о выстроил свои корабли, двигавшиеся  впереди
русской эскадры, так, чтобы охватить головную ее часть, и с  дистанции  38
кабельтовых (около 7 километров) обрушил  огонь  на  головной  броненосец,
затем на следующий... Под шквалом  снарядов  русские  корабли  взрывались,
переворачивались или просто теряли ход. Через сорок  пять  минут  бой  был
окончен. Того дал сигнал миноносцам атаковать  подбитые  корабли.  Погибли
все русские броненосцы, семь из двенадцати крейсеров  и  шесть  из  девяти
миноносцев. [(Автор весьма упрощенно и тенденциозно дает картину боя.  См.
"Русско-японская война". Кн.1-7, Спб, 1912-1918.)]
     Цусимское   сражение,   крупнейшая   морская    битва    со    времен
Трафальгарской, оказала огромное влияние на тактику морского боя  во  всех
флотах мира. Это коснулось и Британии, чьи жизненные интересы зависели  от
целостности королевского военно-морского флота, которая оказывается  могла
проиграть войну  в  одном  генеральном  сражении.  Перепугался  и  кайзер,
лелеявший мечту о флоте открытого моря. В результате за четыре года первой
мировой войны гигантские флоты Великобритании и Германии встретились  лишь
однажды,  у  побережья  Ютландии.  Цусимский  бой   убедил   американского
президента Теодора  Рузвельта  в  том,  что  ни  одна  держава  не  должна
распылять свой военный флот, как  сделали  это  русские.  Рузвельт  тотчас
начал проводить в жизнь планы сооружения канала на Панамском  перешейке  с
целью соединения двух океанов, омывающих побережья страны.
     "Телеграмма о Цусимской трагедии была принята в пути в  императорском
поезде, - вспоминал Мосолов. - Царь  послал  ее  Фредериксу  для  передачи
военному министру Сахарову, и свите. Генерал  Сахаров  долго  совещался  с
царем. По окончании разговора он подтвердил нам, сколь обеспокоен государь
известием. - Царь обсуждал с нами событие, проявил полное сознание будущих
трудностей. Он мне  начертил  мероприятия,  вызванные  новым  положением".
Внешне император проявлял самообладание, но в своем дневнике в  тот  вечер
записал: "Теперь окончательно  подтвердились  ужасные  известия  о  гибели
почти всей эскадры в двухдневном бою".
     Сознавая, что России войну не выиграть, Николай II вызвал к себе С.Ю.
Витте и отправил его в Портсмут в качестве  главного  уполномоченного  для
ведения мирных переговоров с Японией  при  посредничестве  президента  США
Теодора Рузвельта. Хотя война заканчивалась так, как и предсказывал Витте,
поручение это принял он весьма неохотно.  Когда  нужно  вычистить  сточную
канаву, возмущался бывший министр, то посылают за Витте.  А  едва  грязная
работа закончена, то для более  приятной  работы  появляется  уйма  других
кандидатов.
     После того,  как  Витте  на  борту  германского  парохода  "Вильгельм
Великий" пересек Атлантический  океан  в  обществе  множества  европейских
журналистов, он повел себя так,  как  подобает  "представителю  величайшей
империи, у которой приключилась маленькая неприятность". Прибыв в Портсмут
в штате Нью-Хемпшир,  где  должны  были  происходить  переговоры,  русский
уполномоченный обнаружил, что американцы восхищены  "смелыми  япончиками".
Витте решил изменить мнение американской публики. "Я свободно  допускал  к
себе корреспондентов... Постепенно  американское  общественное  мнение,  а
вслед за тем  и  пресса  все  более  и  более  склоняли  свою  симпатию  к
главуполномоченному русского царя", - вспоминал  Витте.  "Такому  повороту
общественного  мнения  содействовали  и  японские   уполномоченные...   их
скрытностью и уединенностью... Образ моего поведения постепенно все  более
и более располагал ко мне прессу и публику. Когда меня возили  экстренными
поездами, я всегда подходил, оставляя поезд, к машинисту и благодарил его,
давая ему руку... К удивлению публики... статс-секретарь Его Величества...
более прост, более доступен... Мое поведение... налагало на  меня  большую
тяжесть... Я должен был быть непрерывно актером".
     И старания его оказались не напрасными.
     Оказавшись,  благодаря  действиям  Витте,  в   положении   грубиянов,
японские уполномоченные не  смогли  бы  добиться  удовлетворения  всех  их
претензий. Наконец, Николай II, зная, что финансовое положение  Японии  не
позволяло ей продолжить войну, заявил  своему  министру  иностранных  дел:
"Передайте  Витте  мой  приказ  закончить  завтра  переговоры  при   любых
обстоятельствах. Я предпочитаю продолжать войну,  чем  ждать  великодушных
уступок со стороны Японии". Комура, приехавший на переговоры  победителем,
вынужден был пойти на компромисс.
     После конференции Витте поехал к президенту Рузвельту на его  дачу  в
Сагамор-Хиллс на острове Остер-бей. "Мы у президента завтракали... Завтрак
был более чем простой, на столе,  не  покрытом  скатертью,  для  европейца
очень трудно варимый. Вина никакого  -  одна  ледяная  вода".  Витте  "был
удивлен, как мало они  [Рузвельт  и  многие  американские  деятели]  знают
политическую констелляцию [обстановку. -  Ред.]  вообще  и  европейскую  в
особенности... Мне приходилось слышать  самые  наивные,  если  не  сказать
невежественные, политические суждения..." Рузвельту Витте  тоже  не  очень
пришелся по душе... "Не могу сказать, что  он  мне  понравился,  -  заявил
президент. - Я полагал, что его  хвастливость  и  заносчивость  не  только
глупы, но и шокирующе вульгарны по сравнению с  благородной  сдержанностью
японцев. Кроме того, он произвел а меня впечатление человека  эгоистичного
и полностью лишенного идеалов".
     В  Россию  С.Ю.Витте  вернулся  довольный  достигнутым:  "Меня  всюду
возносили  и  возвеличивали.  Сам  государь  был  нравственно  приведен  к
необходимости дать мне совершенно исключительную награду, возведя  меня  в
графское достоинство. И это при личном  ко  мне  нерасположении  его  и  в
особенности императрицы и при самых коварных  интригах  со  стороны  массы
царедворцев и многих высших бюрократов, столь же подлых, как и бездарных".
     И  действительно,  Витте  провел  переговоры  блестяще.  "Никто,   из
профессиональных дипломатов не мог бы сделать того, что было сделано  им",
- признался А.П.Извольский, вскоре ставший русским  министром  иностранных
дел. Царь принял С.Ю.Витте на борту своей яхты в сентябре  1905  года.  "В
Бьорке к нам явился Витте, - писал Николай II своей родительнице. - Он был
прост и весьма интересен. После длинного разговора с ним, когда я  объявил
ему о графском титуле, с ним почти случился "столчок", и он затем три раза
старался поцеловать руку!"
     Цусима положила конец "священной миссии" России  в  Азии.  Побитый  и
уничтоженный японскими "макашками", русский  гигант  снова  направил  свои
взоры в сторону Европы. Наблюдавший из Берлина за ходом войны  кайзер  был
вполне доволен ее исходом. Такого соседа, как русский царь - без флота,  с
разбитой армией, разочарованным,  озлобленным  народом  -  опасаться  было
нечего. Вильгельм был уверен, что  Николай  II  по-прежнему  расположен  к
нему. Он утешал царя: дескать, поражения терпели даже  Фридрих  Великий  и
Наполеон. Вильгельм изображал из себя  этакого  верного  союзника  России,
"защищавшего" его границы в Европе от его собственного союзника,  Австрии.
И теперь, после провала авантюры на Дальнем Востоке, в которую  сам  же  и
втянул русского государя, кайзер стал вновь добиваться своей прежней  цели
- создания альянса самодержцев - русского и германского,  чтобы  разрушить
союз России и Франции.
     Особенно яркой иллюстрацией намерений кайзера явилась его  встреча  с
царем в Бьорке у побережья Финляндии в июле 1905 года. Непосредственным ее
поводом  послужила   шумиха,   поднятая   прессой   после   инцидента   на
Доггер-Банке. Британская печать, требовавшая,  чтобы  корабли  британского
королевского флота не позволяли немецким  пароходам  снабжать  углем  суда
русской эскадры, привела  Вильгельма  в  состояние  бешенства.  На  письмо
германского императора Николай II ответил  следующим  образом:  "Я  вполне
разделяю твое неудовольствие по  поводу  поведения  Англии...  Безусловно,
пора положить этому конец. Единственное средство этого достигнуть, как  ты
говоришь, это - чтобы Германия,  Россия  и  Франция  пришли  к  соглашению
уничтожить англо-японское высокомерие и нахальство.  Составь  и  набросай,
пожалуйста, проект такого договора и сообщи мне его. Как только  он  будет
нами принят, Франция должна будет присоединиться к своей союзнице".
     Вильгельм II чрезвычайно обрадовался  и  принялся  составлять  проект
такого  соглашения.  На  следующее  лето  кайзер  направил  царю   частную
телеграмму, в которой приглашал кузена встретиться с ним в море в качестве
"простого туриста". Николай Александрович согласился и вышел на своей яхте
из Петергофа, не взяв с собой никого из министров. Вечером того же дня обе
яхты - "Гогенцоллерн" и "Штандарт" - бросили  якорь  в  одной  из  финских
шхер. Два императора встретились за ужином. На  следующее  утро  Вильгельм
полез в карман и как бы случайно извлек оттуда  проект  договора  о  союзе
между Россией и Германией.  Одно  из  условий  заключалось  в  том,  чтобы
сообщить Франции о таком соглашении после его подписания и предложить  ей,
если она того пожелает, присоединиться к  России  и  Германии.  По  словам
кайзера, Николай II, прочитав проект, заявил: "Превосходно. Я согласен".
     "Тогда, может, ты подпишешь документ? - небрежно произнес  Вильгельм.
- Это будет напоминать мне о нашей встрече".
     Николай II поставил свое имя на документе, Вильгельм торжествовал. Со
слезами радости на глазах он сказал царю, что их общие предки  смотрят  на
обоих с небес и с восторгом одобряют их действия.
     Вернувшись в свои столицы, оба императора  были  неприятно  поражены.
Германский канцлер, фон Бюлов, осудил договор, назвав его бесполезным  для
Германии, и  грозился  подать  в  отставку.  Расстроенный  кайзер  написал
канцлеру полное отчаяния письмо: "На следующее утро после твоего  прошения
об отставке ты не застанешь своего императора  в  живых.  Подумай  о  моей
бедной жене и детях". Ламздорф, русский министр иностранных дел, пришел  в
ужас.  Он  не  верил  своим  глазам  и  ушам.  Союз  с  Францией  является
краеугольным камнем внешней политики России, объяснял  он  царю.  Подобный
факт нельзя так легко сбрасывать со счетов. Франция никогда не  вступит  в
союз с Германией, а Россия, в свою очередь, не вправе заключать такой союз
без предварительных консультаций с Францией.
     Впоследствии  Вильгельма  уведомили,  что  составленный   им   проект
соглашения, в том виде, в каком он предложен, не может быть ратифицирован.
Кайзер воззвал к царю, страстно убеждая  его  пересмотреть  свое  решение:
"Твой союзник совершенно покинул тебя в течении всей войны, в то время как
Германия помогала тебе как могла... Мы соединили руки и подписали  договор
перед лицом Бога, который слышал наши обеты. Что подписано, то  подписано,
и Бог тому свидетель". Однако Бьоркские соглашения так и небыли официально
одобрены, и вскоре переписка кузенов  почти  прекратилась.  Да  и  влияние
кайзера на русского императора резко пошло  на  убыль.  Но  глаза  у  царя
открылись слишком поздно. К 1905 году он проиграл войну, и Россия на  всех
парах неслась к революции.



                                9. 1905 ГОД

     "Маленькая победоносная война", которой так  страстно  желал  министр
внутренних дел Плеве, завершилась, но см Плеве ее конца не дождался.  В.К.
фон Плеве был профессиональным полицейским. Самым блестящим эпизодом в его
карьере  был  арест  всех  лиц,  причастных  к  убийству  Александра   II.
Назначенный  в  1902  году  после  гибели  его  предшественника   от   рук
террориста, Плеве, по словам одного из  его  сослуживцев,  был  хорош  для
выполнения мелких поручений,  но  недостаточно  умен  для  государственной
деятельности. Став министром, он запретил какие-бы то ни было политические
собрания.  Студентам  не  разрешалось  собираться  на  улицах   Москвы   и
С.-Петербурга. Без предварительного письменного разрешения полиции  нельзя
было приглашать к себе на вечеринку больше, чем самое малое число  гостей.
Предметом особой ненависти у Плеве было пятимиллионное еврейское население
России.  [[(Антисемитизм,  типичная  для  России  болезнь,   восходила   к
древнейшим традициям православной церкви. "Для набожного православного,  -
объяснял один еврейский историк...  -  еврей  был  язычником,  отравителем
истинной веры, убийцей Христа". Все цари придерживались этого мнения. Петр
Первый, не разрешая торговцам-евреям въезд в Россию, заявил:  "Задача  моя
искоренить зло, а не  приумножать  его".  Екатерина  II,  вторя  Петру  I,
сказала:  "От  врагов  Христовых  интересной  прибыли  не  желаю".  Именно
Екатерина II, включившая в состав своей империи густо  населенные  евреями
области Польши и Украины, установила  для  них  черту  оседлости  -  район
Польши  и  Украины,  который  нельзя  было  покидать  российским   евреям.
Послабления допускались, однако  жизнь  евреев  в  России  XIX  века  была
сопряжена  с  тревогами  и  преследованиями.  Объяснялось  это   причинами
религиозного порядка, а не расового, что неоднократно подтверждалось  тем,
что еврей, принявшие православие, легко вписывались в  структуру  русского
общества. (Примеч. авт.))] В действительности же в Московском  государстве
до Ивана III евреи пользовались полной терпимостью. Причиной  установления
в  русском  законодательстве  отрицательного  отношения  к   евреям   было
появление так называемой ереси  жидовствующих.  Еретики  отрицали  видимую
церковь, монашество,  культ  икон  и  мощей,  вводили  соблазны  по  части
астрологии и оккультных  знаний.  По  словам  св.  Иосифа  Волоколамского,
еретики занимались астрологией, чародейством и  чернокнижием.  Ересь  была
направлена как на разложение  православной  веры,  так  и  на  развращение
народа пьянством и блудом.  Именно  это  и  вызывало  строгие  санкции  со
стороны русских правителей к носителям ереси. Но во время царствования той
же Екатерины II в  указе  от  26  февраля  1785  года  отмечалось:  "Когда
еврейского закона люди вошли в состояние, равное  с  другими,  ...всяк  по
званию и состоянию своему долженствует пользоваться выгодами и правами без
различия закона (религии)  и  народа".)  Подвергаемые  репрессиям  русские
евреи в массе своей становились террористами. При Плеве полиция  закрывала
глаза на действия антисемитов. В его  бытность  министром  внутренних  дел
произошел  знаменитый  дикий  и  жестокий  кишиневский  погром,  во  время
которого разъяренной толпой было убито 45 евреев и  разрушено  600  домов,
где жили евреи; полиция вмешалась лишь на  следующий  день.  Правительство
осудило  погром,  губернатор  был  снят  с  должности,   погромщики   были
арестованы и наказаны, но  Плеве  сохранил  министерский  пост.  С.Ю.Витте
заявил Плеве, "что при той политике,  которую  он  ведет...  он  неизбежно
погибнет от руки какого-нибудь фанатика". И, действительно, 15  июля  1904
года под карету, в которой ехал Плеве, была брошена бомба, и он был убит.
     Несмотря на смерть министра, его детище - рабочее движение, созданное
и тайно руководимое полицией, продолжало жить. [(Идея организации рабочего
движения такого рода - явления неоднозначного - принадлежало не  Плеве,  а
Зубатову.)] Руководителем петербургской организации рабочих стал священник
Г.Гапон, который рассчитывал укрепить  в  рабочих  монархические  чувства,
чтобы обезопасить их от вируса революционных идей. Он  надеялся  направить
возмущение рабочих экономическими трудностями против заводчиков, тем самым
отведя удар от правительства. Что касается фабрикантов, то их  полицейские
власти убедили  в  целесообразности  создания  контролируемой  организации
рабочих, чтобы оградить мастеровых от влияния социалистической пропаганды.
     Но Гапон не был  обыкновенным  агентом  охранки.  Он  искренне  желал
помочь трудящемуся люду и  был  популярен  среди  обитателей  пролетарских
районов Петербурга, где проповедовал. Цель созданного им "Собрания русских
фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга" заключалась, по  его  словам,
"в постепенном созидании  среди  фабрично-заводских  рабочих  разумного  и
благожелательного элемента с русским самосознанием, который,  добиваясь...
улучшения в духовном и материальном  быту  рабочих,  не  поступался  бы...
коренными русскими началами". Кое-кто заподозрил попа в связях с полицией,
однако подавляющая масса рабочих  поддерживала  его,  видя  в  организации
Гапона средство для организации собраний и маршей протеста.
     Весть о падении Порт-Артура - еще одном унижении  русского  народа  -
всколыхнула  всю  страну,  возмущенную  бездарным  военным   руководством.
Небольшая по размерам стачка на Путиловском заводе в  Петербурге  внезапно
разрослась, в нее включились тысячи бастующих  рабочих.  [(То  было  время
ожесточенных стычек во всех промышленных  странах.  К  примеру,  во  время
стачки 1894 года судья Уильям Говард Тафт, будущий  президент  США,  писал
жене:  "Солдатам  придется  убить  кое-кого  из  толпы,  чтобы  прекратить
беспорядки. Пока убито только шесть человек.  Этого  едва  ли  достаточно,
чтобы произвести впечатление". В конце концов было убито 30, ранено  60  и
арестовано   400   рабочих.   Шесть   лет    спустя    Теодор    Рузвельт,
баллотировавшийся в вице-президенты, заявил в частной  беседе:  "Волнения,
охватившие значительные слои нашего населения, можно успокоить лишь в  том
случае, если арестовать десять-двенадцать вожаков, поставить  к  стенке  и
расстрелять. Думаю, дело  тем  и  кончится.  Эти  вожаки  затевают  у  нас
социальную революцию и свержение Американской республики". (Прим. авт.))]
     Гапону оставалось одно: или возглавить движение или же  оказаться  за
бортом. Он решил  отвергнуть  роль  полицейского  агента  и  стать  вождем
рабочих. Целую неделю он ходил с  одного  собрания  на  другое,  произнося
страстные речи. Перечень  требований,  предъявляемых  к  правительству,  с
каждым днем увеличивался. Вообразив  себя  заступником  рабочего  люда,  в
конце недели Гапон заявил, что поведет людей к Зимнему дворцу и  от  имени
русского народа передаст царю  петицию.  Он  зримо  представил  себе,  как
выйдет на балкон царь батюшка и, увидя внизу человеческое  море,  вызволит
свой народ от злых угнетателей,  называемых  в  петиции  "деспотическим  и
безответственным   правительством",   и   "капиталистов    эксплуататоров,
мошенников  и  грабителей  русского  народа".   Помимо   освобождения   от
перечисленных   угнетателей,   в   петиции   содержались   требования    о
учредительном  собрании,  всеобщем   избирательном   праве,   образовании,
отделении церкви от государства, амнистии всем  политическим  заключенным,
подоходном налоге, прожиточном минимуме и восьмичасовом рабочем дне.
     Гапон  не  сообщил  о  своих  намерениях  ни  одному   ответственному
правительственному чиновнику. Да если бы он  это  и  сделал,  то  вряд  ли
кто-нибудь  к   нему   прислушался.   Князь   Святополк-Мирский,   недавно
назначенный либеральный министр внутренних дел, был занят  приготовлениями
к  традиционному  обряду  водосвятия,  во  время   которого   государь   с
духовенством  и  свитой  должны  были  присутствовать  на  освящении  воды
митрополитом. Когда  в  тот  день  (6  января)  царь  проезжал  по  улицам
Петербурга, его приветствовали толпы народа. По традиции с петропавловской
крепости, находящейся напротив Зимнего дворца, начали  салютовать  орудия.
Одно из них оказалось заряженным не холостым, а боевым  снарядом,  который
взорвался у ног царя,  ранив  полицейского.  Расследование  показало,  что
налицо была простая случайность.
     Лишь в субботу 9 января, когда Гапон уведомил правительство,  что  на
следующий день состоится шествие рабочих, и просил передать  царю  просьбу
принять  у  него  петицию,  Святополк-Мир