орский действительно не  хотел.
Болото находилось в лесу, за гаражами, причем уже и гаражи были террито-
рией, отчасти заповедной для малышей. Туда ходили  "взрослые",  то  есть
школьники первых классов, которые там тайно  курили  в  зябких  железных
ущельях табак и не имели привычки церемониться  с  мелюзгой.  На  болоте
они, правда, показывались реже, но и без них были веские основания  сто-
рониться подобных мест. К тому побуждала и сыновняя покорность.
   Роль болота исполняла мелкая, вся поросшая травой лужа, каким-то  чу-
дом не просыхавшая даже в жару. Была она, конечно, опасна не более,  чем
любая другая лужа во дворе, однако, во-первых, именно в ней чаще всего у
Дозорского промокала обувь, что грозило мифической простудой, а  во-вто-
рых, он неизменно приходил после нее домой весь с ног до головы в грязи,
стяжая тем себе всякий раз нагоняй. Излишне говорить, что  Андрюше-Хрюше
путь туда тоже был закрыт строго-настрого.
   - Да ну, экскаватор... - протянул он теперь, выпячивая нижнюю губу  -
жест, при богатстве его мимики, главный. Дозорский  промолчал  в  ответ.
Решение уже было принято им, и потому Хрюша убрал губу, засопел и, хмуро
поглядев себе под нос (что порою бывало кстати), поплелся следом за  До-
зорским во двор, куда тот свернул,  опасаясь  как-нибудь  забыть  ведро,
спрятанное им у водостока. Во дворе по-прежнему было  тихо  и  безлюдно.
Однако, как заметил Дозорский, к юноше в песочнике присоединилась теперь
толстая Лера, наперсница и шпионка Эли; они что-то пылко обсуждали между
собой, причем Лера противно взвизгивала по временам, как это она и вооб-
ще имела обыкновение делать. Увидав ее, Дозорский  тотчас  смекнул,  что
ему лучше не останавливать на себе ее взгляд и, быстро подхватив  ведро,
поспешил прочь со двора, в конец улицы. Хрюша следовал за ним.
   Но в этот раз оказался прав Хрюша: экскаватор и впрямь вряд ли  стоил
их внимания. Он был разболтан, гремел и истекал маслом  и,  едва  только
начав траншею, которую рыл уже дня два, вдруг  мертво  заглох  с  полным
ковшом в яме. Шофер его хлопнул дверцей, однако чинить ничего не стал  и
удалился на обед, хотя был еще только ранний полдень.
   - Что теперь? - спросил Хрюша с надеждой.
   Дозорский покосился на него.
   - Ну что, - сказал он. - Теперь, если ты хочешь, то  можно...  м-м...
укол.
   - Да-а, мне уже вчера был, - канючливо не согласился Хрюша.
   - Что ж, что вчера. То вчера, а то сегодня, - говорил  рассудительный
Дозорский.
   - Да? а тебе? а ты когда?
   Но Дозорский знал ход, безотказный в случае с Хрюшей.
   - Ну, если ты согласен, - сказал он вкрадчиво, - так мы пойдем  потом
на болото.
   Хрюша подозрительно вгляделся в него.
   - Честно? - спросил он с сомнением.
   - Честное слово.
   - Ну хорошо. Но только это все равно в последний раз. Потом уже  твоя
очередь.
   Дозорский кивнул. Договоренность была достигнута, и мальчики с  заго-
ворщическими лицами направились к ближайшему  подъезду  соседнего  дома,
причем Хрюша шел теперь впереди. Дозорский поднял по дороге сухую  ябло-
невую веточку, праздно валявшуюся в траве на газоне, и, отломив  от  нее
тонкую щепку, показал Хрюше. Хрюша не возражал.
   В подъезде была сизая тьма и пахло чужим жилищем. Это очень как-то не
понравилось Дозорскому, который вообще был чувствителен к запахам. Хуже,
однако, было другое: подъезд был крайний, и в нем, в отличие от их  род-
ного подъезда, вовсе отсутствовал необходимый теперь  подвальный  спуск.
Все, что здесь было, - это темный закуток под лестницей, где держали ко-
ляски и велосипеды. Сейчас, правда, он был почти  пуст:  в  углу  стояла
только старая велосипедная рама с ржавыми педалями и - почему-то -  сло-
манная лыжная палка без кольца. Дозорский хотел уж было  поворотить  об-
ратно, но умелый Хрюша сориентировался в полутьме, прошел в  закуток  и,
быстро встав на колени, нагнулся вперед, одновременно сдернув с себя  до
колен штаны. Дозорский увидел мутно белевшие рыбьей белизной  тощие  по-
лукружья Хрюшиного зада. Это было то, чего он и хотел. Он тоже нагнулся,
выполняя принятый ритуал, несколько раз осторожно тыкнул яблоневой  щеп-
кой в одну из Хрюшиных ягодиц и  после  этого  пристроил  щепку  кое-как
плашмя в узкой расселине между ними. Хрюша спешно подтянул штаны,  вско-
чил на ноги и привел в порядок ремень: "укол" состоялся по  всем  прави-
лам.
   После ссоры с Элей Дозорский что-то особенно часто стал любить играть
с Хрюшей в эту игру. Хрюша тут был незаменим, ибо всякий другой  на  его
месте, конечно, потребовал бы от Дозорского компенсации,  платы  тою  же
монетой. Тогда как Хрюша довольствовался одними обещаниями. Так это было
и теперь. И Дозорский, спеша сдержать слово перед ним, по выходе  их  из
подъезда тотчас повернул с ним в сторону болота, к гаражам.
   Игра в "укол" тоже рождала в Дозорском двойственные, похожие на Тяни-
толкая из "Айболита", чувства. Их было даже более двух.  К  нему  внутрь
они сходили как бы уступами. Сверху был страх (Дозорский никогда не  мог
совладать при этом с дрожью), затем стыд, под ним злость, от злости  До-
зорскому сладко сводило скулы и хотелось сильно ударить Хрюшу. Круг, та-
ким образом, замыкался. Дозорский в изнеможении прикрывал глаза, но  все
это проходило очень скоро и потом лишь слегка подташнивало и позванивало
в ушах - так, как если сидеть долго на солнце... Когда все оканчивалось,
он всякий раз старался выкинуть из головы память  об  этом;  но,  вернее
всего, ему хотелось убрать лишь какой-то цепкий клочок памяти, тогда как
другой, наоборот, ему был приятен и он удерживал его в себе, для чего  у
них с Хрюшей было даже заведено оставлять щепку у того в штанах чуть  не
на весь день после "укола". Беда была лишь в том, что  Дозорскому  часто
делалось как-то скучно с Хрюшей. Об Эле, однако, он совсем не жалел, ибо
не научился еще понимать утраты.
   Они поравнялись с гаражами. Солнце переходило зенит и уже стало  при-
пекать им затылки, но до леса, где была тень, им оставалось идти еще ша-
гов сто. Они огибали гаражи с дальней от двора стороны, и потому Дозорс-
кий был слегка удивлен, вдруг встретив здесь, на тропинке  к  лесу,  еще
одного своего близкого приятеля,  некоего  Кирилла,  которого  он,  как,
впрочем, и все во дворе, звал именно Кириллом, избегая  в  разговорах  с
ним прозвищ или уменьшительных форм.
   Кирилл был черняв, молчалив и строг той обращенной внутрь себя и чуж-
дой миру людей строгостью, которая придает человеку в обществе тягостный
для всех вес. Он при этом сам был равнодушен к другим и из  всего  двора
отличал одного Дозорского, ценя в нем качества, которыми не обладал сам.
Этим он выгодно рознился с Хрюшей, начисто лишенным, по простоте  своей,
необходимых для подобной  оценки  свойств.  Хрюшу  Кирилл  избегал  даже
взглядом.
   - Куда это ты ? - спросил он Дозорского так, словно тот был один.
   - На болото; не хочешь? - спросил в свою очередь Дозорский,  сам  при
этом не зная, хочет он или нет, чтобы Кирилл шел с ними.
   - Что там делать? - Кирилл нахмурил твердую бровь.
   - Там... ну, там... ну, мы посмотрим, - стал говорить Дозорский, ста-
раясь заранее сообразить, что можно делать на болоте; собственно, думать
так вперед было не в его правилах.
   - Уже, наверно, головастики есть, - заметил некстати  Хрюша,  шмыгнув
носом и обминаясь с ноги на ногу: ему не терпелось идти.
   Кирилл покосился в его сторону, но ничего не сказал и пошел  рядом  с
ними молча, сорвав длинную коленчатую травинку, которую теперь нес осто-
рожно перед собой.
   Дозорский решил, что он, пожалуй, все-таки рад Кириллу. Он,  конечно,
вовсе не выговорил это про себя, как не проговаривались словами и не об-
думывались ни им, ни Кириллом их собственные чувства и мысли,  проходив-
шие через них еще в первобытной чистоте, без посредства анализа.  И  все
же в целом он ощущал все именно так и думал именно так, потому еще,  мо-
жет быть, что идти втроем на болото было куда безопасней. Кириллу,  вдо-
бавок, как и им с Хрюшей, могло за это влететь, и это  тоже  вызывало  в
Дозорском желание подбить его на запретный шаг, разделив вину:  чувство,
знакомое всякому грешнику. Наконец, с Кириллом было не так скучно.
   Они миновали угол гаражей и, пройдя мимо  одинокого  фонаря,  который
озарял по ночам этот дальний, редко навещавшийся кем-либо  угол,  оказа-
лись на краю леса. Был полный полуденный штиль, и даже листья не шевели-
лись. Однажды Дозорский видел,  как  Кирилл  использовал  это  место  по
большой нужде, спрятавшись за столб прогнившего  и  проломленного  снизу
забора. Вероятно, нелюдимость Кирилла привлекла тогда внимание Дозорско-
го. Он выждал, когда Кирилл уйдет, сам прошел за фонарь  и  взглянул  на
плоды его усердий. Плоды были обильны. Они даже потрясли Дозорского сво-
ей избыточной величиной, и он искренне захотел узнать, как именно и ско-
ро ли земля заберет в себя весь этот щедрый гостинец. Чуть ли  не  месяц
после того он наведывался туда время от времени и, может быть,  заглянул
бы и теперь. Но хтонические монстры были сейчас в нем сыты; щепка покои-
лась у Хрюши в штанах, и он равнодушно отвел  взгляд  от  фонаря,  глядя
вперед, под сень деревьев, где уже поблескивало болото.
   Болото омывало подножье смешанной редкой рощицы из осин и  берез,  со
всех сторон подступавшей к двум древним соснам. Их очертания и верхи на-
поминали издали византийский храм с дугами закомар и с просторными,  как
клобук, куполами. Вблизи, однако, эта иллюзия терялась.  Но  из-за  воды
подойти к соснам вплоть было не так-то просто, и  Хрюша  с  Дозорским  в
прошлый раз, еще в начале весны, специально строили через болото  переп-
раву, стремясь попасть на островок, образованный внизу из  их  сросшихся
корней. Теперь от этой переправы не осталось и следа. Между кочками тор-
чали только развалины двух-трех ящиков, бурых от влаги и совершенно рас-
кисших. Толку от них не могло быть никакого, и даже они были опасны ржа-
вым серпантином своих кривых скоб. Дозорский, однако, тотчас углядел  на
берегу в траве круглую длинную тару из тех, в которые  принято  паковать
плоские банки с сельдью. И так как сбита она была вся из  свежих  досок,
еще пушистых от заноз и частью выломанных по сторонам, то он объявил ре-
шительно, что надо только законопатить и просмолить ее  как  следует,  и
это будет отменная пирога: никакой переправы уже не потребуется.
   Хрюша пришел от затеи в восторг. Кирилл тоже выразил одобрение,  хотя
более сдержанно, чем Хрюша. Впрочем, от этого его похвала приобрела лишь
благородный вес. Это и было то, что особенно он умел ценить в Дозорском,
сам не будучи в состоянии столь проворно угадывать те концы,  с  которых
начинаются игры в хитросплетениях этого мира. Он, кроме того, отнюдь  не
ставил Дозорского выше себя за этот дар, строго следил за  своим  досто-
инством, и теперь, когда они все трое двинулись искать начинку для щелей
тары, Кирилл довольно лениво и поверхностно глядел кругом.
   Дозорский со своей стороны решил положиться в этом деле на прилежание
Хрюши. Сам он тыкнулся лишь слегка, для отвода глаз, в  соседние  кусты,
состоявшие из тонких голых прутьев и с первого же взгляду пустые,  разд-
винул на миг плоскую поверхность папоротников, но потом вернулся к  быв-
шей переправе и, сильно наклоняясь над водой  (для  этого  ему  пришлось
вцепиться в низкую субтильную осинку, засохшую от избытка влаги еще  год
назад), стал высматривать в воде ближний к нему ящик, надеясь найти  там
пару-другую гвоздей. Гвозди, точно, там были между скоб, они  даже  сами
высовывались по-червячьи из своих гнилых гнезд, так что Дозорскому оста-
валось только протянуть к ним руку. Но тут вдруг что-то коварно хрустну-
ло у корня осинки, Дозорский взвизгнул, рванувшись  назад,  стремительно
представил себе, что именно ему будет дома за заляпанный в грязь костюм,
и хотя поймал равновесие, однако допустил оплошность, которой  никак  не
ждал. Элин индеец от этого его рывка вдруг выскользнул из  его  кармана,
плюхнулся на  рябую  гладь  воды  и  замер,  покачиваясь  между  мокрыми
листьями и грудой сучьев, нападавших с сокрушенной осинки.  Индеец,  ко-
нечно, утонуть не мог; присев, Дозорский тотчас опять схватил его и вод-
ворил в карман, но уже было поздно. Сзади стоял,  хмуря  жесткую  бровь,
Кирилл, и по его лицу было видно, что индеец привлек к себе  его  темный
взгляд, слишком пристальный, чтобы быть случайным.
   Объяснений с Кириллом Дозорский не хотел. Кирилл, собственно, не  мог
знать, чей был этот индеец, так как не водился во дворе ни с кем,  кроме
самого Дозорского (это обстоятельство было отчасти утешительно).  Но  он
зато отлично знал, что у Дозорского такого индейца прежде не было. И те-
перь он сдержал в себе до времени вопрос потому только, что явился  Хрю-
ша, волоча за собою длинный грязный бинт, который общими усилиями  стали
засовывать в одну из главных дыр тары. Но Хрюша ушел опять  и,  глядя  в
сторону, Кирилл спросил:
   - Что у тебя за индеец?
   - Какой индеец? - принялся Дозорский тоскливо врать.
   - Который в воду упал.
   - Ну, это... Это мой индеец.
   - Покажи?
   Дозорский слазил в карман и достал индейца.
   - Где взял? - деловито осведомился Кирилл, рассматривая отчего-то ин-
дейца лишь в руке у Дозорского: сам он не притронулся к нему.
   Дозорский убрал индейца обратно и, пробурчав:
   - Нашел, - двинулся опять в папоротники,  теперь  уже  очень  усердно
высматривая тряпки и затычки для "пироги". Кирилл тоже его больше  ни  о
чем не спросил и только уже час спустя добавил как бы между прочим:
   - Это, кажется, не твой индеец.
   - Был не мой, а теперь мой, - заявил Дозорский  беспечно.  Он  сам  к
этому времени уже опять успел забыть об индейце и даже удивился, что Ки-
рилл еще об этом думает (Кирилл думал, как видно, неспроста). Но так как
настроение Дозорского было теперь совсем иное, озабочен он  был  другим,
не индейцем, то в этот раз не  почувствовал  ни  тоски,  ни  потребности
врать Кириллу. Кирилл как будто остался доволен его ответом. Он  примолк
и благосклонно следил за тем, как Дозорский еще на раз уминает и заделы-
вает в щель бинт, принесенный Хрюшей и чем-то странно п(хнувший,  вместе
сладко и тошно. Дозорскому казалось, что он когда-то прежде  хорошо  уже
знал этот запах.
   Был давно поздний обеденный час, когда их "пирога", спущенная,  нако-
нец, на воду, бесповоротно и быстро затонула, оставив у  них  в  пальцах
лишь по паре заноз. И тогда только разочарованный Дозорский, поглядев по
сторонам, вдруг понял, что солнечный полуденный свет над лесом, пока они
играли у болота, сменился словно исподтишка странной  угрюмой  мглой.  В
лесу под деревьями стало совсем тихо. И уже давно стояла в воздухе духо-
та, однако мальчики ее не замечали, теперь же она сгустилась еще, и  До-
зорский подумал даже, что то беспокойство, которое тайно нарастало в нем
все время с тех пор, как ушли они со двора, было вызвано именно ею, а не
предчувствием нагоняя, ожидавшего его, как он думал, дома. По небу отку-
да-то сбоку шли из-за леса тучи, снизу они были густы и плотны,  а  выше
сливались между собой, заволакивая все небо  ровной  недвижной  пеленою,
так что хорошо было видно, что что-то близилось или готовилось в  приро-
де, что-то такое, о чем Дозорский понятия не имел. И хотя память его тут
не вовсе бездействовала, но подступы к ней оказались чем-то схвачены из-
нутри, ум обмирал, и он не смел глядеть дальше  наглядного.  Хрюша  тоже
весь сник. Кирилл был давно хмур, он смотрел вверх, щуря глаза. И  поче-
му-то от его взгляда и особенно лица, строгого в сером свете,  Дозорско-
му, вопреки даже нагоняю, нестерпимо захотелось домой.
   Мальчики пошли прочь гуськом по тропе в сторону гаражей,  ступая  не-
ловко и сбивая шаг. Но Кирилл с Хрюшей отстали, и Дозорский обогнал  их,
между тем как тучи, бесшумно и быстро переместившись в небе, закрыли уже
весь горизонт. И тотчас словно механический негулкий грохот пришел изда-
ли, из-за их спин, и застрял, как в вате, в тоже издали наплывшей на Го-
родок тишине. До дому было уже близко, но холодный страх облил вдруг До-
зорского, ему представилось, что идти еще очень далеко. Он сам не  заме-
тил, как побежал. Во дворе почему-то было теперь много народу. Дозорский
увидел возбужденные предстоявшей грозой лица, ощутил даже особое  предг-
розовое веселье их и такое соучастие, будто в готовившемся страшном  не-
бесном предприятии у всех здесь тоже была своя роль. Они  словно  только
ждали своего времени, но, уже почти не различив от ужаса лиц и никого не
узнав, Дозорский в один миг взбежал к себе, на второй  этаж,  привалился
неловко к двери грудью и, сжав кулаки, стал колотить в  дверь  изо  всех
сил, копя слезы. Он ждал, пока ему откроют. Однако длинные мгновения вс„
удлинялись лишь, за дверью была тишина - та самая, что в лесу и во  дво-
ре, она, это было ясно, пробралась уже и сюда, в их квартиру,  и  поняв,
что матери дома нет, Дозорский продолжал толкать дверь с отчаянием,  ко-
торое тотчас превзошло в нем все, что он чувствовал  до  сих  пор,  ког-
да-либо в жизни. Краткий всполох за его спиной озарил подъезд. Гром уда-
рил ближе и шире. Сверху, по лестнице, прыгая через  ступень,  спорхнула
вниз стайка старших мальчиков, которых Дозорский не любил; он услыхал на
лету, что они "идут смотреть грозу из подвала" (это они  прокричали  ко-
му-то наверх), и как только в  подъезде  вновь  стало  пусто,  он,  весь
взмокнув от ужаса, особенно под коленями и вдоль спины, обернулся,  при-
жался спиной к запертой двери, пустил слезы по щекам и,  уже  не  таясь,
заголосил на весь подъезд как мог громко. О Кирилле и Хрюше он вовсе за-
был. Он был один с тех пор, как побежал.
   Он не знал, сколько прошло времени. Грохотало уже  над  самым  домом,
ливень обрушился на крыши, из стоков хлестнуло водой, и Дозорский смолк,
так как внизу, под лестницей завозился кто-то: кто-то вбежал в  подъезд,
прячась от дождя. Дозорский вообразил, что это может быть его  мать,  но
шаги стали медленны, особенно медленны после спешки,  они  были  слишком
гулки и тяжелы на лестнице, и Дозорский зарыдал вновь, увидев,  что  это
был дядя Александр, отец Эли. Дядя Александр тоже его увидел.
   Одним из главных, известных хорошо всем во дворе свойств  дяди  Алек-
сандра было его умение радоваться не только шалостям детей, но  и  всему
тому, что дети делали. Он был грузный усатый хохол с бачками, за которые
при случае можно было подержаться, и, если требовалось, он  сам  никогда
не забывал пустить умело в ход это испытанное средство. Теперь он  обра-
довался древнему ужасу Дозорского, лицо его просияло,  и  с  первого  же
взгляда на него можно было бы сказать, что он знает толк в избавлении от
невзгод маленьких мальчиков. Ему это и впрямь порой удавалось.
   - А! что это мы плачем? - говорил он, неожиданно-ловко при своем весе
взбираясь по ступеням вверх, к Дозорскому. Он тотчас присел подле  него.
- Ну? грозы забоялся?
   Это он сказал так, словно нельзя  было  и  представить  себе  большей
ерунды, и он, дядя Александр, тоже отнюдь в нее не верил, а только делал
вид, чтобы Дозорского рассмешить. Дозорский, однако, сейчас  был  менее,
чем когда-либо, наклонен к шуткам.
   - Ма... ма-ма ушла! - сквозь всхлипы едва выговорил он.
   - Мама? Ну-у, так ведь это же ничуть не страшно, - протянул с большой
убедительностью дядя Александр. - Она, должно быть, просто пошла в мага-
зин. И ждет там, пока дождь кончится.
   - А по.. почему... почему она ушла? - гнусил Дозорский, не останавли-
вая пока слез.
   - А ей нужно было! - радостно сообщил тотчас дядя Александр,  весь  в
восторге от такого детского простодушия. - Она ведь должна же там купить
продукты, как ты думаешь? чтобы сделать тебе обед?
   - Она... она, наверное, уже сделала... - брюзгливо пытался  Дозорский
перечить; он, впрочем, видел и то, что в словах дяди Александра был свой
резон: сквозь страх ему хотелось