инает  уменьшаться.
Мы пьем чай в его комнате, это ему нравится... Бэби страшно доволен  твоим
бассейном, заставил нас придти и смотреть, какие  штуки  он  выделывает  в
воде. Все дочери умаляют разрешить им тоже  покупаться  в  нем  как-нибудь
вечером. Ты им разрешаешь?" Когда царь разрешил  дочерям  купаться  в  его
бассейне, императрица писала: "Девочки в диком восторге от того, что могут
купаться в твоем бассейне". А позднее:  "Бэби  съел  уйму  блинов...  Бэби
научился хорошо играть на балалайке.  Татьяна  тоже.  Я  хочу,  чтобы  они
учились вместе... Мария стоит у двери и  увы!  ковыряет  в  носу...  Чтобы
загореть, девочки ложатся на пол. И откуда взялась эта мода?"
     Хотя работа в госпитале отвлекала императрицу от забот о  собственном
здоровье, она по-прежнему страдала  одышкой  и  передвигалась  в  коляске,
когда не находилась среди публики. У нее стали пухнуть ноги и болеть зубы.
Весной 1916 года зубной врач приходил к ней каждый день,  иногда  до  трех
раз. Цесаревич страдал от частых кровоизлияний в область локтевого сустава
и коленей. Когда мальчик не мог передвигаться, императрица  часами  лежала
на кушетке в его комнате и обедала вместе с сыном. К вечеру  боли  у  него
усиливались. "Он боится ночи", писала императрица. Чтобы  развлечь  брата,
его навещали великие княжны Ольга и Татьяна Николаевны.
     "Бэби весь день был очень весел и радостен... Ночью он  проснулся  от
боли в левой руке и почти не спал с 2-х часов; девочки долго сидели с ним.
По-видимому, он работал ломом и переутомился. Он такой  сильный,  что  ему
очень трудно всегда помнить о том, что ему нельзя делать сильных движений.
Но так как боль  появилась  внезапно  ночью  с  такой  силой,  и  рука  не
сгибается,  то  я  думаю,  что  это  скоро  пройдет  -  боль  продолжается
обыкновенно три ночи. Я плакала в церкви, как дитя. Не могу слышать, когда
милый ребенок страдает", - писала она 6 апреля 1916 года.
     Тем же вечером императрица писала: "Я провела  весь  день  в  комнате
Бэби, раскрашивала яйца, в то время, как мсье Г. читал ему или держал фен.
Он страдал почти все время, задремал на несколько  минут,  а  потом  опять
начались сильные боли. Самое лучшее  -  чтение,  оно  отвлекает  на  время
мысли, когда страдания не  так  велики.  Вид  его  страданий  делает  меня
глубоко несчастной. Мсье Г. так добр и ласков с ним и  прекрасно  умеет  с
ним обходиться".
     Те, кто хорошо знал императрицу, ни на минуту  не  сомневались  в  ее
патриотизме. Война между Германией и Россией воспринималась ею как  личная
трагедия: брат государыни, великий герцог Гессенский, служил в  германской
армии, но сама она считала себя русской. Она рассказывала своей  фрейлине,
что прожила в России двадцать лет.  "Это  родина  моего  мужа  и  сына,  -
говорила она. - В России я была счастлива, как  супруга  и  мать.  Я  всем
сердцем привязана к этой стране". И все же ее печалила и судьба  Германии.
"Что случилось с Германией моего детства? - спросила она в беседе с Пьером
Жильяром. - У меня остались такие счастливые, поэтические  воспоминания  о
моих младенческих годах, проведенных  в  Дармштадте.  Но  во  время  более
поздних поездок мне показалось, что Германия изменилась, стала  незнакомой
страной, какой я прежде не знала... Ни мыслями, ни чувствами я не могла ни
с  кем  поделиться".  Вину  за  происшедшее  она  возлагала  на   кайзера.
"Пруссачество - это погибель Германии, - заявляла она. - Я ничего не  знаю
о моем брате. Где он? Я дрожу при мысли, как  бы  император  Вильгельм  из
мести ко мне не послал его против России".
     Находясь в столь сложном положении, императрица особенно беспокоилась
о репутациях обоих воюющих наций. Когда германские войска варварски сожгли
старинный город Лувэн, славившийся своей библиотекой, она воскликнула:  "Я
краснею, что была немкой". 24 сентября 1914 года она писала  государю:  "Я
хотела бы, чтобы наши войска вели себя примерно  во  всех  отношениях,  не
грабили бы и не разбойничали, пусть эти  гадости  творят  только  прусские
войска...  Я  хотела  бы,  чтобы  имя  наших  русских  войск  вспоминалось
впоследствии во всех странах со страхом и уважением, и с восхищением...  Я
пристаю к тебе с вещами, которые меня не касаются, но я делаю это из любви
к твоим солдатам и их репутации".
     Императрица тяжко страдала от того, что идет война, приносившая людям
столько мук и лишений. Как и многие другие, она желала одного -  чтобы  их
страдания были не напрасны: "Это вдвойне дает чувствовать страдания  войны
и кровопролития. Но, подобно тому, как вслед за зимой шествует  лето,  так
после страданий и битвы пусть мир и утешение  найдут  свое  место  в  этом
мире, и пусть  вся  ненависть  превратится,  и  наша  возлюбленная  страна
разовьет свою красу во всех смыслах слова.  Это  новое  рождение  -  новое
начало, очищение души и разума. Только надо их вести по прямому пути и  по
правильной дороге".
     Как и царь, пламенная патриотка, императрица была убеждена, что они с
государем  олицетворяют  великое  национальное  движение,  охватившее  всю
Россию. Она трудилась в госпиталях в ожидании победы,  которая  непременно
придет. Лишь весной 1915 года, когда надежда на  скорую  победу  поблекла,
императрица, судя по ее  письмам,  впервые  проявила  глубокий  интерес  к
работе, выполняемой государем.
     Объяснялся он ее заботой о  государе.  До  мозга  костей  проникнутая
идеей самодержавия, веря, что единственно  приемлемая  форма  правления  в
России, Александра Федоровна опасалась, что ее нежный супруг, которого она
обожала за доброту и обаяние, ведет себя не так, как подобает  самодержцу.
В апреле 1915 года она ему писала: "Извини меня, мой дорогой,  но  ты  сам
знаешь, что ты слишком добр и мягок - громкий голос и строгий взгляд могут
иногда творить чудеса. Будь более  решительным  и  уверенным  в  себе,  ты
отлично знаешь, что правильно, и когда ты прав и не согласен с остальными,
настой на своем мнении и заставь остальных его принять. -  Они  [министры]
должны лучше помнить, кто - ты. Ты меня, наверное, считаешь назойливой, но
женщина порою яснее видит и  чувствует,  чем  мой  слишком  кроткий  друг.
Смирение - высочайший Божий дар, но  монарх  должен  чаще  проявлять  свою
волю. - Будь уверен в себе и действуй - никогда  не  бойся  -  ты  лишнего
никогда не скажешь".
     В то же время она и советовала: "Будь самодержцем, мой родной... Будь
хозяином и властелином, ты самодержец".
     Императрица предупреждала, чтобы супруг остерегался тех, кто,  по  ее
мнению, посягает на прерогативы императора. Неизменной мишенью ее  критики
был великий князь Николай Николаевич; она продолжала поносить его  до  тех
пор, пока тот не пал. Одновременно нападкам императрицы подвергалась Дума.
"Дорогой,  я  слышала,  что  этот  ужасный  Родзянко  и  другие...  просят
немедленно созвать Думу, - писала она в июле 1915 года. -  Пожалуйста,  не
разрешай, это не их дело, они  хотят  обсуждать  вопросы,  которые  их  не
касаются и которые внесут еще больший разлад - их нужно удержать от такого
шага". Вновь и вновь слышен в ее письмах один  и  тот  же  мотив:  "Мы  не
конституционная страна, и не смеем ею быть,  наш  народ  недостаточно  для
этого образован... Не забывай, что ты самодержавный император и должен  им
оставаться. Мы не  готовы  для  конституционного  правления".  Императрица
защищала не  только  прерогативы  государя,  но  и  права  сына,  будущего
монарха: "Ради Бэби мы должны быть  твердыми,  иначе  его  наследие  будет
ужасным, а он с его характером не будет подчиняться другим, но  будет  сам
господином, как и должно быть в России, пока народ еще так необразован".
     Следующий шаг, с точки зрения императрицы, был  вполне  естественным.
Ведя великую битву за спасение России и самодержавия, Александра Федоровна
нуждалась в мощном союзнике. Она была  убеждена,  что  Распутин  -  "божий
человек", доказательством чему были его чудные молитвы, с помощью  которых
он не раз останавливал кровотечение  у  наследника.  И  теперь,  во  время
войны, он был воплощением России: неотесанный, малограмотный, но  набожный
и преданный царю. Отсюда нетрудно  было  заключить,  что  Господь  повелел
Распутину провести Россию через военные испытания. Если она могла доверить
ему самое большое ее сокровище - жизнь сына, почему бы  не  положиться  на
советы  "старца"  при  назначении  министров,  командовании   войсками   и
управлении страной?
     Осенью 1914 года влияние  Распутина  на  обитателей  Александровского
дворца ослабло. Император не мог простить "старцу",  что  тот  был  против
войны, которую сам он считал патриотической. Императрица с утра до  вечера
работала в госпиталях. Однажды  Распутин  связался  по  телефону  с  Анной
Вырубовой и спросил, нельзя ли ему увидеть государыню. Фрейлина  ответила,
что ее величество занята, и посоветовала позвонить через  несколько  дней.
Громко выразив свое недовольство, Распутин повесил трубку.
     Но после одного из тех удивительных случаев, каких в жизни  Распутина
было множество,  влияние  его  на  императрицу  полностью  восстановилось.
Вечером 15 января 1915 года произошло крушение поезда, на котором Вырубова
ехала  из  Царского  Села  в  Петроград.  Когда  раненую  извлекли  из-под
обломков, она была в  безнадежном  состоянии.  Жизнь  фрейлины  висела  на
волоске. Ноги ее были раздавлены  радиатором,  голова  и  лицо  повреждены
балкой; она получила значительные травмы черепа и  позвоночника.  Вырубова
была доставлена в приемный  покой  лазарета  главным  врачом  его  княжной
Гедройц. Узнав от графини Витте о тяжелом  состоянии  Вырубовой,  Распутин
воспользовался  любезно  предложенным  графиней  автомобилем  и  поехал  в
Царское Село в приемный покой лазарета. "В то время в палате,  где  лежала
А.А.Вырубова, находились государь  с  государыней,  отец  А.А.Вырубовой  и
княжна Гейдройц, - писал Евреинов. - Войдя в палату без разрешения и не  с
кем не здороваясь, Распутин подошел  к  А.А.Вырубовой,  которая  повторяла
лишь одну фразу: "Отец Григорий, помолись за меня!" Взяв ее руку и, упорно
смотря на нее, он громко и повелительно сказал ей:
     - Аннушка! Проснись, поглядь на меня!
     К общему изумлению всех присутствующих, А.А.Вырубова открыла глаза и,
увидев наклоненное над нею лицо Распутина, улыбнулась и сказала:
     - Григорий, это ты? Слава Богу!
     Тогда Распутин, обернувшись к присутствующим, сказал:
     - Поправится! [(В своих мемуарах  А.А.Вырубова  пишет,  что  Распутин
заявил: "Жить она будет, но останется калекой".)]
     И, шатаясь, вышел в соседнюю комнату, где и упал в обмороке. Придя  в
себя, Распутин почувствовал большую слабость  и  заметил,  что  он  был  в
сильном поту".
     Как и предсказывал Распутин, Вырубова выздоровела,  но  передвигаться
могла на костылях  или  в  коляске.  Преданность  ее  "старцу"  укрепилась
окончательно.  Убежденная,  что  Распутин  послан   небом   для   спасения
императорской семьи, она прилагала все силы, чтобы помочь "старцу"  в  его
усилиях и сгладить разногласия, возникавшие между  государыней  и  "божьим
человеком".
     Вышеописанный эпизод укрепил в  императрице  былую  уверенность,  что
Распутин - поистине чудотворец, которую она старалась внушить государю.  В
июне 1915 года она писала: "Слушайся нашего Друга, верь  ему,  его  сердцу
дороги интересы России и твои. Бог недаром его послал,  только  мы  должны
обращать больше внимания на его слова - они не  говорятся  на  ветер.  Как
важно для нас иметь не только его молитвы, но и  советы!  Меня  преследует
желание нашего Друга, и я знаю, что неисполнение его может  стать  роковым
для нас и всей  страны.  -  Он  знает,  что  говорит,  когда  говорит  так
серьезно". В сентябре 1916 года  она  признавалась:  "Я  спрошу  совета  у
нашего Друга. Так  часто  у  него  бывают  здравые  суждения,  которые  не
приходят на ум другим - Бог вдохновляет его... Он умеет видеть  далеко,  и
на его суждения можно положиться".
     Все эти роковые годы с 1911 по 1916 год Распутин жил в доме N  64  по
Гороховой в одном квартале от Фонтанки.  Это  было  пятиэтажное  кирпичное
здание, куда  можно  было  попасть,  пройдя  мощеный  двор,  мимо  каморки
швейцара внизу у широкой лестницы. В архитектурном отношении дом ничем  не
отличался от тысяч других зданий,  сооружавшихся  в  ту  эпоху  в  Париже,
Лондоне, Берлине  или  Нью-Йорке,  и  казалось,  не  вполне  подходил  для
царского  фаворита.  Соседям  Распутина  были  простые   люди:   служащий,
портниха, массажистка. На лестнице пахло кожей,  овчиной,  щами  и  козьим
сыром.
     Квартира Распутина на третьем этаже дома была  удивительно  тесной  и
уютной. В ней было пять комнат. "Спальня была небольшая комната,  несложно
обставленная, - вспоминал князь Ф.Ф.Юсупов, часто бывавший у Распутина.  -
У одной стены, в углу, помещалась узкая кровать; на  ней  лежал  мешок  из
лисьего меха - подарок Анны Вырубовой; у кровати стоял огромный сундук.  В
противоположном углу висели образа с горящей перед ними лампадой.  Кое-где
на стенах  висели  царские  портреты  и  лубочные  картинки,  изображавшие
события из Священного  Писания...  В  столовой  кипел  самовар.  Множество
тарелок с печением, пирогами, сластями  и  орехами,  варенье  и  фрукты  в
стеклянных вазах заполняли стол,  посередине  которого  стояла  корзина  с
цветами.
     Мебель была тяжелая, дубовая, стулья с высокими  спинками  и  большой
громоздкий буфет с посудой. На стенах  висели  картины,  плохо  написанные
масляными красками; с потолка спускалась и освещала стол бронзовая  люстра
с большим белым стеклянным  колпаком,  у  двери,  выходившей  в  переднюю,
помещался телефон.
     Вся  обстановка  распутинской  квартиры...  носила  отпечаток   чисто
мещанского довольства и благополучия".
     В те дни, когда он не возвращался с попойки чересчур поздно, Распутин
вставал рано и шел к заутрене. Когда он возвращался домой, чтобы  напиться
чаю с хлебом, по лестнице к нему уже поднимались первые  посетители.  Зная
влияние Распутина при дворе, к нему  приходили  люди  из  самых  различных
слоев  общества:  банкиры,  епископы,  офицеры,  светские  дамы,  актрисы,
авантюристы  и  спекулянты,  крестьянские  девушки,  старухи,  приходившие
издалека лишь ради того, чтобы  получить  его  благословение.  Посетителей
было столько, что им приходилось ждать своей очереди  на  лестнице.  Вдоль
тротуара выстраивались  автомобили  важных  гостей,  искавших  встречи  со
"старцем".
     Если посетитель Распутину нравился, и "старец" готов был помочь  ему,
своими каракулями он  выводил:  "Милой,  дорогой,  сделай  это  для  меня.
Григорий".  Эти  записки  носили  характер  рекомендаций.  Зачастую  такой
"рекомендации"  было  достаточно  для  того,  чтобы  получить   должность,
очередной  чин,  задержать  перевод  в  другой  гарнизон  или  подтвердить
контракт. Некоторые из записок, подколотых к прошениям, попадали прямо  на
стол к императрице, которая передавала их  государю.  Поскольку  А.Мосолов
был начальником Дворцовой канцелярии, записки Распутина часто  попадали  к
нему. "Все они были составлены в одной и той же  манере,  -  писал  он,  -
крестик  наверху  страницы,  под  ним  -  строка   или   две,   содержащие
рекомендацию "старца". Они открывали двери всех домов Петрограда". В одном
случае чиновник не смог помочь. "Вошла довольно подозрительного вида  дама
в глубоко декольтированном платье и протянула  мне  записку,  -  вспоминал
Мосолов. - Я моментально узнал единственный в своем роде почерк Распутина:
"Милой. Сделай для нее. Она хорошая. Григорий". Дама объяснила, что желает
быть принятой солисткой в оперу. Несмотря на то, что я терпеливо  объяснял
ей порядок поступления в императорскую оперу, она долго еще не уходила".
     Поскольку  Распутин  писал  медленно  и  с  ошибками,  он  обычно  не
указывал,  о  какой  именно  услуге  просят  ходатай,   предоставляя   эту
возможность последнему. Зачастую не  указывал  и  адресата,  полагая,  что
проситель сам сообразит, к кому ему следует обратиться. Впоследствии,  для
экономии   времени,   Распутин   заранее    заготавливал    такого    рода
"рекомендательные письма".
     В обмен за посредничество "Божий человек" брал  все,  что  предлагали
просители. Финансисты и богатые барыни оставляли на столе пачки  денег,  и
"старец" засовывал их в ящики стола, не удосуживаясь  пересчитать  купюры.
Если следом  приходил  бедняк,  Распутин,  бывало,  доставал  целую  пачку
ассигнаций и отдавал нуждающемуся. Самому ему деньги, по существу, были ни
к чему: квартира у него была скромная,  вино  и  продовольствие  ему,  как
правило, приносили в качестве  даров.  Единственное,  для  чего  он  копил
деньги - это приданое для дочери, Марии, учившейся в Петрограде и жившей в
одной из комнат его квартиры.
     С красивых женщин  он  брал  плату  иного  рода.  Многие  хорошенькие
просительницы, полагавшие, что  им  удасться  отделаться  любезностями  да
улыбками, пулей вылетали из его квартиры, рыдая или сотрясаясь  от  гнева.
Спустившись в низ с помощью дежурного шпика, дамы отправлялись в ближайший
полицейский  участок,  жалуясь,  что  Распутин  пытался  их  изнасиловать.
Полицейские добросовестно записывали имя и показания потерпевшей, но "отца
Григория" не наказывали.
     Помимо просителей, возле сибирского  "старца"  вились  и  люди  иного
сорта. Каждый день в каморке у швейцара и на лестнице, ведущей к  квартире
Распутина, постоянно дежурили сыщики. Перед ними  стояла  двойная  задача:
охрана  "чудотворца"  и  наблюдение  за  его  посетителями.  Глядя   вслед
просителям, сотрудники службы наружного надзора вели записи:
     "10 янв. Шаповаленкова [жена доктора] принесла ему в подарок ковер...
23 янв. Неизвестный священник привез Распутину рыбы... 28 янв. Колл.  сов.
Фон-Бок... привез Распутину ящик вина".
     Когда посетитель выходил из квартиры Распутина, его  окружали  шпики,
стараясь выяснить, что там произошло. Если гость попадался  разговорчивый,
то в сводку заносились полученные от него сведения:
     "3 ноября. К Распутину пришла неизвестная женщина, которая хлопочет о
своем  муже  прапорщике,  лежащем  в  лазарете,  чтобы  его   оставили   в
Петрограде... Она сказала: "Впустила меня в квартиру  какая-то  девочка  и
провела в комнату, потом вышел ко мне Распутин (первый  раз  его  вижу)  и
сказал: "Раздевайся, пойдем сюда". Я разделась, пошла  с  ним  в  комнату,
первую от дверей налево. Он мало слушал мою просьбу, и стал хватать руками
за лицо, потом за  груди  и  говорит:  "Поцелуй  меня".  А  потом  написал
какую-то записку... на записки не дал, сказав,  что  "Я  на  тебя  сердит,
приходи завтра".
     "3 дек. Пришла  в  первый  раз  мадам  Лейкарт...  просить  за  мужа.
Распутин предложил поцеловать его, но та отказалась и ушла, а потом пришла
содержанка сенатора Мамонтова, которой Распутин предложил зайти к  нему  в
час ночи".
     "29 янв. Татаринова [жена полковника], выйдя от него, рассказывала...
как Распутин обнимал и целовал какую-то молодую барышню, и  говорила,  что
ей так было стыдно, что она из квартиры ушла и больше не пойдет".
     Наблюдение велось и денно  и  нощно.  Полиция  следила,  куда  уходят
вечерние посетители Распутина: "Мария Гиль [жена  капитана  145  полка]  в
ночь с 10 на 11 января ночевала у Распутина... Около 1 часу ночи  Распутин
привел неизвестную в дом; она провела с ним ночь... Распутин привел  снова
к себе домой проститутку и запер ее в комнате. Однако прислуга  ее  вскоре
освободила. У Распутина спала артистка Варварова.  Распутин  посылал  жену
швейцара к массажистке, но та отказалась его принять. Тогда он сам пошел в
тот же дом к портнихе Кате... и говорит ей: "Почему  ты  не  приходишь  ко
мне?" Она ответила, что нет костюма. "Ты приходи ко мне  через  неделю,  я
тебе дам 50 рублей".
     "2 июня. Распутин... послал жену  швейцара  за  массажистко