сделан из камня.
     -  Раз  мне нельзя говорить про Зэкса Омегу, то и ты молчи про небесный
замок Лапута.
     - Тогда кондоры. Кондоры весят больше меня. А они летают.
     - У кондоров есть крылья. Что-то я не вижу у тебя крыльев.
     - Привидения летают без крыльев.
     - Привидения мертвы.
     Андзу  выковыривает  из зубов осколки своей бомбочки. На нее нашло одно
из  тех  настроений,  когда  я  не  могу даже представить, о чем она думает.
Листва   отбрасывает  тень  на  мою  сестру-близняшку.  Одни  кусочки  Андзу
чересчур яркие, другие - чересчур темные, будто ее здесь и нет.


x x x


 Мастурбация  обычно  помогает  мне уснуть. Это нормально? Что-то не слышал,
чтобы  кто-нибудь  в  девятнадцать  лет  мучился от бессонницы. Я не военный
преступник,  не  поэт и не ученый, я даже не страдаю от неразделенной любви.
Вот  от  похоти  -  да.  Вот  он  я,  в  городе  с  пятью миллионами женщин,
стремительно  приближаюсь к расцвету своих сексуальных сил: обнаженные особы
женского  пола  должны бы пачками приходить ко мне по почте в конвертах, а я
одинок,  как  прокаженный.  Подумаем.  Кому сегодня править караваном любви?
Зиззи  Хикару в мокром костюме, как на рекламе пива; мать Юки Тийо в прикиде
глэм-рок;  официантка  из  кафе  "Юпитер";  женщина-паук  из  "Зэкса Омеги и
Кровавой  Луны".  Вернемся,  пожалуй, к старой доброй Зиззи. Я шарю кругом в
поисках бумажных салфеток.
     Я  шарю  кругом  в поисках спичек, чтобы закурить посткоитальную "Майлд
Севен",  но  в конце концов приходится воспользоваться газовой плиткой. Один
Годзилла  придушен,  а  спать  хочется меньше, чем когда-либо. Сегодня Зиззи
меня  разочаровала.  Неправильный  выбор.  Может,  она  становится  для меня
слишком  юной? "Фудзифильм" показывает 01:49. Что теперь? Вымыться? Поиграть
на  гитаре?  Написать  ответ  хотя  бы  на  одно из двух судьбоносных писем,
которые  пришли ко мне на этой неделе? На какое? Выберем что попроще - ответ
Акико  Като  на  письмо, которое я написал, не сумев с ней встретиться. Этот
листок  до  сих пор лежит в целлофановом пакете у меня в морозилке, вместе с
другим.  Я  положил  было  его  на  полку  рядом  с  Андзу, но оно все время
смеялось  надо  мной.  Оно  пришло... Когда же это было? Во вторник. Отдавая
его мне, Бунтаро прочитал надпись на конверте:
     -  "Осуги  и Босуги, юридическая фирма". Бегаешь за адвокатами в юбках?
Будь    осторожен,    парень,    не  то  пришлепнут  тебе  парочку  судебных
постановлений  к больному месту. Хочешь анекдот про адвоката? Чем отличается
адвокат  от  сома?  Знаешь?  Один  покрыт  чешуей  и ползает по дну, собирая
падаль, а другой - просто сом.
     Отвечаю,  что уже слышал этот анекдот, и бросаюсь наверх в свою капсулу
по  лестнице,  заваленной  коробками  из-под  видеокассет.  Говорю себе, что
готов  к  отрицательному  ответу  -  но  я  не  ожидал, что "нет" Акико Като
прозвучит  так  хлестко.  Я  выучил  это  письмо наизусть. Вот самые удачные
места:  "Предать  огласке  личные  сведения,  касающиеся  клиента,  означает
обмануть  его  доверие,  чего  не  допустит  ни  один поверенный, облеченный
подобной  ответственностью".  Приговор  вполне окончательный. "Более того, я
вынуждена  отклонить  вашу просьбу о передаче моему клиенту корреспонденции,
которую,  как он ясно дал мне понять, он получать не желает". Не очень много
места  для  сомнений.  Для  ответа  -  тоже немного. "Наконец, если начнется
судебное  разбирательство  с  целью  раскрыть  сведения, касающиеся личности
вашего  отца,  содействие  вашим  поискам на данном этапе представляет собой
очевидный  конфликт интересов, и я убедительно прошу вас оставить дальнейшие
попытки  затронуть  этот  вопрос  и поверить, что настоящее письмо полностью
выражает нашу позицию". Прекрасно. План "А" умер, едва родившись.
     Господин Аояма, заместитель начальника вокзала Уэно, лыс, как болванка,
и  носит  великолепные  усы под Адольфа Гитлера. Сегодня вторник, мой первый
рабочий день в бюро находок вокзала Уэно.
     -  У  меня гораздо больше дел, чем ты думаешь, - говорит он, не отрывая
глаз  от  бумаг.  -  Но  я  взял  за  правило  проводить  с  каждым новичком
индивидуальное собеседование.
     Между фразами повисают паузы длиной с милю.
     - Кто я, ты знаешь. - Скрип ручки. - А ты... - Он сверяется со списком.
- Эидзи Миякэ.
     Он смотрит на меня, ожидая, что я кивну. Киваю.
     -  Миякэ.  -  Он  произносит  мое  имя так, словно это название пищевой
добавки.  -  Раньше  работал  на  апельсиновой  плантации,  -  он перебирает
страницы,  и  я  узнаю  свой почерк, - на острове, каком - неважно, к югу от
Кюсю. Сельскохозяйственные работы.
     На  стене  над Аоямой висят портреты его выдающихся предшественников. Я
представляю,  как  они спорят каждое утро, кому из них восставать из мертвых
и  принимать  бразды  правления  кабинетом на очередной утомительный день. В
кабинете  пахнет потемневшими на солнце картонными папками. Гудит компьютер.
Сияют клюшки для гольфа.
     -  Кто  тебя нанял? Эта женщина, Сасаки? Киваю. Раздается стук в дверь,
и секретарша вносит поднос с чаем.
     -  Я  беседую со стажером, госпожа Маруи! - раздраженно шипит Аойяма. -
И  это  значит,  что  чай с десяти тридцати пяти переносится на десять сорок
пять, так?
     Сбитая с толку, госпожа Маруи кланяется, извиняется и ретируется.
     - Подойди к тому окну, Миякэ, выгляни и расскажи, что видишь.
     Выполняю.
     - Мойщика окон, господин.
     Этот человек не воспринимает иронии.
     - Под мойщиком окон.
     Поезда,  что прибывают и отправляются в тени отеля "Терминус". Утренние
пассажиры. Тележки с багажом. Толкущиеся без дела, потерявшиеся, опоздавшие,
встречающие, встречаемые. Машины для мытья платформ.
     - Вокзал Уэно.
     -  Расскажи,  Миякэ,  что  такое вокзал Уэно? Этот вопрос ставит меня в
тупик.
     -  Вокзал  Уэно,  - Аояма сам отвечает на свой вопрос, - исключительный
механизм.  Один  из  самых  точных  хронометров  на  земле.  В  мире. А этот
недоступный  ни  для  пожара,  ни  для  воров  кабинет - один из его нервных
центров.  С этого пульта управления я могу получить доступ... практически ко
всему.  Вокзал Уэно - это наша жизнь, Миякэ. Ты служишь ему, он служит тебе.
Он  обеспечивает  твой  карьерный  рост.  Тебе  оказана честь на время стать
деталью  этого механизма. Я и сам начинал с должности низкой, как у тебя, но
пунктуальностью, упорством, неподкупностью...
       Звонит  телефон,  и  я  перестаю  для  него  существовать.  Лицо  его
вспыхивает, как лампочка большой мощности, в голосе - радостное возбуждение:
     -  О,  господин!  Какая  честь... да... в самом деле... в самом деле...
вполне.    Превосходное   предложение.  Осмелюсь  добавить...  да,  конечно.
Безусловно...  в  членских  взносах?  Бесподобно... превосходно... могу ли я
предложить...  в  самом деле. Перенесено на пятницу? Как это верно... мы все
с огромным нетерпением ожидаем известий о том, как мы поработали. Спасибо...
вполне... Могу ли я... - Аояма вешает трубку и тупо на нее смотрит.
     Вежливо покашливаю. Аояма поднимает взгляд.
     - На чем я остановился?
     - Детали и неподкупность.
     -  Неподкупность.  -  Но  мысли  его  уже  далеко. Он закрывает глаза и
потирает  переносицу.  -  Твой  испытательный  срок - шесть месяцев. В марте
тебе  представится возможность сдать экзамены для служащих Японской железной
дороги.  Значит,  тебя  наняла  госпожа  Сасаки.  Вот  уж кто не образец для
подражания.  Из  тех,  кто хочет быть и женщиной и мужчиной в одном лице. Не
ушла  с работы даже после замужества. Муж у нее умер - печально, конечно, но
люди  умирают  каждый  день,  это  еще  не  повод  для того, чтобы метить на
мужскую  должность  в  качестве компенсации. Итак, Миякэ. Избавься от своего
акцента.  Слушай  дикторов  Эн-эйч-кей[29].  Вытряхни мусор из мозгов. В мое
время  средние  школы  готовили  тигров.  Сейчас  они выпускают павлинов. Ты
свободен.
     Я  кланяюсь  и  закрываю  за  собой  дверь,  но он уже не смотрит в мою
сторону.  Рядом  с  кабинетом  никого  нет. Сбоку от стены стоит поднос. Сам
себе  удивляясь,  я  открываю  крышку  чайника  и  плюю в него. Должно быть,
стресс.

 Бюро    находок    -    неплохое    место  для  работы.  Приходится  носить
малопривлекательную    униформу  сотрудника  Японской  железной  дороги,  но
рабочий  день  заканчивается  в  шесть,  а  по линии Кита Сендзю вокзал Уэно
находится  всего  в  нескольких  станциях  от  Умедзимы, откуда до "Падающей
звезды"  рукой  подать. В течение шестимесячного испытательного срока я буду
получать  жалованье  раз  в неделю, что вполне меня устраивает. Мне повезло.
Эту  работу  нашел для меня Бунтаро. Когда я в прошлую пятницу вернулся из "
Пан-Оптикона",  он сказал, что слышал, будто здесь может открыться вакансия:
не  заинтересует  ли  это меня? "Еще бы!" - ответил я и не успел оглянуться,
как  уже  проходил собеседование с госпожой Сасаки. Дама суровая и бывалая -
токийский  вариант  моей  бабушки, - она, однако, поговорив со мной полчаса,
предложила  мне это место. Утром я составляю каталоги - наклеиваю этикетки с
данными  о  дате/времени/номере поезда на предметы, собранные кондукторами и
уборщиками    на  конечных  станциях,  и  укладываю  их  на  соответствующую
металлическую  полку. Госпожа Сасаки заведует бюро находок и сидит в боковом
кабинете,  где  разбирается  с  ценными  предметами: бумажниками, платежными
картами,  драгоценностями  -  всем,  что  должно регистрироваться в полиции.
Суга  учит  меня  обращаться  с вещами, не имеющими особой ценности, которые
хранятся в заднем помещении.
     -  Здесь  не  так  много  естественного света, да? - говорит Суга. - Но
можно  легко  определить,  какой сейчас месяц, по тому, что сюда попадает. С
ноября  по  февраль  -  лыжи  и сноуборды. В марте - дипломы. В июне - завал
свадебных  подарков. В июле - горы купальников. С хорошим дождичком приносит
сотни  зонтов.  Работа не самая вдохновляющая, но все лучше, чем носиться по
авторемонтной площадке или развозить пиццу, помсм.
     После  обеда я сижу за стойкой, ожидая тех, кто придет заявить права на
свою  собственность,  или  отвечаю  на  звонки.  В часы пик, разумеется, дел
больше  всего,  но  часов  с  трех пополудни работа скорее напоминает отдых.
Самый частый посетитель - мои воспоминания.


x x x


 Листья  такие  зеленые,  что  кажутся синими. Мы с Андзу играем в гляделки:
пристально  смотрим  друг на друга, и тот, кто заставит другого улыбнуться и
отвести  взгляд,  выигрывает.  Я  корчу  Андзу  рожицы,  но ей нипочем. В ее
глазах  Клеопатры пляшут бронзовые искорки. Она выигрывает. Она выигрывает -
как   всегда,  -  приблизив  свои  широко  раскрытые  глаза  к  моим.  Потом
возвращается  на  свою  ветку  и  сквозь  лист  смотрит на солнце. Закрывает
солнце    растопыренной   ладошкой.  Небольшая  перепонка  между  большим  и
указательным  пальцами  ее  руки наливается ярко-красным цветом. Она смотрит
на море.
     - Сейчас будет прилив.
     - Отлив.
     - Прилив. Твой камень-кит уже ныряет.
     Мои мысли заняты чудесными футбольными подвигами.
     -  Я  раньше  действительно верила в то, что ты рассказывал про камень-
кит.
     Крученые подачи и стремительные броски вниз, чтобы отбить головой.
     - Ты нес такую чушь. - А?
     - Про то, что он волшебный.
     - Кто волшебный?
     - Камень-кит, глухота!
     - Я не говорил, что он волшебный.
     -  Говорил.  Ты  говорил,  что  это  настоящий  кит, которого бог грома
превратил  в  камень, и что однажды, когда мы подрастем, мы поплывем к нему,
и,  как  только  мы  на  него  ступим,  заклятие  исчезнет,  и  он будет так
благодарен,  что  отвезет  нас,  куда мы пожелаем, даже к Маме и Папе. Я так
сильно  старалась  представить  себе  это,  что  иногда даже видела, будто в
телескоп. Мама надевала жемчужное ожерелье, а Папа мыл машину.
     - Я никогда ничего такого не говорил.
     - Говорил, говорил. И на днях я поплыву к нему.
     -  Никогда,  ни  в коем случае, ты не заплывешь так далеко. Девчонки не
так хорошо плавают, как мальчишки.
     Андзу лениво пытается пнуть меня в голову.
     - Я легко могу туда доплыть!
     - В мечтах. Это очень далеко.
     - В твоих мечтах.
     Волны разбиваются о серый китовый бок.
     -  Может  быть,  это действительно кит, - высказываю я предположение. -
Окаменелый.
     Андзу фыркает.
     -  Это  просто  кусок скалы. Он даже не похож на кита. В следующий раз,
когда  мы  пойдем  на  секретный  пляж,  я  доплыву до него - вот увидишь, -
заберусь на него и буду над тобой смеяться.
     Паром на Кагосиму уползает за горизонт.
     - Завтра в это время... - начинаю я.
     -  Да,  да,  завтра в это время ты будешь в Кагосиме. Вы встанете очень
рано,  чтобы успеть на паром и приехать в начальную городскую школу к десяти
утра.  Третьи  классы,  потом  вторые,  потом  ваш  матч. Потом вы пойдете в
ресторан  при девятиэтажном отеле, будете есть и слушать, как господин Икеда
объясняет,  почему вы проиграли. А в воскресенье утром вернетесь обратно. Ты
мне это уже миллион раз говорил, Эидзи.
     - Что ж поделать, если ты завидуешь.
     -  Завидую?  Тому,  как  одиннадцать  вонючих  мальчишек гоняют мешок с
воздухом по колено в грязи?
     - Раньше футбол тебе нравился.
     - Раньше ты мочился на футон. Ох.
     -  Ты  завидуешь,  что  я еду в Кагосиму, а ты - нет. Андзу высокомерно
молчит.
     Скрип  дерева.  Я  не  ожидал,  что Андзу так быстро потеряет интерес к
нашему спору.
     - Смотри, - говорит она.
     Андзу  поднимается  во  весь  рост,  расставляет  ноги,  пытаясь встать
поустойчивей, отпускает руки...
     - Прекрати, - говорю я.
     И моя сестра прыгает в пустоту
     Крик вырывается из моей груди
     Андзу  проносится мимо и со смехом приземляется на ветку внизу, а потом
снова  ныряет  вниз  -  к следующей ветке. Она исчезает в листве, но смех ее
слышится еще долго.


x x x


 Стрелки  "Фудзифильма"  показали два часа и двинулись дальше. Ночь, как она
есть,  набита  минутами,  но они одна за другой истекают. Моя капсула набита
Хламом.  Посмотрите  значение слова "хлам" в словаре, и вы получите картинку
моей  капсулы над "Падающей звездой". Жалкая колония в империи Хлама. Старый
телевизор,  футон  из рисовой соломы, складной столик, поднос с разрозненной
кухонной  утварью,  спасибо  жене  Бунтаро,  чашки  с грибковыми культурами,
ревущий    холодильник   с  хромированными  нашлепками.  Вентилятор.  Стопка
журналов  "Скрин",  от  которых избавился Бунтаро. С Якусимы я привез только
рюкзак  с одеждой, "Дискмен"[30], диски с записями Джона Леннона и гитару. В
день моего приезда Бунтаро посмотрел на нее с опаской.
     - Ты ведь не собираешься эту штуку подключать?
     - Нет, - ответил я.
     -  Акустическую  можешь  оставить,  -  сказал  он.  - Но если притащишь
электрическую, окажешься на улице. Так записано в договоре.
     Я  не  собираюсь  с  ней общаться. Ни за что. Она попытается отговорить
меня  от  поисков  отца.  Интересно,  сколько  времени понадобится таракану,
чтобы  умереть?  Клеевая ловушка называется "тараканий мотель", на стенках у
нее  нарисованы  окна,  двери  и  цветы.  Искусственные тараканы машут всеми
шестью  лапками:  "Заходите,  заходите!"  В  качестве  приманки внутри лежит
пахнущий  луком  пакетик  -  в  любом приличном токийском супермаркете можно
купить  ловушки  с  запахом  карри,  креветок  и копченостей. Когда я вошел,
Таракан  меня  поприветствовал.  Он  даже не потрудился изобразить испуг. Он
усмехнулся.  И  кто же у нас теперь смеется последним? Я! Нет. Он. Я не могу
уснуть.  На Якусиме ночь значит сон. Больше заняться особенно нечем. В Токио
ночь не значит сон. Панки гоняют по торговым пассажам на скейтах. Хостессы[3
1]  подавляют  зевоту  и  поглядывают  на "ролексы" клиентов. Бандиты Якудзы
чинят  разборки  на опустевших строительных площадках. Школьники младше меня
устраивают  турниры  по  секс-гимнастике  в отелях любви[32]. Где-то наверху
мой  собрат  по  бессоннице спускает в туалете воду. Труба у меня за головой
начинает петь.

 Прошлая  среда,  мой  второй  день  в  качестве  трутня  на вокзале Уэно. В
обеденный  перерыв  оттягиваюсь по-большому в туалетной кабинке, покуривая "
Салем".  Вдруг  слышу, как открывается дверь, скрипит "молния", и по фарфору
писсуара  бьет  струя  мочи. Потом раздается голос - это Суга, повернутый на
компьютерах  тип,  чье  место  я  займу  в конце недели, когда он вернется в
колледж. Очевидно, думает, что он здесь один.
     - Извините, вы - Суга? Это ваша вина?
     Он  говорит не своим обычным голосом, а голосом мультяшного персонажа -
такие упражнения наверняка здорово дерут связки.
     -  Не  хочу  вспоминать,  не  хочу  вспоминать,  не хочу вспоминать. Не
заставляйте.  Нельзя  меня  заставлять.  Не  заставите.  Забудьте! Забудьте!
Забудьте!
     Его голос становится обычным - вкрадчивым и гнусавым:
     -  Я  не  виноват.  Такое  со  всяким могло случиться. С кем угодно. Не
слушайте их.
     Я в затруднении. Если я сейчас выйду, мы оба будем смущены до чертиков.
У  меня  такое  ощущение, будто я подслушал, как он во сне бормочет какой-то
секрет.  Но  если  и дальше сидеть здесь, что я еще услышу? Как он расчленил
труп  у  себя  в  ванной  и кусок за куском выбрасывал его вместе с мусором?
Если  он  обнаружит меня, то решит, что я подслушивал. Спускаю воду и долго-
долго  натягиваю брюки. Когда я наконец выхожу из кабинки, Суги уже нет. Мою
руки  и  возвращаюсь  в офис кружным путем, мимо журнальных киосков. Госпожа
Сасаки  разбирается  с  клиентом.  Суга  сидит в задней комнате, поедая свой
обед;  я  предлагаю ему "Салем". Он говорит, что не курит. Я забыл, вчера он
уже говорил мне. Подхожу к зеркалу, притворяясь, будто что-то попало в глаз.
Если  я  буду слишком любезен, до него может дойти, что это я слышал, как он
изображает потерю памяти.
     Вернувшись  за  стойку,  Суга  взгромоздился  на табуретку и уткнулся в
журнал    "МастерХакер".   У  Суги  странное  телосложение  -  излишек  веса
сосредоточен  вокруг  живота,  а задница совсем плоская. Руки длинные, как у
инопланетянина. Он страдает экземой. На лице лекарствам удалось ее подавить,
но  тыльная  сторона  ладоней  покрыта  чешуйками,  и  даже  в жару он носит
рубашки  с  длинным рукавом, чтобы скрыть руки. В заднем помещении меня ждет
тележка с вещами, потерянными в послеполуденных поездах. Суга ухмыляется:
     - Ну что, уже пообщался с Заместителем Начальника Вокзала Аоямой?
     Я киваю. Суга откладывает журнал.
     -  Не  позволяй  себя  запугать.  Он не такая большая шишка, какой себя
мнит.  Помсм, его скоро уволят. Готовятся большие передвижки, госпожа Сасаки
говорила  на  прошлой  неделе. Меня-то это не волнует. С понедельника у меня
начинается  интернатура  в  "Ай-би-эм"[33].  А  еще  через  неделю - опять в
универ.  Мне  дают отдельный кабинет для работы над диссертацией. Загляни ко
мне  как-нибудь.  Императорский универ, девятый этаж. Это рядом с Отаномизу.
Я  нарисую, как пройти, а там позвонишь с проходной. Я пишу магистерскую[34]
по  системному  программированию, но, между нами и находками говоря, все это
академическое  дерьмо - лишь прикрытие вот для чего. - Он помахивает своим "
МастерХакером".  -  Я  один из пяти лучших хакеров Японии. Мы все знаем друг
друга.  Обмениваемся сообщениями. Взламываем системы и оставляем свои метки.
Как  те,  кто  рисует граффити. В Японии нет такого компьютера, который я не
мог  бы взломать, вот. В Пентагоне - ты ведь знаешь, что такое Пентагон, да,
мозговой  центр  американской  обороны - есть секретный сайт под названием "
Священный  Грааль". Защиту для него разрабатывают лучшие компьютерщики, вот.
Если  ты  взламываешь "Священный Грааль", значит, ты лучше, чем они, и тогда
появляются  люди в черном и предлагают тебе работу. Вот чем я хочу заняться.
В  И