крестьянина, принимают в  самых  изысканных  салонах,  и  он
выставлял напоказ свое  происхождение  перед  титулованными  поклонницами.
Когда аристократы, сняв с себя  меха  и  бархат,  отдавали  лакею  верхнюю
одежду, "старец"  протягивал  ему  свой  пpостой  крестьянский  кафтан.  В
светские разговоры сибиряк вставлял непристойные  выражения.  Срывались  у
него с языка  они  отнюдь  не  случайно.  Напротив,  вульгарные  выражения
Распутин произносил  часто  и  со  смаком,  наслаждаясь  произведенным  им
впечатлением. Любил описывать неприличные любовные сцены, какие наблюдал у
лошадей  в  Покровском.  Потом  неожиданно  повернувшись  к   какой-нибудь
красивой даме в декольте, говорил: "Эй, ты, красивая кобыла!"  Этот  мужик
убедился, что в светских салонах его рассказы о Сибири слушают с таким  же
интересом, как и во дворце. Бывало,  рассевшись  где-нибудь  в  элегантной
гостиной, он укоризненно качал головой: "Да, вот, милые вы мои. Больно  вы
тут изнежились... Поедемте-ка со мной в Покровское, на  сибирские  широкие
просторы. Рыбу будем ловить  в  поле  работать.  Вот  когда  вы  научитесь
понимать Бога-то!" За столом он себя вел омерзительно. Поведение  "старца"
за обедом описал ювелиp Арон Симанович помощник и секретарь Распутина: "Он
за столом руками распределял среди своих поклонниц куски пищи". Но  вместо
того, чтобы выразить отвращение, вульгарные меры "божьего человека" только
восхищали манерных, чопорных аристократов.
     Вначале в светском обществе Распутин вел себя осмотрительно.  Однако,
вскоре убедился, что многих окружающих его  женщин  привлекает  в  нем  не
только религиозность, но  и  чувственность  натуры.  Возбуждался  Распутин
легко. Охваченный похотью, он начинал жестикулировать, глаза загорались, в
голосе появлялось что-то  непристойное,  скабрезное.  За  первыми  легкими
победами последовали другие, еще более  легкие,  а  скандальная  репутация
лишь усиливала интерес  к  этому  таинственному  "святому".  Много  женщин
"освятилось" через "старца" Григория: и знатные  дамы,  и  жены  офицеров,
несших службу вдали от дома. И актрисы,  и  простолюдинки  искали  грубых,
унизительных ласк  сибирского  мужика.  Отдаться  немытому  крестьянину  с
нечесанной бородой и грязными руками было новым  и  острым  ощущением.  По
словам Симановича, Распутину не было отбоя от женщин.
     Распутин поощрял своих поклонниц, излагая собственную теорию спасения
души. Дескать, спастись  можно  только  через  раскаяние.  Выходит,  чтобы
покаяться,  надо  было  сперва  согрешить.  Так  что   Григорий   Ефимович
олицетворял собой и грех, и раскаяние,  и  спасение.  Филеп-Миллер  писал:
"Григорий Ефимовмч давал  возможность  женщинам  удовлетворить  сразу  две
потребности - спасение души и удовлетворение плотских желаний... Поскольку
Григорий был для женщин воплощением Бога, совокупление с ним не могло быть
греховным; так что впервые в жизни женщины обретали счастье, не  испытывая
угрызений совести".
     Во многих случаях "честь" служить  объектом  похоти  "отца"  Григория
являлась  предметом  гордости  не  только  самих  дам,  но  и  их   мужей.
"Распутинка" Е.Джанумова, сама противившаяся объятиям "божьего  человека",
удивленно спросила одну из его поклонниц: "Да не ужели же  вы  согласились
бы?" - "Конечно, я принадлежала ему и считаю это величайшей благодатью". -
"Но ведь вы за мужем, как же муж?" - "Он знает это и считает  это  великим
счастьем. Если отец пожелает кого, мы считаем это величайшей благодатью, и
мы, и мужья наши, если у кого есть мужья".
     Каждый  день  на  квартиру  к  Распутину  приходило   множество   его
поклонниц. Усевшись в столовой, они прихлебывали вино или чай, сплетничали
и  слушали  разглагольствования  "старца".  Те,   кто   не   мог   придти,
телефонировали, слезно прося простить их за отсутствие. Одна из поклонниц,
оперная певичка, часто звонила Распутину и пела в  телефонную  трубку  его
любимые песни. Поднеся трубку к уху, "старец" кружился по комнате в танце.
Сев на стул, гладил руки и волосы своих соседок. Иногда, поставив на  стол
рюмку мадеры, сажал себе на колени какую-нибудь молоденькую девушку.  Едва
на него находило вдохновение, он бесцеремонно вел  избранницу  в  спальню,
которую  "распутинки"  называли  "святая-святых".  Уже  занятый   "делом",
"старец", при необходимости, успокаивал партнершу, шепча ей  на  ухо:  "Ты
думаешь, что я тебя оскверняю? Я тебя очищаю".
     Опьянев от побед и не в силах уняться, Распутин  попытался  ухаживать
даже  за  великой  княгиней  Ольгой  Александровной,  сестрой  императора.
Однажды после обеда она пошла с государем в гости к Вырубовой.
     "У нее сидел Распутин, - вспоминает великая княгиня.  -  Он,  похоже,
был рад моему приходу. Когда хозяйка  вместе  с  Ники  и  Алики  вышли  на
несколько минут из гостиной,  Распутин  встал,  обнял  меня  и  начал  мне
гладить руку. Ни слова не говоря, я отодвинулась от него. Потом  поднялась
и присоединилась к остальным..."
     Через  несколько  дней  в  Петербургском   дворце   великой   княгини
появилась, вся красная и растрепанная,  А.А.Вырубова.  Она  стала  умолять
Ольгу Александровну принять Распутина: "Ну, пожалуйста, он так  хочет  вас
видеть". "Я отказалась наотрез, - пишет великая княгиня. -  Насколько  мне
известно, Ники мирился с появлением Распутина во дворце лишь  оттого,  что
"старец" действительно оказывал Алексею помощь".
     Хотя "чудотворец" ничего не позволял  себе  по  отношению  к  великим
княжнам, появление его в детских бросало тень на девочек. После того,  как
дети надевали ночные сорочки, Распутин иногда поднимался к ним наверх, как
бы для того чтобы помолиться вместе с ними.
     Пьер Жильяр в мемуарах вспоминал:  "Мадмуазель  Тючьева,  гувернантка
великих княжон, первая сделала попытку при  дворе,  чтобы  снять  маску  с
обманщика, но все ее старания разбились о слепую веру ее государыни... Она
попросила, чтобы Распутин, по крайней мере, не поднимался бы в  тот  этаж,
где проживали дети". Дело кончилось тем, что императрица  разгневалась  не
на Распутина, а на  Тючьеву,  посмевшую  усомниться  в  святости  "божьего
человека". Понимая неуместность визитов сибирского крестьянина  в  спальни
дочерей, Николай II запретил там  ему  появляться.  Позднее  Тючьева  была
уволена, по ее мнению, по настоянию Распутина, под влиянием которого,  как
она полагала, находилась императрица. Тючьева вернулась в Москву, где жили
ее влиятельные родственники. В  частности,  она  была  знакома  с  великой
княгиней Елизаветой Федоровной. История гувернантки вскоре стала  известна
всей Москве. Тючьева умоляла великую княгиню поговорить с младшей  сестрой
и открыть ей глаза на происходящее. Элла охотно согласилась. Сама искренне
верующая, она считала Распутина  похотливым  богохульником  и  шарлатаном.
Всякий раз, когда ей представлялась такая возможность, Елизавета Федоровна
говорила государю о "старце"  -  иногда  осторожно,  иногда  с  горечью  и
досадой.  Hо  все  ее  попытки  оказались  тщетными,  приведя  к  взаимной
отчужденности, а затем и разрыву между сестрами.


     В 1911 году весь Петербург был возмущен  похождениями  любвеобильного
"старца". Не все мужья смотрели сквозь  пальцы  на  его  разгул,  не  всем
петербургским дамам было по  нраву,  когда  им  расстегивают  пугавицы  на
блузках. Даже великая княгиня Милица и Анастасия закрыли перед  ним  двери
своих салонов. Супруг Анастасии Николаевны,  "военная  косточка",  великий
князь Николай Николаевич, поклялся не пускать  "святого  чорта"  на  порог
своего дома. Обе черногорские принцессы  даже  съездили  в  Царское  Село,
чтобы   рассказать   императрице,   каково   истинное   лицо    сибирского
"чудотворца", но та встретила их холодно.
     Первое официальное расследование  "художеств"  Распутина  предприняли
представители  духовенства.   Первым   забил   тревогу   известный   своим
благочестием епископ Феофан, ректор  Духовной  Академии,  представивший  в
свое время Распутина императрице. После того, как  женщины,  побывавшие  в
руках у  "старца",  стали  исповедоваться  в  своем  грехе  епископу,  тот
отправился к государыне, чьим духовником был ранее. Он  попытался  открыть
ей глаза на гнусные деяния новоявленного "угодника". Александра  Федоровна
вызвала  к  себе  сибиряка  и  допросила  его.  Тот  изобразил  удивление,
оскорбленную невинность и смирение. В результате епископ Феофан, известный
ученый теолог, был сослан в Тавриченскую губернию. "Заткнул я ему глотку",
- злорадствовал в кругу приятелей Распутин.
     Затем к царю обратился митрополит  Антоний,  который  указал  ему  на
недостойное поведение "старца". Государь ответил, что  церковь  не  вправе
вмешиваться в личные  дела  царской  семьи.  "Нет,  государь,  -  возразил
митрополит, - это дело не одной вашей семьи, а всей России.  Цесаревич  не
только ваш сын, он наследник престола и будующий монарх". Кивнув  головой,
Николай II дал  понять,  что  аудиенция  окончена.  Но  вскоре  митрополит
занемог и скончался.
     Единственный ощутимый выпад  нанес  Распутину  бывший  его  приятель,
бунтарь по натуре, иеромонах Илиодор. Он был моложе  Распутина,  но  успел
зарекомендовать себя, как яркий проповедник, привлекавщий к себе множество
верующих. Заявив, что намерен построить  большой  монастырь  ("Пусть  один
принесет доску, другой -  ржавый  гвоздь!"),  он  привлек  к  делу  тысячи
добровольных строителей, и те на берегу  Волги,  неподалеку  от  Царицына,
воздвигли обитель.
     Илиодор  был  аскетом  и  фанатично  верил  в  догмы  православия   и
незыблемость  самодержавного   строя.   Но,   наряду   с   экстремистскими
монархическими взглядами, он проповедовал еще и  примитивный  крестьянский
коммунизм. Он учил, что страной должен  править  царь,  но  все  подданные
должны быть равны, как братья, и не принадлежать ни к  каким  сословиям  и
классам.   Вот   отчего   Илиодор   навлек    на    себя    неудовольствие
правительственных чиновников, местных властей, знати  и  иерархов  церкви,
став одновременно популярным среди простонародья.
     Илиодор увидел в Распутине союзника.  Когда  епископ  Феофан  впеpвые
познакомил его сибирским крестьянином, Илиодор отметил наивное  и  истовое
благочестие "старца". Но в 1909 году Илиодору открылась подлинная сущность
Распутина. Он повез того с собой в обитель под Царицыном. Каково  же  было
изумление молодого проповедника,  когда  тот  убедился,  что  в  ответ  на
почтительность и благоговение, с которым  встретили  сибирского  "пророка"
монахини, тот хватал самых молодых и красивых из них и страстно целовал  в
губы. Из Царицына Илиодор и Григорий отправились в Покровское,  на  родину
Распутина. В поезде Илиодор огорчился  еще  более:  спутник  его  принялся
рассказывать о  своей  прошлой  непотребной  жизни,  стал  издеваться  над
целомудрием Илиодора и похваляться своей близостью  к  царской  семье.  По
словам Распутина, царь встал перед ним на колени и говорил: "Григорий,  ты
Христос". "Старец" хвастался тем,  что  будто  бы  целовал  императрицу  в
спальне ее дочерей.
     Приехав в Покровское, Распутин показал  ему  пачку  писем:  "Это  все
письма ко мне царицы, девочек ихних, великих  княжон  и  князей...  А  вот
письмо наследника, смотри, какие ховелюги".
     - Брат Григорий, дай мне на память несколько писем, - взмолился я.
     - Хорошо, выбирай, только письмо наследника  не  тронь,  оно  у  меня
самого одно только".
     Я выбрал письма государыни и великих княжон, - писал в книге Илиодор.
     Три года спустя отрывки из этих писем стали появляться в  печати.  На
них-то в  основном  строилось  чудовищное  обвинение,  будто  царица  была
любовницей Распутина. Больше всего повредило ее репутации в глазах публики
следующее письмо:
     "Возлюбленный мой и незабвенный учитель, спаситель и  наставник.  Как
томительно мне без тебя. Я только тогда душой покойна, отдыхаю, когда  ты,
учитель, сидишь около меня, а я целую твои руки и голову свою  склоняю  на
твои блаженные плечи. О, как легко, легко мне тогда бывает. Тогда я  желаю
мне одного: заснуть, заснуть навеки на твоих плечах, в твоих объятиях.  О,
какое счастье даже чувствовать одно твое присутствие около  меня.  Где  ты
есть? Куда ты улетел? А мне так тяжело, такая тоска  на  сердце...  Только
ты, наставник мой возлюбленный, не говори Ане о моих страданиях без  тебя.
Аня добрая, она - хорошая, она меня любит, но  ты  не  открывай  ей  моего
горя. Скоро ли ты будешь опять около меня? Скорей приезжай. Я жду тебя,  и
мучаюсь  по  тебе.  Прошу  твоего  святого  благословления  и  целую  твои
блаженные руки. Во веки любящая тебя М[ама]".
     Даже на мгновение допуская,  что  письмо  это  адресовано  Распутину,
ничто не дает нам права, не в пример врагам, утверждать,  будто  они  были
любовниками. Ни один достойный доверия  свидетель  тех  событий,  ни  один
серьезный  историк,  описывавший  их  впоследствии,  не  поддержал   этого
обвинения.  Сэр  Бернард  Пэйрс  комментирует  письмо  следующим  образом:
"Похоже на  то,  что  Александра  Федоровна  неосмотрительно  использовала
некоторые  фразы,  которые  циничный   читатель   мог   истолковать,   как
свидетельство личной симпатии".  Пэйрс  осторожничает.  Дело  в  том,  что
государыня использовала  такого  рода  цветистый,  эмоциональный  стиль  в
письмах ко  всем  близким  друзьям.  По  сути,  любое  из  вышеприведенных
выражений могло относиться к Анне Вырубовой или любой другой из ее подруг.
Возможно, также, что письма были  сфабрикованы.  Их  видел  лишь  Илиодор,
события же,  которые  за  тем  последовали,  заставляют  усомниться  в  их
объективности.
     Несмотря на все то, что с удивлением и отвращением увидел и  узнал  в
1909 году у Распутина Илиодор, они еще два года дружили.  Монах  продолжал
увещевать "старца" образумиться. Но когда на того нападали, Илиодор стойко
защищал приятеля. Однако в 1911 году "божий человек" попытался соблазнить,
потом и изнасиловать монахиню.
     В  довершение  всего,  обер  прокурор   Синода   получил   приказание
рукоположить Распутина в священники.  Произошел  всеобщий  взрыв  гнева  и
возмущения.  Илиодор  вместе  с  несколькими  священниками   и   епископом
Саратовским Гермогеном заманили "старца" в кабинет епископа  и  допросили.
Своим зычным голосом Гермоген спросил у Распутина, правда ли то, что о нем
рассказывают. Оглядевшись вокруг "старец"  пробормотал:  "Правда,  правда,
все правда".  Епископ  Гермоген,  человек  большой  физической  силы,  бил
Распутина по голове кулаками и нагрудным крестом,  крича  во  гневе:  "Ты,
гад, губишь, разбиваешь наши  священные  сосуды!"  Затем  его  затащили  в
церковь  перед  мощами  заставили  поклясться  впредь  не  блудить  и   не
переступать порога царских  дворцов.  Распутин  побожился,  что  не  будет
больше грешить. На следующий день "старец" пришел к Илиодору, стал умолять
спасти его. Смягчившись, иеромонах повел Распутина к Гермогену. Но епископ
отвернулся от униженного "старца", заявив: "Близко к себе его,  скота,  не
подпущу".
     Пришедший в себя после "выволочки"  Распутин  несколько  дней  спустя
снова появился в Александровском  дворце.  Он  стал  жаловаться  государю,
будто на его жизнь было совершено покушение.  В  результате,  Илиодор  был
заточен в исправительный монастырь во Флорищиве. Гермоген сослан в Литву в
Жировицкий монастырь. Но вскоре Илиодора стали видеть то  в  одном,  то  в
другом месте.  Он  со  все  возрастающим  озлоблением  обличал  Распутина.
Крестьянский "святой", которому он протянул руку  дружбы,  к