как  начало  вибрировать  ее тело  и появилась  бледность  на лице. Я понял:
повторять просьбу не  следовало. И не  стоило тратить энергию  на неверящих.
Это лишь усилит злобные противостояния в них.
     Приехавшие  взрослые  люди  не  могли  сдержать  желание дотронуться до
детей. Они трогали,  обнимали их, гладили, словно  котят. И зачем я привез с
собой  целую группу этих  взрослых  людей?  Ведь  знал  же,  что в эту школу
приезжает  много разных комиссий, делегаций разного уровня, просто отдельные
люди  приезжают  посмотреть,   потешить  свое  любопытство,  прикоснуться  к
исходящей от  ее  обитателей Благодати. И  прикасаются, и берут, ничего  при
этом не привнося от себя. И, может быть, права  Анастасия,  говоря: "Пытаясь
взять святого места Благодать, подумай, что  ему ты от себя оставить можешь.
И если Свет не научился источать, зачем же брать и хоронить в себе, словно в
могиле". Я тоже  оказался в этой  школе из любопытства.  Благодаря Анастасии
принял  меня  академик Михаил  Петрович  Щетинин,  и стол  еще накрыли дети,
яствами уставленный, и всех,  приехавших со мной, кормили. Не только пищу со
стола мы брали здесь. Огонь живых глазенок детских неизмеримо большее дарил,
а   что   взамен  им  мы?  Как   покровители   погладим  по   головке?  Так,
раздосадованный на себя, от  группы прибывшей уйдя в сторонку, один стоял  и
думал. Вдруг подошли и встали рядом уже знакомые мне Лена и Настенька.
     -- Вы расслабьтесь,  -- тихо сказала Настенька.--  Взрослые
всегда так. Погладить им хочется, обнять. Думают, что главное обнять. А Вы с
самого  утра сегодня все  нервничаете. Пойдемте с нами на полянку, мы вам об
Анастасии расскажем. Я знаю, в каком она сейчас пространстве.
     Когда  мы  пришли  на  полянку, кинооператор,  присоединившийся  к нам,
попросил меня:
     --  Давай  попробуем взять еще интервью  у  девочек. Отличные кадры
должны получиться, смотри, какой прекрасный пейзаж, и никто не мешает.
     -- Может, не надо? Наверное, замучили их уже расспросами всякими.
     --  Но  с  тобой  они  все  равно  с удовольствием будут  говорить.
Посетителей, журналистов в эту школу не с удовольствием пускают. А нам такая
уникальная  возможность  представилась.  Жалко  упускать.   Пойми  меня  как
профессионала.
     Я взял в руки микрофон и говорю девочкам:
     -- Интервью у вас взять надо. Я сейчас вам вопросы задавать буду, а
вы отвечать на них, не возражаете?
     --  Если  вам  нужно,  задавайте  вопросы, -- ответила Лена,  а
Настенька добавила: -- Конечно, конечно, мы будем отвечать.
     Девочки встали  рядышком,  поправили свои длинные русые  косы  и  стали
внимательно смотреть мне в глаза в ожидании вопроса.
     После  двух банальных вопросов я замолчал, вдруг  осознав, что подобные
банальные, стандартные  вопросы им задают все приезжающие взрослые,  и члены
всевозможных комиссий,  и  журналисты, а они способны ответить на вопросы по
такой  теме,  о  которой не  каждому,  жизнь прожившему, взрослому  человеку
доводилось думать. Прав оказался казачий атаман, сказав:
     -- Мой  сын  всего три  месяца  в  этой  школе проучился, а  я  уже
чувствую, что самому срочно что-то познавать нужно, иначе глупым рядом с ним
буду выглядеть.
     Да и  вообще,  все мы  не  унижаем ли  детей своих  глупыми  вопросами,
заведомо  внушая  тем  самым детям своим, что они на большее не способны?  Я
стоял перед девочками с микрофоном  и молчал,  и видел по их  лицам, что они
переживали за меня видя, что растерялся и  не знаю,  о чем говорить с  ними.
Тогда и признался им честно:
     -- Не знаю я, о чем говорить с вами, какой вопрос задать.
     И тут сложилась совсем уж комичная ситуация. Стоим мы с кинооператором,
два  взрослых мужика,  а перед нами  две малышки, энергично поддерживая друг
друга, не задумавшись  даже на секунду, быстро объясняют нам, как надо брать
интервью, как разговаривать с другим человеком:
     -- Вы  расслабьтесь, надо уметь  расслабляться.  Главное,  искренне
говорить. Говорить о том нужно, что волнует вас.
     -- О нас не  думайте. О  другом  человеке нужно думать, когда с ним
разговариваешь, но вы не думайте о нас, раз трудно вам. Расслабьтесь.
     --  Вы свои вопросы  сердцем  нам  задайте, ответить сможем мы,  не
думайте о нас.
     -- Пока не можете, давайте сами мы вам что-нибудь расскажем...
     Они  шли по полянке, улыбаясь, трогали травинки и говорили.  Глубина их
познаний  мирозданья,  исходящая от Души чистота, добротой светящиеся  глаза
погружали  в состояние покоя и уверенности. Кинооператор снимал издалека, не
мельтеша  сменой  планов.  Впоследствии  не раз  просматривал  я  подаренную
Натальей  Сергеевной  видеокассету.  Смотрел,  как идут по полянке маленькие
русокосые белые магини. Они подрастут! Их в этой школе триста.
     Я пишу  об этой школе не для того,  чтобы кому-то  что-то доказывать, а
для  того,  чтобы  порадовать  сердца  тех, кто читал, почувствовал и  понял
Анастасию.
     Если кого-то  раздражает, что  и  как  я  излагаю, так  вы не  читайте.
Критики  я  получил   уже  предостаточно,  и  за  стиль   изложения,  и   за
грамматические ошибки, и за якобы меркантильный вымысел. Но все равно сейчас
следующую  книжку пишу,  лучше  постарайтесь ее  не  читать,  события в  ней
покруче, чем  в  предыдущих книжках, и стиль изложения ненамного улучшается.
Совсем вы можете разнервничаться.



АКАДЕМИК ЩЕТИНИН
     Кто  он? Мы привыкли  характеризовать человека, излагая его  биографию,
послужной список, звания.  Но в данном случае все это делать бессмысленно. В
Библии  сказано: "...по  плодам  их  узнаете их".  Плоды Академика  Щетинина
-- счастьем светящиеся детские лица и  лица родителей детей, обучающихся
в  его  школе.  Так  кто  он  тогда? Наталья Сергеевна  Бондарчук не  только
заслуженная артистка  России, она  и член  правления  Международного  центра
Рерихов (неправительственной организации ООН), сказала:
     --  Я  общалась  со многими известными  проповедниками  и учителями
разных  стран мира, но нигде не была поражена  до такой  степени, как здесь.
Возможно, здесь мы соприкоснулись с великим Ведуном. Ведуном не  потому, что
он знает древние Веды, ему известно то, что многим из нас неведомо.
     Я  тоже  хотел  бы  высказать  свое  впечатление  от встреч  с Михаилом
Петровичем  Щетининым, но  я  не  специалист  в  области  образования  и мои
определения будут неверны, потому  и постараюсь  без искажений  передать то,
что говорил он сам.
     Наталья Сергеевна, ее кинооператор, Михаил Петрович и я шли по коридору
школы.  В  холле, не отделенном  от  коридора  стеной,  вокруг расставленных
столов  сидели  дети  разных  возрастов,  все  они  были  увлечены  каким-то
непонятным делом, ни мы, ни камера  кинооператора  их не отвлекли. Некоторые
из сидящих за столами детей  иногда вставали, куда-то выходили, возвращались
снова. Иногда  подходили к  висящим на стене стендам с  цифрами  или  просто
могли  задумчиво прохаживаться по  комнате,  некоторые  разговаривали  между
собой, что-то доказывали, поясняли друг другу.
     --  Михаил Петрович,  что здесь происходит? -- спросила Наталья
Сергеевна.
     --  Здесь вы  видите в основном попытку встретиться.  Если  встреча
произойдет, дети  смогут освоить курс математики десятилетней школы не более
чем за год. Такая стоит задача. Это  случится с теми, кто сможет встретиться
с владеющими подобными знаниями, насколько их отношения будут  открытыми. Их
полевые  структуры  смогут  считывать   информацию   друг  друга.  Известное
наблюдение в народе -- любовь с  первого взгляда, когда любящие понимают
друг  друга с полуслова.  Ты еще не сказал, а  он  уж понял. Вы  видите, что
здесь делается  все,  чтобы  дети  были вольны, свободны.  Здесь  они смогут
спокойно задавать  любые  вопросы,  подниматься,  входить.  Важно  сохранить
отношения.
     Очень важно, чтоб  ребенок работал на отношения.  И тот, кто организует
процесс,  --  также.  Потому  мы  снимаем тормоза,  как  видите,  мы  не
акцентируем  внимания  на  возраст.  Здесь  рядом с  пятнадцатилетним Иваном
Александровичем  сидит  десятилетняя  Маша.  Также  здесь находится  студент
университета Сергей  Александрович,  правда,  в  этом  году  он  заканчивает
университет.
     -- А сколько же лет студенту, заканчивающему университет?
     -- Сергею Александровичу в этом году будет восемнадцать.
     -- И он оканчивает университет в семнадцать лет?
     --  Семнадцать ему  в  этом колене,  мы, вообще,  понятие  возраста
стремимся не употреблять. Это очень  важно. Обратите внимание, здесь учителя
как бы сливаются с учениками. Правда, это группа особая. Находятся здесь те,
кто не смог  принимать участия  в строительстве  дома.  И перед  ними  стоит
задача  --  освоить  курс математики  десятилетней  школы,  чтобы  потом
передать свои знания  работающим сейчас на строительстве. И это  произойдет.
Потому  что   у  них  зарождается   система   взаимосогласованных  элементов
интеграции.
     Нашей  родовой памяти  известно  устройство космоса  и способы жизни  в
космическом  пространстве. Поэтому  очень важно не  допустить мысли, что они
что-то не  знают. Если кто-то из объясняющих допустит себе такую  мысль, его
ученики  и  будут  не  знать.  Основное для объясняющего --  вступить  с
учеником в отношение по решению задач,  тогда  обучение пойдет  само  собой.
Чтобы не сконцентрировать внимания на обучении, на запоминании. Не допускать
мысли,  что кто-то учит.  Сотрудничая, они перестают чувствовать, кто из них
ученик, кто учитель.
     В  процессе  решения задач обретаются необходимые знания, а  фактически
воспоминание о  забытом. Это рефлекторная  дуга, помните,  у Павлова  --
стимул реакции. Если есть необходимость -- я решаю.
     Очень важно, чтобы то, что делают они, имело непосредственное отношение
к окружающим  людям. И  они сейчас учатся не для себя,  это очень важно. Они
сейчас озадачены тем,  чтобы передать освоенное  другим.  Не оценка  для них
важна.  Они  понимают, что через несколько дней должны  будут  все объяснить
другим.
     Им поручено начало учебного процесса. У  каждого определена группа.  Он
наблюдает, как работают на стройке  те, кому он должен передать свои знания,
и беспокоится о том, чтобы его группа не отстала от других. Большое значение
имеет мотив  -- служение другому.  И если  они  чему-то  учатся,  то это
понимать Душу,  стремления, мысли  другого  человека.  Не  математика  здесь
важна, а  человек, постигающий математику. Не  математика ради самой себя, а
математика  ради  движения  к Истине. И  чем  масштабней  мотив -- "ради
чего", -- тем успешнее процесс продвижения в область знаний.
     Важно быть в  атмосфере  искренности, не должно быть обид, раздражений.
Слово  "не  так" вообще отсутствует.  В  древнерусском языке  нет  остановки
движения, нет плохих слов. Древние люди  любых народов  не обозначают плохим
словом  никакое   явление.  Оно  не  существует  --   на   нем  не  надо
фиксироваться. Нехорошего не существует. Если Вы зашли в тупик,  то слова по
поводу выхода из тупика обозначают: направо  повернуться,  налево, подняться
вверх,  как  бы  подсказка,  куда  идти,  а  не   фиксация  --   "стоишь
неправильно". Сегодня кощунствуют русофобы, говоря: "высказаться по-русски",
подразумевая под этим нецензурные выражения, -- это нерусское. У Кобзева
очень точное выражение этой мысли:
     У наших предков, у славян,
     меж дел великого значенья
     всегда к реченьям и словам
     было особое почтенье.
     Это точно. Потому у тех, кто работает с ними, словесный ряд должен быть
глубоким,  исключающим случайные слова, отвлекающие Мысль. Большое  значение
имеют слова, согретые чувством.
     Истина,  наследие  -- это  духовное. Необходимо  ребенка вписать  в
естественный космический  процесс -- вечного самовоспроизводства.  Тогда
ты подарил ребенку вечность, радость жизни, действительное существование. Не
мнимые формы: вот я, мол, сын, купил тебе  рубашку, брюки,  туфли...  --
теперь я могу умереть. А что же ты дал своему сыну? Ведь  твои подарки всего
лишь  на один сезон!  Если бы ты отдал сыну свое достойное имя, свою  честь,
свое  дело,  друзей  своих, народ  процветающий. Когда ты ему  дал понимание
Истины  существования и  мудрой жизни, вот тогда ты  можешь сказать: "Сын, я
дал  тебе  самое главное, ты будешь счастлив. Ты  будешь покупать рубашки  и
строить дома, ты теперь знаешь, как это делается".
     Слушая высказывания академика Щетинина,  наблюдая его взаимоотношения с
детьми, я отмечал, что они схожи с  тем,  что говорила о  детях Анастасия, и
удивлялся: "Каким  образом могут так одинаково  или почти одинаково  мыслить
одинокая отшельница сибирской тайги и этот седой  академик? Почему он вообще
со мной  разговаривает? Почему  принял так тепло, стол накрыл,  накормил? По
школе водит, все  показывает.  Почему? Кто  я такой  для педагогики?  Никто.
Бывший троечник. Ну, конечно же, снова она как-то постаралась".
     Конечно  же,  я  попал в  школу  академика  Щетинина  благодаря  только
Анастасии. Но о  ней мы  со Щетининым  не разговаривали. Говорили  на разные
житейские  темы,  в  каждый  мой  приезд ходили  смотреть,  как продвигается
строительство необыкновенного дома-храма. О  книжке он  сказал коротко: "Это
очень точная книга" -- и все.
     А  через несколько  дней после того  как побывал я  в  школе с  группой
приехавших на конференцию людей, показывал  им Настеньку и просил, чтобы она
своим  взглядом  обогрела всех,  произошло  следующее.  Мы  шли  с  Михаилом
Петровичем по коридору  школы, я искал ее глазами. Искал, как все интуитивно
ищут то, что источает Свет.
     -- Потухла Настенька, -- вдруг произнес Щетинин, -- пытаюсь
теперь восстановить ее  силы. Получается,  но с трудом. Время потребуется на
восстановление.
     -- Как потухла? Почему? Она же сильная. Что произошло?
     -- Да, она сильная. Но и выплеск  эмоциональный с  ее  стороны  был
очень сильным.
     Я стоял в кабинете  Щетинина злой и раздосадованный на самого себя. Ну,
зачем?! Кому или чему в угоду стал доказывать? Доказывать, несмотря на слова
Анастасии: "Ни  плоть моя, ни  чудеса,  на публику творимы, в неверящих свет
веры не вольют... они лишь раздражение увеличат  в тех,  кому не нравится не
их мировоззренье".
     "Все! Хватит, -- думал я,-- доказывать не буду  больше и писать
не буду. Хватит. Дописался". Я думал про себя, но вдруг сказал Щетинин:
     -- Писать не нужно прекращать, Владимир. -- Потом он подошел ко
мне,  положил руку на плечо и, глядя в глаза,  стал  голосом вдруг  выводить
мелодию.  Седой академик  брал  высокие ноты, но более удивительным было то,
что он выводил мелодию, похожую на ту, которую пела в тайге Анастасия.
     Направляясь  к выходу из школы,  я все  же увидел в  холле, где сновали
дети, сидящую на стуле Настеньку и подошел к ней. Она встала, подняла голову
и  чуть  усталые  глаза  через мгновение заполыхали,  даря Свет и  тепло.  Я
понимал сейчас: она отдает  свою  энергию и тепло и отдаст все, без  остатка
отдаст, чтобы помочь  той, другой, сибирской  Анастасии,  ее мечте.  Ставшей
теперь их общей мечтой. Да что же это творится такое? В чем сила  той мечты?
Зачем  они?.. С  полной  самоотдачей... И  этот детский взгляд... Хватит  ли
одной жизни, чтобы стать, хоть  частично, достойным такого взгляда? Вслух ей
сказал:
     --  Ну,  здравствуй,  Настенька.  --  А  про  себя:  "Не  надо,
Настенька. Спасибо. Прости меня..."
     -- Я провожу вас. Мы с Леной проводим вас до машины.
     Пока машина не  свернула  на повороте, я  смотрел  на маленькие  и  все
уменьшающиеся  фигурки, стоящие  в начале дороги у дома-терема под  фонарем.
Они  не  махали  руками, прощаясь.  Каждая держала одну руку поднятой вверх,
ладонь -- направленной в сторону удаляющейся машины. Я знал, мне Щетинин
еще раньше  пояснил. Этот жест обозначает: "Мы направляем  тебе  свои Лучики
добра, пусть  они будут с тобой, где  бы ты ни был".  И снова все обжигающая
мысль:  "Что  нужно  сотворить, как  стать  таким,  чтоб  быть  ваших  Лучей
достойным?"



С ЧЕМ СОГЛАШАТЬСЯ, ЧЕМУ ВЕРИТЬ?
     Встреча  с академиком Михаилом Петровичем  Щетининым, знакомство с  его
удивительной  школой  произошли  после  второго  визита к  Анастасии.  После
посещения  этой  школы  у  меня  почти  не  осталось  сомнений  относительно
высказываний  Анастасии  по  воспитанию  детей, относительно ее  действий по
общению  с сыном. Но  тогда в тайге  во  мне  все бунтовало против  нее.  Не
хотелось ей верить. По крайней мере, не всему хотелось верить.
     Пишу эти строки  и  представляю,  как  многие читающие  их  скажут, кто
вслух,  кто про себя:  "Сколько же можно не верить? Ведь  множество  раз ему
приходилось  убеждаться в  ее правоте, и все равно он,  как дебил,  не может
воспринять новое явление".
     Дочь  Полина  видеокассету  прислала  с  читательской  конференции,   я
посмотрел,  как  ученый из Новосибирска,  Сперанский его  фамилия,  прямо со
сцены  сказал:  " То,  что говорит  Анастасия, Мегре  осмыслить до  конца не
может. Ему нечем такое осмыслить".
     Я не  в обиде на  него, напротив,  он очень интересно все говорил,  зал
слушал, затаив  дыхание, и  я благодаря ему смог  осознать: Анастасия --
Сущность, самодовлеющая субстанция.
     Что про меня тут говорить, другим все время делом занимался,  но что же
те, кто увлекался наукой о Земле, о детях и молчал иль тихо  говорил, словно
пищал? И даже дети пишут в своих письмах мне, чтобы я внимательнее относился
к тому, что говорит и делает Анастасия.
     Но, уверяю вас, уважаемые читатели, я теперь намного внимательнее к ней
отношусь, однако  не могу не  спорить с ней, не сомневаться. Потому не могу,
что не хочется ощущать себя и все наше общество полными идиотами. Не хочется
верить в то, что мы идем путем дегенератов.
     Вот  и  стремлюсь найти хоть  какое-то оправдание нашим действиям.  Или
неприемлемость для нашей современности ее мировоззрения. И буду стремиться к
этому, насколько хватит сил. Ведь если этого не делать, придется признать не
просто  ее  правоту,  а ужасающую  ситуацию,  в  которой  мы с вами  сегодня
находимся.  И  если говорить о существовании ада, то мы сами и  строим в  ад
дорогу. Давайте  возьмем  хотя бы ситуацию  с  воспитанием детей. Я  о  себе
скажу, но и про всех, подобных мне, и, думаю, немало их.
     Учился  я   посредственно,  отец  наказывал   меня  за  каждую  двойку.
Наказывал, не только  лишая возможности  погулять  на  улице с  ребятишками,
покупкой очередной  игрушки,  но и покруче. И был страх. Страх  больший, чем
удар ремня. Чего-то большего боялся  я все  время. И шел к  доске, словно на
эшафот. И вырывал из дневника страницы.
     Школьные годы чудесные,
     С книжкой, тетрадкою, песнею,
     Как они быстро летят,
     Их не воротишь назад.
     Разве они пролетят без следа?
     Нет. Не забудет никто никогда
     Школьные годы.
     Помните  слова  песни, внушающие  нам,  как  прекрасны  школьные  годы?
Внушают, внушают. Но давайте вспомним,  особенно  мы, троечники, а  ведь нас
большинство, с  какой радостью зашвыривали подальше мы ненавистный портфель,
когда начинались каникулы.
     Как  могут   быть   чудесными  школьные  годы   для  ребенка,  которому
физиологически необходимы движения, а от него требуют целых сорок пять минут
сидеть почти без движения, в строго определенной позе, положив, как все, обе
ручки на  парту. Кто-то флегматичный,  медлительный это  выдерживает, а тот,
который  от природы подвижный,  темпераментный, импульсивный, ему каково? Но
ведь  всех  под одну  гребенку, словно  роботов,  без  разбора  -- сиди,
иначе...
     И сидит,  старается выдержать сорок  пять минут  маленький  человек,  а
через десятиминутный перерыв -- новые сорок пять, так месяц, год, десять
лет, выход один -- смириться. А главное, смириться вообще с тем, что всю
жизнь с чем-то должен