ывать  тьмой   постулатов,  вымыслов  себе  в  угоду  Создателя  великие
творенья".  Вот они-то  и набросятся  на  Анастасию.  Потому  что  Анастасия
сжигает их концепцию.
     Отменяет  своей философской концепцией  конец света. И это  сегодняшняя
наша  реальность,  мы   являемся  свидетелями  и  участниками  прекраснейших
свершений...  Мы  — на пороге  нового  тысячелетия,  вступаем  в  новую
реальность. Мы уже живем в этой реальности.
     —  Подождите,  Николай Федорович. Про реальность  я не понял и про
действия.  Ну,  пусть  один,  какой-то  там философ  что-то сказал,  второй.
Анастасия тоже говорит, причем же здесь  реальность и действия? Только слова
одни. Философы говорят, а жизнь сама своим чередом идет.
     —  Жизнь любого человеческого сообщества всегда строилась и теперь
строится  под  воздействием  философских  концепций. Философия иудеев —
один  образ жизни, философия крестоносцев — другой. У Гитлера была своя
философия, а у  нас при советской власти — своя.  Революция есть не что
иное, как смена одной философской концепции на другую. Но это все частности,
обусловленные локальностью  охвата. То, что  уже сотворила Анастасия,  более
глобально. Оно повлияет на  все человеческое сообщество в целом и на каждого
его  члена в отдельности. Она сказала: "Перенесу  человечество через отрезок
времени темных сил".  Она  это сделала, Владимир.  Она  проложила мост через
пропасть для каждого, и каждый сам волен: идти по нему или нет.
     Я  философ, Владимир, я  это сейчас хорошо вижу и,  мало  того,  я  это
чувствую. На пороге нового тысячелетия ярким лучом вспыхнула  ее философская
концепция. А действует  каждый  своими поступками ежечасно, так или иначе, в
зависимости  от  философских  своих  убеждений. Если  философские  убеждения
меняются, то меняются и  действия. Вот я, к примеру, сидел в своем кабинете,
перечитывал  труды  разные философские,  жалел все человечество,  безысходно
подвигающееся к своей смерти. Думал, где похоронят меня, приедут  ли сыновья
с внуками на похороны, или хлопотно будет для внуков приехать  к деду. Жалел
все человечество и думал о своей смерти.
     Потом — Анастасия,  совсем другая  философская концепция  в ней, и
действия мои другие.
     — Какие, например, другие у Вас действия?
     —  А  вот какие... Сейчас... Сейчас я встану  и начну действовать,
благодаря новой философской концепции.
     Николай  Федорович оперся руками о стол и, держась то за  кресло, то за
шкаф,  с  трудом, но  подошел на своих больных  ногах  к  одному  из книжных
шкафов.  Он разглядывал названия  на  корешках книг,  потом  вытащил одну, в
дорогом переплете книгу  и направился, держась  за разную мебель кабинета, к
камину. Он  добрался до камина и, бросив в его пламя книгу, снятую с  полки,
сообщил:
     — Предсказания Нострадамуса о всяческих катаклизмах и конце света.
Вы помните, Владимир, слова Анастасии?  Вы должны  их помнить. И я запомнил:
"Не  предсказал ты,  Нострадамус, даты  страшных  катаклизмов  Земли.  Ты их
создал своею мыслью и мысль людскую для  воплощенья страшного включил. Вот и
сейчас они витают над Землею, безысходностью  людей пугая". Так мог  сказать
только величайший философ  и мыслитель, понимающий, что предсказание есть не
что  иное, как моделирование будущего.  Чем больше людей во всеобщую кончину
поверят,  тем большее  количество мыслей  людских начнет ее  моделировать, и
— случится она.
     Может случится, потому как человеческая мысль материальна и  творит она
материальное.  И сжигают себя целые секты в разных  концах  света,  сжигают,
поверившие  в  кончину,  живут,  верящие   в   будущее.  А  она,   наперекор
безысходности, заявляет, уничтожая  мысль кончины света:  "Но  ей теперь  не
воплотиться, пусть твоя мысль с моей сразится.  Я — Человек.  Анастасия
я. И я  тебя сильнее". И еще говорит: "Все  зло Земли, оставь дела свои,  ко
мне  рванись.  Сразись  со мной,  попробуй".  И  еще:  "Сожгу  лучом в  одно
мгновенье тьму постулатов вековых". С полчищами несметными одна она вышла на
борьбу. С миллионами тех, кто моделирует гибель  всего  человечества, вышла.
При этом нас  в  борьбу  не хочет вовлекать.  Лишь хочет, чтобы счастливы мы
были, потому и говорит своей молитвой к Богу обращенной:

     Грядущие века все будут жить в Твоей мечте.
     И будет так! Я так хочу! Я дочь Твоя,
     Отец мой, существующий везде.

     И она добьется  своего.  Сильна необычайно ее  философия. И будут  жить
грядущие  века  в Божественной  мечте,  в прекрасных  райских  садах.  И  не
отвлечет  она  никого  памятью  о  себе.  Ей не будут  ставить памятников  и
вспоминать о ней,  когда всем станет  ясно, где истинное человеческое. Будут
люди упиваться Божественным состоянием, не вспомнят о ней. Но будут в разных
садах  цвести  цветы, а  среди  них один  прекрасный  цветок  под  названием
Анастасия.
     Я  стар, но я  хочу и сегодня быть  рядовым солдатом  ее.  Вы говорите,
Владимир, философия всего  лишь слова. Но  эти  слова, произнесенные  где-то
далеко  в  тайге,  приняло  с  восхищением  мое  сердце,  и вот  вам  налицо
конкретные  материальные  действия, горит в  огне не человечество, а сгорают
предсказания  кончины  человечества. Потому  и взбудоражились, и  ополчились
приверженцы кончины. Те  взбудоражились,  кто строил на этом свою философию,
шантажировал, якобы, неминуемой кончиной света людей.
     — А разве никто до Анастасии не выступал против конца света?
     — Были робкие, а потому не значимые попытки. На них и внимание  не
обратили.  Никто еще не говорил так, как  она. Ничьи слова  сердца людские с
такой готовностью и радостью не воспринимали. И никогда ни одна  философская
концепция не влекла еще  так людей. А ее влечет.  Побеждает  тьму постулатов
вековых.
     Как ей  это удается,  не  разобрать нам пока. Есть  и ритм  в ее словах
необычный, и  логика великая,  может  быть,  еще  что-то. Может  быть... Да!
Несомненно!  Эта  фраза ее: "...Творящий  блеснул  энергией какой-то  новой,
говорящей по-новому  о том,  что видим каждым  днем  мы...".  Несомненно  во
Вселенной  появилась новая энергия, и ею начинают обладать все новые и новые
люди нашего времени. Факт в  том, что десятилетия, а то и столетия требуются
для распространения  значимой концепции философской. А  она всего за годы...
Потрясающе!  Вы считали, Владимир,  что  ее слова, это просто  слова. Но  ее
слова столь сильны, что вот эти  руки, — он поднял одну руку, посмотрел
на  нее и добавил:  — даже  старые мои руки материализуют ее  слова.  И
горит конец света в  пламени. А жизнь  будет  продолжаться. Эти же руки  еще
могут способствовать продолжению жизни. Руки рядового солдата Анастасии.
     Николай  Федорович, держась за  мебель, подошел к столу и взял графин с
водой.  Придерживаясь  одной рукой за стену, он направился к окну, с трудом,
медленно,  но  дошел  до окна, на  котором  стоял красивый горшок. Из земли,
находящейся в горшке, прорастал совсем маленький зеленый росток.
     — Вот, взошел, наконец-то мой кедрик. И  сейчас польют, напоят его
мои руки, материализуя слова, близкие сердцу.
     Николай  Федорович прислонился боком к подоконнику, взялся двумя руками
за  стенки графина  с  водой  и  произнес: "Не  холодна ли  вода для тебя?".
Подумав, набрал в рот воды, подержал ее во рту немножко и, опершись руками о
подоконник,  тонкой струйкой выпустил воду изо рта в  землю, рядом с зеленым
росточком. Галина находилась  в кабинете во  время нашего разговора. Она все
время придумывала какие-то дела, чтобы быть в кабинете. То чай приносила, то
пыль  взялась  вытирать,  при  этом  все  время  тихо  бормотала  про  себя,
комментируя  услышанное и увиденное.  Последние действия Николая  Федоровича
прокомментировала более громко:
     — Надо же удумать такое? Это же люди добрые все подивятся.  Это  ж
надо  на старости лет такую мороку затеять. На  колясочке  ездить  не хочет,
ноженьки старые  мучает, ходить заставляя  ноженьки  больные.  И  чему ж  то
людинам не живется. Тепло, сыто в доме, а им все не хватает, а им все мало.
     Я вспомнил, как  просила меня Галина, беспокоившаяся о здоровье Николая
Федоровича, предостеречь ею, только теперь я не понимал от чего, и спросил:
     —  Что  вы  задумали,  Николай Федорович? Он,  волнуясь, но твердо
произнес:
     — Есть у меня к  Вам большая просьба, Владимир. Только прошу  вас,
уважьте старика.
     — Говорите, если смогу, выполню вашу просьбу.
     —  Я  слышал,  планируете   вы   собрать  людей,  желающих  начать
строительство экологического поселка. По гектару земли хотите им выхлопотать
для обустройства родового поместья.
     — Да,  есть такое. Заявления  уже  написаны от  Фонда  и  отданы в
администрации нескольких областей. Но пока вопрос еще  с выделением земли не
решен. Небольшие наделы дают, на несколько семей, а надо  чтоб сразу минимум
на 150, иначе инфраструктуру не построить.
     — Землю, Владимир, выделят. Обязательно выделят.
     — Хорошо бы. А просьба ваша в чем заключается?
     —  Когда   начнут  выделять  землю  под  родовые  поместья,  а  ее
непременно будут выделять в каждом регионе  России,  прошу вас, Владимир, не
откажите старику. Примите и  меня в сообщество  этих  людей. Хочу  и я перед
смертью свой кусочек Родины обустроить.
     Николай Федорович заволновался и заговорил горячо и быстро:
     —  Для  себя  обустроить.  Для детей своих и внуков. Кедрик вот  в
горшочке выращиваю,  чтобы  посадить саженец своими руками на кусочке  своей
Родины. Я не буду людям в обузу. Сам все на своем гектаре обустрою,
     сад заложу,  живую ограду высажу. Соседям смогу  помочь.  Сбережения  у
меня есть,  гонорары  за  статьи  разные до  сих пор  поступают.  Сыновья...
Чего-чего, а в материальной помощи никогда не  отказывают.  Я там  небольшой
домик себе построю и соседям строительство профинансирую.
     —  Это  ж  надо  такому  случиться,  —  еще  громче  прежнего
заговорила Галина,  —  совсем людина не  думает,  как сад садить можно,
когда ноги не ходят. А еще соседям помогать собирается. Ой,  слышали бы люди
добрые... Что подумают люди  добрые? Такий  дом  ему сыны построили, живи да
радуйся,  сынов  да  Бога  благодари.  Да  неймется  человеку.  Это  ж  надо
додуматься  на старости  лет  до такого.  Что  люди  добрые о  такой  людине
подумать могут?
     Николай  Федорович  слышал слова Галины, но не обращал на  них внимания
или делал вид, что не обращает, продолжал:
     —  Я понимаю, Владимир,  мое  решение  может  быть  расценено  как
излишняя  эмоциональность, но это не так. Решение мое — плод длительных
размышлений.  Это  только внешне  может  показаться  моя  жизнь  прекрасной:
коттедж  со  всеми  удобствами,  словно  дворец,  домработница,  сыновья  не
последнее место в обществе занимают —  но на самом деле я был  мертв до
знакомства с  Анастасией. Да, Владимир, это так. Представьте себе, уже пятый
год я живу здесь.  Время провожу в основном в своем кабинете. И никому  я не
нужен, абсолютно  ни на что  не могу влиять. И  сыновей моих ждет  такая  же
участь, и внуков моих. Участь ощущать свою смерть еще при жизни.
     Человек, Владимир, считается умершим, когда тело  его перестает дышать,
но это не так. Человек умирает, как только становится никому не нужным  и от
него уже ничто не зависит.
     Вокруг моего коттеджа  соседи имеют домики  попроще, но среди них нет у
меня друзей.  Да  и сыновья  просили фамилию  мою  не называть даже соседям.
Много  завистников  вокруг  интересуется, чей  это коттедж,  словно  дворец.
Узнают  чей, будут в прессе мусолить: на какие средства он возведен. И,  что
собственным  трудом  добытые,  не  докажешь.  Вот и  сижу  здесь,  словно  в
заточении, словно  умерший,  в своем  кабинете  сижу, на  второй этаж  и  не
поднимаюсь — незачем. Много работ моих напечатано на философские  темы,
но  после  знакомства  с Анастасией... Сейчас  я  скажу  вам,  Владимир,  не
сочтите, пожалуйста,  сказанное за плод  старческого  воображения,  я докажу
правоту следующего вывода.  Понимаете,  Владимир, именно сейчас, в настоящее
мгновение вершится Божий суд.
     — Суд? Но где и как он проходит? Почему никто об этом не знает?
     — Понимаете,  Владимир,  мы длительное время представляли этот суд
как пришествие  некоего грозного существа свыше  и со  свитой грозной. И это
высшее существо будет каждому говорить, в чем праведен каждый человек, в чем
не праведен.  Потом это  высшее существо  каждому  определит меру наказания,
отправив осужденного в ад или рай. Мы так примитивно представляли Божий суд.
Но  Бог  не  примитивен. Он  так  не  может судить.  Он дал человеку  вечную
свободу, а любой суд — это насилие над личностью, это лишение свободы.
     —  Так  почему же Вы тогда  сказали,  будто в настоящее  мгновение
вершится Божий суд?
     — И повторю сказанное. Божий суд вершится в настоящее мгновение. А
судить  каждому предоставлено  самому  самого  себя. Я  понял, что сотворила
Анастасия. Ее философия, сила и логика ускоряют процессы.  Представьте себе,
Владимир,  многие  поверят  ей  и  осуществят  идею  прекрасных Божественных
поселений.  Они,  поверившие, окажутся в райском  саду. Другие не  поверят и
останутся там, где сейчас находятся. Все в мире относительно.
     Пока нам нашу жизнь с другой сравнить не представляется возможным, мы и
думаем, что наша жизнь сносна.
     Но когда будет рядом другая, когда неповерившие  поймут, то увидят себя
в  аду.  Некоторые  считают  себя счастливыми  лишь  потому,  что  не  знают
насколько они несчастны.  Именно  сейчас  происходит  необычный  для  нашего
понимания Божий суд. Это не только  мое открытие.  Психолог из Новосибирска,
проводившая  исследование  реакции разных  групп  населения на  высказывания
Анастасии, фактически сказала то же самое. Мы  с  ней не знакомы, я прочитал
ее выводы в публикации, и они схожи с моими.
     Люди  из разных городов  чувствуют  и  понимают величие  происходящего.
Профессор Еремкин, чьи стихи опубликованы в народном сборнике,  тоже говорит
великолепными  стихами  о  явлении  Анастасии.  Я  напомню  вам  эти  стихи,
Владимир, посвященные Анастасии:

     Я в тебе увидел Человека,
     Может быть, конца иного века,
     Где мои внучата средь Богинь
     Станут воплощением твоим.

     Я запомнил наизусть эти прекрасные стихи. Я хочу, чтобы и  мои  внучата
жили средь  Богинь,  и  потому хочу  обеспечить им  эту возможность,  начать
обустраивать для них  кусочек  Родины прекрасной.  Купить  землю, и  не один
гектар, для  меня не проблема,  но  кто будет  вокруг  жить,  имеет  большое
значение.  Потому и  хочу  обустроить  землю в кругу  единомышленников.  Для
внуков своих  обустроить.  Кто-то из  них  обязательно захочет там  жить.  И
сыновья захотят  приехать  отдохнуть от  суеты в  прекрасный сад  отцовский.
Сейчас они ко мне очень  редко приезжают. А в сад мной обустроенный приедут.
Я попрошу, чтобы похоронили меня в этом саду. Приедут сыновья...
     О  внуках говорю, о  сыновьях,  но  прежде  всего  это  мне  необходимо
сотворить присущее  сути человеческой,  иначе...  Понимаете,  Владимир...  Я
вдруг жить захотел,  действовать. Я  смогу. Я рядовым солдатом стану в строй
за Анастасией.
     — Дак и туточки жить можно.  Чему  ж  тут спокойно не жить? —
произнесла Галина.
     И  на  этот  раз Николай  Федорович  решил  ответить  на  ее  слова. Он
повернулся и сказал, обращаясь к ней:
     — Я  понимаю Ваше беспокойство,  Галина  Никифоровна.  Вы  боитесь
потерять работу и кров. Не беспокойтесь, пожалуйста, я помогу вам  построить
небольшой домик по соседству, будет у вас и  свой домик, и своя земля. Замуж
выйдете, найдете себе суженого.
     Галина, вдруг  выпрямившись во весь  свой рост,  бросила  на журнальный
столик белую тряпку, которой  она во время всего разговора,  якобы,  пыль со
столика вытирала, уперла руки в свои крутые бедра, хотела что-то сказать, но
не  смогла,  ей словно воздуха не хватало  от  возмущения,  потом она все же
собралась с силами и тихо произнесла:
     — А может, я не желаю жить по соседству с таким соседом... А домик
сама себе построить могу, как землю получу. Отцу  еще в девичестве  помогала
сруб ладить. И  денег  трошки подкопила. А работа  тутошняя мне  не по душе.
Кому я уборку днями навожу  на  этажах? Никого  там не бывает,  а я как дура
уборку навожу. Не желаю жить по соседству, когда соседи несмышленые...
     Галина вдруг резко повернулась и быстро вошла в свою комнату. Но вскоре
дверь  ее  комнаты  растворилась.  Галина  держала  в  руках два горшочка, в
которых  виднелись такие же зеленые росточки, как в красивом горшке  Николая
Федоровича.  Она  подошла  к  окну  и  поставила   свои  горшочки  рядом  на
подоконник.  Потом  вернулась  в  свою  комнату и  вынесла большую  корзину,
наполненную множеством маленьких тряпочных  узелков. Она поставила корзину у
ног Николая Федоровича и сказала:
     — Семена это. Настоящие они, потому как  в лесу я их цельную осень
и лето собирала. С  настоящих травинок лечебных разных. А те, что высевают в
полях, чтоб в аптеках продавать, такой силы не  имеют. Разбросаете  их своей
рукой сами на земле своей — они здоровье и силу умножать будут. И когда
расти будут, и когда отвар из них зимой пить. А кедрику одному скучно будет,
надобно чтоб не один был, вон друзья и братья его, — показала Галина на
окно,  где  теперь уже стояли  три горшка  с  ростками,  и пошла медленно  к
выходу, бросив на ходу:  "Прощевайте,  философы. Философию смерти  можа вы и
знаете. А философии жизни вам еще учится треба".
     По  всему  было  видно Галину что-то  сильно  обидело,  и  она  уходила
навсегда. Николай Федорович сделал шаг за ней, покачнулся. Потому что сделал
шаг, ни  за что не  держась. Покачнувшись, он  попытался  опереться рукой  о
спинку  стула, но стул упал.  Николай  Федорович закачался, расставив руки в
стороны. Я  встал, чтобы  поддержать его,  но  опоздал. Дошедшая было уже до
выхода из комнаты Галина  быстро повернулась на шум падающего стула, увидела
закачавшегося  Николая Федоровича и молниеносно оказалась рядом с  ним.  Она
успела  обхватить своими  сильными  руками  уже оседавшего  на подкосившихся
ногах старика  и  держала его, прижав к своей пышной  груди. Потом отпустила
одну  руку, перехватила  ею  Николая  Федоровича  у ног и  понесла  его, как
ребенка,  к креслу-коляске,  усадила на нее, взяла  плед и  стала  укутывать
ноги, приговаривая при этом:
     —  Ну, яки  ж  это  солдат  у  Анастасии  хлипкий.  И  не  солдат,
допризывник тильки.
     Николай Федорович положил свою руку на руку Галины и  внимательно глядя
на потупившуюся, присевшую у его ног женщину, сказал, вдруг перейдя на "ты":
     — Прости меня, Галя. Я  думал, ты смеешься над моими стремлениями,
а ты...
     —  Это  я-то  смеюсь?  Да  нешто я без  ума вовси?  —  быстро
заговорила Галина.  — Да я  ж каждым вечером думку  сердешную тильки  и
думаю. Как посею травку — настоящую лечебную думаю, как напою ею сокола
ясного,  как  силушка  вернется к нему. Настоящих  щей сварю из свеженького,
химией  всякой не пахнущего.  Молоком парным  напою, не сепараторным,  а как
распрямится сокол ясный, может и ребеночка ему рожу. И вовсе не  смеялась я.
Тильки говорила так, чтоб видеть, как твердо решение, не передумается ли оно
на полдороженьки.
     — Оно твердое, Галина, не передумается.
     — А  коли  так,  коли так, не гони  в  соседи меня.  Не  предрекай
суженого другого.
     —  Я не гнал тебя, Галя.  Просто  не предполагал о твоем  согласии
быть рядом  со  мной  не только  в коттедже благоустроенном.  Я  рад  твоему
желанию, Галя. Спасибо тебе за него п