уна"! Со льдом!

 -  Итак,  после  изнасилования,  - как только мы садимся за смежный столик,
Дэймон  начинает  говорить  в  полный  голос,  -  их  мир  разбит вдребезги.
Разрушен  до  основания.  Она перестает есть. Обрезает телефон. Единственная
вещь,  к  которой  она  проявляет  какой-то  интерес,  -  это  видеоигры  ее
покойного  сына.  Когда  мой  друг  утром  уходит  на работу, она уже сидит,
согнувшись    над    пистолетом,    и  пускает  мужчин  в  расход  на  своем
шестнадцатидюймовом  "Сони".  Когда  он возвращается, она и бровью не ведет.
Кастрюли  так и стоят на столе - ей плевать. Бахбахбах! Перезагрузка. Здесь,
в  реальном  мире,  полиция  бросила  это  дело - сексуальные домогательства
ночью,  на  пустынной  горе?  Забудьте об этом. Большинство мужчин просто не
может  понять,  как  подобное может... Иногда наш пол просто приводит меня в
отчаяние, Миякэ. Итак.
     Проходит  девять  месяцев.  Он  сходит с ума от беспокойства - помнишь,
каким  идиотом он выглядел, когда ты вернулся со своей битловской тусовки. В
конце  концов он обращается за советом к психиатру. "Так или иначе, - выдает
тот  свое  заключение,  -  ей  необходимо  вернуться  в  общество, иначе она
рискует  погрузиться  в состояние трудноизлечимого аутизма". А познакомились
они,  играя  в  университетском  оркестре  -  она  была ксилофонисткой, он -
тромбонистом.  Итак,  он  покупает два билета на "Картинки с выставки"[61] и
уговаривает   ее  пойти,  пока  она  не  соглашается.  Сигарету?  Я  мог  бы
поклясться, что, когда мы садились за этот столик, на нем была пепельница.
     - Извините. - Дэймон наклоняется к Кофе. - Можно?
     - Конечно.
         -    Огромное   спасибо.  Вечером  перед  концертом  она  принимает
успокоительное,   они  одеваются,  идут  поужинать  при  свечах  в  шикарный
ресторан,  потом  занимают  свои  места  в  первом  ряду.  Играют трубы. Ну,
знаешь...  - Дэймон выдувает вступительные такты. - И она застывает. Ногтями
впивается  ему  в  бедро.  Ее  глаза  стекленеют.  Ее  бьет  дрожь. Отбросив
приличия,  он  выводит  ее  из зала, пока у нее не началась истерика. В фойе
она  объясняет,  в  чем  дело.  Музыкант-ударник - в оркестре - она клянется
могилой своих предков, что это он ее изнасиловал.
     Бархотка и Кофе прислушиваются.
     -  Я  знаю,  о  чем  ты  думаешь.  Почему  не пойти в полицию? В девяти
случаях  из  десяти  судья  говорит,  что  женщина сама напросилась: слишком
высоко  юбку  задирает;  и насильник выходит сухим из воды, подписав бланк с
извинениями.  Она  говорит, что, если он не отомстит за ее поруганную честь,
она  выбросится  с вершины "Токио Хилтон". Итак. Ты его знаешь. Он не дурак.
Он  выполняет  свой  долг.  Достает  пистолет  с  глушителем,  хирургические
перчатки.  Однажды вечером, пока оркестр играет Пятую симфонию Бетховена, он
проникает  в  квартиру  ударника  -  тот живет один. То, что он там находит,
подтверждает    рассказ    сто    жены.    Порнораспечатки    из  Интернета,
садомазохистская    амуниция,   наручники,  свисающие  с  потолка,  серьезно
потрепанная  надувная  копия Мэрилин Монро. Он прячется под кроватью. Где-то
после  полуночи  ударник  возвращается, прослушивает автоответчик, принимает
душ и ложится в постель. У моего друга есть вкус к драматическим эффектам: "
Даже чудовищу следует заглядывать под матрас!" Бахбахбах!
     - Ничего себе история.
     - Это еще не все. Черт, зажигалка не работает. Секундочку...
     Дэймон  наклоняется  к  Кофе,  которая  уже  открывает  свою  фирменную
сумочку.
     -  Я  ужасно  извиняюсь,  что  пришлось  вас  побеспокоить,  - огромное
спасибо.
     Она  даже  сама  зажигает  ему  сигарету,  а потом еще одну для меня. Я
смущенно киваю.
     -  Месть  - лучшее лекарство. Ты, наверное, помнишь заголовки в местных
газетках:  "Кто  пристрелил ударника?" Но удачное убийство - это лишь вопрос
подготовки,  тогда  у  полиции  не  будет  ключа.  Его жена выздоравливает в
считаные дни. Она снова преподает в школе для слепых. Выбрасывает видеоигры.
Приходит  весна,  оркестр  "Сайто  Кинен" едет в Иокогаму, и на этот раз она
сама  настаивает,  чтобы  они  купили билеты в первый ряд. Все как в прошлый
раз,  только  это  вызывает  у нее больше радости. Совесть его не мучит - он
всего    лишь   совершил  акт  правосудия,  который  должно  было  совершить
государство,    если   бы  полицейские  были  посообразительнее.  Итак,  они
одеваются,  ужинают  при свечах в шикарном ресторане и занимают свои места в
первом  ряду.  Вступают струнные - и она застывает. Ее глаза стекленеют. Она
тяжело  дышит. Он думает, что у нее приступ, и вытаскивает ее в фойе. "В чем
дело?"  -  спрашивает он. "Второй виолончелист! Это он! Тот, кто изнасиловал
меня!"  -  "Что?  А  как  же  ударник,  которого я убил в прошлом году?" Она
трясет  головой,  будто сошла с ума. "О чем ты говоришь? Второй виолончелист
и  есть тот насильник, клянусь могилой своих предков, и если ты не отомстишь
за мою поруганную честь, я убью себя электрическим током".
     - Невероятно! - выдыхает Кофе. - И что он, как бы, сделал потом?
     Дэймон  поворачивается,  Кофе закидывает ногу на ногу, и нас становится
четверо.
     - Пошел в полицию. Признался в убийстве музыканта-ударника. К тому дню,
когда  над  ним  начался  суд,  она  обвинила  в изнасиловании девять разных
мужчин, в том числе министра рыболовной промышленности.
     Бархотка в ужасе:
     - Все это случилось на самом деле?
     - Клянусь, - Дэймон выпускает колечко дыма, - каждое слово - правда.
     Когда  я  возвращаюсь  к столику, передав Санте наш заказ, рука Дэймона
лежит на спинке стула Кофе.
     -  Как  бы  да, - Кофе высовывает кончик языка между своих белых губ, -
помощничек Сайты.
     Ее  лицо  густо  накрашено. Бархотка, шурша колготками, разворачивается
ко мне, и Годзилла просыпается.
     - Юзу-кан говорит, что ты в музыкальном бизнесе?
     Я вдыхаю запах ее духов, приправленный потом.
     -  А  я  сейчас подрабатываю моделью, снимаюсь для рекламы крупнейшей в
Токио сети клиник пластической хирургии.
     Она  наклоняется  ко  мне  со  своей  "Ларк  Слим"  в  ожидании огня, и
Годзилла угрожающе поднимает голову. Дэймон через стол кидает мне зажигалку.
Лицо Бархотки вспыхивает. И до этой минуты я ни разу не вспомнил об Андзу.


x x x


 Когда  мы  вписываемся  в первый поворот, секундой позже, чем "Судзуки-950"
Дэймона,  Бархотка  обвивает  меня руками. Мой "Ямаха-1000" встает на дыбы и
рычит,  набирая скорость. Залитый солнцем стадион, золотые трубы, гигантский
дирижабль  "Бриджстоун";  руки  Бархотки  мешают мне сосредоточиться. Дэймон
сшибает  ряд  пляшущих  разграничительных  конусов,  и сквозь этот грохот до
меня доносится щенячий визг Кофе:
     - Давай!
     Бархотка  шепчет  мне вещи, предназначенные только для меня, и ее шепот
обнаженным  привидением извивается в лабиринтах моего внутреннего уха. Я так
же тверд и переполнен, как топливный бак "ямахи". Кофе радостно восклицает:
     - Лучше, чем в жизни! Дух захватывает! Дэймон заходит на крутой вираж.
     - Реальней, чем в жизни, - бурчит он.
     Я  гоню  по той же полосе и в конце длинной прямой почти обхожу его, но
Кофе смотрит на мой экран и говорит Дэймону, где меня заблокировать.
     - Мы тебя сделали! - смеется она.
     Я  проезжаю  по  масляному  пятну  на  скорости 180 км/ч, нас заносит -
пальцы  Бархотки  впиваются  в меня, заднее колесо обгоняет переднее, но мне
удается  удержать  мотоцикл  на  дороге. Срезаем через зоопарк - краем глаза
ловлю  проносящихся  мимо  зебр,  их развевающиеся гривы. Кофе вынимает свой
мобильный,  тренькающий американский гимн, отвечает на звонок и расписывает,
какой  абсолютно  невероятный вечер у нее выдался. Не раздумывая, я бросаю "
ямаху"  в  длинный,  крутой  вираж,  подрезаю  Дэймона, и мы мчимся голова в
голову.
     -  Скажи,  Миякэ,  это  такой  же  верный  или  такой же глупый тест на
мужественность, как и любой другой, согласен?
     Рискую взглянуть на него:
     - Не сомневаюсь.
     Он недобро усмехается.
     -  Как  бы дуэль двадцать первого века, - вставляет Кофе, пряча телефон
в сумочку.
     - Отлично! - принимает вызов Бархотка. - Миякэ сейчас тебе покажет, да,
Миякэ?
     Я  не  отвечаю, но ее мизинец забирается мне в пупок и угрожающе ползет
ниже, пока я не говорю:
     - Конечно.
     - Заметано, - отвечает Дэймон и поворачивает в мою сторону.
     Бархотка  вскрикивает:  потеряв  управление,  я  врезаюсь  во встречную
автоцистерну.  Бббааааааххххххххх!  Когда  этот шуточный ядерный взрыв утих,
Дэймон с Кофе уже исчезли, превратились в точку.
     -  Вот  досада,  -  издевается  Дэймон.  "Ямаха"  дребезжит  на  второй
скорости.
     - Как бы, круто! - смеется Кофе. - Теперь он ни за что нас не догонит.
     Дэймон оборачивается:
     -  Бедный  Миякэ.  Но это всего лишь видеоигра. Бархотка уже не сжимает
меня с прежней силой.
     Мне  в  голову  приходит  абсурдная  идея, больше благодаря двум виски,
смешанным  с  двумя  кружками  пива, чем оригинальности моего мышления. Юзом
разворачиваю  "ямаху" на 180° и обнаруживаю, что да, я могу ехать в обратную
сторону.  Внизу  загорается:  "Второй  участник  сошел с дистанции". Зебры в
зоопарке    несутся  в  обратном  направлении.  Эту  игру  наверняка  создал
программист  типа Суги - такой же сдвинутый. Бархотки пощипывает мне соски в
знак  одобрения.  Мы пересекаем линию старта - на табло "Дистанция пройдена"
загорается  "1". Я вырываюсь на разводной мост - мотоцикл взмывает в воздух,
когда  мы  прыгаем сквозь пространство, и вздрагивает, когда мы приземляемся
на дальний край моста. А вот и Дэймон на своем "судзуки".
     - Ну как?
     Дэймон открывает рот:
     - Черт...
     Я  повторяю его хитрый ход и на полном ходу поворачиваю, целясь прямо в
его  переднюю  фару,  круглую,  как луна в ясную ночь. Никакого взрыва. Наши
мотоциклы застывают, едва столкнувшись, музыка замолкает, экраны гаснут.


x x x


 -  Я  не  привык  проигрывать.  -  Дэймон  кидает  на  меня взгляд, который
встревожил  бы  меня,  не  будь  мы  друзьями.  -  Если копнуть поглубже, ты
коварный сукин сын, Миякэ.
     - Бедный Дэймон. Но это всего лишь видеоигра.
     -  Совет.  -  Дэймон  не  улыбается. - Никогда не бей того, кто в более
высокой весовой категории.
     Кофе сконфуженно бормочет:
     - А куда как бы делся велодром?
     -  Я  думаю,  - Бархотка слезает с сиденья, - Миякэ сломал автомат, это
круто.
     Дэймон перебрасывает ногу через седло:
     - Пошли.
     - Как бы, куда? - Кофе соскальзывает с мотоцикла.
     - В тихое местечко, где меня знают.

 -  Вы  знаете, - спрашивает Кофе, - что, если волоски в носу выдергивать, а
не подстригать, можно разорвать кровеносный сосуд и умереть?
     Дэймон  ведет нас по кварталу удовольствий, как будто сам его строил. Я
совершенно  потерял  ориентацию  и  надеюсь  только,  что  мне  не  придется
возвращаться  к  станции  метро  Синдзюку  в  одиночку.  Толпа  поредела, из
искателей  удовольствий  остались  лишь самые закаленные. Мимо, хрипло гудя,
протискивается спортивная машина.
     - "Лотус-Элиз-111С", - говорит Дэймон.
     Мобильный  телефон  Кофе  играет "Давно прошедшие времена"[62]1, но она
ничего  не  слышит,  несмотря  на  то, что прокричала "Алло!" раз десять. Из
открытой  двери  грохочет  джаз.  Снаружи  -  очередь  из нескольких человек
самого  хиппового вида. Я наслаждаюсь бросаемыми в нашу сторону завистливыми
взглядами.  Я  бы  умер,  лишь бы взять Бархотку за руку. Я бы умер, если бы
она  отдернула руку. Я бы умер, если бы она хотела, чтобы я взял ее за руку,
а  я этого не понял. Дэймон рассказывает нам долгую историю о недоразумениях
с  переодетыми  в  женское платье голубыми в Лос-Анджелесе, и девушки визжат
от хохота.
     -  Но Эл-Эй[63] - как бы по-настоящему опасное место, - говорит Кофе. -
У  каждого при себе пистолет. Сингапур - вот единственное спокойное место за
границей.
     - Ты когда-нибудь бывала в Лос-Анджелесе? - спрашивает Дэймон.
     - Нет, - отвечает Кофе.
     - А в Сингапуре?
     - Нет, - отвечает Кофе.
     -  Получается,  где-то,  где ты никогда не была, безопаснее, чем где-то
еще, где ты тоже никогда не была?
     Кофе закатывает глаза:
     -  Как  бы, кто говорит, что нужно куда-нибудь ехать, чтобы узнать, что
это за место? А на что, ты думаешь, телевизор?
     Дэймон сдается:
     - Слышал, Миякэ? Должно быть, это и есть женская логика.
     Кофе взмахивает руками:
     - Как бы, да здравствует власть женщин!
     Мы  идем  по  пассажу,  освещенному  вывесками  уличных  баров, в конце
которого нас ждет лифт. Кофе икает:
     - Какой этаж?
     Двери  лифта  закрываются.  Я  вздрагиваю  от холода. Дэймон приводит в
порядок свое отражение и решает переключиться на благодушный лад:
     - Девятый. "Дама Пик". У меня прекрасная идея. Давай поженимся!
     Кофе хихикает и нажимает "9".
     - Принято! "Дама Пик". Как бы странное название для бара.
     Если  бы  не  мигающие  номера  этажей,  движение  лифта было бы совсем
неощутимо. Кофе снимает с воротника Дэймона пушинку:
     - Симпатичный пиджак.
     -  Армани. Я очень придирчиво выбираю то, что вступает в контакт с моей
кожей. Потому-то я и выбрал тебя, о, моя божественная.
     Кофе закатывает глаза и переводит взгляд на меня:
     - Он всегда такой, Миякэ?
     -  Не  спрашивай его, - улыбается Дэймон. - Миякэ слишком хороший друг,
чтобы ответить тебе честно.
     Я  смотрю  на четыре отражения наших четырех отражений. Гудящая тишина,
как в космическом корабле.
     -  Останься  здесь подольше, - говорю я, - и забудешь, которое из них -
твое.
     Звенит  гонг,  и двери лифта открываются. Мы с Бархоткой и Кофе чуть не
падаем.  Мы  на  крыше здания, так высоко, что Токио не видно. Выше облаков,
выше  ветра.  Звезды  так  близко,  что  в  них можно ткнуть пальцем. Метеор
выписывает  дугу.  В  темноте  позади  Ориона  я различаю занавес, и иллюзия
исчезает  -  мы  в  миниатюрном планетарии, меньше десяти метров в диаметре.
Снова  звенит  гонг,  и на полу по краям купола занимается розово-оранжевая,
как грейпфрут, заря.
     - Как бы, - выдыхает Кофе, - совершенно невероятно.
     Бархотка молча наслаждается. Дэймон хлопает в ладоши:
     - Мириам! Как видишь, я не смог удержаться от встречи с тобой.
     Сквозь  занавес  проскальзывает  женщина  в  опаловом  кимоно  и полном
макияже   гейши.  Она  изящно  кланяется.  Вся  она  -  само  изящество,  от
лакированной заколки для волос до вечерних деревянных гэта[64].
     -  Добрый вечер, господин Дэймон. - Ее голос звучит глухо, будто из-под
подушки.  Косметика  скрывает  все,  что  можно  скрыть, но по тому, как она
двигается, я думаю, что ей около двадцати пяти. - Нечаянная радость для нас.
     -  Я  знаю,  что  это  так,  Мириам. Знаю. Я слышал, сегодня вечером ты
должна  была  отправиться  в экзотическое путешествие, - но ты здесь, до сих
пор.  Так, так. Познакомься с моей новой невестой. - Он целует Кофе, которая
хихикает,  но придвигается ближе. - Ну, скажи мне, что Гнусного Папаши здесь
нет.
     - Вы имеете в виду... кого, господин Дэймон?
     - Слышал, какая дипломатия, Миякэ? Мириам - профи. Bona fide[65] профи.
     Женщина бросает взгляд на меня.
     - Господина Дэймона-старшего сегодня здесь нет, господин Дэймон.
     Дэймон вздыхает:
     - Ах, отец, отец. Снова спаривается с Чизуми? В его-то годы? Интересно,
здесь  еще  кто-нибудь  заметил,  как сильно он растолстел? К слову о лишнем
багаже.  Чизуми  наверняка  сплетничает  с  тобой  насчет господина Дэймона-
старшего,  а,  Мириам?  Или  на  твоих  устах  печать  молчания?..  А, вижу,
отвечать  ты  не  собираешься.  Ну,  если его здесь нет, развлеку свою новую
женушку,  -  он  обнимает  Кофе  за  талию,  -  в  личных апартаментах клана
Дэймонов.  Естественно,  все  праздничные  расходы  пойдут  на  счет  Папаши
Кролика.
     -  Естественно,  господин  Дэймон, Мама-сан[66] выставит счет господину
Дэймону-старшему.
     - Почему так официально, Мириам? Где же "Юзу-чен"?
     - Я должна попросить вас расписаться в книге гостей, господин Дэймон.
     Дэймон машет рукой:
     - Да где угодно.
     Я  не слушаюсь внутреннего голоса, который советует мне сейчас же сесть
в  лифт и убраться отсюда, потому что у меня нет ни подходящего предлога, ни
объяснения.  Я  все  еще  под  алкогольными парами, но в Дэймоне мне чудится
опасность. Момент упущен. Дэймон увлекает нас за собой, мы вверяем себя ему.
     - Зачарованная земля ждет.

 Мириам  ведет нас сквозь череду занавешенных передних - я тут же забываю, с
которой  стороны  мы  пришли.  Каждый  занавес украшен вышитыми иероглифами,
настолько  древними,  что  прочитать их невозможно. Наконец мы входим в зал,
обитый  стеганой  тканью, не менявшейся годов с тридцатых. Окон в нем нет, а
на    стенах  висят  гобелены  с  изображениями  древних  городов.  Жесткие,
обтянутые  кожей  кресла,  слишком  медленно  качающийся маятник, затухающий
канделябр.  Ржавая  клетка  с открытой дверцей. В ней сидит попугай, который
расправляет  крылья, когда мы проходим мимо. Кофе взвизгивает, как резиновая
подметка  на  лакированной  поверхности. В зале, разбившись на группы, сидят
несколько    пожилых  мужчин  и  тихими  голосами  обсуждают  свои  секреты,
сопровождая  слова  медленными  жестами.  Сумрак  наполнен  табачным  дымом.
Девушки  и  женщины  наполняют  бокалы  и присаживаются на ручки кресел. Они
здесь  для  того,  чтобы прислуживать, а не развлекать. На их кимоно алхимия
выплеснула  все  свои  краски. Золото хурмы, синева индиго, алый цвет божьей
коровки,  пыльная зелень тундры. Вентилятор под потолком разгоняет лопастями
густой  зной.  В тени огромного азиатского ландыша пианино само собой играет
ноктюрн, ни медленно, ни быстро.
     - Ух ты, - говорит Бархотка.
     - Как бы, чудно, - говорит Кофе.
     Сильный  аромат,  напоминающий  лак  для  волос, которым пользуется моя
бабушка, заставляет меня чихнуть.
     -  Господин  Дэймон!  - За барной стойкой появляется густо нарумяненная
женщина. - Со спутниками! Ну надо же!
     На ней головной убор из павлиньих перьев и блестящие вечерние перчатки,
она всплескивает руками, как старая актриса:
     - Как вы все молоды и полны сил! Вот что значит молодая кровь!
     - Добрый вечер, Мама-сан. Тихо для субботы?
     - Уже суббота? Здесь не всегда знаешь, какой сейчас день.
     Дэймон  дерзко  улыбается.  Кофе и Бархотка - желанные гости везде, где
есть  мужчины,  чтобы  раздеть  их  в  своем  воображении,  но я, в джинсах,
футболке,  бейсболке  и  кроссовках, чувствую себя не в своей тарелке, будто
землекоп на императорской свадьбе. Дэймон хлопает меня по плечу:
     -  Я  хочу  пригласить  своего  брата по оружию - и наших замечательных
спутниц - в комнату своего отца.
     - Саю-чен может проводить вас...
     Дэймон прерывает ее. В его улыбке сквозит злость:
     - Но ведь Мириам свободна.
     Между  Дэймоном  и  Мамой-сан идет безмолвный обмен репликами. Мириам с
несчастным  видом  смотрит  в  сторону.  Мама-сан кивает, и по ее лицу будто
пробегает дрожь.
     - Мириам?
     Мириам поворачивается обратно и улыбается:
     - Это доставит мне такую радость, господин Дэймон.

 - В основном я езжу на кабриолете "Порш Каррера-4" цвета берлинской лазури.
У  меня  слабость  к "поршам". Их изгибы, если присмотреться повнимательнее,
в  точности  повторяют  изгибы  стоящей  на  коленях,  покорно  склонившейся
женщины.
     Дэймон  смотрит,  как  Мириам разливает шампанское. Бархотка опускается
на колени:
     - А ты, Эидзи?
     Прекрасно. Мы уже называем друг друга по имени.
     - Я, э-э, предпочитаю двухколесные средства передвижения.
     Бархотка восклицает с энтузиазмом:
     - О, только не говори мне, что ты ездишь на "харлее".
     Дэймон заливисто хохочет:
     -  Как  ты  догадалась?  Дл