дая, что я выдам тебе
секретную информацию о своем клиенте? Очнись!
     -  Госпожа  Като,  -  я достаю свой "Вальтер ПК 7,65 мм" и направляю на
нее.  -  Папка  с  делом  моего  отца  у  вас, в этой комнате. Дайте ее мне.
Пожалуйста.
     Она пытается изобразить гнев:
     - Ты мне угрожаешь? Щелкаю предохранителем.
     - Надеюсь. Руки вверх, чтобы я их видел.
     -  Ты  не  в  те игры играешь, малыш. - Она тянется к трубке, и телефон
взрывается,    как    пластмассовая    сверхновая.    Пуля   отскакивает  от
пуленепробиваемого  стекла  и  врезается  в  картину  с неестественно яркими
подсолнухами. Глаза Акико Като чуть не выскакивают из орбит.
     - Варвар! Ты испортил моего Ван Гога! Ты за это заплатишь!
     - Даже больше, чем вы. Папку. Быстро. Акико Като рычит:
     - Охрана будет здесь через тридцать секунд.
     -  Я видел электронный план вашего кабинета. Он недоступен для внешнего
наблюдения  и  звуконепроницаем.  Никакой  информации  ни извне, ни изнутри.
Бросьте пустые угрозы и давайте папку.
     -  А  как  бы  хорошо  ты  жил  на  Якусиме, собирая апельсины вместе с
дядюшками и бабушкой...
     - Я не намерен вас снова просить.
     -  Не  все  так просто. Видишь ли, твоему отцу есть что терять. Выплыви
наружу  новость,  что  у него есть незаконнорожденное потомство от шлюхи, то
есть  ты, многим высокопоставленным лицам пришлось бы покраснеть от стыда. И
поэтому  он  платит  нам за то, чтобы эти сведения хранились в самой строгой
тайне.
     - И что?
     -  И  то,  что эту лодочку, где все так удобно устроено, ты и пытаешься
раскачать.
     -  А,  понятно.  Если  я встречусь со своим отцом, вы больше не сможете
его шантажировать.
     -  "Шантаж"  -  это  юридический  термин,  который  обожают те, кто еще
пользуется  лосьоном  от  угрей.  Быть  адвокатом твоего отца означает иметь
благоразумие.  Что-нибудь  слышал  о  благоразумии?  Это  то, чем порядочные
граждане отличаются от преступников с пистолетами в руках.
     - Я не уйду отсюда без этой папки.
     -  Что  ж,  у  тебя  уйма  времени.  Я  бы  заказала  сандвичей,  да ты
расстрелял телефон.
     Мне уже надоело.
     -  Ладно-ладно, давайте обсудим все по-взрослому. Я опускаю пистолет, и
Акико    Като  позволяет  себе  улыбнуться  с  победоносным  видом.  Капсулы
транквилизатора  вонзаются  ей в шею. Она оседает в кресле, безмятежная, как
морские глубины.

 Скорость  решает  все. Я отслаиваю подушечки пальцев Акико Като, надеваю их
поверх принадлежащих
     Рэну  Согабэ  и получаю доступ в ее компьютер. Откатываю кресло с ней в
угол.  Не  очень  приятно  -  меня  не  оставляет  чувство,  что она вот-вот
проснется.  Компьютерные  файлы  защищены  паролями,  но я могу справиться с
замками ящиков шкафа. МИ для МИЯКЭ. Мое имя появляется в меню. Двойной клик.
ЭИДЗИ.  Двойной  клик.  Я  слышу  многозначительное механическое клацанье, и
один  из центральных ящиков выдвигается. Я пробегаю пальцами по ряду плоских
металлических  контейнеров.  МИЯКЭ  -  ЭИДЗИ - ОТЦОВСТВО. Контейнер отливает
золотом.
     - Брось.
     Акико Като ногой закрывает за собой дверь и направляет "Зувр Лоун Игл 4
40"  мне  между  глаз. Онемев, смотрю на Акико Като, лежащую в кресле. Като,
стоящая у двери, криво усмехается. В ее зубах сверкают изумруды и рубины.
     -  Это биоборг, кукла! Копия! Неужели ты не смотрел "Бегущего по лезвию
бритвы"?[9]  Мы  видели,  как  ты  идешь сюда! Наш агент сел тебе на хвост в
кафе  "Юпитер"  - помнишь старика, которому ты купил сигарет? Его "видбой" -
это    камера  наблюдения,  подключенная  к  центральному  компьютеру  "Пан-
Оптикона". А теперь встань на колени - медленно! - и кинь мне свой пистолет,
чтобы    он   скользил  по  полу.  Медленно.  Не  нервируй  меня.  С  такого
расстояния  "зувр"  превратит  твое  лицо в месиво, так что и родная мать не
признает.
     Кстати, в этом она никогда не была особенно сильна, не так ли?
     Пропускаю шпильку мимо ушей.
     -  С  вашей  стороны неосмотрительно приближаться к незваному гостю без
подкрепления.
     - Папка твоего отца - очень деликатный вопрос.
     -  Значит,  биоборг  сказал правду. Вы хотите сохранить деньги, которые
мой отец платит вам за молчание.
     -  Сейчас  твоей  главной  заботой  должны быть не вопросы практической
этики, а то, как помешать мне превратить тебя в омлет.
     Не  отводя  от  меня  взгляда,  она  наклоняется, чтобы подобрать мой "
вальтер".  Я  целюсь  ей  в лицо и открываю защелки рукоятки. Вмонтированная
под  крышку  мина-сюрприз белой вспышкой взрывается у нее перед глазами. Она
пронзительно  визжит,  я, поднырнув, откатываюсь в сторону, "зувр" стреляет,
стекло  лопается,  я,  подпрыгнув, бью ее ногой в голову, вырываю пистолет -
он    снова  стреляет,  -  разворачиваю  ее  и  апперкотом  отправляю  через
полукруглый  диван.  Серебристые  рыбки  льются  на ковер и бьются в агонии.
Настоящая  Акико Като лежит неподвижно. Запихиваю запечатанную папку с делом
отца  под  комбинезон,  собираю  чемодан с инструментами и выхожу в коридор.
Тихонько  закрываю  дверь - на ковре под ней медленно набухает мокрое пятно.
Непринужденной  походкой иду к лифту, насвистывая Imagine. Это была не самая
трудная часть дела. Теперь нужно выбраться из "Пан-Оптикона" живым.

 Трутни  суетятся вокруг секретарши, лежащей без сознания среди тропического
леса.  Это  рок.  Куда бы я ни пошел, я оставляю за собой след из потерявших
сознание женщин. Я вызываю лифт и выказываю подобающую случаю озабоченность:
     -  Мой  дядюшка  называет это синдромом высотной качки. Верите или нет,
на рыбок это действует точно так же.
     Приходит  лифт,  из  него,  раздвигая  толпу  зевак,  выплывает пожилая
медсестра. Я вхожу внутрь и скорее нажимаю кнопку, пока никто не вошел.
      -  Не  спеши!  -  Начищенный  до  блеска  ботинок  вклинивается  между
закрывающимися  дверями,  и  какой-то  охранник  с  усилием  раздвигает  их.
Громадой  туши  и  раздутыми  ноздрями  он  напоминает  минотавра. - Нулевой
уровень, сынок.
     Я нажимаю кнопку, и мы начинаем спуск.
     - Итак, - произносит Минотавр. - Ты промышленный шпион или кто?
     От  резких  выбросов  адреналина  в  кровь  у  меня появляются странные
ощущения. - А? Лицо Минотавра по-прежнему бесстрастно.
     -  Ты ведь хочешь побыстрее сбежать, верно? Вот почему ты чуть не зажал
меня дверями наверху.
     О-о. Шутка.
     -  Ага,  - я похлопываю по своему чемоданчику. - Здесь у меня шпионские
данные о золотых рыбках.
     Минотавр фыркает.
     Лифт замедляет ход, и двери открываются.
     -  После  вас,  - говорю я, - хотя и непохоже, чтобы Минотавр собирался
пропустить меня вперед.
     Он  исчезает  в  боковой  двери.  Указатели  на  полу возвращают меня к
пропускной кабинке. Дарю Ледяной деве лучезарную улыбку.
     - Так мы с вами встретились и на входе, и на выходе? Это рука судьбы.
     Она взглядом указывает на сканер.
     - Стандартная процедура.
     - О!
     - Выполнили свои обязанности?
     -  Полностью,  благодарю  вас.  Знаете  ли,  мы в "Друге золотых рыбок"
гордимся  тем,  что за восемнадцать лет существования нашего дела ни разу не
потеряли  рыбку  по  собственной  небрежности.  Мы всегда проводим вскрытие,
чтобы  установить  причину смерти: в большинстве случаев это старость. Или -
в  период  предновогодних вечеринок - отравление алкоголем, спровоцированное
самим  клиентом.  Если  вы  не  заняты,  то  за  ужином я бы с удовольствием
рассказал вам об этом подробнее.
     Ледяная дева кидает на меня ледяной взгляд.
     - У нас нет абсолютно ничего общего.
     -  Мы  оба  созданы  на  основе  углерода.  В наши дни этот факт нельзя
оставлять без внимания.
     -  Если  вы  хотите отвлечь меня от вопроса, почему у вас в чемоданчике
находится "Зувр 440", то ваши усилия напрасны.
     Я профессионал. Страх подождет. Как, как я мог так сглупить?
     - Это абсолютно невозможно.
     - Пистолет зарегистрирован на имя Акико Като.
     -  А-а-а, - кашлянув, открываю чемодан и достаю пистолет. - Вы имеете в
виду это?
     - Именно это. - Это?
     - Это самое.
     - Это, э-э, для...
     - Да? - Ледяная дева тянется к кнопке тревоги.
     - Вот для чего!
     От  первого  выстрела  на  стекле  появляется  отметина - раздается вой
сирены  -  от  второго  выстрела  стекло  трескается  -  я  слышу, как шипит
выходящий  газ,  -  от  третьего  выстрела  стекло  разлетается вдребезги, я
бросаюсь  в  окошко  - стрельба, топот - и, перекувырнувшись, приземляюсь на
пол  холла,  мигающий стрелками-указателями. Люди в ужасе жмутся к полу. Шум
и  неразбериха.  Из  бокового коридора раздается топот охранников, они бегут
сюда.  Ставлю  "зувр"  на  двойной предохранитель, переключаю на непрерывный
плазменный  огонь, кидаю его под ноги охранникам и бросаюсь к выходу. У меня
есть   три  секунды  до  взрыва,  но  их  недостаточно  -  на  полпути  меня
подбрасывает,  швыряет  во  вращающуюся  дверь,  и я буквально скатываюсь со
ступенек.    Пистолет,    который    может   взорвать  своего  владельца,  -
неудивительно,  что  "зувры" были сняты с производства через два с половиной
месяца  после  того,  как  их в производство запустили. Позади - хаос, клубы
дыма,  дождь  из  огнетушителей.  Вокруг  -  шок, оцепенение, сталкивающиеся
автомобили и, что мне нужно больше всего, толпы напуганных людей.
     - Там псих! Псих на свободе! Гранаты! У него гранаты! Вызовите полицию!
Нужны  вертолеты!  Окружить  все  вертолетами!  Больше вертолетов! - ору я и
ковыляю в ближайший универмаг.

 Я  достаю  папку  с  делом  отца  из своего нового портфеля - она все еще в
пластиковой  упаковке  -  и  мысленно запечатлеваю этот момент для потомков.
Двадцать  четвертого  августа,  в  двадцать  пять  минут третьего, на заднем
сиденье  такси  с  водителем-биоборгом,  огибая западную часть парка Йойоги,
под  небом,  грязным,  как  чехол  на футоне[10] холостяка, меньше чем через
сутки  после  приезда в Токио, я устанавливаю личность своего отца. Неплохо.
Я  поправляю  галстук  и  представляю  себе Андзу, как она болтает ногами на
сиденье рядом со мной.
     -  Видишь?  -  говорю я ей, похлопывая по папке. - Вот он. Его имя, его
лицо,  его  дом,  какой  он человек, кем он работает. Я это сделал. Ради нас
обоих.
     Такси  сворачивает,  уступая  дорогу  машине  "скорой  помощи"  с синей
мигалкой.  Я  ногтем  разрываю  упаковку  и  извлекаю картонную папку. ЭИДЗИ
МИЯКЭ.  ЛИЧНОСТЬ  ОТЦА.  Глубоко  вдыхаю  -  вот оно, то, что казалось таким
далеким.
     Первая страница.
     Воздухочувствительные чернила растворяются у меня на глазах.


x x x


 Лао-Цзы рычит на свой "видбой":
     - Проклятые биоборги. И так каждый раз, разрази вас гром.
     Я допиваю кофейную гущу, надеваю бейсболку и мысленно разминаюсь.
     -  Эй,  Капитан,  -  хрипло  каркает  Лао-Цзы,  -  сигаретки, часом, не
найдется?
     Показываю  пустую  пачку  "Майлд  Севен". Он смотрит страдальчески. Мне
все равно нужно купить еще. Впереди тяжелая встреча.
     - Здесь есть автомат?
     -  Вон  там.  -  Он  кивает  головой.  - У кадок с растениями. Я курю "
Карлтон".
     Приходится  разменять  еще  одну  купюру  в  тысячу иен. Деньги в Токио
просто  испаряются.  Может, заодно заказать еще кофе, чтобы повысить уровень
адреналина  перед  встречей  с реальной Акико Като? Вместо фантастического "
Вальтера ПК". Призываю на помощь свои телепатические способности:
      -  Официантка!  Вы,  с  самой  прекрасной  шеей  во  всем  мироздании!
Прекратите доставать стаканы из посудомоечной машины, подойдите к стойке!
     Телепатия  подводит.  К  стойке подходит Вдова. С близкого расстояния я
замечаю, что ноздри у нее, как розетка для фена, - маленькие, узкие щелочки.
Она  некрасиво  кивает,  когда  я  благодарю  ее  за  кофе,  будто  это  она
покупатель,  а  не я. Медленно возвращаюсь на свое место у окна, стараясь не
пролить  кофе,  открываю  пачку "Карлтона" и безуспешно пытаюсь высечь пламя
из  своей  зажигалки.  Лао-Цзы сует мне коробок рекламных спичек из бара под
названием  "У Митти". Я зажигаю сигарету себе, потом ему - он поглощен новой
игрой.  Он берет ее - его пальцы грубы, как кожа крокодила, - затягивается и
издает благодарный вздох, понятный только курильщикам.
     -  Преогромное спасибо, Капитан. Моя невестка пристает, чтобы я бросил,
а я говорю: все равно умираю, так зачем мешать природе?
     Бурчу  в  ответ  что-то сочувственное. Эти папоротники слишком красивы,
чтобы  быть  настоящими.  Слишком густые и пушистые. Ведь в Токио процветают
лишь  голуби,  вороны,  крысы,  тараканы  и адвокаты. Я кладу в чашку сахар,
опускаю  ложечку  и  меееееедленно  выдавливаю  сливки.  Пан-Гея  вращается,
покачиваясь  на  поверхности  в своем первозданном виде, а потом разделяется
на  материки  поменьше. Играть с кофе - единственное удовольствие, которое в
Токио  мне по карману. Оплатив свою капсулу за три месяца вперед, я истратил
все  деньги,  что  скопил, работая на дядюшку Апельсина и дядюшку Патинко, и
оказался  перед  проблемой "курица или яйцо": если я не буду работать, то не
смогу  остаться  в Токио и найти своего отца, но если я буду работать, когда
я  буду  его искать? Работа. Слово, что ложка дегтя в бочке меда. У меня два
таланта,  из  которых можно извлечь выгоду, - собирать апельсины и играть на
гитаре.  Сейчас я, должно быть, нахожусь километрах в пятистах от ближайшего
апельсинового дерева, и я никогда в своей жизни не играл на гитаре для кого-
нибудь,  кроме  самого  себя.  Теперь  я  понимаю, что движет трутнями. Вот:
работай  или  пойдешь  ко  дну.  Токио  превращает  тебя в банковский счет с
привязанным  к  нему телом. Величина этого счета диктует телу, где оно может
жить,  на  какой машине ездить, как одеваться, перед кем пресмыкаться, с кем
встречаться  и  на  ком  жениться,  мыться  в канаве или в джакузи. Если мой
домовладелец,  достопочтенный  Бунтаро  Огизо,  повысит  цену,  я  окажусь в
безвыходном  положении.  Он  не  похож  на  мошенника,  но  мошенники всегда
стараются  походить  на  честных  людей.  Когда  я  встречусь с отцом, самое
большее  - через пару недель, я хочу показать, что стою на собственных ногах
и не нуждаюсь в подачках. Вдова испускает театральный стон:
     - Вы хотите сказать, это последняя упаковка кофейных фильтров?
     Официантка с прекрасной шеей кивает.

 - Самая последняя? - включается Ослица.
     - Самая-самая последняя, - подтверждает моя официантка.
     Вдова возводит очи к небу.
     - Как такое могло случиться? Ослица юлит:
     - Я отослала заказ во вторник.
     Официантка с прекрасной шеей пожимает плечами:
     - Доставка занимает три дня.
     -  Надеюсь,  -  предостерегающе  заявляет  Вдова, - вы не вините в этом
кризисе Эрико-сан?
     -  Надеюсь,  вы  не  вините  меня  за  напоминание, что к пяти часам мы
останемся без фильтров. Я подумала, что об этом нужно сказать.
     Пат.
     - Может, пойти купить немного за наличные? Вдова злобно на нее смотрит.
     - Я начальник смены. Решения принимаю я.
     -  Я  не  могу пойти, - хнычет Ослица. - Я утром сделала перманент, а в
любую минуту может начаться ливень.
     Вдова обращается к официантке с прекрасной шеей:
     -  Пойдите  и купите упаковку фильтров. - Она открывает кассу и достает
купюру  в  пять  тысяч  иен.  - Сохраните чек и принесите сдачу. Чек - самое
главное, иначе нарушится бухгалтерия.
     Официантка  с  прекрасной  шеей  снимает  резиновые  перчатки и фартук,
берет зонтик и выходит, не сказав ни слова.
     Вдова щурится:
     - У этой девицы неважно с отношением к работе.
     -  Подумать  только,  резиновые перчатки! - фыркает Ослица. - Как будто
она рекламирует крем для рук.
     - Студенты сейчас слишком избалованны. Интересно, что она изучает?
     - Снобологию.
     - Она считает, что для нее закон не писан.
     Я  смотрю,  как  она  ждет  у  светофора, чтобы перейти Омекайдо-авеню.
Погода  в Токио не подчиняется общепланетарным законам. Все еще жарко, как в
духовке,  но  над  городом  нависла  черная  крыша  облаков, готовая в любой
момент  прогнуться  под  тяжестью  дождя. Это чувствуют прохожие, стоящие на
островке  посреди  Кита-стрит. Это чувствуют две молодые женщины, покупающие
сандвичи  в  киоске  рядом  с  "Нерон  пицца  эмпориум". Это чувствует армия
стариков.  Болиголов,  соловьи,  ми-минор  -  гррррррррром! Брюхом по воде -
гррррррррром,  звучащий,  как ненатянутая басовая струна. Андзу любила гром,
наш  день  рождения,  верхушки деревьев, море и меня. Когда гремел гром, она
улыбалась  улыбкой  гоблина.  Звук  капель дождя раздается - шшш-ш-ш-ш-ш-ш -
прежде, чем их можно увидеть - шшш-ш-ш-ш-ш-ш - так шуршат листья-привидения,
-  они  покрывают  пятнами тротуар, щелкают по крышам автомобилей, барабанят
по  брезенту.  Моя  официантка  открывает  большой  сине-красно-желтый зонт.
Загорается  зеленый  свет,  и  пешеходы  бросаются  к  укрытию,  прячась под
малоэффективными приспособлениями вроде пиджаков и газет.
     - Она промокнет насквозь, - говорит Ослица почти радостно.
     Яростный ливень стирает с лица земли дальнюю часть Омекайдо-авеню.
     -  Насквозь  или  не  насквозь,  нам нужны кофейные фильтры, - отвечает
Вдова.
     Моя  официантка  исчезает из виду. Надеюсь, она найдет, где спрятаться.
Кафе  "Юпитер"  наполняется  праздношатающимися,  которые соревнуются друг с
другом  в  любезности.  Вспыхивает  молния,  и  - контрапунктом[11] - свет в
кафе "Юпитер" гаснет. Беженцы, все как один, вопят: "Ууу-у-у-у-у-у-у-у-у-у!"
Беру  еще  одну  спичку и закуриваю еще одну сигарету. Не могу же я пойти на
очную  ставку с Акико Като, пока не кончилась буря. Если с меня будет капать
вода,  в  офисе  у  нее  я  буду  выглядеть примерно так же внушительно, как
мокрый  суслик. Лао-Цзы засмеялся было, но тут же зашелся кашлем и судорожно
ловит ртом воздух.
     -  Поглядите-ка!  Да  такого  ливня  не  было года с семьдесят первого.
Видно, конец света пришел. По телевизору говорили, он вот-вот наступит.


x x x


 Час  спустя  перекресток  улицы  Кита  и  авеню Омекайдо представляет собой
слияние  бурлящих,  необузданных  рек. Дождь просто неправдоподобный. Даже у
нас  на  Якусиме  не  бывает  таких  сильных  дождей. Праздничное настроение
иссякло,  и посетители стали похожи на заключенных в ожидании приговора. Пол
кафе  "Юпитер"  фактически  весь  под  водой - сидим на табуретках, столах и
стойках.  Снаружи  машины  останавливаются  и  исчезают - их заливает пенный
поток.  Семья  из шести человек жмется друг к другу на крыше такси. Какой-то
младенец начал орать и никак не хочет заткнуться. Подчиняясь невидимой силе,
посетители  сгрудились  в  кучу,  и  вот  уже  слышны разговоры о том, чтобы
перебраться  на  этаж  повыше; вылезти на крышу; о вертолетах военно-морских
сил;  Эль-Ниньо[12];  о  том,  нельзя  ли  забраться на деревья; о вторжении
северокорейской  армии.  Закуриваю  еще  одну сигарету и не говорю ни слова:
если  у  корабля  много  штурманов, он непременно налетит на скалу. Семья на
крыше  такси  теперь  насчитывает  всего троих. В водовороте кружатся разные
предметы,  отнюдь  не  созданные для сплава. Кто-то пытается включить радио,
но  не  может поймать ничего, кроме лавины помех. Поток подбирается к окну -
и  уже  прошел  больше  половины  пути. Под водой почтовые ящики, мотоциклы,
светофоры.  К  окну  вальяжно подплывает крокодил и тычется мордой в стекло.
Никто  не кричит. Мне хочется, чтобы кто-нибудь закричал. Что-то дергается у
него  в пасти - это рука. Его взгляд останавливается на мне. Мне знаком этот
взгляд. Он вспыхивает, и животное исчезает, дернув хвостом.
     -  Токио,  Токио,  - квохчет Лао-Цзы. - Не пожар, так землетрясение. Не
землетрясение, так бомбы. Не бомбы, так наводнение.
     Вдова кукарекает со своего насеста:
     - Пора эвакуироваться. Женщин и детей - вперед.
     -  Эвакуироваться  куда?  -  спрашивает муж