дминистратор  мужского  пола.  Бывший  борец сумо[73]. Ждет меня.
Лестница  спускается  вниз  еще  на  один  этаж.  Я могу молить о пощаде или
повысить  ставки  и продолжить спуск. Администратор щурится, ведя пальцем по
гроссбуху.    Они  с  милосердием,  уж  точно,  в  одной  постели  не  спят.
Проскальзываю    мимо  стеклянной  двери  -  статуя  Атласа  своим  глобусом
загораживает  ему  обзор  -  и  крадусь вниз по лестнице к двери, на которой
написано  "Служебный  вход".  Пожалуйста,  пусть она будет открыта. Дверь не
открывается.  Толкаю  изо  всех  сил.  Задрожав,  она поддается. Спасибо. За
дверью  -  душный  коридор с тянущимися вдоль стен трубами. В конце коридора
штабелем  сложены половые щетки, за ними - еще одна дверь. Поворачиваю ручку
и  толкаю.  Ничего  не  происходит. Толкаю изо всех сил. Дверь заперта. Хуже
того  - я слышу, как открывается стеклянная дверь этажом выше, а я не закрыл
за собой "Служебный вход".
     - Эй? Там кто-нибудь есть? - Господин Сумо.
     От  страха  меня  бросает  в  жар.  Что  делать?  В отчаянии барабаню в
запертую  дверь.  Туфли  господина  Сумо шаркают по ступеням. Снова стучу. И
вдруг  задвижка   отодвигается, дверь распахивается, и какой-то повар гневно
таращится  на  меня  -  позади него стучит и булькает залитая флюоресцентным
светом кухня.
     -  Для  тебя же лучше, - рычит он, - чтобы ты... - у него взгляд самого
дьявола, - оказался нашим новым муссбоем.
     А?
     - Скажи мне, что ты наш новый муссбой!
     Господин Сумо почти здесь.
     - Да, я ваш новый муссбой.
     - Давай сюда!
     Он  втаскивает  меня  внутрь,  захлопывает  дверь  и,  даруя мне первую
передышку  за  это  утро, задвигает задвижку. "Шеф-повар Банки" - написано у
него на колпаке.
     -  Какого  черта  ты  себе  позволяешь, появляясь в свой первый рабочий
день  с  опозданием  на  сорок  пять минут и вырядившись, как бродяга? Сними
бейсболку, когда находишься в моей кухне!
       У  него  за  спиной  младшие  повара  и  поварята  наблюдают  заходом
человеческого жертвоприношения. Я снимаю бейсболку и кланяюсь.
     - Прошу прощения.
     Сливки,  пар, баранина и газ. Не видно ни окон, ни дверей. И как же мне
отсюда выбираться? Шеф-повар Бонки рычит:
     -  Хозяин огорчен. А когда хозяин огорчен, мы все огорчены. Мы плывем в
очень-тесной-лодке!
     Его  голос  неожиданно переходит в визг и разрывает в клочья последнее,
что осталось от моих нервов.
     - А что мы делаем с членами команды, которые раскачивают эту лодку?
     Весь кухонный народ хором повторяет, сотрясая воздух:
     - К акулам! К акулам! К акулам!
     Я начинаю всерьез подумывать, не сдаться ли господину Сумо.
     - Иди за мной, муссбой. Хозяин разберется.
     Меня  тащат  мимо сверкающих разделочных столов, полок со сковородками,
вертушки для перфокарт. Дверь. Пожалуйста, пусть это будет дверь.
     -  Вот  здесь  ты  будешь  отмечаться,  если  Хозяин  простит тебе твой
позорный проступок.
     Господин  Сумо,  должно  быть,  уже  перед  дверью  с  задвижкой.  Меня
беспокоят  эти  ножи.  Какой-то  мальчишка,  хлюпая  носом,  трет пол зубной
щеткой  -  шеф  отвешивает  ему  сильный  пинок  без  всякой очевидной на то
причины.  Мы заходим в тесный кабинет, где визжит, стучит и скрежещет станок
для  заточки  ножей. В конце кабинета открытая дверь - ступени ведут наверх,
во двор, заваленный мешками с мусором. Шеф-повар стучит по косяку и кричит:
     - Новый муссбой прибыл для выполнения своих обязанностей, Хозяин!
     Станок смолкает.
     -  Finalemente[74], - говорит Хозяин, не оборачиваясь. - Заводите этого
негодяя сюда.
     Его  голос  слишком  высок  для  его внушительной комплекции. Шеф-повар
отступает,  подталкивая  меня  вперед.  Хозяин  поворачивается. На нем маска
сварщика,  из-под  которой  виден маленький рот. В руках он держит мясницкий
нож, такой острый, что им можно кастрировать быка.
     - Оставьте нас, шеф-повар Бонки. Повесьте на дверь табличку.
     Дверь кабинета захлопывается. Хозяин пробует лезвие на язык.
     - Будешь и дальше ломать комедию?
     - Господин?
     -  Ты  не  тот  муссбой,  который  с  таким  рвением  прислуживал мне в
заведении Иеремии Булфрога, так?
     Придумай что-нибудь, быстро!
     -  Э-э, верно. Я его брат. Он заболел. Но он не хотел подвести команду,
поэтому прислал меня.
     Неплохо.
     -  Какая  невероятная  самоотверженность. Хозяин делает шаг вперед. Это
не предвещает ничего хорошего.
     Я упираюсь спиной в дверь.
     -  Мне  очень  приятно,  -  произношу  я.  Там  какой-то  шум  или  мне
послышалось?
     - Мне приятно. Мне, и запомни это. Потрогай его. Мусс упругий.
     Смотрю  на  отражение своего лица в черном стекле его маски и теряюсь в
догадках, что именно должен делать муссбой.
     - Вы - лучший в этом деле, Хозяин.
     В  кухне  вдруг началась суматоха. Пробежать мимо него к двери, ведущей
во  двор,  -  пустая  затея. Хозяин тяжело дышит, распространяя вокруг запах
печеночного паштета.
     -  Отщипни  его.  Мусс восхитителен. Отрежь кусочек. О, да. Мусс нежен.
Так нежен. Понюхай его. Мусс уступит. О, да. Мусс уступит.
     Четыре жирных пальца тянутся к моему лицу.
     Чей-то вскрик:
     - Ой!
     - Досадно, досадно.
     Хозяин  приподнимает  крохотную шторку рядом с моей головой, за которой
скрывается  глазок.  Его  рот  сжимается. Он хватает свой резак, отшвыривает
меня в сторону, распахивает дверь и врывается в кухню.
     - Гнида бордельная! - орет он. - Тебя предупреждали!
     Краем  глаза  я  вижу, как господин Сумо перекидывает помощников повара
через разделочные столы.
     -  Тебя  предупреждали!  -  кричит  Хозяин.  -  Тебя предупреждали, что
ожидает  грязных сводников, которые носят сюда герпес и сифилис и оскверняют
чистоту моего корабля!
     Он  метнул  резак.  Нет  смысла  болтаться здесь и смотреть, кому какой
нанесен  урон,  - я вылетаю за дверь, бегу вверх по ступенькам, перепрыгиваю
через  пластиковые мешки с мусором; разгоняя ворон, мчусь через задний двор,
выбегаю  в  переулок  и  до  половины  восьмого  все  оглядываюсь, выписывая
разнообразные зигзаги.
     В  семь  сорок  я  вдруг  понимаю,  где  нахожусь. Авеню Омекайдо. Этот
небоскреб  из циркония - "Пан-Оптикон". Прохожу еще немного по направлению к
Синдзюку  и  выхожу  на  перекресток  с  улицей  Кита. Кафе "Юпитер". Утро в
разгаре.  Смотрю, сколько у меня денег. Если пройтись пешком до Уэно, хватит
на  подводную  лодку,  чтобы  доехать  до  Кита Сендзю, и на легкий завтрак.
Такой  легкий, что улетит, если чихнуть. Кондиционер наполняет кафе "Юпитер"
влажной  прохладой.  Я  покупаю  кофе  и булочку с ананасом, сажусь у окна и
рассматриваю  свое  мутное  отражение в стекле витрины: двадцатилетний Эидзи
Миякэ  -  волосы  свалялись  от  пота, весь провонял наркотой и низкопробным
сексом,  а  по  всему кадыку - о, ужас! - засос размером с Африку. Цвет лица
завершил  превращение  из  загара, покрывающего лица жителей Кюсю, в белила,
покрывающие  лица  трутней.  Официантка  с  прекрасной шеей сегодня утром не
работает  -  попадись я ей на глаза в таком виде, я бы взвыл, постарел веков
на  девять  и  усох,  превратившись  в  кучку  перхоти и ногтевых пластинок.
Единственный,  кроме меня, посетитель - женщина, изучающая палитру макияжа в
модном  журнале. Я даю себе клятву больше никогда не прикасаться к женщинам,
даже  в  мыслях. Наслаждаюсь своей ананасовой булочкой и смотрю на телеэкран
на  здании  Эн-эйч-кей. Последствия запуска ракет, города, охваченные огнем.
Новая  модель  сотового  телефона "Нокиа". Министр иностранных дел заявляет,
что  мнимые  зверства  в  Нанкине  во  время Второй мировой - это измышления
левых  с целью подорвать патриотизм. Зиззи Хикару моет волосы шампунем "Перл
Ривер".  Скелеты  в  развевающихся  балахонах  шествуют  по улицам какого-то
африканского  города. "Нинтендо"[75] с гордостью представляет "Универсальных
солдат".  Подросток,  который  угнал междугородный автобус и перерезал горло
трем  пассажирам,  говорит,  что  сделал  это, чтобы выделиться. Я смотрю на
несущийся  мимо  поток машин и вдруг слышу сухой кашель. Я и не заметил, как
появился  Лао-Цзы.  Он  достает  пачку  "Парламента",  но зажигалку, по всей
видимости, потерял.
     - Приветствую вас, Капитан. Я протягиваю ему зажигалку.
     - Доброе утро.
     Он  замечает  мой засос, но ничего не говорит. Перед ним откидной экран
для видеоигр величиной с книгу, по дизайну - явно из двадцать третьего века.
     -  Новенький "Видбой-3" - десять часов играешь, десять часов заряжаешь,
четыре   гигабайта,  стереозвук,  чип  с  интеллектом  Сократа.  Программное
обеспечение  выпустили  только  на прошлой неделе: "Виртуа Сапиенс". Подарок
моей  невестки.  -  Лао-Цзы ерзает на своей табуретке. - По совету докторов,
чтобы я не впал в маразм.
     Я передвигаю пепельницу так, чтобы она стояла между нами:
     - Очень мило с ее стороны. Лао-Цзы стряхивает пепел:
     -  Ты считаешь, что заставить моего сыночка-кретина продать мои рисовые
поля владельцу супермаркета мило? Вот была тяжесть для сыновнего долга!
     Я  позволил  этому  недоумку  вступить во владение землей, чтобы его не
задушили  налогами,  когда  я  умру,  и  вот, - он тычет в машину, - как мне
отплатили.   Пойду  продую  шланг  -  в  моем  возрасте  начинаешь  страдать
недержанием. Хочешь попробовать, пока меня нет?
     Он  подталкивает  свой  "Видбой-3"  ко  мне через стол и отправляется в
уборную. Я снимаю бейсболку, подключаюсь и нажимаю "ПУСК". Экран загорается.


x x x


                     Добро пожаловать в Виртуа Сапиенс
                         (авторские права защищены)
     Я вижу, вы - новый пользователь. Ваше онлайновое имя?
     >эидзи миякэ
     Поздравляем  с  регистрацией  в  Виртуа  Сапиенс,  Эидзи  Миякэ. Вы уже
никогда  не  будете одиноки. Пожалуйста, выберите категорию отношений. Друг,
Враг, Незнакомец, Любовница, Родственник.
     >родственник
     Прекрасно, Эидзи. С каким родственником вы хотите сегодня встретиться?
     >с моим отцом, конечно же
     Прошу  прощения.  Пожалуйста, не двигайтесь в течение трех секунд, пока
я оцифрую ваше лицо.
     Значок  на  экране  мигает,  и  микрообъектив,  вмонтированный  в рамку
экрана, вспыхивает красным светом.
     Хорошо  |  подождите  еще  немного:  я  регистрирую  изображение  вашей
сетчатки.
        Появляются  стена,  пол  и  потолок.  Пол  стремительно  покрывается
растровым  изображением  ковра.  Вдоль  стен разворачиваются полосатые обои.
Появляется  окно  с видом на цветущие сливы, трепещущие под весенней грозой.
Дождевая  завеса туманит стекло. Я даже слышу, как тихо-тихо падают капли. В
комнате  полумрак.  Слева  появляется  лампа,  и  от  нее разливается уютный
желтый  свет.  Под  окном возникает прозрачный диван. Зигзагообразные штрихи
заполняют  его  цветом.  А  на диване сидит мой отец, ступня его правой ноги
закинута  на левое колено, что круто смотрится, но вряд ли удобно. Программа
наделила  его  моим  носом  и ртом, но челюсть сделала массивнее, а волосы -
реже.  Глаза  у  него  - как у сумасшедшего ученого, который вот-вот откроет
секрет  господства  над  миром.  Симметричные  морщины.  Он  одет  в  черный
домашний  халат,  и  весь светится румянцем, будто пять минут назад вышел из
ванны.  Мой отец наклоняется в правую сторону экрана, где появляется ведерко
для  вина,  - он вытаскивает из него бутылку и читает этикетку: "Шабли, 1993
год". Бодрый, отчетливый, ровный голос - таким обычно читают прогноз погоды.
Он  наливает  себе  бокал  вина, картинно наслаждается букетом и почти цедит
напиток сквозь сомкнутые губы. Он подмигивает. Сверкает белозубой улыбкой.
     -  Добро  пожаловать  домой, сын. Освежи-ка мне память - сколько мы уже
не виделись?
     >  на  самом деле  никогда
     Его брови взлетают вверх:
     -  Так  долго?  Время  летит  как  стрела!  Сколько  же  новостей у нас
накопилось,  чтобы  рассказать  друг  другу.  Но мы с тобой отлично поладим.
Расскажи-ка, как у тебя со школой, сын.
     >   я уже закончил школу. Мне 20 лет
     Он  потягивает  вино,  перекатывая  его  по  языку, и проводит рукой по
волосам.
     -  Неужели, сын? - Он наклоняется к разделяющему нас экрану. Разрешение
потрясающее - я вздрагиваю и подаюсь назад.
     -  Значит,  ты  сейчас,  должно  быть,  в  университете? То, что я вижу
позади тебя, - это кафетерий?
     >    я  даже  не  стал подавать документы - нет ни денег, ни родителей,
чтобы платить.
     Мой  отец  откидывается  назад  и  ленивым жестом кладет руку на спинку
дивана:
     -  Неужели,  сын? Я глубоко сожалею. Образование - прекрасная вещь. Так
как же ты проводишь время?
     >   я  рок-звезда
     Его брови взлетают вверх:
     -  В  самом  деле,  сын?  Расскажи  мне. Ты добился успеха, создал себе
известность  и  состояние  или  ты  просто  один из миллионов, которые ждут,
когда им привалит счастливый случай?
     >   я добился очень большого успеха. Во всем мире.
     Он подмигивает и сверкает своей белозубой улыбкой.
     -  Я  знаю,  повстречать  своего старика после стольких лет не очень-то
просто,  сын,  но нет ничего лучше честности. Если ты такая важная персона в
шоу-бизнесе,  как могло случиться, что я ни разу не читал о тебе в журнале "
Тайм"?
     >   я выступаю под псевдонимом, чтобы защитить свою частную жизнь
     Он залпом выпивает остатки вина:
     -  Не  то чтобы я тебе не верил, сын, но не мог бы ты сообщить мне свой
псевдоним?  Я хочу похвастаться сыном рок-звездой перед приятелями - и перед
управляющим банка!
     >   Джон Леннон
     Мой отец хлопает себя по колену:
     -  Настоящего  Джона Леннона застрелил Марк Чепмен в 1980 году, так что
ты вешаешь мне лапшу на уши!
     >   может, сменим тему?
     Он становится очень серьезным и отставляет бокал в сторону.
     -  Отцу с сыном пришло время поговорить по душам, не так ли? Нам больше
не нужно бояться своих чувств. Скажи мне, что тебя тревожит?
     >   кто вы такой на самом деле?
     - Твой отец, сын!
     >   но как человек, кто вы?
     Мой  отец  снова  наполняет  бокал.  В небе вспыхивают молнии, цветущие
ветки  сливы  царапают оконное стекло, и пурпур на сером фоне превращается в
черный  на  титаново-белом.  Я  догадываюсь,  что программе требуется больше
времени,  чтобы  реагировать  на  нестандартные  или общие вопросы. Мой отец
издает смешок и ставит ноги вместе.
     -  Ну,  сын,  это  слишком  большой вопрос. С чего ты бы хотел, чтобы я
начал?
     >   что вы за человек?
     Мой отец кладет левую ногу на правое колено:
     -  Дай  подумать.  Я  -  японец, скоро мне исполнится пятьдесят лет. По
профессии  я  актер.  Хобби - плавание под водой с маской и хорошее вино. Но
не  бойся  -  все  эти  подробности  обнаружатся, когда мы станем ближе друг
другу,  а я надеюсь, что ты скоро снова придешь. Я бы хотел представить тебя
кое-кому. Что скажешь?
     >   давай
     Изображение  на  экране  ползет вправо, мимо ведерка для вина. Какая-то
женщина  -  лет  под  сорок? - сидит на полу, курит, между затяжками напевая
отрывки  из "Norwegian Wood"[76]. На ней свободная мужская рубашка, красивые
ноги  обтянуты  черными леггинсами. Длинные волосы ниспадают до самой талии.
Глаза у нее, как у меня.
     - Привет, Эидзи. - В ее голосе звучит нежность: она рада меня видеть. -
Догадываешься, кто я?
     >   белоснежка?
     Она улыбается моему отцу и гасит сигарету.
     - Вижу, у тебя отцовское чувство юмора. Я - твоя мать.
     >  но, мама, дорогая, вы с папой не виделись уже 17 лет
     Программа  переваривает неожиданную информацию: гроза барабанит в окно.
Моя мать закуривает новую сигарету:
     -  Ну,  в  прошлом у нас были кое-какие разногласия, это так. Но сейчас
мы отлично ладим.
     >  значит,  на свете больше не осталось простаков, из которых ты можешь
вытягивать деньги?
     -  Мне больно это слышать, Эидзи. - Моя виртуальная мать отворачивается
и  всхлипывает,  чем  очень напоминает мою настоящую мать, с такой же сухой,
скрытой дрожью в голосе.
     Я  набираю  извинение, но мой отец опережает меня. Он говорит медленно,
с угрозой в голосе, будто читает наизусть роль из трагической пьесы:
     -  Это дом, молодой человек, а не отель! Если ты не в состоянии держать
себя в рамках приличия, ты знаешь, где находится дверь!
     Ну  и постаралась же эта программа, создавая мне виртуальных родителей!
А  они  думают,  что  постаралась реальность, создавая им виртуального сына.
Сливовый цвет страдает от не соответствующей сезону погоды.


x x x


 -  Эй? Подъем! Есть тут кто-нибудь? - Какой-то посетитель кафе "Юпитер" так
разорался,  что  заглушил  шум  виртуального  ливня. - Детка, ты неправильно
дала мне сдачу!
     Я  отключаюсь  и  оборачиваюсь  посмотреть, из-за чего сыр-бор. Трутень
ростом  с  гризли,  в  рубашке,  усаженной пятнами, рычит на девушку с самой
прекрасной  на свете шеей - и когда она успела прийти? Она смотрит на него с
удивлением,  но  спокойно.  Ослица  моет  посуду,  от  греха подальше, а моя
девушка изо всех сил старается быть вежливой с этим человекоподобным вепрем:
     - Вы дали мне одну банкноту в пять тысяч иен.
     -  Послушай,  детка!  Я  дал тебе банкноту в десять тысяч иен! Не пять!
Десять!
     - Господин, я абсолютно уверена... Он буквально встает на дыбы:
     - Ты утверждаешь, что я лгу?
     - Нет, я говорю, что вы ошибаетесь.
     - Ты что, феминистка? Обсчитываешь, потому что фригидна?
     Очередь тревожно шевелится, но все молчат. - Я...
     - Я дал тебе десять тысяч, ты, жертва аборта! Давай сдачу! Быстро!
     Она открывает кассу:
     -  Здесь  даже  нет  десятитысячной  банкноты.  Вепрь  брызжет слюной и
скалит клыки:
     - Ну и что! Ты украла ее из кассы!
     То  ли  я  еще  не  совсем  отошел  от  травки,  то ли "Виртуа Сапиенс"
притупила  чувство  реальности,  но  неожиданно  для самого себя я подхожу к
этому парню и хлопаю его по плечу. Он оборачивается. Его рот кривит усмешка.
Этот  вепрь  еще  здоровее,  чем  я  думал,  но  отступать  поздно, остается
атаковать  первым,  чтобы  не  потерять преимущество. Выплескиваю кофе ему в
лицо  и  бью  головой в нос, очень, очень сильно. В глазах у меня вспыхивают
бенгальские  огни  -  Вепрь  отступает  с протяжным: "А-а-а-а-а-а-а-а-а". Из
носа  у  него  течет  кровь. Я возвращаюсь в исходное положение, ища, чем бы
замахнуться. От боли в голове мой голос звучит нетвердо:
     -  Убирайся сейчас же, не то зубы искрошу, - смотрю, что у меня в руке,
- этой пепельницей!
     Должно  быть,  я  выгляжу  достаточно  убедительно - прогундосив что-то
насчет  полиции  и  нападения,  Вепрь ретируется. Посетители молчат. Лао-Цзы
хлопает меня по плечу:
     - Чистая работа, Капитан.
     Ослица подходит к своей коллеге, полная участия.
     -  С  вами  все  в порядке? Я не поняла, что происходит... Официантка с
прекрасной шеей захлопывает кассу и смотрит мне в глаза:
     - Я бы с ним справилась.
     - Я знаю, - отвечаю я.
     Бенгальские огоньки опасно вспыхивают.
     - Но все равно спасибо.
     Она  одаряет  меня  сдержанной улыбкой, так что, когда огоньки начинают
мелькать  с новой силой, у меня есть чем отвлечься от этой боли. Я сажусь на
свое  место,  и  на  какое-то  время  боль получает мою голову в свое полное
распоряжение.

 Интересно,  бывала  ли  моя мать в кафе "Юпитер", когда жила в Токио? Может
быть  -  после  того,  как  родились  мы с Андзу, - она сидела на этом самом
месте,  ожидая  повестки  от  Акико  Като. Трутни из "Пан-Оптикона" работают
даже  по  воскресеньям.  Неиссякающим  роем они залетают в здание и вылетают
обратно.  Прошло почти две недели с той бесполезной засады, а отца я в Токио
так  и  не  нашел.  Может,  он сейчас в каком-нибудь отдаленном пригороде, а
может,  читает  спортивную хронику за соседним столиком. Лао-Цзы сидит через
две табуретки от меня, погрузившис