испытания.  В  течении  нескольких   лет   британцам,
французам и немцам придется выложить все свои физические и душевные  силы.
Что же касается России, этой на первый взгляд могущественной  империи,  то
ее система правления, структура общества  и  экономики  оказались  слишком
примитивны, слишком неповоротливы и непрочны, чтобы нести  страшное  бремя
четырех лет великой войны.
     Такую опасность предвидели два проницательных и умных  русских.  Хотя
их голоса утонули в гуле патриотических речей, с самого начала Распутин  и
Витте выступали против войны.  Не  терявший  связи  с  деревней,  Распутин
понимал, сколько крестьянской крови прольется в войне. Еще в 1908 году  он
выступал против столкновения с Австрией,  решившей  аннексировать  Боснию.
"Из-за Балкан воевать нечего", - заявил он. В 1914 году, все еще  находясь
в больнице после покушения на него Хионии Гусевой,  он  послал  телеграмму
Вырубовой."В ней, по словам фрейлины,  он  умолял  государя  "не  затевать
войну, что с войной будет конец  России  и  им  самим  и  что  положат  до
последнего человека". По словам А.Вырубовой, передавшей  телеграмму  царю,
тот в сердцах разорвал ее. Но Распутин продолжал упорствовать. На  большом
листе бумаги своими каракулями он написал следующее пророческое послание:
     "Милый друг еще раз скажу грозна туча над Расеей беда  горя  много  и
просвету нету. Слез-то море и меры нет а крови...  Что  скажу?  Слов  нету
неописуемый ужас. Знаю все от тебя войны хотят и верно не  зная  что  ради
гибели божье тяжко наказание когда ум отымает тут начало  конца.  Ты  царь
отец народа не допусти безумным торжествовать и погубить себя и народ. Вот
Германию победят а Расея? Подумать так воистину не  было  от  веку  горшей
страдалицы вся тонет в крови. Велика погибель без конца печаль.
     Григорий".
     Когда началась война, Витте, находившийся за рубежом, поспешил домой,
чтобы уговорить царя выйти из игры. В беседе с Палеологом он без  обиняков
заявил: "Война эта - безумие... Ради чего воевать России? Ради  сохранения
престижа на Балканах,  священного  долга  помочь  братьям  по  крови?  Это
романтическая старомодная химера. Никому,  во  всяком  случае,  ни  одному
мыслящему человеку нет  никакого  дела  до  этого  буйного  и  тщеславного
балканского народа, в котором  нет  ничего  славянского.  Это  всего  лишь
турки,  получившие  христианские  имена.  Пусть  сербы  получат  то,   что
заслужили. Это что касается причин  войны.  Теперь  поговорим  о  выгодах,
которые можем извлечь. На что же мы вправе рассчитывать? На  захват  новых
земель? Господи Боже! Разве у Его Величества империя недостаточно  велика?
Разве у нас в Сибири,  в  Туркестане,  на  Кавказе,  в  самой  России  нет
огромных территорий, которые даже не вспаханы? Тогда  какими  погремушками
нас  манят?  Восточная   Пруссия?   Разве   среди   подданных   императора
недостаточно немцев? Галиция? Она кишит евреями!.. Константинополь,  крест
на Святой Софии, Босфор и Дарданеллы? Мысль эта настолько  нелепа,  что  о
ней и говорить не приходится. Даже если бы одержали мы  полную  победу,  и
Гогенцоллерны и Габсбурги будут вынуждены просить мира  и  согласиться  на
наши условия, это будет означать не только конец германского  владычества,
но и провозглашение республик по всей Центральной Европе. Тогда  неизбежен
крах  царизма.  Если  же  допустить  мысль  о  нашем  поражении;  чем  оно
обернется, лучше промолчать... Отсюда вывод, что  нас  следует  как  можно
скорее выпутываться из этой авантюры".
     Палеолог,  у  которого  была  одна  забота  -  сделать  все  от  него
зависящее, чтобы Россия продолжала войну - смотря  Витте  вслед,  думал  о
том, что это  "загадочный,  умеющий  деморализовать  собеседника  индивид,
большой умница, деспотическая личность, относящаяся к ближним с презрением
и  чувствующая  свою  силу,  жертва  собственного  честолюбия,  зависти  и
гордыни". Посол решил, что воззрения  Витте  "вредны  и  опасны"  как  для
Франции, так и для России.
     Нигде оптимизм императора не встречал  более  горячего  отклика,  чем
среди русского офицерства. Офицеры полков, размещенных вдали  от  границы,
опасались, что война закончится раньше, чем они успеют попасть  на  фронт.
Гвардейские офицеры, которым посчастливилось попасть в действующую  армию,
выясняли, следует ли брать с собой парадные  мундиры  для  церемониального
марша по Унтер-ден-Линден. Им посоветовали отправляться в походной  форме,
парадную же им вышлют с ближайшей оказией.
     Каждый  день,  с  рассвета  до  заката,  улицы   российской   столицы
сотрясались от грохота сапог по мостовой:  к  Варшавскому  вокзалу  шагали
пехотные полки, отправляющиеся на фронт. Дороги, ведущие  на  запад,  были
запружены  пехотой,  кавалерией,   конной   артиллерией,   двигавшейся   в
направлении Прибалтийского края и Восточной Пруссии.  Солдаты  шли,  а  не
маршировали. Их сопровождали обозы, санитарные автомобили, полевые кухни и
лошади для ремонта. Колонны шли такой плотной стеной, что  иногда  солдаты
сворачивали с дороги и, поднимая клубы пыли, шагали прямо по полям, словно
в ХIII веке во время татарского нашествия. Слышались крики, цокот копыт  и
стук колес.
     Возвращаясь с аудиенции у царя, Палеолог встретил на дороге  один  из
полков. Генерал, узнав посла, отдал честь и воскликнул: "Мы разобьем  этих
грязных пруссаков! Долой Пруссию! Вильгельма на остров Святой Елены!"  При
прохождении  каждой  роты  генерал,  привстав  в   стременах,   восклицал:
"Французскому посланнику ура!" И солдаты что есть сил кричали: "Ура! Урра!"
Наконец генерал ускакал,  бросив  через  плечо:  "Вильгельма  не  Святую
Елену! Вильгельма на Святую Елену!"
     Порой женщины и дети шли по нескольку верст, провожая  солдат.  "Одна
женщина,  совсем  молоденькая...  прижимала  к  груди  младенца,  -  писал
М.Палеолог. - Она шла, стараясь не отставать от солдата, шагавшего в конце
колонны - красивого, загорелого, мускулистого парня. Они не произносили ни
слова, лишь неотрывно смотрели  друг  на  друга.  Молодая  мать  протянула
ребенка солдату, и тот его поцеловал".
     Такие  же  картины  можно  было  наблюдать  на  всех  железнодорожных
станциях России.  Находившийся  в  ту  пору  в  Москве  британский  консул
Р.Г.Брюс Локкарт вспоминал: "Покрытые пылью солдаты  битком  набивались  в
товарные  вагоны;  большая  толпа  пожелала  им  счастливого  пути;  среди
провожающих были озабоченные, бородатые отцы,  жены,  матери,  улыбавшиеся
сквозь слезы; ...дородные священники, благословлявшие  счастливых  воинов.
Последнии рукопожатия, последние поцелуи. Пронзительно свистнул паровозный
свисток.  Несколько  раз  дернувшись,  не  в  силах  сдвинуть   с   места,
перегруженный эшелон неохотно тронулся в путь и наконец скрылся в  белесых
сумерках. Сняв шапки, толпа молчала, слушая, как замирают  вдалеке  голоса
поющих солдат, которым не суждено вернуться назад".
     Почему-то именно рядовые первыми поняли, что за война им предстоит. В
отличие от  своих  начальников,  легкомысленно  толковавших  о  параде  на
Унтер-ден-Линден и кричавших: "Вильгельма на остров Святой Елены!", многие
русские солдаты отправлялись на войну в мрачном предчувствии,  что  им  не
суждено увидеть ни близких,  ни  родной  деревни.  Генерал  Альфред  Нокс,
британский военный атташе, встретил на фронте одного молодого  солдата  из
Киева. Тот был в подавленном настроении:  у  него  дома  остались  жена  и
пятеро детей. Нокс попытался подбодрить новобранца, заверив того,  что  он
еще вернется, но солдат, покачав головой, сказал: "На войну ведет  широкая
дорога, а домой - узкая тропинка".
     В количественном отношении русская армия была колоссом. Перед  войной
в ней насчитывалось 1, 4 миллиона  солдат.  После  мобилизации  это  число
увеличилось еще на 3, 1 миллиона. За три года войны 15,  5  миллиона  ушли
воевать за царя и Русь святую. В британской прессе эту  солдатскую  массу,
готовую пролить свою кровь, называли "русским паровым катком".
     За исключением людских ресурсов, Россия во всех  отношениях  не  была
готова к войне. Железных дорог не хватало, плотность железнодорожной  сети
в России  составляла  одну  десятую  германской.  [(В  действительности  с
железными дорогами в царской России было не так уж плохо. К  1917  году  в
эксплуатации было 81 116 км железной дороги и 15 000 км строилось.  За  37
лет в царской России было построено 58 251 км железных дорог.  За  тот  же
период при  Советской  власти  было  построено  всего  3  250  км,  причем
постройка одного километра  в  царской  России  обходилась  в  десять  раз
дешевле, чем при советской власти. Ко всему,  российские  железные  дороги
были для пассажиров самыми дешевыми и самыми комфортабельными в мире (Б.Л.
Бразоль Царствование императора Николая II 1894-1917 в цифрах и фактах. М.,
Т-во русск. художников,  1990))]  Генерал  Н.Н.Головин  писал:  "Средний
переезд новобранцев в  России  равнялся  900-1000  верстам.  Для  Франции,
Германии и Австро-Венгрии этот средний переезд не превышал 200-300 верст".
Один генерал, командовавший сибирским  корпусом,  заявил  Ноксу,  что  вез
своих солдат на фронт двадцать три дня и ночи. С началом военных действий,
благодаря хорошо налаженной сети железных дорог, германские генералы могли
быстро перебрасывать с одного участка фронта на другой целые армии. Что же
касается русских, то, по словам Нокса, верховное командование приказывало,
но решал железнодорожный транспорт.
     Русская  промышленность  была  слаба.  На  каждую  фабрику  в  России
приходилось 150 в Британии. Русские генералы, рассчитывая, что война будет
скоротечной, не запаслись достаточными запасами вооружения и  боеприпасов.
Израсходовав снаряды, русские батареи замолкали, в то время, как  немецкие
орудия  били  непрестанно.  На  некоторых  участках  фронта  артиллеристам
запрещалось расходовать больше трех снарядов в сутки.
     Благодаря  отдаленности  и  характерному  географическому   положению
России западные союзники не могли оказать ей помощь. Германский  флот  без
труда блокировал Балтийское море, а Турция, в ноябре 1914 года выступившая
против  стран  Сердечного   Согласия,   закрыла   проливы.   Единственными
свободными русскими портами были Архангельск, который зимой  замерзал,  да
Владивосток. Вывоз уменьшался на 98%, а ввоз на  95%.  Во  время  войны  в
русские порты прибывало 1250 судов в год, а  в  британские  2200  судов  в
неделю. После неудачной операции англичан и французов в Галлиполи  Россия,
по словам Головина, стала походить на запертый дом, проникнуть  в  который
можно лишь через печную трубу.
     Но главная проблема касалась не только технологии и географии. Дело в
том, что во главе  русской  армии  находились  два  человека,  которые  не
переваривали друг друга: генерал Владимир Сухомлинов, военный  министр,  и
великий князь Николай Николаевич, дальний родственник  императора  Николая
II,  главнокомандующий  действующей  армией.  Сухомлинов  был  толстенький
человечек с физиономией упитанного кота. По словам  М.Палеолога,  он  имел
"угрюмый вид, все время подстерегающий взгляд под тяжелыми,  собранными  в
складки веками; я знаю мало людей, которые бы с первого взгляда внушали бы
большее недоверие". Хотя он был совершенно лыс и возраст его приближался к
семидесяти, Сухомлинов был охоч до дорогостоящих удовольствий.  Жена  его,
которая была на тридцать пять лет моложе, закатывала  грандиозные  приемы,
одевалась в Париже и отдыхала на Ривьере, предоставляя мужу выкручиваться,
чтобы оплачивать ее счета. Поскольку  командировочные  суммы  зависели  от
расстояния,  Сухомлинов  часто  отправлялся  в  инспекторские  поездки  во
Владивосток, всякий раз покрывая в оба конца расстояние в девять с  лишним
тысяч верст. Но, прибыв в пункт назначения, военный министр, как  заметили
офицеры-дальневосточники, не очень-то любил выходить из своего вагона.
     Сухомлинов  был  всеобщим  посмешищем.  Встретив  его  однажды,  дочь
британского посла так охарактеризовала его: "Это типичный салонный  вояка,
раздушенный, напомаженный, с золотыми браслетами на белых руках". Сазонов,
коллега по министерству, писал о нем: "Несмотря на свой почтенный возраст,
Сухомлинов отличался юношеской  беспечностью  и  жаждою  удовольствий.  Он
наслаждался жизнью и тяготился трудом... Заставить его работать было очень
трудно, но добиться от него правды было почти невозможно". И тем не менее,
помимо добывания средств на содержание  жены,  в  обязанности  Сухомлинова
входила организация и оснащение русской  армии,  В  прошлом  кавалерийский
офицер, в 1879 году во  время  турецкой  войны  награжденный  Георгиевским
крестом, он признавал лишь одну тактику - сабельная атака для кавалерии  и
штыковая - для  пехоты.  Современные  же  виды  вооружений  -  пулеметы  и
скорострельная артиллерия - по его мнению, были не к лицу храбрым  бойцам.
В результате русская армия вступила в войну,  имея  вдвое  меньше  полевых
орудий, чем германская. Если на русскую  дивизию  приходилось  всего  семь
батарей, то на германскую - четырнадцать. В русской армии имелось всего 60
тяжелых батарей, в немецкой же 381 батарея. Генерал Н.Н.Головин, служивший
под его началом, впоследствии писал: "Окончивший  в  70-х  годах  прошлого
столетия Академию Генерального Штаба, Сухомлинов позволял  предполагать  в
себе сочетание высшего образования  и  боевого  опыта...  Невежественность
генерала Сухомлинова сочеталась  с  поразительным  легкомыслием.  Эти  два
недостатка позволяли ему  удивительно  спокойно  относиться  к  сложнейшим
вопросам  организации  военной  мощи.   У   непонимающих   всю   сложность
современного военного  дела  людей  создавалось  ложное  впечатление,  что
Сухомлинов быстро разбирается в деле и очень решителен".
     К сожалению, такое же впечатление он производил  и  на  царя.  Как  и
многие другие прохвосты, Сухомлинов умел  быть  невероятно  обаятельным  и
угодливым  императору.  Не  в  пример  другим  министрам,   он   составлял
немногословные доклады, в которых не было никаких неприятных фактов.  Зная
любовь государя к армии, он постоянно твердил, что боевой дух войск высок,
а снаряжение великолепно. Когда же  приходилось  докладывать  царю  лично,
Сухомлинов перемежал слова доклада с разными забавными историями,  которых
он знал великое  множество.  При  дворе  у  него  было  прозвище  "генерал
Отлетаев", полученное им за прыткость  и  угодливость.  Все  эти  качества
импонировали, и,  при  виде  проходящих  перед  государем  безукоризненным
строем гвардейских полков, ему и в голову не  могло  придти,  что  русская
армия не подготовлена к войне.
     Сухомлинов был придворным, для которого высокий чин являлся  способом
получения  средств  жить  на   широкую   ногу.   Главный   его   соперник,
главнокомандующий русской армии, великий  князь  Николай  Николаевич,  был
внуком  императора  Николая   I.   Обладавший   значительным   состоянием,
принадлежавшим к императорской фамилии великий князь  был  всецело  предан
военной службе. Пятидесятисемилетний генералиссимус  обладал  внушительной
внешностью. Саженного роста, худощавый, с пронзительным  взглядом  голубых
глаз, с коротко подстриженной остроконечной бородкой, шашкой на  боку,  он
походил на древнего витязя. По словам  Палеолога,  он  был  самым  любимым
генералом в армии, образцом не только старого  служаки,  но  и  славянина:
"Вся его фигура выражает суровую энергию. Его решительные и произносимые с
ударением слова, блеск его глаз, его нервные движения, его строгий, сжатый
рот, его гигантский рост олицетворяют  в  нем  величавую  и  увлекательную
смелость".
     Солдаты  смотрели  на  великого  князя  с  благоговением  и  страхом.
"Солдаты русской армии, недавние крестьяне, - писал Нокс, - видели  в  нем
богатыря, защитника Святой Руси... Они понимали, что  хотя  генералиссимус
очень строг и требователен, к рядовому бойцу он не более требователен, чем
к самому себе".
     Вполне естественно, и главнокомандующий, и военный министр  презирали
друг друга. Настолько серьезно  относился  к  своим  обязанностям  великий
князь, настолько легкомысленно исполнял их Сухомлинов. В 1908 году,  когда
в  Думе  зазвучали  голоса  протеста  против  занятия  высших   постов   в
вооруженных силах членами императорской фамилии, Николай Николаевич отошел
от активного участия в армейских делах. Перед Сухомлиновым,  в  1909  году
назначенным военным министром, открылось  широкое  поле  деятельности.  Он
решил, с началом военных действий, занять более престижный пост верховного
главнокомандующего. Но, к  огорчению  военного  министра,  царь,  которого
отговорили от намерения лично возглавить армию, назначил главнокомандующим
своего дядю. И с той поры завистливый военный министр и словами  и  делами
старался подорвать престиж великого князя. Однажды  Сухомлинову  направили
несколько депеш с просьбой прислать  снарядов.  Но  тот  отказался  отдать
приказ об отправке на фронт боеприпасов. Когда командующий артиллерией  со
слезами на глазах  стал  сетовать,  что  из-за  нехватки  снарядов  России
придется пойти с немцами на мировую, Сухомлинов послал его ко всем  чертям
и велел заткнуться.
     Как в Берлине, так и в Париже военные планы разрабатывались с  учетом
размеров и неповоротливости русского колосса.  Понимая,  что  из-за  малой
пропускной  способности  железных  дорог  царю  не  удасться  мобилизовать
многомиллионную армию  в  сжатые  сроки,  германский  генштаб  рассчитывал
разделаться с Францией в те недели,  которые  понадобятся  неповоротливому
гиганту, чтобы расшевелиться. "Мы намерены в течении  шести  недель  после
начала военных  действий  разбить  Францию  окончательно  или,  во  всяком
случае, настолько, чтобы суметь направить свои основные силы на восток", -
заявил своему  издерганному  австрийскому  коллеге  генерал  фон  Мольтке,
начальник германского генерального штаба в мае 1914 года. Кайзер выразился
грубее: "Завтрак в Париже, обед в Петербурге".
     Предвидя неизбежное нападение, французские  генералы  и  дипломаты  в
течение двадцати лет  предпринимали  всяческие  усилия,  чтобы,  в  случае
войны, русские как можно раньше начали военные действия. С целью  ускорить
мобилизацию русской армии, французы предоставляли России  огромные  займы,
правда, при условии, что средства пойдут на строительство железных  дорог,
ведущих к германской границе. И все-таки число солдат на фронте спустя  15
дней после  мобилизации  составило  лишь  малую  часть  общего  количества
мобилизованных.  Однако  французы  настаивали  на   том,   чтобы   русские
немедленно начали выступление теми силами, какими  они  располагали,  а  в
распоряжении русского  командования  было  около  семисот  тысяч  человек.
Дальнейшее промедление означало бы для Франции катастрофу.
     Первые несколько  недель  все  шло  точно  по  плану,  разработанному
немцами. В жаркие августовские дни, все сметая на своем пути в  Бельгию  и
Северную Францию вторгся  цвет  кайзеровской  армии  -  миллион  солдат  в
серо-зеленых мундирах.  2  сентября,  меньше  чем  месяц  спустя,  усталые
передовые части германской  армии  остановились  менее  чем  в  пятидесяти
километрах севернее Парижа. Еще бросок,  и  они  на  Елисейских  полях.  С
первого  дня  войны  французский  посол  постоянно  поторапливал  русских.
Бомбардируемый  градом  депеш  из  Парижа,  Палеолог  носился  из   одного
министерства в другое. Он просил, умолял, требовал  действовать  живее.  5
августа, принятый императором французский посол заявил: "Французской армии
придется выдержать ужасающий натиск  двадцати  пяти  германских  корпусов.
Поэтому я умаляю  Ваше  Величество  предписать  Вашим  войскам  перейти  в
немедленное  наступление  -   иначе   французская   армия   рискует   быть
раздавленной!". В ответ император протягивает к Палеологу  обе  руки  и  с
волнением произносит: "Господин посол