говоров хватало на целую неделю. А какие разгорались  страсти,  когда
дело касалось должностей, наград, приглашений на чашку чаю! Приглашения во
дворец ценились на вес золота.  Что  могло  быть  приятнее,  чем  услышать
баритон   дворцового   скорохода:   "Вам   телефонируют   из   покоев   ее
императорского величества!"
     Дирижером   придворной   жизни,   церемонийместером   всех   событий,
происходивших при Дворе, раздававшем ордена и ленты, арбитром всех споров,
был престарелый граф Владимир  Фредерикс,  потомок  шведского  дворянского
рода. В 1897 году, в возрасте 60  лет,  Фредерикс  стал  министром  Двора.
Должность эту он занимал вплоть до 1917 года, когда она  была  упразднена.
Николай Александрович и Александра Федоровна души не чаяли в "our old man"
[("наш старик"  (англ.))],  как  они  называли  Фредерикса.  Тот,  в  свою
очередь, относился к государю и императрице как к родным детям и  в  узком
кругу называл их "mes enfans". [("дети мои" (франц.))]
     "Граф Фредерикс, - писал Морис Палеолог, французский посол, -  вполне
олицетворяет жизнь Двора. Из всех подданных царя на него  сыплется  больше
всего почестей и титулов. Он -  министр  императорского  Двора  и  уделов,
генерал-адьютант, генерал  от  кавалерии,  член  Государственного  Совета,
канцлер императорских орденов, главноуправляющий кабинетом его величества.
     Все  его  долгое  существование  протекло  во  дворцах  и  придворных
церемониях, в шествиях и в парадах, под шитьем и галунами...  Он  посвящен
во все тайны императорской фамилии. Он раздает  от  имени  императора  все
милости и все дары, все выговора и все  кары.  Великие  князья  и  великие
княгини осыпают его знаками внимания, так как это он управляет их  делами,
он заглушает их скандалы, он платит их долги. Несмотря  на  всю  трудность
его обязанностей, нельзя указать ни  одного  его  врага,  столько  у  него
вежливости и такта. К тому же, он был одним из самых красивых людей своего
поколения, одним из  самых  изящных  кавалеров,  и  его  успехи  у  женщин
неисчислимы. Он сохранил свою стройную фигуру, свои очаровательные манеры...
Он совершенный образец своего звания,  высший  блюститель  обрядов  и
чинопочитания, приличий и традиций, учтивости и светскости".
     Но возраст давал себя знать. Фредерикс занемог, силы  оставляли  его.
Засыпал во время заседаний. Стал забывчив. Во время войны во дворец прибыл
князь Барятинский, чтобы вручить государю орден  св.  Георгия.  "Фредерикс
направился к царю объявить о приходе князя, - вспоминал Боткин, - но, брел
из комнаты в комнату, забыл, зачем идет, и ушел прочь. Государь ждал князя
в одной комнате,  князь  государя  -  в  соседней.  Оба  были  удивлены  и
раздосадованы такой медлительностью". В другом случае Фредерикс подошел  к
государю и, приняв его за своего зятя, Воейкова,  спросил:  "А  ты  будешь
сегодня на Высочайшем завтраке?" Когда император недоуменно  посмотрел  на
министра, тот объяснил, что принял его за кого-то другого.
     Вторым любимцем Николая II  среди  придворных  был  князь  В.М.Орлов,
начальник канцелярии его величества. Высокообразованный, с  саркастическим
складом ума, потомок одного их фаворитов  Екатерины  II,  князь  был  всем
известен как "толстяк Орлов". Он был  настолько  тучен,  что,  садясь,  не
видел собственных коленей. В прежние времена он был  конногвардеец,  но  в
пожилом возрасте не мог уже забраться на лошадь. Во время  парадов,  когда
государь и его свита ехали верхом, Орлов шел пешком рядом с ними.
     Естественно, эти придворные были ярыми монархистами  "plus  royaliste
que le roi". [(больше монархисты, чем сам король (франц.))] Россия,  какой
ее хотелось бы видеть таким людям, как Орлов, была страной робких, глубоко
набожных мужиков, всей душой преданных царю. Врагами же  России  были  те,
кто  подрывал  самодержавие  -  политиканы  и  революционеры.  Такие  речи
нашептывались императору, несмотря на военные поражения, восстания, взлеты
и падения министров и членов Думы. По словам Г.Боткина, сына  лейб-медика,
волшебный, сонный мир Царского  Села,  убаюканный  песнями  усатых  сирен,
которые напевали "Боже Царя храни", добросовестно посещали церковь,  время
от времени со  скромным  видом  спрашивая,  когда  наградят  их  очередным
орденом, представят к следующему чину  или  увеличат  жалование,  в  конце
концов оказался на краю бездны".
     "Дворец был построен покоем, - писала  Т.Боткина,  дочь  лейб-медика,
разделившего  судьбу  царской  семьи.  -  Фасадом  своим,  центр  которого
полукруглое окно кабинета Его Величества, он  выходил  на  газонную  часть
парка. Флигеля выходили на большой двор, с чугунными воротами на улицу.  В
левом флигеле и нижнем этаже центра находились парадные комнаты; в  правом
флигеле помещалась часть свиты  и  коронованные  Гости;  в  верхнем  этаже
центра была спальня их Величеств и комнаты Их Высочеств... Жили они  очень
тесно. Алексей Николаевич имел две комнаты: спальню  и  классную.  Великие
княжны имели две спальни, в которых жили по двое". Возник особый мир,  где
царская семья жила уединенной, мирной жизнью.
     После бракосочетания  Александра  Федоровна  велела  заново  отделать
комнаты  в  их  флигеле.  Для  портьер,  ковров,  обивки  мебели,  подушек
использовались  яркие  ткани,  выписанные  из   Англии.   Любимым   цветом
императрицы  был  mauve  -  сиреневый.  Из   комнат   на   втором   этаже,
предназначенных для детей, была вынесена громоздкая  мебель.  Ее  заменили
простые кровати и  комоды  светлого  дерева.  Комнаты  были  задрапированы
английским кретоном  ярких,  веселых  тонов.  Благодаря  стараниям  царицы
правое крыло дворца стало походить на уютную английскую виллу.
     Границу,  отделявшую  этот  интимный  мир  от   остальных   дворцовых
помещений, охраняли четыре кричаще одетых  экзотических  телохранителя.  У
дверей рабочего кабинета царя или у  будуара,  где  отдыхала  императрица,
стояли огромного роста негры в  алых  шароварах,  шитых  золотом  куртках,
туфлях с  остроконечными,  загнутыми  вверх  носками.  Подруга  Александры
Федоровны, Анна Вырубова, вспоминала: "За ее стулом стоял  арап  Джимми  в
белой чалме и шитом платье. Арап этот был  одним  из  абиссинцев,  которые
дежурили у покоев Их Величеств... Абиссинцы эти были остатком  придворного
штата  Двора  времен  Екатерины  Великой".  В  действительности  это   был
американский негр по имени Джим Геркулес. Некогда нанятый Александром III,
Джим продолжал свою службу,  движимый  лишь  личной  преданностью  царской
семье. В отпуск Джим ездил в Америку, откуда  привозил  детям  гостинцы  -
банки повидла из гуавы.
     За тяжелыми дверями, охраняемыми этим фантастическим квартетом,  жила
своей размеренной жизнью императорская семья. Зимой Царское Село покрывала
снежная пелена, солнце вставало лишь в девять часов. К семи император  был
уже на ногах. Одевшись при свете лампы, он завтракал вместе с  дочерьми  и
отправлялся в кабинет работать. Александра  Федоровна  редко  выходила  из
своего будуара раньше полудня. Утром, полулежа в в кровати или на кушетке,
она читала или сочиняла длинные сентиментальные письма подругам. В отличие
от Николая Александровича, императрица писала свои послания на  нескольких
страницах, из всех знаков препинания используя  лишь  многоточия,  тире  и
восклицательные знаки. У  ног  ее  лежал  небольшой  мохнатый  шотландский
терьер Эйра. Многие находили, что у собаки подлый нрав: нередко,  выскочив
из под стола, Эйра хватала посетителя за пятки. Царица же души  в  ней  не
чаяла и носила ее с собой повсюду, даже в столовую.
     Не пример многим царственным супругам государь  и  императрица  спали
вместе; спальня была просторной, с большими  окнами,  выходящими  в  парк.
Большая двуспальная кровать светлого дерева стояла в простенке между двумя
окнами. На полу мохнатый  ковер  сиреневого  цвета,  на  нем  -  стулья  и
кушетки, обитые цветной  тканью.  Справа  от  кровати  дверь  в  небольшую
молельню государыни. В помещении этом, освещенном тусклым пламенем лампад,
висела икона, на столике лежала Библия. Другая дверь вела в ванную комнату
императрицы, где в нише хранились разные старинные предметы. Воспитанная в
викторианском духе, Александра Федоровна требовала, чтобы ванна  и  туалет
днем драпировались.
     Самым знаменитым помещением во дворце - а одно время и во всей России
- был сиреневый будуар.  И  портьеры,  и  ковер,  и  подушки  -  все  было
сиреневого цвета. Даже мебель была сиреневая с белым.  "Комната  эта  была
полна цветов, кустов цветущей сирени или  розанов,  и  в  вазочках  стояли
цветы", - вспоминает Вырубова. На столах и полках  лежали  книги,  газеты,
фарфоровые и эмалевые  безделушки.  [(Помимо  распятий,  икон  и  образов,
Александра Федоровна коллекционировала предметы с  изображением  свастики.
Известная испокон  веков,  свастика  в  течение  многих  тысячелетий  была
символом  солнца,  возрождения  и  бесконечности.  Этот  знак  видели   на
предметах, найденных при  раскопках  Трои,  на  тканях  инков,  на  стенах
римских  катакомб.  Но  поколение,  выросшее  после  гибели   императрицы,
восприняло  этот  знак  возрождения   как   презренный   символ   насилия,
нетерпимости и террора.  (прим.  автора.))]  Предметы,  собранные  в  этой
комнате, напоминали ей родных, настраивали на религиозный лад. Стены  были
увешены иконами.  Над  кушеткой  висела  висела  огромная,  освещенная  по
вечерам электрической  лампой,  картина  "Сон  пресвятой  богородицы".  На
другой стене - портрет принцессы Алисы,  матери  государыни.  На  почетном
месте  на  столике  находилась  большая  фотография   королевы   Виктории.
Единственным  портретом  в  будуаре,  изображавшем  не   святого,   и   не
родственника царицы, был портрет королевы Марии-Антуанетты.
     В этой уютной комнате, среди  дорогих  сердцу  предметов,  Александра
Федоровна отдыхала душой.  Здесь  по  утрам  она  беседовала  с  дочерьми,
помогала им выбирать себе платье им решить,  чем  сегодня  заняться.  Сюда
спешил к супруге царь, чтобы выпить чашку чая, прочесть газеты, поговорить
о детях и государственных делах. Разговаривали они по  английски,  хотя  с
детьми Николай II говорил по-русски.  Для  Александры  Федоровны  муж  был
"Ники". А.А.Вырубова вспоминала: "высокая, с золотистыми густыми волосами,
доходившими  до  колен,   она,   как   девочка   постоянно   краснела   от
застенчивости; глаза ее, огромные и глубокие, оживлялись при  разговоре  и
смеялись. Дома ей дали прозвище "Солнышко" - имя, которым  всегда  называл
ее Государь". Иногда в комнатах царского флигеля слышался мелодичный звук,
похожий на птичью трель. Этим сигналом Николай звал к себе жену. В  первые
годы брака, заслышав этот зов, Александра Федоровна,  покрываясь  румянцем
и, бросив все дела, спешила к своему супругу. Когда подросли  дети,  таким
же манером царь подзывал к себе и их; этот похожий на птичий  свист  звук,
нередко раздавался в Александровском парке.
     Рядом с сиреневым будуаром располагался гардероб, где в шкафах висели
ее платья, на полках лежали шляпы и украшения. У  императрицы  было  шесть
девушек камеристок, в обязанности  которых  входило  одевать  и  раздевать
царицу. Правда, она  их  не  слишком  утруждала.  Однако  никто  не  видел
Александру Федоровну раздетой или принимающей  ванну.  Мылась  императрица
без посторонней помощи, а когда требовалось  привести  в  порядок  волосы,
появлялась она в кимоно. Расчесывала и укладывала золотисто-медные  волосы
матери чаще всего великая княжна Татьяна Николаевна. Когда  туалет  царицы
был почти закончен, она посылала за камеристками,  которые  затягивали  ей
пуговицы  и  надевали  украшения.  "Сегодня  только  рубины",  -  говорила
императрица, или же: - "К этому платью  жемчуг  и  сапфиры".  Всем  другим
драгоценностям царица предпочитала жемчужные ожерелья  и  обычно  надевала
несколько ниток жемчуга, свисавших до пояса.
     Днем она носила свободного покроя платья, отделанные у ворота и талии
кружевами. Распространенные в эпоху короля Эдуарда VII узкие юбки находила
очень неудобными. "Неужели вам действительно нравится эта юбка?" - однажды
спросила императрица свою фрейлину Юлию (Лили) фон Ден, муж которой служил
офицером на царской яхте "Штандарт".  "Видите  ли,  ваше  величество,  это
модно", - отвечала дама. "Такая юбка ни на что не  пригодна,  -  возразила
государыня. - А ну, Лили, докажите мне,  что  она  удобна.  Бегите,  Лили,
бегите, посмотрю, как это у вас получится".
     Платья  для  императрицы  шила   законодательница   дамских   мод   в
Петербурге, некая мадам Бриссак.  Портниха  сколотила  целое  состояние  и
приобрела в столице особняк. Все ее клиентки, в  том  числе  сама  царица,
жаловались на цены, которые  та  заламывала.  Мадам  Бриссак  доверительно
сообщала  государыне:  "Прошу  вас,  не  говорите   этого   никому,   ваше
величество,  но  я  всегда  делаю  вам  скидку".  Впоследствии  Александра
Федоровна  узнавала,  что  когда  ее  золовка,   великая   княгиня   Ольга
Александровна пожаловалась на дороговизну, француженка шепнула ей на  ухо:
"Прошу вас, не говорите этого никому в Царском  Селе,  ваше  императорское
высочество, но я всегда делаю вам скидку".
     По вечерам императрица  облачалась  в  белые  или  кремовые  шелковые
платья  с  серебряным  шитьем  и   вышивками   гладью,   украшала   волосы
бриллиантами и надевала жемчужное ожерелье.  Шелкового  белья  не  любила,
предпочитала  белье  и  украшенные  вышивкой  ночные  сорочки  из  тонкого
полотна. Туфли  были  на  низком  каблуке,  с  острым  носком,  обычно  из
золотистой и белой замши. Выходя из дому,  даже  если  надевала  шляпку  с
широкими полями, Александра Федоровна брала с собой зонт от солнца.
     Вспоминая день, когда Лили фон Ден представили императрице в  Царском
Селе, - это случилось в 1907 году, - фрейлина описывает врезавшуюся  ей  в
память встречу: "Среди густой зелени показалась высокая, стройная женщина...
Государыня была в белом, в  шляпке,  драпированной  белой  вуалеткой.
Нежное белое  лицо...  рыжевато-золотистые  волосы,  синие  глаза,  гибкая
фигура. Помню, что жемчуга в ожерелье были великолепны.  Всякий  раз,  как
императрица поворачивала голову, в бриллиантах ее серег вспыхивали огни...
Я обратила внимание на то, что по-русски она говорит с заметным английским
акцентом".


     Зима для  царских  детей  была  порой  нескончаемых  уроков,  которые
начинались в девять утра. Учителя преподавали  им  арифметику,  географию,
историю, русский, французский и английский языки. Перед началом занятий их
осматривал  лейб-медик  доктор  Евгений  Сергеевич  Боткин,  проверяя,  не
воспалено ли у них горло и нет ли сыпи. Помимо Боткина, за здоровьем детей
следил приезжавший из Петербурга  доктор  Острогорский.  Позднее  появился
молодой доктор Деревенко, специально приставленный к  больному  гемофилией
цесаревичу. Но больше всех дети любили доктора Боткина. Это  был  высокий,
видный господин в темно-синем сюртуке  с  золотой  цепочкой  от  часов  на
животе. От него  всегда  пахло  крепкими  парижскими  духами.  Когда  юные
великие княжны были свободны, они любили  ходить  из  комнаты  в  комнату,
отыскивая доктора по запаху.
     В одиннадцать утра царь и дети оставляли занятия  и  отправлялись  на
часовую прогулку. Иногда, захватив ружье, царь стрелял в парке в ворон.  У
него было одиннадцать великолепных  английских  колли,  которых  он  любил
брать с собой на прогулку, и те прыгали и резвились вокруг хозяина.  Зимой
вместе с детьми и их учителями Николай Александрович сооружал ледяные горы
из больших снежных комьев, облитых водой, с которых можно было  спускаться
на санках.
     Обед представлял собой целое событие. Императрица за трапезой  обычно
не появлялась, и царь усаживался за стол с дочерьми и свитой. По  русскому
обычаю перед трапезой священник читал молитву и благословлял пищу.  Обычно
это делал  отец  Васильев,  законоучитель  царских  детей.  Священник  был
крестьянского происхождения и не имел высшего теологического  образования.
Не обладая обширными теоритическими познаниями, отец Васильев был искренне
религиозен. Слыша, как своим надтреснутым голосом  громогласно  произносит
слова  молитвы  священник,  императрица  думала,  что  он-то  и   является
воплощением православного русского народа.  Как  духовник,  отец  Васильев
умел утешить. В каком бы грехе ему не каялись, он улыбался доброй  улыбкой
и говорил: "Не терзайся. Диавол не творит ничего подобного. Не  курит,  не
пьет, не гуляет, а все же он диавол". Среди придворных, сидевших  в  шитых
золотом мундирах, отец Васильев заметно выделялся. В длинной черной рясе с
широкими  рукавами,  с  черной  бородой  до  пояса  и  большим  серебряным
наперсным крестом, он походил на большого ворона.
     Иногда в столовой появлялся еще  один  любопытный  персонаж.  То  был
француз Кюба, дворцовый шеф-повар. Его тонкое  искусство  в  Царском  Селе
некому было оценить. Излюбленным лакомством царя был поросенок  с  хреном,
орошаемый рюмкой  портвейна.  Икра  однажды  вызвала  у  государя  сильную
изжогу, и с тех пор он избегал это изысканное лакомство. Царь  предпочитал
простую крестьянскую пищу  -  щи,  борщ,  кашу,  вареную  рыбу  и  фрукты.
Александра Федоровна аппетитом не отличалась, и ела как цыпленок. И все же
Кюба, величайший кулинар  своего  времени,  надеялся,  что  среди  царских
гостей когда-нибудь окажется подлинный ценитель французской кухни. Иногда,
приготовив  какое-нибудь  особенно  изысканное  блюдо,   повар   в   своем
ослепительно белом фартуке и колпаке останавливался в  дверях  столовой  в
ожидании похвалы от хозяина и гостей.
     Пополудни, когда дети еще занимались, императрица часто  отправлялась
покататься. Распоряжение "приготовить к двум часам карету  ее  величества"
служило сигналом, после которого в конюшне начиналась бурная деятельность.
Выкатывалась открытая английская коляска,  сверкающая  лаком,  запрягались
лошади, на запятках  "кареты  Государя  и  Императрицы  стояли  гайдуки  в
высоких шапках и  синих  кафтанах;  за  Великими  Княжнами  и  Наследником
скакали конвойцы. Появлялся толстый кучер в  медалях,  которого  несколько
конюхов начинали подсаживать, запахивать на нем кафтан и  подавать  вожжи.
Усевшись, кучер неизменно крестился, конвойный офицер вставал на подножку,
и пора медленно  ехала  с  нашего  двора  под  арку,  а  оттуда  в  ворота
Александровского парка", - вспоминала Т.Боткина.
     "Каждый  шаг  Их  Величеств  записывался,  -  вспоминает  в  мемуарах
А.А.Вырубова. - Если  Государыня  заказывала  экипаж  к  известному  часу,
камердинер передавал по телефону на конюшню, о чем сейчас же докладывалось
Дворцовому Коменданту, который передавал  приказание  быть  на  чеку  всей
полиции... Стоило Государыне остановиться где или поговорить со знакомыми,
чтобы этих несчастных сразу  обступала...  полиция,  спрашивая  фамилию  и
повод их разговора с Государыней".
     Государь редко  сопровождал  супругу  во  время  таких  прогулок.  Он
предпочитал вылазки верхом в обществе графа  Фредерикса  или  же  генерала
Александра Орлова, командовавшего Уланским  ее  императорского  величества
полком. Направлялись они обычно в сторону Красного  Села,  мимо  окрестных
деревень. Нередко во время поездок император останавливался  поговорить  с
крестьянами. Расспрашивал их о  жизни,  деревенских  проблемах,  видах  на
урожай. Рассчитывая встретить государя, приходили и  крестьяне  из  других
местностей,  чтобы  передать  ему  прошение  или  обратиться  с   какой-то
просьбой. Почти всегда просьбы эти удовлетворялись.  [(Генерал  Спиридович
со слов А.Мосолова рассказывал  следующую  историю,  похожую  на  легенду.
Однако этот полицейский генерал, человек практичный и  добросовестный,  не
таков, чтобы рассказывать сказки.
     Засидевшесь  допоздна  в  одной  из  комнат   Петергофского