Питекантроп вытащил штепсель из розетки.
     Экран  погас,  и  веб-сайт  исчез,  будто его и не было, что в каком-то
смысле  так  и  было,  потому  что  Козел-Сочинитель,  Питекантроп и госпожа
Хохлатка  обнаружили  себя  посреди  выжженной солнцем пустыни. Они были так
потрясены, что не могли произнести ни слова.


x x x


                                               Лыжный курорт в горах Нагано,
                                                                 17 сентября
     Эидзи,
     Если  ты  пытался  позвонить или написать мне после того, как я сбежала
из  клиники  в  Миязаки, это было очень мило с твоей стороны, но я больше не
могла  там  оставаться.  Кюсю,  как ни кинь, слишком близко к Якусиме, чтобы
найти  там  успокоение. (Если не пытался, я ни минуты тебя не виню. На самом
деле,  я и не ждала этого.) Возможно, я не совсем еще поправилась, но другие
пациенты  были  так  ужасны,  что  я решила снова попытать счастья в большом
скверном  мире.  (По  крайней  мере, здесь можно есть ножом и вилкой.) Сожги
мое  последнее  письмо. Пожалуйста, сожги. Я больше никогда ничего у тебя не
попрошу.  Единственное,  чему  меня  научила доктор Судзуки, это что в нашей
жизни  есть  рубеж,  перейдя  который, мы уже не можем измениться. Мы такие,
каковы  есть,  хорошо  это  или  плохо, такими и останемся. Я не должна была
рассказывать  тебе про тот случай на лестнице. Ты наверняка меня ненавидишь.
Я  бы  ненавидела.  Иногда я правда ненавижу. Ненавижу себя, я хочу сказать.
Не  доверяй психоаналитикам, разным специалистам, главным врачам. Они во все
суют  свой  нос и разбирают все по косточкам, не думая, как соединить снова.
Сожги  письмо.  Такие  письма  не имеют права на существование. (Особенно на
Якусиме.) Сожги.
     Итак,  сейчас  я  в  Нагано.  Если  бы ты видел закаты и здешних горах!
Отель,  где  я живу, стоит у подножия горы Хакуба, и в моем окне - эта гора.
Чтобы  описать  ее,  приходится  каждый  раз  подбирать  новые  слова.  Тебе
обязательно  нужно  побывать  в  Нагано. В период Эдо[122] все миссионеры из
столицы  проводили  здесь  лето,  спасаясь  от  жары.  Я  думаю,  что именно
миссионеров  мы  должны  благодарить за то, что эти горы прозвали "японскими
Альпами".  Почему  людям всегда нужно сравнивать свою страну с заграницей? (
Например,  Кагосима  -  японский  Неаполь, у меня просто зубы скрипят всякий
раз, как я это слышу.) Никто не знает, как местные жители называли эти горы,
когда  никто  еще  не ведал, что где-то есть Альпы и вообще Европа. (Неужели
это  расстраивает  только меня?) Я живу бесплатно в маленьком отеле, который
принадлежит  человеку,  которого  я знаю давным-давно, еще со времен жизни в
Токио,  когда  я оставила вас с Андзу на попечение бабушки. Он теперь важная
персона  в  гостиничном  бизнесе,  вполне  респектабельный  человек, если не
считать  двух очень дорогих разводов, и я уверена, что он этого заслуживает.
(Он  успел  измениться  раньше,  чем перешел тот рубеж, после которого все в
жизни  застывает,  как  бетон.) Он хочет, чтобы я помогла ему отыскать место
для  нового  отеля,  который  собирается строить с нуля, но он еще не знает,
сколько  я  пью,  или  убеждает  себя  в  том, что сможет меня "спасти". Его
любимые  слова  "проект" и "предприятие", что, кажется, значит одно и то же.
В  конце  ноября  выпадет  снег  (осталось  всего шесть недель. Еще один год
хвост  показывает).  Если к зиме лимит воспоминаний о добрых старых временах
у  нас с моим другом иссякнет, я, наверное, подамся туда, где тепло. (Старая
китайская  пословица: "Гости, как рыба, - через три дня начинают вонять".) Я
слышала,  что  "зимовать"  приятно  в Монте-Карло. Я слышала, там даже можно
встретить принца Чарльза Уэльского.
     Вчера  ночью  мне  приснилась Андзу. Андзу и сибирский тигр, бегущий за
мной  по подземному переходу (я поняла, что сибирский, по белым полоскам), и
игра,  в которой ты должен был спрятать в библиотеке костяное яйцо. Андзу не
отпускает  меня.  Я отдала священнику целое состояние на заупокойные обряды,
но  что  толку?  Лучше бы я потратила эти деньги на французское вино. Ты мне
никогда  не  снишься  - по правде сказать, я не помню своих снов, кроме тех,
что  с Андзу. Почему так? Д-р Судзуки, похоже, считает... а, неважно. Просто
сожги то письмо, пожалуйста.


x x x

ОБИТЕЛЬ СКАЗОК

 Над  сумраком  зарослей папоротника носились летучие мыши. Козел-Сочинитель
размышлял  за старинным бюро, всматриваясь в замшелый лес, пока у него перед
глазами не заплясали тени.
     - Я заявляю, я клянусь, что... - начал Козел-Сочинитель.
     Госпожа Хохлатка со щетками на лапках натирала подножку.
     -  Только  не  сквернословьте, как этот Вольный Крыс, у которого что ни
слово, то помои, мой господин.
     Козел-Сочинитель погладил авторучку Сей Сенагон.
     -  Клянусь,  что  в  древесной  душе  этого  леса...  в недрах его... я
различаю отрывки несказанно сказочной сказки...
     Непонятно было, думает он вслух или говорит про себя.
     -  Почтенный  дилижанс  заехал  в глубь этого леса, насколько позволила
дорога,  и  стоит  здесь уже целую неделю... невероятный случай... я уверен,
он пытается этим что-то сказать...
     Потянуло вечерней прохладой, и госпожа Хохлатка зябко поежилась.
     -  Фокстрот-пудинг на ужин, мой господин. Дайте-ка своим глазам роздыху
и побудьте немного слепцом.
     Она  мечтала,  чтобы  ночью  почтенный  дилижанс  сдвинулся, наконец, с
места, но сильно в этом сомневалась.
     На  следующее  утро  Питекантроп раскапывал глубокие скрипучие угольные
пласты  в поисках бриллиантов. Приближался день рождения госпожи Хохлатки, а
несколько    ночей  назад  по  дороге  мимо  почтенного  дилижанса  пронесся
кабриолет,  из радиоприемника которого звучала песня о том, что бриллианты -
лучшие  друзья  девушек.  Госпожа  Хохлатка  не  была, конечно, девушкой, но
Питекантроп  надеялся,  что упоминание о дружбе послужит ему оправданием. По
пути  наш  древний  предок  натыкался  на всякие вкусности - гнезда земляных
червей,  трюфели,  личинки,  а  также  на прикольных троллей, кротов, гнилых
гадюк  и  взбудораженных  барсуков, снизу до него доносился гул очага Земли,
рокочущего  в  одном ему ведомом ритме. На такой глубине часов не наблюдают,
и Питекантроп потерял всякое чувство времени.
     - Эй ты, деревенщина неуклюжая, - отыскал его невозможно далекий голос.
- Куда ты запропастился?
     Госпожа  Хохлатка!  Питекантроп мощным гребком рванул наверх, преодолел
взрыхленную  землю  и  меньше  чем  через  минуту  вынырнул  на поверхность.
Госпожа  Хохлатка бегала вокруг, как безголовый цыпленок, хлопала крыльями и
размахивала какой-то запиской.
     - Наконец-то! Роешься в грязи, когда у нас горе! Питекантроп замычал.
     -  Наш  Господин собрался и ушел! Я заметила, что вечером он был сам не
свой,  а утром я нашла у него на старинном бюро эту записку! - Она сунула ее
под нос Питекантропу.
      Тот  застонал  -  как  они  любят  портить  бумагу  этими  загадочными
закорючками! Госпожа Хохлатка вздохнула:
     -  У тебя было три миллиона лет, чтобы научиться читать! Здесь сказано,
что  Господин  пошел  в  этот  мерзкий  лес!  Один! Он написал, что не хочет
подвергать  нас  опасности!  Опасности?  А  если  он  повстречает  домашнего
живодера  или  того хуже - дикое животное? А если почтенный дилижанс вечером
тронется в путь? Мы же навсегда потеряем нашего Господина!
     И  он  забыл  свой  ингалятор  от  астмы!  -  Госпожа  Хохлатка  начала
всхлипывать,  вытирая  глаза  фартуком,  и  это зрелище разрывало гигантское
сердце  Питекантропа.  -  Сначала его сказка, потом его ручка, а теперь он и
сам потерялся!
     Питекантроп умоляюще замычал.
     -  Ты... ты уверен? Ты сможешь отыскать следы Господина в этом коварном
лесу?
     Питекантроп замычал с надеждой.


x x x


 Я слышу - внизу входит Бунтаро.
     - Сейчас! - кричу я. - Спускаюсь!
     Пробило  два  часа  -  сегодня  последний  день моего изгнания. На меня
снова  навалилась усталость - прошлой ночью шел дождь, и его толстые пальцы,
барабанящие  по  клавишам крыш, не давали уснуть. Мне не давала покоя мысль,
что  кто-то  где-то  пытается  разбить  окно. Я аккуратно складываю страницы
рукописи  на  старинном  бюро,  восстанавливая  на  нем  прежний  порядок, и
осторожно пробираюсь к люку. Кричу вниз:
     - Извини, Бунтаро! Я зачитался!
     Прощай,  обитель  сказок!  Спускаюсь  в  гостиную.  Там никого нет, но,
обернувшись,  я  вижу  темную  фигуру,  загородившую дверь у меня за спиной.
Сердце  комком застревает в горле. Это женщина средних лет, которая без тени
страха,   с  любопытством  изучает  меня.  У  нее  короткие  волосы,  просто
подстриженные  и  седые,  как  у  директора  школы,  который  постоянно ждет
неприятностей.  Одета  она  неброско  и  безлико,  как  модель  из почтового
каталога.  Мимо  нее  можно  пройти  раз  сто и не заметить. Если только она
вдруг  не  окажется в вашей гостиной. Она очень похожа на сову, и видно, что
жизнь  оставила  на  ней  свои  шрамы. Она смотрит на меня не отрываясь, как
будто  непрошеный  гость  -  это  я,  а она находится здесь по праву и ждет,
чтобы я объяснил свое появление.
     - Кто вы такая? - в конце концов выговариваю я.
     -  Вы приглашали меня, Эидзи Миякэ. - Вот голос ее забыть будет трудно.
Надтреснутый, как шорох тростника, сухой, как от жажды. - И я пришла.
     Она сумасшедшая?
     - Но я никого не приглашал.
     -  Нет,  приглашали.  Два  дня  назад  вы  выслали  приглашение  на мой
почтовый ящик.
     Она?
     - Детектив Морино? Она кивает.
     -  Меня  зовут  Ямая.  -  Она  обезоруживает  меня  улыбкой,  столь  же
доброжелательной,  как удар кинжала. - Да, я женщина, а не мужчина в женском
платье.  Быть  невидимой - главное из тех качеств, которые необходимы в моей
работе.  Но я здесь не затем, чтобы обсуждать мой modus operand!, так? Вы не
предложите мне сесть?
     Все это так странно.
     - Конечно, садитесь, пожалуйста.
     Госпожа  Ямая  занимает  диван,  я  опускаюсь  на  пол под окном. У нее
взгляд  дотошного  читателя,  под  этим взглядом я чувствую себя книгой. Она
смотрит мимо меня:
     - Приятный сад. Приятный дом. Приятный район. Приятное убежище.
     Кажется,  она  говорит  не  со мной. Предлагаю ей сигарету из последней
Дэймоновой    пачки  "Мальборо",  но  она  отрицательно  качает  головой.  Я
закуриваю.
     - Как вы меня, э-э, выследили?
     - Я получила ваш адрес через "Токио ивнинг мэйл".
     - Они дали вам мой адрес?
     -  Нет,  я  сказала,  что  получила его. Потом проследила, как господин
Огизо ехал сюда.
     - При всем уважении, госпожа Ямая, я просил о досье, а не о визите.
     -  При  всем  уважении,  господин  Миякэ, вернитесь на землю. Я получаю
записку  от  таинственного незнакомца, который просит у меня досье на самого
себя,  подготовленное  для  покойного  Риютаро  Морино  за  три  дня до ночи
длинных   ножей.  Какое  совпадение.  Я  зарабатываю  на  жизнь,  разгадывая
совпадения.  Послать  мне  записку  было  все равно что сунуть кусок свежего
мяса  в  бассейн  с  акулами.  У меня было три предположения: вы - возможный
клиент,    который    хочет   удостовериться  в  моем  профессионализме;  вы
интересуетесь  Эидзи  Миякэ  по,  возможно,  корыстным  личным мотивам; или,
наконец,  вы  -  отец  Эидзи  Миякэ. Все три предположения стоило проверить.
Проверяю и выясняю, что вы не отец, а сын.
     Из  сада  доносится  воронье  карканье. Интересно, отчего вдруг госпожа
Ямая стала такой печальной и непреклонной?
     - Вы знаете моего отца?
     - Официально мы не знакомы. Официально не знакомы.
     -  Госпожа  Ямая,  мне не хочется, чтобы моя просьба показалась слишком
прямой и глупой, но, пожалуйста, дайте мне досье на моего отца.
     Госпожа Ямая складывает свои длинные, сильные пальцы домиком.
     -  Вот  мы  и  добрались  до  того,  зачем я здесь. Чтобы обсудить этот
вопрос.
     - Сколько?
     -  Бросьте,  господин  Миякэ. Мы оба прекрасно знаем о вашей финансовой
несостоятельности.
     - Тогда что же вы собираетесь обсуждать? Достоин ли я получить его?
     Ворона  вспархивает  на  балкон  и  заглядывает  в  дом. Размером она с
целого орла. Шепот госпожи Ямая мог бы заставить замолчать стадион.
     -  Нет,  люди  моей  профессии  никогда  не  должны позволять понятию "
достоин" входить в расклад.
     - Что же входит в расклад?
     - Обстоятельства.
     Звонят в дверь, и я резко вскакиваю - горячий пепел падает мне на ноги.
Еще  звонок.  Просто  нашествие  какое-то!  Несколько  раз мигает специально
установленная  - из-за того, что сестра госпожи Сасаки глухая, догадываюсь я
-  лампочка.  Гашу окурок сигареты. Так он и лежит, потухший, там, где я его
бросил. Еще звонок - и смешок. Госпожа Ямая не двигается.
     - Вы не хотите открыть?
     - Извините, - говорю я, и она кивает.
     Это  глупо,  но  от  волнения  я  не  закрываю дверь на цепочку, а двое
молодых  людей  за порогом так рады меня видеть, что на мгновение я пугаюсь,
решив, что это ловушка, устроенная госпожой Ямая, и я угодил прямо в нее.
     -  Привет! - Они просто сияют. Который из них это сказал? Кипенно-белые
рубашки,    классические   галстуки,  блестящие,  будто  смоделированные  на
компьютере,  тщательно  уложенные  прически.  Не  похоже  на  обычный прикид
членов  Якудзы.  -  Привет, дружище! Не будь таким мрачным! Потому что у нас
замечательные    новости!  -  Непонятно,  то  ли  они  собираются  выхватить
пистолеты, то ли сообщить мне о грандиозной скидке на прокат кимоно.
     - Э-э, правда? - Я оглядываюсь.
     -  Правда!  Понимаешь,  в  эту  самую  минуту Господь наш Иисус Христос
стоит  за  дверью  твоего  сердца  -  он  хочет узнать, не уделишь ли ты ему
несколько  минут,  чтобы  он  рассказал  тебе  о  радости, которой ты можешь
причаститься, если откроешь сердце свое и впустишь туда Его Любовь.
     Я  вздыхаю с искренним облегчением, они принимают мой вздох за согласие
и продолжают с удвоенным рвением.
     -  Похоже,  твое  сердце  не  миновали  бури. Мы принесли тебе весть от
Церкви Святых Последнего дня - ты, вероятно, слышал о наших проповедях?
     -  Нет,  нет.  По  правде говоря, не слышал, - сказав так, я сделал еще
одну глупость.
     Когда  мне,  наконец,  удается  закрыть  дверь  - эти улыбчивые мормоны
просто  прилипли к ней - и вернуться в гостиную, там уже никого нет. Неужели
моя мрачная гостья мне привиделась?
     - Госпожа Ямая?
     Ворона  тоже  улетела. Ничего, кроме жужжания насекомых и других летних
звуков,  скрипящих  и  шипящих.  Бабочка с алчными глазами принимает меня за
цветочный  куст.  Я  наблюдаю  за  ней,  и секунды складываются в минуты. На
обратном  пути  я  замечаю то, чего не увидел сразу, - коричневый конверт на
диване,  где  сидела  госпожа  Ямая.  Смутная  надежда, что она оставила мне
досье  на  моего  отца,  тут  же  улетучивается: на конверте написано "Токио
ивнинг  мэйл"  -  почтовый  ящик  №  33".  Внутри - адресованное мне письмо,
написанное  тонким  почерком очень пожилого человека. Я сажусь и вынимаю его
из конверта.


x x x


 Когда  свисающие с деревьев занавеси мха стали такими плотными, продираться
сквозь  них  стало  невозможно,  Козел-Сочинитель с плеском вошел в журчащий
ручей.  Поток  отозвался  на его поступь не стуком гальки, а звоном тарелок.
Вода  в  ручье  была  цвета  чая.  Козел-Сочинитель  набрал  в рот немного -
отличный холодный чай. Проглотил, и в голове у него прояснилось.
     -  Поток  сознания!  -  обрадовался  он.  -  Я  наверняка  в предгорьях
Дарджилинга.
     Он  зашлепал вверх по течению. Фонарики орхидей расцвечивали полуденный
сумрак    под    сенью  унылых  ландышей.  Колибри  с  опаловыми  крылышками
пристраивались  к инжиру, истекающему сладким соком. Где-то высоко над лесом
расстилался  чуть  тронутый  пастелью полог дневного света. Козлу-Сочинителю
чудилось, что эти редкие проблески складываются в слова.
     -  Всю  жизнь  я  искал  несказанно  сказочную  сказку  в сокровенном и
таинственном.  А может быть, мои сумасбродные странствия - совершенная суета
сует? Может быть, тайное скрывается в явном?
      Козел-Сочинитель  дошлепал  до  залитой  солнечным  светом  прогалины.
Девушка  с  соломенно-желтыми  волосами качалась на качелях, напевая мелодию
без  начала  и названия. Козел-Сочинитель подошел ближе. Голос девушки и был
тем шепотом, который старый писатель слышал каждую ночь с середины лета.
     -  Ты  ищешь  несказанно  сказочную  сказку.  -  Она  взлетела вверх, и
Антарктика унеслась в дальнюю даль.
     - Да, - ответил Козел-Сочинитель.
     Она полетела вниз. Взошла Малая Медведица.
     - Несказанные сказки живут в горной стране.
     - Как же м-мне найти эту горную страну?
     -  Иди по излучине до священного озера, поднимись на дамбу и пройди над
водопадом.
     - Над водопадом...
     Девушка с соломенно-желтыми волосами качнулась вверх.
     - Ты готов заплатить?
     - Я платил всю свою жизнь.
     - Ах, Козел-Сочинитель. Ты еще не расплатился сполна.
     -  Помилуйте,  чем  же  еще я могу заплатить? Качели упали на землю, на
них  никого  не  было. Когда Козел-Сочинитель подошел к священному озеру, он
снял  очки,  чтобы  стереть  с  них  водяную  пыль,  и,  к удивлению своему,
обнаружил,  что  без  них  видит лучше. Поэтому он оставил очки на мраморной
скале  и  задумчиво  уставился в озеро. Как необычно. Во-первых, водопад был
бесшумным.  Во-вторых,  вода  не  падала  с  высокого  обрыва  над озером, а
стремилась  вверх  головокружительным,  кренящимся,  пенным - и беззвучным -
потоком.  Козел-Сочинитель  не  обнаружил  никакой тропинки, которая вела бы
наверх. Он заговорил сам с собой, не произнеся при этом ни звука:
     - Я уже не козленок. Я слишком стар для символических странствий.
     Даже  в  самую  последнюю  минуту  он подумывал, не повернуть ли назад.
Госпожа  Хохлатка  сойдет  с ума от горя, если он не вернется, но у нее есть
Питекантроп,  чтобы  о  нем  заботиться, а тот позаботится о ней. Писатель в
теле  животного  вздохнул.  Потом  он  подумал  о своей несказанно сказочной
сказке  и  спрыгнул с мраморной скалы. Озеро оказалось холодным и внезапным,
как сама смерть.


x x x


                                                          Среда, 20 сентября
                                                                       Токио
     Дорогой Эидзи Миякэ,
     Надеюсь,  вы  простите непродуманный, необычный и, возможно, навязчивый
тон  моего  письма.  Более  того,  вполне  возможно,  что вы и тот, кому оно
адресовано,  -  совершенно  разные  люди,  и  это  может  привести к немалой
неловкости. Однако я решился на этот риск. Позвольте объясниться.
     Я  пишу в ответ на сообщение, напечатанное в колонке частных объявлений
в  "Токио  ивнинг  мэйл"  за  14  сентября.  Я узнал о нем только сегодня от
одного  знакомого,  который  зашел  меня  навестить.  Вероятно,  мне следует
объяснить,  что  сейчас  я  восстанавливаюсь  после  операции  на  сердечном
клапане.  Вы просили откликнуться родственников Эидзи Миякэ. Возможно, я ваш
дед со стороны отца.
     Двадцать  лет  назад  у  моего  сына  родились  - внебрачно - близнецы,
мальчик  и  девочка.  Он порвал отношения с их матерью, женщиной недостойной
профессии,  и,  насколько мне известно, никогда больше не видел своих детей.
Я  не  знаю,  где  они  воспитывались,  надо полагать, у родственников своей
матери.  Девочка,  очевидно,  утонула,  когда  ей  было  одиннадцать лет, но
мальчик  жив, и сейчас ему должно быть уже двадцать. Я не знаю, как зовут их
мать,  и  не видел ни одной фотографии моих незаконных внуков. Мои отношения
с  сыном  никогда  не  были такими сердечными, как хотелось бы, а с тех пор,
как  он  женился, мы общаемся еще меньше. Тем не менее мне удалось выяснить,
как  назвали  детей,  отцом  которых  он  стал, поэтому я и