рассвете.  Все  люди
семьями, с друзьями  и  одни к Земле придут и встанут на  Нее босыми ногами.
Те, у кого есть свои маленькие участочки,  где они  своими руками выращивают
плоды,  пусть  встретят первый Солнца  луч  среди своих растений.  Потрогают
руками каждый вид.
     А Солнышко взойдет, пусть разных ягод по одной  сорвут  и их  съедят. И
есть им ничего не нужно больше до обеда.
     Пусть до обеда уберут участки. Подумает пусть каждый о жизни, радость в
чем и в чем его предназначенье.
     О близких  вспомнит  каждый  пусть с любовью, о  друзьях. О  том, зачем
растут его растения, и каждому пусть даст свое предназначенье.
     И  каждый до обеда должен поиметь хоть час один уединенья. Неважно, где
и как, но  обязательно,  чтоб  быть  в  уединении.  Хоть  час  один  в  себя
попробовать смотреть.
     В обед пусть соберется вся семья.
     Живущих вместе и издалека пришедших в  этот день. Обед пусть приготовят
из  того, что родила  Земля  к  обеденному  часу. Пусть  каждый то  на  стол
поставит, что пожелает сердце и Душа. И ласково в глаза друг другу посмотрят
члены всей семьи. И  стол благословит пусть самый  старший  вместе с младшим
самым. И за столом спокойная  беседа пусть звучит.  О  добром  разговор быть
должен. О каждом, рядом кто.
     Необыкновенно, ярко  вырисовывались картины, описываемые Анастасией.  И
сам  я ощущал себя, сидящим за столом, и рядом  люди.  Увлекшись праздником,
поверивший  в  него,  еще  верней сказать, он будто бы  уже  происходил, и я
добавил:
     -- Надо первый  тост сказать перед обедом. Бокалы всем поднять.  За
Землю выпить, за Любовь. -- Казалось, я уже держал бокал в руке.
     И вдруг она:
     -- Владимир, пусть не будет на столе хмельной отравы.
     -- Из рук моих исчез бокал. И вся картина праздника исчезла.
     -- Анастасия, прекрати! Не порти праздник!
     -- Что  ж,  раз  хочешь ты,  пусть  на столе вино из  ягод будет  и
мелкими глотками нужно пить его.
     -- Ну ладно, пусть вино. Чтоб сразу не менять привычек. А что после
обеда будем делать?
     --  Пусть возвратятся  люди в города. Собрав плоды  участочка своей
Земли, везут в корзинках и угостят плодами тех, кто не имеет их.
     О,  сколько  положительных  эмоций  в  этот день!  Они  болезни  многих
победят. И те, что смерть болезни предрекали, и те, которых годы не изгнали,
уйдут. Пусть тот, кто  болен  неизлечимо  иль  слегка, в этот день встречать
придет  поток людей,  с участочков  своих вернувшихся. Лучи  Любви,  Добра и
привезенные  плоды излечат, победят болезни. Смотри!  Смотри! Вокзал.  Людей
поток с  корзинками цветными.  Смотри, как  светятся покоем  и  добром глаза
людей.
     Анастасия  словно вся сияла,  все больше воодушевляясь идеей праздника.
Глаза  ее уже не просто  радостно блестели, они словно искрились голубоватым
светом. Выражение ее  лица менялось разными, но всегда  радостными нюансами,
словно в мозгу ее бурным потоком неслись картины Великого Праздника.
     Вдруг она замолчала, потом, согнув одну ногу в  колене и  подняв правую
руку  вверх,  одной ногой оттолкнулась от  земли  и  взлетела,  как  стрела,
поднялась  над  Землей.  Почти  до  первых сучков  Кедров допрыгнула.  Когда
опустилась, взмахнула  рукой, хлопнула  в  ладоши  -- на поляне  голубоватое
свечение разлилось над  всем. И далее  говоримое Анастасией словно повторяла
каждая  малюсенькая травинка и букашка и каждый величественный  Кедр.  Фразы
Анастасии  словно  усиливала  невидимая силища.  Они  не  были  громкими, но
создавалось впечатление, что слышит их каждая жилочка необъятной Вселенной.
     И я тоже вставлял свои фразы.  Потому что  невозможно  было удержаться,
как начала она:
     --  В  Россию  в  этот день  приедут  гости!  Все те, кого  рождала
Атлантами Земля! Как блудные,  вернутся  сыновья!  И пусть по  всей России в
этот день проснутся на рассвете люди. И пусть весь этот день Вселенской арфы
струны мелодией счастливою звучат. Все барды пусть  на улицах  и  во  дворах
играют на гитарах. И  тот, кто слишком стар, пусть в этот день побудет очень
юным, как много, много лет тому назад.
     -- И я, Анастасия, буду юным?
     -- И мы  с тобой, Владимир, будем юны,  как будут люди юны в первый
раз. И  старики напишут детям письма. И  дети все родителям своим. И  малыши
совсем, свой  первый в  жизни сделав шаг,  в мир радостный, счастливый пусть
войдут. И в этот день детей ничто не огорчит. Пусть взрослые на равных будут
с ними.
     И Боги всех опустятся на Землю.  В день этот Боги всех пусть воплотятся
в образах простых.
     И  Бог,  един, Вселенский, будет счастлив.  Пусть в этот день ты будешь
очень счастлив! Любовью, засветившейся Землей!
     Анастасия  увлеклась  картинами  праздника.  Она кружилась  по  поляне,
словно в танце, все больше воодушевляясь.
     -- Стой! Стой! -- крикнул я  Анастасии, вдруг осознав,  что она
воспринимает  все  всерьез.  Она  не просто  говорит  слова.  Я  понял,  она
моделирует каждым  своим  словом  и странным  построением  фраз!  Моделирует
картины праздника! И с присущим ей упорством  будет их моделировать, мечтать
о нем, пока  не воплотятся ее мечтания  в  реальность. Как фанатичная, будет
мечтать! Для своих дачников стараться, как двадцать лет до этого  старалась.
И крикнул я, чтобы остановить ее: -- Ты что,  не поняла? Ведь это шутка,
с праздником! Я пошутил!
     Анастасия вдруг остановилась. Я на нее как посмотрел, так  сразу в Душе
словно защемило  что-то  от  выражения ее  лица. Лицо  ее растерянным, как у
ребенка,  было. И  с болью, сожалением  смотрели на меня ее глаза. Как будто
разрушитель я какой-то. И почти шепотом она заговорила:
     --  Я приняла всерьез, Владимир. Я смоделировала уже все. И  в цепь
событий  предстоящих  телеграмм  людских  вплелось звено. Без них  нарушится
событий череда. Я приняла  твое,  поверила в него, произвела. Я чувствовала,
искренне  ты  говорил  о  празднике,  о  телеграммах.  Не  забирай   обратно
сказанного слова. Ты только помоги мне телеграммами, чтоб  я, как ты сказал,
могла своим помочь Лучом.
     --  Ладно,  попробую, только успокойся, может, эти телеграммы никто
отправлять не захочет...
     -- Найдутся люди, те, которые поймут. Почувствуют в правительстве и
в Думе вашей тоже. И будет праздник! Будет! Посмотри...
     И снова праздника картины понеслись.
     Вот и написал я об этом, дальше поступайте, как сердце велит и Душа.


     Звенящий меч барда
     --  Ты что  это, Анастасия, фразы  как-то странно строила, когда  о
празднике  говорила?  И  слова  произносила так,  что  прямо буква каждая  в
отдельности звучала...
     --  Старалась я  картину  праздника в деталях,  в образах подробных
воспроизвести.
     -- Ну а слова при чем? Какое в них значение?
     --  За   каждым   словом   множество   событий,  радостных   картин
воспроизвела. И все они теперь  в реальность  воплотятся. Ведь мысль и слово
-- главный  инструмент Великого Творца. И этот инструмент из всех кто во
плоти лишь человеку дан.
     -- Так почему тогда не все, что люди говорят, сбывается?
     -- Когда с Душой и  словом разрывают нить. Когда пуста Душа и образ
вялый, тогда слова пусты, как хаотичный звук. И ничего собой не предрекают.
     -- Фантастика какая-то. И надо же, всему ты, как ребеночек наивный,
веришь.
     -- Какая  же  фантастика,  Владимир,  ведь массу  же примеров можно
привести из жизни вашей и твоей конкретно, какую силу слово  возымеет,  если
за ним сформировать присущий образ?!
     -- Так приведи понятный мне пример.
     -- Пример? Пожалуйста. На сцене человек стоит перед залом и говорит
слова. Актер, к примеру, одни и те же будет говорить слова,  их люди слышали
не раз,  но  только одного с дыханьем затаенным будут  слушать люди. Другого
-- не  воспринимать. Слова одни  и  те же, но разница  огромная.  Как ты
считаешь? Почему такое происходит?
     -- Так  то ж  актеры. Их учат долго  в институте,  одни  отличники,
другие  так  себе.  Потом,  они  на  репетициях  заучивают  тексты,  чтоб  с
выражением их говорить.
     -- Их учат в институтах, как в образ вжиться, что стоит  за словом.
Потом, на репетициях, они стараются его воспроизвести. И если актеру удается
сформировать  за десятью  процентами произносимых слов  невидимые образы, то
зал с вниманьем будет его слушать. А  если в половину говоримых слов кому-то
образ удается  вставить, то гениальным вы того актера назовете. Ибо его Душа
с Душами, сидящих  в  зале, напрямую говорит.  И будут  плакать иль смеяться
люди, почувствовав Душою все то, что хотел передать  им актер. Вот что такое
инструмент Великого Творца!
     -- А ты, когда что-либо говоришь,  во сколько  слов способна образы
вложить? В десять процентов или в пятьдесят?
     -- Во все. Прадедушка так научил меня.
     -- Во все? Ну надо же! Во все слова?!!
     -- Прадедушка сказал, что можно образ вкладывать  и во все буквы. И
я научилась за буквой каждой строить образ.
     -- Зачем за буквой? Буква смысла не имеет.
     -- Имеет буква смысл! За каждой буквой, на санскрите, -- фразы,
слова. В  них тоже  буквы, дальше много  слов, так  бесконечность  скрыта  в
каждой букве.
     -- Ну надо же. А мы вот просто так лопочем все слова.
     -- Да,  часто  просто  так  говорятся  и  те слова, которые  прошли
тысячелетия. Прошли, пронизывая  время  и  пространство.  И образы  забытые,
стоящие  за  ними  и по  сей день,  стремятся к Душам  нашим  достучаться. И
охраняют Души наши, и сражаются за них.
     -- И что же это за слова такие? Хотя б одно из них известно мне?
     --  Известно. Думаю,  как звук. Но что стоит за ним  --  забыли
люди.
     Анастасия опустила  ресницы  и некоторое время  молчала.  Потом  совсем
тихо, почти шепотом, попросила:
     -- Произнеси, Владимир, слово "Бард".
     -- Бард, -- сказал я.
     Она вздрогнула, словно от боли, и сказала:
     -- О, с каким безразличием и  обыденностью ты произнес это  великое
слово!  Забвением и  пустотой ты дунул на  трепещущий огонек  свечи. Огонек,
пронесенный через века  и, быть  может,  адресованный  тебе или  кому-то  из
живущих  сегодня  далекими родителями.  Забвение Истоков --  опустошение
сегодняшнего дня.
     --  Чем  тебе  не понравилось мое  произношение?  И  что  я  должен
помнить, связанное с этим словом?
     Анастасия  молчала. Потом  тихо зазвучавшим голосом  стала  произносить
фразы, идущие словно из вечности:
     -- Еще  задолго до Рождества  Христова  на  Земле  жили люди,  наши
прародители, которые назывались кельтами. Своих мудрых учителей они называли
друидами.   Перед   знаниями  материального   и   духовного   миров  друидов
преклонялись  многие народы,  населявшие тогда Землю. В  присутствии  друида
воины кельтов  никогда не обнажали оружие. Чтобы  получить звание  начальной
ступени  друидов, нужно было двадцать лет индивидуально обучаться у Великого
Духовного  Наставника  --  жреца-друида.  Получивший  посвящение  --
назывался  "Бард". Он имел моральное право  идти в  народ и  петь. Вселять в
людей Свет и Истину своей песней, формируя словами образы, исцеляющие Души.
     На кельтов напали  римские легионы. Последняя битва происходила у реки.
Римляне  увидели,  что среди  воинов-кельтов  ходят женщины  с  распущенными
волосами. Римские  военачальники  знали, когда  ходят  эти  женщины, то  для
победы  над  кельтами  нужно  превзойти их по  численности в шесть  раз!  Ни
опытные  римские  военачальники,  ни сегодняшние  исследователи-историки  не
могут  понять  --  почему?  А  все дело  в этих  безоружных  женщинах  с
распущенными волосами.
     Римляне  выставили  войско  в   девять  раз  превосходящее  кельтов  по
численности. Прижатая к реке, погибала последняя сражающаяся семья кельтов.
     Они  стояли  полукругом, за их спинами молодая женщина  кормила  грудью
крохотную девочку и пела. Пела молодая мать светлую, негрустную песню, чтобы
не вселились в Душу девочки страх и печаль, чтобы были с ней образы светлые.
     Когда  девочка  отрывалась  от  соска  материнской  груди,  их  взгляды
встречались, женщина прерывала песню и всякий раз  ласково  называла девочку
"Барда".
     Уже  не  было обороняющегося полукруга.  Перед римскими  легионерами на
тропе, ведущей  к  кормящей женщине, стоял  с  мечом  в  руках окровавленный
молодой  Бард.  Он  повернулся к  женщине,  и,  встретившись взглядами,  они
улыбнулись друг другу.
     Израненный Бард  смог удерживать римлян,  пока  женщина,  спустившись к
реке, не положила крохотную девочку в лодку и не оттолкнула лодку от берега.
     Обескровленный  Бард  последним  усилием воли  бросил к  ногам  молодой
женщины свой меч.
     Она подняла меч. Она  в течение четырех часов  непрерывно сражалась  на
узкой тропе с легионерами, не  подпуская их  к  реке.  Легионеры  уставали и
сменяли друг друга на тропе.
     Римские военачальники в недоумении молча наблюдали, но не могли понять,
почему  опытные и сильные  солдаты не могут нанести  даже царапину  на  тело
женщины?
     Она  сражалась  четыре  часа.  Потом  сгорела.  Ее  легкие  высохли  от
обезвоживания,  не  получив  глотка  воды,  из  потрескавшихся красивых  губ
дымилась кровь.
     Медленно опускаясь на колени и падая, она смогла еще раз послать слабую
улыбку  вслед уносимой  течением  реки  лодке с  маленькой  будущей певуньей
-- Бардой. И уносимому сквозь тысячелетия для сегодня живущих спасенному
ею слову и образу его.
     Не  только во плоти суть человеческая.  Неизмеримо  большее  и значимое
-- невидимые чувства, стремления, ощущения  лишь частично отображаются в
материальном, как в зеркале.
     Девочка  Барда  стала девушкой,  потом женщиной и  матерью. Она жила на
Земле  и  пела.  Ее  песни  дарили  только  светлые  эмоции  людям, как  Луч
всеисцеляющий,  помогали они  разгонять пасмурность Души.  Многие  житейские
невзгоды и лишения пытались загасить источник этого Лучика. Невидимые темные
силы  пытались  пробраться к  нему,  но  не  могли  преодолеть единственного
препятствия -- стоящих на тропе.
     Суть человеческая не  во плоти,  Владимир.  Обескровленное  тело  Барда
послало  в  вечность  улыбку света его Души, отображая  Свет  невидимой сути
человеческой.
     И сгорали  легкие  молодой  матери,  держащей  меч,  дымилась кровь  из
трещинок ее губ, подхвативших светлую улыбку Барда...
     И  сейчас, поверь мне, Владимир. Пойми. И  услышь звон невидимого  меча
Барда, отражающего натиск злобного и темного  на тропе к Душам его потомков.
Пожалуйста, произнеси еще раз слово -- Бард, Владимир.
     -- Не  смогу...  Пока еще не смогу сказать его с должным значением.
Потом я обязательно произнесу его.
     -- Спасибо за непроизношение, Владимир.
     -- Скажи, Анастасия, ты ведь можешь сказать. Кто из сегодня живущих
является  прямым потомком  той  кормящей женщины  и  девушки  -- певуньи
Барды? Сражающегося на тропе воина Барда. Кто мог забыть такое, чей это род?
     -- Подумай, Владимир, почему возник в тебе такой вопрос?
     -- Хочу взглянуть на него или  на них, непомнящих такое. Непомнящих
своего родства. Нечувствующих.
     --  Может быть,  ты  хочешь удостовериться,  что  это не ты  --
непомнящий?
     -- При  чем  здесь...  Я понял, Анастасия, не отвечай. Пусть каждый
подумает.
     -- Хорошо, -- ответила она и замолчала, глядя на меня.
     И я молчал  некоторое  время  под  впечатлением нарисованной Анастасией
картины, потом спросил у нее:
     -- Почему именно это слово для примера ты привела?

     -- Чтоб показать тебе, как образы,  стоящие за ним в реальном мире,
вскоре  воплотятся.  Тысячи  струн  гитарных  трепещут сейчас  под  пальцами
сегодняшних бардов России. Еще когда я помечтала обо всем  там, в тайге, они
первыми  почувствовали.  Их   Души...  Сначала  только  в  одной   загорелся
трепещущий огонек и  вздрогнула  тоненькая струна  гитары, потом подхватили,
откликнулись  Души  других.  Скоро их песни  услышат многие люди. Они --
Барды --  помогут увидеть новую зарю. Зарю  просветления Душ людских. Ты
услышишь их песни. Новые песни, рассветные.



     Крутой разворот

     После трехдневного пребывания у Анастасии,  вернувшись на  теплоход,  я
несколько  дней  вообще  не  в состоянии был вникнуть в  дела фирмы.  Не мог
принять  решение  ни  по  маршруту  дальнейшего  продвижения  теплохода,  ни
отвечать на радиограммы, приходившие из Новосибирска. И наемные работники, и
часть команды, словно заметив мое пренебрежение к делам, стали поворовывать.
Милиция Сургута, где  стоял  теплоход, охрана задерживали  воров, составляли
протоколы, но мне и в эти ситуации до конца вникать не хотелось.
     Трудно сейчас сказать, почему общение с Анастасией так сильно  повлияло
на меня.
     Раньше ко мне в фирму  приходили многие представители из  самых  разных
духовных конфессий. Рассказывали, будто бы хотят сделать для общества что-то
там хорошее,  и  всегда  просили  денег. Иногда  давал, чтобы отвязались, не
вникая  особенно  в  их  дела.  А  зачем было  вникать, если всегда разговор
заканчивался просьбой денег.
     Анастасия,  в  отличие от  всех "духовных", денег не просила.  И вообще
невозможно было представить, что ей можно дать. Внешне у нее вроде бы ничего
нет,  а создавалось  впечатление,  что  она  обладает всем.  Я  распорядился
следовать  теплоходу  прямым  ходом   в  Новосибирск.  Запираясь  в   каюте,
размышлял.
     Более десяти  лет  бизнеса,  руководства коллективами  научили многому.
Взлеты и  неудачи  выработали  умение  искать  и находить  выход в различных
ситуациях. Однако в этот раз ситуация складывалась хуже некуда. Одновременно
навалились все беды. Крах фирмы казался неминуем. Кто-то из "доброжелателей"
уже  запустил в фирму  все разрастающийся  слух:  "С ним  что-то  случилось.
Потерял способность  принимать  эффективные коммерческие  решения". Дескать,
"спасайся  кто может". И спасались. По возвращении я  увидел, как спасались.
Даже родственники руку  приложили, растаскивая  фирму:  "А,  все  равно  все
прахом пойдет!" -- считали они.
     Лишь   небольшая  группка   из   старых  работников   тщетно   пыталась
противостоять развалу.  Но  и они  по  прибытии штабного теплохода,  увидев,
какую я стал читать литературу, испугались за мое психическое состояние.
     Я  абсолютно трезво оценивал сложившуюся ситуацию.  Прекрасно  понимал,
что с этим коллективом выправить положение уже не смогу. Даже те, кто раньше
в рот заглядывал, будут подвергать сомнению любое принятое мною решение.
     Рассказать  кому-либо про Анастасию  очень хотелось, да  возможным, что
поймут, не представлялось. Можно и в дурдом угодить. И так в семье о лечении
поговаривать стали.
     Окружение   негласно  требовало  от   меня  коммерческих   проектов,  и
непременно  эффективных. Мои новые увлечения  расценивались как сумасшествие
или психический надлом. Я действительно много  стал думать о разном в  нашей
жизни:
     "Что  же происходит в  ней? -- думал. Провернешь одну  коммерческую
операцию, заработаешь, а удовлетворения нет. Сразу  большего  хочется. И так
уже на протяжении более  десяти лет!  Где гарантия, что  не будет  эта гонка
продолжаться до  конца дней, а удовлетворения так  и не наступит? Одному  на
бутылку рубля  не хватает,  и  он  расстраивается.  Миллиардеру миллиарда на
какое-то  иное приобретение  не  хватает --  тоже расстраивается. Может,
дело не в количестве денег?"
     Однажды  утром  в  фирму  ко   мне  пришли   двое  из  старых  знакомых
коллег-предпринимателей, они были  руководителями крупных коммерческих фирм.
Я  с  ними  стал  разговаривать  о  сообществе  предпринимателей  с  чистыми
помыслами, о цели нашей  деятельности. Хотелось поделиться все  же с кем-то.
Они  разговор поддерживали, кое с чем соглашались. Мы долго разговаривали, я
еще подумал:  неужели они  сразу все поняли, раз столько времени на разговор
потратили. Потом мне водитель мой и говорит:
     -- Они,