не  поможет  мне отсюда выбраться. Но куда заведет меня правда? Морино
щелкает суставами пальцев.
     -  Я  жду,  как  говорится,  затаив  дыхание.  -  Морино  снова щелкает
пальцами.  Во  рту  у меня пересохло. - Итак. Зачем твоя прыщавая физиономия
маячила перед домом моей малышки?
     Я  рассказываю  все, как было, начиная от пруда Синобазу в парке Уэно и
кончая  разговором  с  Мириам. Единственный момент, который я пропускаю, это
Суга  -  я заявляю, что сам проник в библиотечный компьютер. Морино обрезает
кончик  новой  сигары.  Я  замолкаю,  и приговор повисает в воздухе. Ящерица
ерзает на стуле:
     - Отец? Морино кивает.
     - Я думаю, здесь что-то не так. Парни, которые так секут в компьютерах,
не зарабатывают себе на жизнь, таская чемоданы на вокзалах.
     Мама-сан закрывает свой компьютер.
     -  Отец.  Я  знаю,  Мириам  очень  много  для  вас значит, но нам нужно
уделить  внимание  куда более срочным вопросам, если мы хотим, чтобы все шло
по  плану.  Это  ничтожество  из далекой глуши, которое посягнуло на частную
собственность,  - именно то, чем кажется. Нагасаки не нанимает в шпионы тех,
кто  еще носит подгузники; его рассказ заполняет пробелы в рассказе Дэймона;
к тому же он и пальцем не прикоснулся к Мириам.
     Чувствуется, что Морино уважает ее.
     - Откуда вам это известно?
     -  Во-первых, по вашему поручению последние две недели за Мириам следил
лучший детектив Токио. Во-вторых, я - женщина.
     Морино,  прищурясь, изучает мое лицо. Я опускаю взгляд. Пищит мобильный
телефон  Франкенштейна.  Он  встает и идет в смежную комнату, чтобы ответить
на  звонок.  Из-за  головы  Морино видно, как за окном проплывает дирижабль.
Еще  выше,  в  солнечном  поднебесье,  блестит самолет. Мама-сан вынимает из
компьютера диск и кладет в папку.
     - Скоро, - гавкает Франкенштейн в телефон. - Скоро.
     Он возвращается на свое место за столом. Морино закончил меня изучать:
     -  Эидзи  Миякэ.  Суд  признает  тебя виновным. Твоя вина в том, что ты
глупец  хренов,  который  сует  нос  куда не следует. В соответствии с нашим
окончательным  приговором  тебе  отрежут  яйца,  вымочат  их в соевом соусе,
положат  тебе  в  рот,  который  будет  заклеен  скотчем  до  тех  пор, пока
вышеназванная  субстанция  не  будет  пережевана  и проглочена до последнего
куска. Я обвожу взглядом своих судей. Ни один из них не улыбается.
      -  Однако  суд  отложит  выполнение  приговора  при  условии,  что  ты
подчинишься   кое-каким  ограничительным  мерам.  Ты  никогда  и  близко  не
подойдешь к "Пиковой Даме". Ты никогда и близко не подойдешь к моей малышке.
Даже  если  тебе  вздумается  увидеть ее во сне, я узнаю об этом, и приговор
тотчас будет приведен в исполнение. Я ясно выразился?
     Я чувствую запах свободы, но не решаюсь попробовать ее на вкус.
     - Абсолютно, сэр.
     - Ты вернешься к своей бессмысленной жизни. Без промедления.
     - Да, сэр.
     Мама-сан встает с места, но Морино еще не отпускает меня:
     -  Когда  я  был мальчишкой вполовину младше тебя, Миякэ, мы с друзьями
ловили  ящериц,  что  водятся в дюнах на побережье Симанэ. Эти ящерицы очень
хитры.  Ты  хватаешь  ее,  а  она оставляет тебе свой хвост и удирает прочь.
Почему я должен быть уверен, что ты не оставишь нас со своим хвостом?
     - Потому что я боюсь вас.
     -  Твой  отец  тоже  боится  меня,  но в свое время это не помешало ему
оставить меня с целой охапкой хвостов.
     Трубачи согласно кивают. Я слышу, как хихикает Шербетка.
     - Вы только что сказали "мой отец"? Морино выдыхает дым.
     - Да-а. Ты знаешь, что я так сказал.
     - Мой настоящий отец?
     - Да-а.
     - Как...
     -  Как  человек из плоти и крови, который обрюхатил твою мамашу, Марико
Миякэ, двадцать лет тому назад. Кого еще я могу иметь в виду?
     - Вы его знаете?
     -  Не  особенно  близко.  Мы встречаемся по работе, от случая к случаю.
Похоже,  ты удивлен. - Морино смотрит, как земля уходит у меня из-под ног. -
Итак,  мой  детектив попал в самую точку. Опять. О, она действительно хорошо
работает.  Ты  и  в  самом деле не знаешь, кто твой отец, да? Если подумать,
такое и в самом деле бывает. Полусирота приезжает в Токио, чтобы найти отца,
которого  никогда  не  видел. Значит, ты подумал, что сообщения в банкомате,
которые  я  приказал  своим  людям  в  банке  передать  тебе, были от твоего
настоящего отца? - Его губы слегка кривятся, что должно изображать смех.
     Ящерица давится смешком. Морино хлопает по папке для документов:
     - Здесь все о твоем отце. - Он обмахивает себя папкой, словно веером. -
Раскопать  тебя  было  непросто,  но  мой  детектив может разузнать все, что
угодно.  Я  поручил  собрать  сведения  о  тебе,  и тут всплыл твой отец. Мы
удивились.  Несмотря  на все. А сейчас можешь проваливать. - Он кидает папку
для документов в металлическое мусорное ведро.
     Ящерица поднимается и пинает мой стул.
     - Господин Морино?
     - Ты еще здесь?
     - Пожалуйста, дайте мне эту папку.
     Морино, прищурившись, смотрит на Ящерицу и кивает головой на дверь.
     - Сэр, если вам больше не нужны эти сведения...
     -  Они  мне  не нужны, это верно, но мне доставляет удовольствие видеть
твои  напрасные  страдания. Мой сын проводит тебя в вестибюль. Там тебя ждет
твой  друг  и  наставник Юзу Дэймон. Он выжат, как лимон. Теперь поди вон из
этой  комнаты,  или тебя изобьют до потери сознания и свалят в контейнер для
мусора.
     Я  иду за Ящерицей и, прежде чем дверь "333" закроется за моим отцом, в
последний раз смотрю на мусорное ведро.

 Я  решил  пройти  мимо Юзу Дэймона и выказать ему свое презрение, просто не
обратив  на  него  внимания.  Но  лишь  пока  не увидел его распростертое на
диване  тело.  Я  знал  нескольких  людей,  которые  умерли,  но, как это ни
странно,   никогда  не  видел  покойника  -  такого  бледного  и  совершенно
неподвижного.  Что бы вы сделали на моем месте? Мое сердце бешено колотится,
будто  механическая  боксерская  груша. Когда Дэймон шевелится, диван издает
скрип.  Его  веки  с  дрожью приоткрываются. Взгляд блуждает в пространстве,
потом натыкается на меня.
     - Так - что - они - с - тобой - сделали?
     Странный звук, как будто со скрипом переключают скорость.
     - Что они с тобой сделали, Миякэ? Я наконец обретаю дар речи:
     - Они меня отпустили.
     - Два чуда за один день. И они тебя не тронули?
     -  Напугали  до  смерти, но не тронули. Еще секунду назад я был уверен,
что  сильней  испугаться  невозможно. Мне показалось, что ты умер! Что они с
тобой сделали?
     Дэймон не обращает внимания на мои слова.
     - Зачем - ты ходил к... Мириам - зачем?
     -  Она  выронила библиотечную книгу, когда мы, гм, случайно встретились
в  парке  Уэно днем, после твоего утреннего исчезновения. Я вернул ее. Вот и
все.
     Уголки его рта дрогнули - это смех.
     - Что они с тобой сделали?
     - Один литр крови.
     Я, должно быть, ослышался.
     - Они взяли у тебя литр крови? Но это же...
     -  Даже  больше...  чем  контейнер для банка крови, да... Я выживу. Это
было всего лишь первое... наказание.
     - Но что они собираются делать с твоей кровью?
     - Сделать анализ и продать, я думаю.
     - Кому?
     -  Миякэ...  пожалуйста.  У  меня  нет  -  сил - для - доклада о черных
рынках...
     - Ты можешь двигаться? По-моему, тебе нужно в больницу.
     Дэймону очень трудно говорить.
     -  Верно,  доктор,  да.  У  меня  взяли  шестую  часть крови в качестве
расплаты  по  счету  Якудзы.  Ужасно,  правда?  Да,  знаю,  мне повезло, что
остался  жив.  Это противозаконно, согласен. Но, пожалуйста, не связывайся с
полицией, потому что мой отец тоже в этом замешан.
     - Хорошо, но болтаться в этом здании совершенно незачем.
     -  Одну  -  две  минуты  -  дай  - мне - собраться с духом. Я оглядываю
вестибюль.  Мы  можем  выйти,  но не зайти снова. Коридор, ведущий в комнату
переговоров,  забран  решеткой,  которую  запер  Ящерица.  Стеклянные  стены
вестибюля  закрыты  клеевым  пластиковым  покрытием.  Я отворачиваю уголок -
строительная  площадка,  заграждения  и  пляж  "Нептун" на расстоянии полета
футбольного  мяча.  Загорающие  поджариваются  на деревянных настилах. Тихий
океан  спокоен  и  гладок, как в фильме о морских чудовищах. Я чихаю. Только
не  простуда,  только  не  сейчас,  пожалуйста. Я боюсь, что Дэймон впадет в
кому, если мне не удастся его отсюда вытащить.
     - Попытайся встать.
     - Отстань.
     - Надо позвонить твоим родителям. Дэймон почти садится.
     -  Нет,  нет,  это  совершенно  исключено.  Поверь  мне. Позвонить моим
родителям - это самое худшее, что можно придумать...
     - Почему?
     Дэймон мотает головой, будто отгоняя муху.
     - Политика. Политика. И что теперь?
     - Сколько у тебя денег?
     - Они все твои до последней иены, если ты оставишь меня в покое.
     -  Не искушай меня. Рядом у входа в "Ксанаду" я видел стоянку такси. Мы
с  тобой  сейчас  туда  прогуляемся.  Либо прямо сейчас, либо десять минут я
буду на тебя орать, а потом пойдем. Решай сам.
     Дэймон снова вздыхает:
     - Ты такой деспот, когда злишься.

 Пробираясь  сквозь толпу, мы ловим на себе странные взгляды, но все думают,
что  Дэймон  так  неуклюже держится за мое плечо, потому что мертвецки пьян.
Сентябрьское    солнце    поливает  землю  атомными  лучами.  Мой  форменный
комбинезон  служащего  Японской  железной  дороги становится липким от пота.
Людской  поток течет в "Ксанаду" и обратно. В воздухе висят тучи серебристых
гелиевых  шариков  и  шуршащих  блесток. Обрывки разговоров, дым из палатки,
где  жарят  кукурузу  в  початках. Я вижу наше отражение в чьих-то солнечных
очках  с  милю  диаметром.  Выглядим  мы  дерьмово. Гигантский черный кролик
извлекает из цилиндра карлика-фокусника, и народ разражается аплодисментами.
Откуда-то  доносятся  звуки фортепиано со струнным оркестром, которые играют
что-то красивое. Я чувствую, как Дэймон давится воздухом.
     - Тебя тошнит? - спрашиваю я.
     - Нет. Я смеялся над забавной стороной того, что сегодня произошло.
     Интересно, где же эта забавная сторона.
     -  Ты  хоть  понимаешь,  как мне неловко оттого, что мою шкуру спасаешь
именно ты, Миякэ?
     Зэкс  Омега вприпрыжку перебегает нам дорогу, продавая свои уменьшенные
копии.
     -  Пожалуй,  -  отвечаю  я,  - принимая во внимание обстоятельства, это
должно быть довольно унизительно.
     До  самой  стоянки  такси  Дэймон  не  произносит  ни  слова.  Его ноги
заплетаются  сильнее,  а  дыхание  стало  еще  более  хриплым.  Дверца такси
распахивается сама собой - на юге их все еще приходится открывать вручную.
     - Вы знаете Кита Сендзю? - спрашиваю я у водителя.
     Он кивает.
     - Вы знаете Тэнмая, что в пяти минутах от станции?
     Водитель кивает.
     -  Этот  видеопрокат  находится прямо на той же улице. - Я кое-как пишу
адрес "Падающей звезды". - Пожалуйста, отвезите туда моего друга.
     Водитель  такси  колеблется,  его  привлекает  очень  солидная плата за
проезд и отпугивает состояние Дэймона.
     - Это всего лишь солнечный удар. Минут через десять он придет в себя.
     Плата  за  проезд  побеждает,  и такси увозит Дэймона. Я оборачиваюсь и
смотрю  туда,  откуда  пришел. Там, в "Валгалле", у меня назначена встреча с
папкой для документов, выброшенной в металлическое мусорное ведро.


x x x


 Монгол  подбирается  ближе.  Он  как  дыра  человеческих очертаний в густой
темноте.  Я вижу его полуулыбку. Его ковбойские сапоги отсчитывают последние
отпущенные  мне  секунды. Ящерица и фары "кадиллака", освещающие поле битвы,
могут  с  таким  же успехом быть событиями из чьей-то другой жизни. Морино с
Франкенштейном  все  еще  смотрят  сюда?  Я боюсь, что если отведу взгляд от
Монгола,  то,  когда  я  снова  па  него  посмотрю,  мой  убийца пройдет уже
половину  пути.  Адреналин  борется  с  лихорадкой,  но  мне некуда деть эту
данную  страхом  энергию.  Никакой  адреналин  не  поможет остаться в живых,
когда  я  упаду  и  ударюсь о землю. Никакой адреналин не поможет разоружить
настоящего,  из  плоти  и крови, наемника с настоящим, осязаемым пистолетом.
Нет,  черт  возьми.  Я  покойник.  Кто будет по мне скучать? Уже к следующей
субботе  Бунтаро  найдет себе нового постояльца. Мама пойдет по своему кругу
самобичевания,  упреков и водки. Снова. Кто знает, что почувствует мой отец?
Мачеха,  возможно,  купит  новую  шляпку, чтобы отпраздновать это событие. У
Акико  Като  ненадолго  прибавится  бумажной  работы.  Кошка  найдет  другое
пристанище.  Единственное,  что  держало  ее  возле  меня,  было молоко. Мои
дядюшки  со  своими  женами и моими двоюродными братьями и сестрами, там, на
Якусиме,  будут,  конечно  же,  потрясены  этой  новостью  и убиты горем, но
сойдутся  на том, что Токио всегда был источником неприятностей и что Япония
уже  не  оплот  безопасности,  как когда-то. Бабушка выслушает эту новость с
непроницаемым  лицом  и  надолго замолчит - на полдня. Потом скажет: "Сестра
позвала  его,  и  он ушел". На этом список заканчивается. И это при условии,
что  мое  тело  найдут.  Куда  более  вероятно, что меня похоронят в яме под
будущей  взлетно-посадочной полосой. Через неделю Бунтаро заявит обо мне как
о  пропавшем без вести, и все будут пожимать плечами и говорить, что я пошел
по стопам своей матери. А вот и он, проверяет свой пистолет. К чему все это?
Андзу  погребена  в  океанской  пучине.  Я  просто  погребен. Я снова чихаю.
Чихать  в  такой  момент!  Кому какое дело? Отвоеванную у моря землю овевает
прохладный бриз.


x x x


 Я  решил  потянуть с час, прежде чем вернуться в "Валгаллу". Первым делом я
нахожу  телефон  и  звоню госпоже Сасаки в Уэно. Но, услышав ее голос, вешаю
трубку  -  в  растерянности  или  от  стыда. Я должен либо сказать ей чистую
правду  -  либо солгать. И то и другое исключено. Поэтому я звоню Бунтаро, с
которым проще договориться.
     -  Угадай,  что  случилось, парень! У Кодаи уже открылись глаза! Внутри
моей  жены!  Открылись!  Ты  только представь! А еще, слушай - он сосет свой
палец!  Уже! Доктор сказал, что это очень необычно для такого срока. Малыш с
ранним развитием - вот как доктор его назвал.
     - Бунтаро, я...
     -  Я  тут  смотрел этот видеофильм про младенцев. Материнство, это... в
это просто трудно поверить. Ты когда-нибудь слышал, что эмбрионы хотят пить?
Правда!  Поэтому  они  пьют амниотическую жидкость и отливают ее обратно. То
же  самое,  что  подключиться  к  бесперебойной  подаче "Будвайзера". Только
амниотическая  жидкость приятней на вкус. Должно быть, ждать своего рождения
-  это  девять  месяцев  сплошного  блаженства. Как бар, где тебе никогда не
предъявят счет. Как конец шестидесятых. А мы никогда ничего не вспомним.
     - Бунтаро, один мой друг...
     -  А  ты представляешь, как беременность влияет на расположение женских
органов?    К   третьему  триместру  матка  уже  соприкасается  с  грудиной.
Млекопитающим  с  плацентой в самом деле приходится нелегко. Вот почему... -
Какая-то женщина в глубине "Падающей звезды" вопит во всю силу своих легких.
-  Не  вешай  трубку, я сделаю потише. Я тут смотрю "Ребенка Розмари". Нашел
несколько  подсказок,  как  выяснить,  не  окажется  ли  Кодаи сыном Сатаны.
Акушерка в больнице говорила...
     - Бунтаро!
     - Что-нибудь случилось?
     -  Извини,  но  я звоню из автомата, и карточка вот-вот скончается. В "
Падающую  звезду"  на такси едет один мой друг. Он сдавал кровь, и ему нужно
прилечь,  -  пожалуйста,  когда  он  приедет,  ты мог бы проводить его в мою
комнату? Я тебе потом все объясню. Пожалуйста.
     - А брюки ему не погладить? Или, может, сделать массаж, или...
     Раздается гудок. Отлично. Я вешаю трубку.

Куча  парней  со  своими  подружками  -  не  говоря уж о батальоне суетливых
молодых  семейств,  в  которые  превращаются  эти парочки пять лет спустя, -
влекут  меня  за собой по торговому пассажу к дирижерскому пульту. Музыканты
играют    что-то   изысканно-затейливое.  Может  быть,  Моцарта.  Совершенно
случайно  я  оказываюсь  в  первом  ряду. Упитанный виолончелист, двое худых
скрипачей,  коренастый  альтист  и  девушка, играющая на рояле "Ямаха". Если
владельцы  собак  со  временем  становятся  похожими  на  своих питомцев, то
музыканты  превращаются  в  свои  инструменты.  Кроме  пианисток - как может
человек  напоминать  пианино?  Если  только  цветом  лица.  Ее  лицо  скрыто
волосами  -  она  склонилась  над  клавишами,  как  будто  какой-нибудь  бог
нашептывает ей мелодию. У пианистки прекрасная шея, такие редко встречаются:
изгибы,  гладкость,  упругость,  ложбинки, выпуклости - все как должно быть.
На  ней кремовое шелковое платье - вдоль спины видны круглые капельки пота -
и  совсем  никакой  обуви.  Музыка замолкает, и все вокруг хлопают в ладоши.
Струнники  наслаждаются аплодисментами, пианистка же лишь скромно кивает. Аи
Имадзо.  Это  и  в самом деле Аи Имадзо. Я ищу, где бы спрятаться, но вокруг
меня  - стена сумок, детских колясок и тающего мороженого. Аи Имадзо смотрит
в  мою сторону, и на моем лице разрывается граната с румянцем. Потом до меня
доходит,  что  она  смотрит,  но  не видит. Она до сих пор во власти музыки.
Вдруг  она  улыбается  мне - определенно - и имитирует удар головой. Я успел
вяло  помахать  ей,  прежде  чем  меня оттирают назад служители в смокингах,
несущие  букеты  цветов раза в три больше обычных. Какая-то женщина размером
с  гиппопотама, увешанная бусами, что-то делает с микрофоном, и тот отвечает
на  ее  манипуляции  громким  визгом. Я бреду прочь, чтобы найти в "Ксанаду"
укромный  уголок,  где  можно присесть. Я не хочу смущать Аи Имадзо перед ее
друзьями с музыкального факультета.

 "Валгалла"  заслоняет собой солнце. Когда час истек, и проскальзываю в щель
заграждения  и  прячусь  в  его  бесконечной  тени.  Три  охранника  курят у
центрального  входа,  но незаметно подобраться поближе между рядами бетонных
блоков,  труб, мотков кабеля и дренажных канав не составляет большого труда.
Коли  кто-нибудь  увидит  меня  из самого здания - я пропал; надеюсь только,
что  встреча  с  Аи  Имадзо  исчерпала квоту сегодняшних совпадений. Чуть не
падаю,    споткнувшись    о    виток  кабеля.  Вдруг  он  оживает  и  сквозь
вентиляционное  отверстие  уползает  в  "Валгаллу".  Да,  Змея, не дают тебе
покоя.  Стараясь  держаться  вне  поля  зрения  охранников,  я  подбираюсь к
основанию  пирамиды  и  начинаю  искать  вход.  Сооружение  поражает  своими
размерами:  чтобы  пройти  лишь  вдоль  одной  из его сторон, требуется пять
минут.  Проходя  мимо  входа в вестибюль, кляну себя за то, что не догадался
чем-нибудь  закрепить  язычок дверной защелки, - возможно, я нашел бы способ
открыть   внутреннюю  решетку.  Через  двадцать  минут  вновь  оказываюсь  у
главного  входа,  где  по-прежнему стоят трое охранников. Я подумываю выдать
себя  за рабочего котельной или кого-нибудь в этом роде - рабочий комбинезон
все  еще  на  мне,  - но, подобравшись поближе и послушав, как они обсуждают
лучший  способ  превращения человека в инвалида, отказываюсь от этого плана.
Я  возвращаюсь  к  спуску,  ведущему  в  цокольный  этаж, по которому раньше
проезжал  Франкенштейн.  Спрятавшись  за  экскаватором,  наблюдаю  за будкой
сторожа.  Окна  в  ней  расположены  таким  образом, чтобы можно было видеть
подъездные  пути,  но  не сам спуск. Если держаться стены, я смогу добраться
до   него  незамеченным.  Тогда,  может  быть,  удастся  проскочить  внутрь.
Основная    опасность   -  это  машины,  выезжающие  наверх,  когда  я  буду
пробираться вниз. Однако в гараже было только три "кадиллака". Я размышляю.
     План  сработал.  Мне удается добраться до будки, не будучи пойманным. У
сторожа  включен  телевизор; транслируется бейсбольный матч: "...и "Гиганты"
вступают  в схватку с "Драконами" перед глазам