шивает... Телефон...
Вот, пожалуйста, он  снова  посерьезнел,  даже  близкие люди отодвинулись на
задний план....
     И снова  одна  за  одной  высвечивалась череда  всевозможных  ситуаций,
внешне хороших  и  не очень, пока мы  не наткнулись на  эту ужасающую сцену.
Вдруг   возникла   комната,   вероятно,   в   какой-то   квартире,  довольно
респектабельной, но...
     На  круглом  столе лежал  обнаженный  человек,  его ноги  и  руки  были
привязаны  к ножкам стола, голова свисала, рот заклеен коричневатой пленкой.
За столом  сидели двое  молодых, плотного телосложения  мужчин, один коротко
подстриженный, другой не  такой плотный,  с гладко прилизанными волосами.  В
кресле  поодаль,  под  торшером,  сидела  молодая  женщина.  Рот у нее  тоже
заклеен, ниже груди обтягивал ее бельевой шнур,  прижимая к  креслу.  Каждая
нога была  привязана  к ножке  кресла. Она  была в одной  нижней разорванной
сорочке. Рядом с ней сидел пожилой худощавый мужчина и пил что-то, наверное,
коньяк.  На маленьком  столике перед ним лежал шоколад. Те,  что  сидели  за
круглым столом, не пили. Они наливали на грудь лежащего мужчины
     жидкость -- водку или спирт, и поджигали. "Разборка", --  понял
я.
     Анастасия увела лучик с этой сцены. Но я воскликнул:
     -- Вернись. Сделай что-нибудь!
     Она вернула эту сцену и ответила:
     --  Нельзя.  Все уже произошло.  Этого  нельзя  остановить, раньше надо
было, сейчас поздно.
     Я смотрел, как  завороженный, и вдруг ясно увидел глаза женщины, глаза,
наполненные ужасом и не молящие о пощаде.
     -- Так сделай хоть что-нибудь, если ты  не бессердечная! -- крикнул
я Анастасии.
     -- Но это не  в моих силах, это уже как бы запрограммировано раньше, не
мной, я не могу вмешиваться напрямую. Они сейчас сильнее.
     -- Ну где же твоя доброта, способности?
     Анастасия  молчала.  Ужасная сцена слегка  помутнела. Потом вдруг исчез
пожилой, пьющий коньяк. Вдруг я  почувствовал  слабость во  всем теле и  еще
почувствовал как немеет моя рука, к которой прикасалась Анастасия. Я услышал
ее какой-то ослабевший голос. Она, с трудом выговаривая слова, произнесла:
     -- Убери руку, Владими... -- Она не смогла даже договорить мое имя.
     Я,  вставая, оттянул от Анастасии  руку.  Рука висела словно онемевшая,
как бывает,  когда  отсидишь руку  или  ногу, и  была вся  белая.  Пошевелил
пальцами и онемение стало проходить.
     Я  взглянул  на Анастасию  и ужаснулся. Ее  глаза были  закрыты.  Исчез
румянец с лица. Под ее кожей  на  руках и лице, казалось, не  было вообще ни
кровинки. Она лежала словно бездыханная. Трава вокруг нее, примерно радиусом
метра в  три, была тоже  белой  и поникшей.  Я  понял, что  произошло  нечто
ужасное и крикнул:
     -- Анастасия! Что с тобой произошло, Анастасия!?
     Но  она никак не отреагировала на мой крик. Тогда я схватил ее за плечи
и встряхнул уже не упругое,  а какое-то обмякшее тело. И все равно -- ее
абсолютно белые, бескровные губы молчали.
     -- Ты слышишь меня, Анастасия?
     Чуть приподнялись  ресницы, и  на  меня  посмотрели потухшие глаза, уже
ничего  не  выражающие.  Я  схватил фляжку  с  водой,  поднял  ее  голову  и
попробовал напоить  ее,  но  она  не могла  глотать.  Я  смотрел  на  нее  и
лихорадочно думал, что же делать.
     Наконец, ее губы едва зашевелились и прошептали:
     -- Перенеси меня на другое место... к дереву...
     Я поднял обмякшее тело и унес подальше от круга с белой травой, положил
у ближайшего  Кедра. Через некоторое время она  стала понемножку приходить в
себя, и я спросил:
     -- Что с тобой произошло, Анастасия?
     --  Я  постаралась выполнить твою  просьбу, -- тихо  ответила она и
добавила, спустя паузу, -- думаю, у меня это получилось.
     -- Но ты ведь так плохо выглядишь, ты чуть не погибла?
     -- Я нарушила  естественные законы. Вмешалась в то, во что  вмешиваться
не  должна. Это  вытащило из  меня все мои силы, энергию. Удивляюсь, что  ее
хватило.
     -- Зачем ты рисковала, если это так опасно?
     -- У меня не было выхода. Ты  ведь хотел этого. Я боялась не  выполнить
твою просьбу, боялась, что  совсем перестанешь  меня уважать. Будешь думать,
что я только говорю, говорю все... И ничего не могу в реальной жизни.
     Ее  глаза смотрели на  меня просяще  и  умоляюще,  тихий голос  немного
дрожал, когда говорила:
     -- Но я не могу  объяснить  тебе, как это  делается, как работает  этот
природный механизм, я его чувствую, но объяснить, чтоб тебе понятно было, не
могу, и ученые ваши, наверное, пока не смогут.
     Она опустила голову, помолчала, словно  набираясь сил. Снова посмотрела
на меня умоляющими глазами и произнесла:
     -- Теперь ты еще больше будешь считать меня ненормальной или ведьмой.
     И мне вдруг очень сильно захотелось сделать для нее что-нибудь хорошее,
но  что?  Я хотел сказать,  что считаю  ее  нормальным,  обычным  человеком,
красивой  и  умной  женщиной,  но  у меня не  было ощущения обычного  к  ней
отношения, и она со своей интуицией не поверила бы мне.
     Я вдруг вспомнил ее рассказ о том,  как обычно в  детстве здоровался  с
ней  прадед.  Как  вставал  седой  прадед  на  одно  колено  перед маленькой
Анастасией и целовал ее ручку. Я встал перед Анастасией на одно колено, взял
ее еще бледную и немножко холодную руку, поцеловал и сказал:
     -- Если  ты и ненормальная, то  ты самая лучшая, самая добрая, умная  и
красивая из всех ненормальных.
     Губ  Анастасии, наконец-то,  снова  коснулась улыбка, глаза  благодарно
смотрели на меня. На щеках стал появляться румянец.
     -- Анастасия, картина довольно сумрачная. Ты специально выбирала?
     -- Искала,  хотя бы для примера, хорошее, но не нашла. Они все в клещах
забот  своих.  Они  один  на  один  со своими  проблемами,  у  них почти нет
духовного общения.
     -- Так что же делать,  что ты можешь предложить, кроме жалости к ним? А
я должен сказать тебе: это сильные люди -- предприниматели.
     -- Очень сильные, -- согласилась она, --  и интересные. Они за одну
жизнь как бы  две  проживают.  Одна известная только им и никому из  близких
даже, другая -- внешняя, для окружающих. А помочь, думаю, надо с помощью
усиления  их  духовного  и  искреннего общения между  собой. Нужно  открытое
стремление к чистоте помыслов.
     -- Анастасия, я, наверное, попробую сделать то, что ты просила. И книгу
попробую  написать,  и  объединение  предпринимателей  с  чистыми  помыслами
создать, но только так, как сам это понял.
     -- Тебе трудно будет. Я не смогу тебе достаточно помогать, во  мне мало
осталось сил. Они будут долго восстанавливаться. Я теперь некоторое время не
смогу видеть лучиком на расстоянии. Я и тебя сейчас обычным зрением не очень
хорошо вижу.
     -- Ты что же, Анастасия! Слепнешь?
     -- Думаю, все восстановится.  Жалко только, что какое-то время тебе  не
смогу помогать.
     --  Не нужно  мне  помогать, Анастасия. Ты  постарайся сберечь себя для
сына и помоги другим.
x x x
     Мне необходимо было уезжать, догонять теплоход. Дождавшись,  когда она,
по крайней  мере внешне, стала выглядеть почти прежней, я забрался  в катер.
Анастасия  взялась  за  ручку  на  носу и  столкнула  его  с  берега.  Катер
подхватило и  понесло  течением.  Анастасия стояла  почти по колено  в воде,
подол ее длинной  юбки намок и колыхался на  волнах. Я рванул заводной шнур.
Мотор взревел, раздирая ставшую  привычной  за три дня тишину, и катер резко
пошел вперед, все набирая и набирая скорость, удаляясь от  одиноко стоящей в
прибрежной воде таежной отшельницы.
     Вдруг Анастасия вышла из  воды и побежала по берегу  догонять катер. Ее
развевающиеся от встречного ветра волосы были  похожи на  хвост кометы.  Она
старалась бежать  очень быстро,  наверное, используя при этом все свои силы,
пытаясь сделать  невозможное -- догнать быстроходный катер.  Но этого ей
было сделать невозможно.  Расстояние медленно между нами  увеличивалось. Мне
стало жалко ее бесполезных  усилий, и,  желая  как можно быстрее  прекратить
тягостный момент расставания, я со всей силой, до самого  упора вдавил рычаг
газа. В  голове промелькнула  мысль, что Анастасия может подумать,  будто  я
снова испугался ее и убегаю.
     Взревевший надрывно мотор заставил подняться над водой  нос катера, еще
быстрее  устремившегося  вперед,  еще  быстрее увеличивая  расстояние  между
нами... А она... Господи! Что она делает?..
     Анастасия  на бегу  рванула мешавшую ей бежать мокрую  юбку,  отбросила
разорванную одежду в сторону, стремительность ее бега возросла, и  произошло
невероятное   --   расстояние   между  ней  и   катером  медленно  стало
сокращаться. Впереди на ее пути  виднелся почти отвесный  косогор. Продолжая
вдавливать уже неподдающуюся ручку газа, я подумал, что косогор остановит ее
и прекратится мучительная для меня сцена.
     Но Анастасия продолжала свой стремительный бег,  время  от  времени она
вытягивала перед собой руки,  словно, ощупывая ими пространство перед собой.
Неужели  у нее  так  ухудшилось  зрение -- не  видит косогор. Анастасия,
нисколько не замедлив  своей стремительности, взбежала на косогор,  упала на
колени,  подняв  руки к небу и чуть в  мою сторону, закричала. Я услышал  ее
голос сквозь дикий рев мотора и шум воды, услышал словно шепот.
     -- Впереди-и-и ме-е-ль, ме-е-е-е-ль, топляки-и-и-и.
     Быстро повернув голову, еще не  успев до конца осознать происходящее, я
так  резко крутанул  руль,  что рванувшийся  вбок  катер  чуть  не зачерпнул
наклонившимся бортом воды. Огромный топляк, упершийся одним концом в отмель,
другим,  едва торчавшим из  воды,  лишь слегка  чиркнул по  боку катера. При
прямом ударе он должен был бы свободно пробить его тонкое алюминиевое дно.
     Уже выйдя на речной  фарватер, я оглянулся  на косогор  и  прошептал  в
сторону  стоящей  на  коленях  одинокой   фигурки,  превращающейся  во   все
уменьшающуюся точку:
     -- Спасибо, Анастасия.
     КТО ТЫ, АНАСТАСИЯ?
     Теплоход поджидал меня в Сургуте. Капитан и команда ждали распоряжений.
Но я не  мог  никак сосредоточиться на том, чтобы  определиться с дальнейшим
маршрутом, и дал распоряжение стоять в Сургуте, проводить вечера отдыха  для
местного населения, обеспечить работу выставки товаров народного потребления
и услуг.
     Мои  мысли занимали  события,  связанные  с  Анастасией.  Я  покупал  в
магазине множество научно-популярной литературы, книг о необычных явлениях и
необычных способностях людей, истории сибирского  края, запирался  в  каюте,
пытаясь найти в них объяснение.
     Среди прочего меня интересовало и  то  -- могло ли,  действительно,
родиться  в  Анастасии чувство  любви из-за того, что  она,  стараясь помочь
деревенской девушке, крикнула: "Я люблю тебя, Владимир."
     Почему простые  слова, которые произносим мы, зачастую  не  вкладывая в
них  достаточно  достойного чувства,  воздействовали  на  Анастасию, вопреки
нашей  разнице в возрасте, вопреки разнице  во  взглядах  на жизнь и  образе
жизни?
     Научно-популярная литература ответов не давала. Тогда я  взял Библию. И
вот он ответ. В  самом начале  святого благовествования от Иоанна говорится:
"В начале было СЛОВО, и СЛОВО было у Бога, и СЛОВО было БОГ..."
     В который раз поразило меня  --  сколь лаконичны, точны определения
этой удивительной книги.
     Для меня  сразу все  прояснилось.  Анастасия, не  знающая  лукавства  и
обмана,  не  может  произносить слова просто так.  Я  вспомнил ее  фразу: "Я
словно забыла в тот  момент, что не могу  произносить  слова так  просто, за
ними  обязательно  должны  быть  чувства,   осознанность  или  достоверность
природной информации."
     О, Боже!!!  Как же не повезло ей. Зачем адресовала эти слова мне --
уже не молодому, имеющему семью, подверженному многим соблазнам нашего мира,
как она  сама говорила, пагубным и темным?  Со своей внутренней чистотой она
достойна совершенно другого. Но кто же  может полюбить  ее с таким необычным
образом жизни, складом ума и интеллектом?
     С первого взгляда  она предстает обычной, только  необычайно красивой и
влекущей к  себе  девушкой, но потом, когда начинаешь  общаться,  она словно
превращается в некое существо, живущее за пределами разума.
     Возможно, такие ощущения возникали у меня -- не имеющего достаточно
знаний, понимания сути нашего бытия. Другие могли бы воспринимать ее иначе.
     Я  вспомнил, что даже на прощание у меня не возникло желания поцеловать
или обнять ее. Неизвестно, хотела ли она этого. Да и  что вообще хотела она?
Я вспомнил, как рассказывала она о своих мечтаниях. Какая странная философия
ее  любви:  организовать  сообщество  предпринимателей,  чтобы   помочь  им.
Написать  книгу  с  ее советами людям. Перенести людей через отрезок времени
темных сил.
     И она верит!  Убеждена, что все так  и получится. Да и я еще хорош; дал
слово ей,  что  попробую  организовать  сообщество предпринимателей и  книгу
написать. Теперь она еще больше, наверное,  об  этом размечтается. Придумала
бы что-нибудь попроще, пореальнее.
     Какая-то непонятная жалость  возникла во мне к Анастасии. Я представил,
как  она в своем лесу будет ждать и мечтать, что  так  все наяву и случится.
Хорошо, если  просто будет ждать,  просто мечтать.  Она еще, чего доброго, и
сама начнет предпринимать какие-то попытки  и направлять свой лучик доброты,
тратить колоссальную энергию своей  души и верить в невозможное. И  хотя она
демонстрировала  мне  возможности  своего  лучика,  пыталась  объяснить  его
механизм, сознание не воспринимало его как реальность. Судите сами -- по
ее словам,  она направляет свой  лучик на человека,  освещает его  невидимым
светом, дарит ему свои чувства, стремление к доброму, светлому.
     --  Нет, нет, только не подумай,  что я вмешиваюсь  в психику,  насилую
душу  и  разум. Человек  волен  брать  или отторгать.  В  таком  количестве,
насколько они ему нравятся, близки по душе, сколько  сможет вместить  в себя
этих чувств.  Тогда он  и внешне светлее становится,  и болезни ваши от него
отступают,  частично   или  полностью.  Так  могут   делать  мои  дедушка  и
прадедушка, и я это всегда могла -- меня  прадедушка научил, когда играл
со мной  в  детстве. Но  теперь  мой лучик стал  во много раз сильнее, чем у
дедушки и прадедушки, потому, говорят они, что во мне родилось это необычное
чувство, которое называется  Любовь. Оно яркое-яркое,  даже жгучее немножко.
Его так много и хочется дарить его.
     -- Кому, Анастасия? -- спрашивал я.
     --  Тебе и людям, всем,  кто может принять. Хочется, чтобы  всем хорошо
было. Когда ты начнешь делать то, о чем я  мечтала, я приведу к  тебе многих
из этих людей, и вы вместе...
     Вспоминая  все это,  представляя ее, я вдруг понял,  что не  смогу,  по
крайней мере,  не смогу не  попробовать выполнить то,  что хотела она, иначе
всю оставшуюся  жизнь  будут  мучить  меня  сомнения, и  останется  ощущение
предательства  по отношению к мечте Анастасии, пусть не очень  реальной,  но
так страстно желаемой ею.
     Я вынес для себя решение, и теплоход прямым ходом пошел к Новосибирску.
     Его   разгрузку  и   демонтаж  выставочного   оборудования  я   поручил
исполнительному директору своей фирмы. Кое-как объяснился с женой  и уехал в
Москву...
     Уехал,  чтобы воплотить в  реальность или,  по крайней мере, попытаться
воплотить в реальность мечту Анастасии...
     (Продолжение следует).
     ОБРАЩЕНИЕ
     автора к читателям
     Дорогие читатели.  Спасибо вам.  Всем  тем, кто  отнесся к Анастасии  с
добром и пониманием.  Я и предположить не мог, что она, действительно, будет
способной вызвать  столько чувств  и эмоций. Мне  очень  хотелось  бы самому
ответить на все  ваши  письма, но пока на  то  нет  физической  возможности.
Последние строки этой книги я дописывал, находясь на Кавказе, где с местными
археологами и энтузиастами завершал исследовать дольмены, о которых говорила
Анастасия. И  мы с местными археологами  нашли их.  Увидели  своими глазами.
Сфотографировали. Это древние каменные сооружения. Им десять  тысяч лет. Они
имеют  функциональное  назначение и  для сегодня живущих людей. Находятся  в
горах  Кавказа,  недалеко от городов Новороссийска, Геленджика,  Туапсе. Они
предшественники  египетских  пирамид.  Но  местные жители  не  придавали  им
должного   значения,  потому   что  не  знали  их  предназначения.  Дольмены
причислены были к историческим памятникам, но разрушались местными жителями.
Растаскивались  их плиты, даже церковь из них построили в пос.  Береговое, и
это, думаю, ужасное кощунство. Может быть, поэтому и были зверски растерзаны
на Кубани сорок священнослужителей в наш  революционный период, по одному за
каждую плиту дольмена. Люди  растаскивали эти плиты, не зная  до конца,  что
это такое.  Теперь, когда Анастасия рассказала о них,  думаю, все изменится.
Удивительно, но факт, многое из ею сказанного уже подтвердилось.
     И даже пульсацию, о которой  говорит Анастасия,  энергии  радиационного
фона  Земли у  дольмена местная  СЭС  зафиксировала  и  сделала  официальный
протокол. Я решил печатать из всего  ею сказанного и показанного только  то,
что   найдет  прямое  или  косвенное   подтверждение  наукой,  вещественными
предметами, историческими фактами.
     Хотя  мне  начинает  казаться,  что  необходимо  еще и  слушать  просто
сердцем. Так будет быстрее. Потому что на подтверждение иным способом уходит
очень много времени. Как, например, с дольменами.
     Почти полгода ушло, пока собрал исторические материалы, лазил по горам,
чтобы убедиться в их существовании своими глазами, фотографировал. Убедился.
А  в итоге получается, что если бы сразу поверил, можно было бы  эти полгода
на  что-нибудь другое использовать.  Получается, что от умения верить многое
зависит.
     Мне удалось побывать у Анастасии второй раз. Увидеть сына, которого она
родила. И как она с ним обращается. Необычно обращается. Еще пришлось узнать
от  людей, подвозивших меня на лодке к  берегу, о попытках  отдельных  людей
-- одиночек и групп -- проникнуть в места  обитания Анастасии. Наверное,
многие хотят пообщаться с ней из добрых  побуждений. Но мне  пришлось узнать
от подвозивших меня и о  группе сволочей,  которые расположились  на берегу,
использовали  вертолет, фотографировали местность  и хотели  схватить ее. Ей
пришлось выйти к ним из  тайги, говорить  с ними, а потом заставить их уйти,
несмотря на попытки  захватить ее физическим  путем. Я расскажу  об этом  во
второй книге.  Прошу только  -- не трогайте ее, не надо  ее  беспокоить.
Теперь, после этих сволочей, местные охотники стреляют без  предупреждения в
чужаков,  появляющихся  в этих  местах  тайги.  Конечно, это  нехорошо. Но я
думаю,  пусть стреляют. Местные таежные охотники,  оказывается, знали  о  ее
существовании  еще до меня. Только никому не рассказывали. И сами никогда не
заходили на ее территорию. Местные люди общались с  ней  только тогда, когда
она сама  к ним  выходила. Меня стало мучить сомнение,  зачем я  рассказал о
ней, да еще местность не скрыл,  особенно в первом издании книги,  и фамилии
людей, и название теплохода, на котором ходил, не изменил.
     Анастасия  немножко  успокоила, сказав:  -- "Ничего.  Я  ведь  сама
захотела всем людям открыться."
     Но я теперь  понимаю.  Не  надо  было все  точно  указывать.  И  впредь
постараюсь быть более осторожным.
     Но все же еще раз хочу попросить: не беспокойте ее, пожалуйста, она все
и так скажет, что сама считает нужным. Не надо убивать ее так,  как мы убили
уже  одну  таежную  семью.  Семью  Лыковых,  о которых  писал  В.  Песков  в
"Комсомольской правде" в статье под названием  "Таежный  тупик". Насколько я
знаю,   теперь  осталась  только  одна  Агафья,  которая  умирает  от  рака,
беспомощная, вывезенная из тайги. Надо же, как получилось. Веками жила семья
Лыковых в тайге, а после встречи с нашей мудрой  цивилизацией