,  чем  у  него  в
спальне. Ему почудилось тоже, что люстра под потолком звенит хрусталика-
ми своих подвесков. Это могло быть так в самом деле. Токи воздуха,  едва
заметные у дверей, касались висков и пошевеливали тонкие шторы на окнах.
И все тут было как мрамор, твердым и нежилым.
   Лика меж тем подошла к зеркалу. Даже вблизи ее шаг не был совсем слы-
шен, что было странно. Проследив взглядом за ней, Николинька увидел, что
в зеркальном стекле предметы вытянулись, как тени, и стали еще  бесцвет-
ней, но больше и резче, чем наяву. Казалось, что сонные громады тонут на
дне зеркал: в трюмо, где стояла Лика, и в зеркале справа, у камина.
   - Интересно, - голос ее был глух. - Чей этот дом был  прежде?  -  Она
придвинула лоб совсем к стеклу. - Отец говорил, - продолжала она,  вгля-
дываясь в себя, - что лет сорок назад здесь была дача Берии. Он тут дер-
жал наложниц - самых пылких. Знаешь ты, что такое наложницы?
   Николинька кивнул. Он тоже подступил к зеркалу.
   - Так вот. Он устраивал им фейерверк и купал в вине. А  потом  -  раз
сюда приехал с а м ... ну, тот, главный. Провел тут ночь и уехал. Но Бе-
рия после того их всех убил. Здесь же, в доме.
   - Почему? - спросил Николинька, вздрогнув.
   - А потому, что не мог стерпеть, чтобы они были еще чьи-то, кроме не-
го. Я это могу понять. Я б и не пикнула.
   Она отдернула от стекла лоб и скользнула прочь.  На  зеркале  сползся
тусклый блик от ее кожи. Она уже была у окна - смотрела в сад.
   Мрачно сопя, Николинька прошел к ней - взглянуть, на что она смотрит.
Но сквозь тюль в окне не было видно ничего.
   - Дверь у вас на ночь запирается? - спросила Лика.
   - Да. На ключ. И еще там решетка. - Он подумал. - Ее  нельзя  открыть
без отца.
   - Понятно.
   Руки ее легли на бедра, она слегка вздернула край ночнушки вверх так,
что вышло нечто вроде коротенькой юбочки, и повертела ею. Потом отпусти-
ла ее, взялась пальцами за бант у плеча и с силой рванула  кончик.  Бант
развязался, одна лямка упала.
   - Ты что... э... э... хочешь раздеться? - спросил Николинька робко.
   - Куда уж; я и так без трусов, - сказала она с смешком, не оборачива-
ясь к нему. - Теплая ночь. Жаль, что нельзя в сад выйти.  И  жалко,  что
нет луны.
   - В сад, в сад, - повторил он, морща лоб. -  В  сад  выйти  можно,  -
объявил он так, будто это само только что пришло ему в голову.  -  Нужно
для этого выдернуть винт из той рамы.
   Он отвел край шторы. Лика отступила, и, встав на цыпочки, он потянул-
ся мимо нее вверх - всем телом и рукой. Его роста как раз хватило на то,
чтобы достать до перекладины над фрамугой.
   - Он... э... э... он тугой, - выговорил он спустя минуту сдавленно. -
Плохо лезет...
   - Брось. Будем тут сидеть, - сказала Лика. Она,  однако  ж,  с  любо-
пытством разглядывала вытянувшегося и  повисшего  почти  над  ней  Нико-
линьку. - Слушай, - спросила она, подняв лямку и опять ее завязав,  -  а
ты и правда понимаешь в математике?
   - Еще в физике, - с готовностью кивнул он. Винт он оставил в покое.
   - А сказки любишь?
   - Какие?
   - Ну, какие-нибудь. Андерсена. Или Тика.
   - Нет, не очень. - Он оживился. - Вот, я могу вам показать,  какие  я
книжки люблю. Хотите? Хотите? - Он затоптался перед ней.
   - Опять на вы. Я хочу, чтоб ты говорил мне ты. А  книжки  тоже  хочу.
Они где? Там? - она ткнула вверх.
   - Нет, там тоже, но там другие. Главные здесь. Рядом. Пойдем, -  зас-
пешил он.
   - Ну, пойдем.
   Они прошли через кухню, мимо ванной, где сверчок сразу стих от их ша-
гов, и оказались в тесной квадратной комнате, обшитой деревом  наподобье
веранды и почему-то с  морским  кругом  на  стене.  Из-за  круга  и  еще
двухъярусной койки в углу отец  называл  комнату  "субмариной".  Ее  ис-
пользовали как кабинет. Тут был стеллаж с стопкой старых  газет  (рассо-
ванных вообще по всему дому), телефон, а также несколько полок с  книга-
ми. Рабочее кресло и стол занимали главную часть места.
   - Да, а спички? Спички-то? у вас... у тебя с собой? -  спросил  Нико-
линька беспокойно.
   - С собой, с собой.
   Бок коробка пустил дым, комната зашаталась от всполошившейся тени.
   - О, да тут и свеча есть, - сказала Лика. - Правда, дурацкая...
   Она выкатила на стол зеленый шар с фитилем, до тех пор погрязавший  в
вазе, и зажгла его. Шар загорелся с заминкой. Николинька меж тем был уже
возле полок.
   - Вот это тут по квантовой механике, - говорил  он,  тыча  пальцем  в
стекло и извинительно улыбаясь. - Это, конечно, все популярные, да, все,
но я - я - я недавно еще думал, что популярные книжки тоже важно читать.
Недавно! - повторил он с значением. - А теперь - ну, теперь-то я так  не
думаю. Я теперь думаю так, что... - Он хотел рассказать ей про Пригожина
и принцип нестабильности, который только что изучил.
   - Слушай, - сказала Лика, - мне как-то зябко... после зала.
   Она села в кресло с ногами, натянув ночнушку себе  на  колени.  Нико-
линька в затруднении повертел головой. Ему наоборот было жарко  и  хоте-
лось говорить.
   - Скажи, - спросила она. - А ты знаешь, что такое дом терпимости?
   Он засопел удивленно, с видимой неохотой отходя мыслью от книг.
   - Терпимости, терпимости, - повторил он. - Нет. Там что-то терпят?
   Она кивнула.
   - Там продают девочек - на время. И они терпят, когда их  любят.  Как
видно, он такой возможности не ждал.
   - А... зачем? - спросил он, нахмурясь.
   - Потому что нельзя же всех их  заставить.  Некоторых  нужно  купить.
Деньги - одна из сил. Впрочем, конечно, кровь надежней... - Она перебила
себя. - А у твоего отца есть подружка?
   - Есть, - он стесненно кашлянул.
   - Ах вот как! я не знала. Она красивая?
   - Кажется... кажется, да.
   - А тебе какие нравятся?
   - То есть как?
   - Ну - темные, белобрысые, рыжие? Или какие?
   Он еще больше смутился. Она усмехнулась.
   - Ладно, не буду. А сколько ей лет?
   - Кому?
   - Подружке твоего папы.
   - Двадцать два, - ответил он тотчас. - И шесть месяцев.
   То, что касалось цифр, он знал все в их доме.
   - Ага. А мне шестнадцать. И девять месяцев. -  Она  чему-то  рассмея-
лась. Потом вздохнула. - Жаль, что завтра уже уезжать... В  эту  санато-
рию. Скучища там, наверно... - Она примолкла, но тотчас хлопнула  ладош-
кой об стол. - Ну ладно, все. Слушай. Я тебе буду сказку рассказывать.
   Поняв, что книг ей показать не удастся, Николинька с сожалением  ото-
шел прочь от шкафов и сел на койку в углу. Свечка коптила, пуская  гряз-
ные капли по зеленым бокам.
   - Так вот, сказка, - сказала Лика. - Есть сказка про то, какую  песню
поет паук своим мухам. Но... - она помедлила. - Это страшная  сказка.  Я
тебе лучше расскажу другую - про сверчка и цветы. Только ты  внимательно
слушай. И не усни - договорились? Так вот. В  одном  саду  росло  девять
цветов. Они вместе были, как радуга. Их звали...  -  Лика  вдруг  завела
глаза и стала быстро, шепотом бормотать: - Асанда, Гисанда, Люмина, Кла-
рина, Изильда, Лорена, Сонора, Солита и Нико. Они  были  все  сестры,  -
объяснила она. - И в этом саду жил сверчок. Он был их кузен - двоюродный
братец. Он всех их любил. Днем он старался не петь, чтоб его не  поймали
мальчишки, а когда наступала ночь, он выходил на лужайку к цветам и при-
нимался наигрывать на своей свирели. А в доме жил  одинокий  садовник  -
это он-то и вырастил те цветы, поливал их и холил изо дня в день. Но вот
однажды к вечеру на западе собралась гроза. Солнце кануло в ней. По небу
летели огромные тучи, и гром гремел так, будто где-то в  горах  случился
обвал. Ветер качал кусты и деревья, а дождь налил лужи по всему саду. Но
цветы ничего этого не боялись, так как у них были крепкие стебли и корни
глубоко в земле. Боялся один сверчок. Но он спрятался под крыльцо, а по-
том, когда дождевые ручьи доползли и туда, а дождевые черви  завели  там
танцы, залез в дом к садовнику. Тут он обсох и согрелся и уже совсем бы-
ло думал запеть, как вдруг в дверь постучали. Гроза как раз  разразилась
в полную силу. Садовник тотчас открыл, ибо был человек добрый  и  набож-
ный. Открыл - и отпрянул в испуге, такая прекрасная девушка вошла к нему
в дом. Она не сказала ему, кто она и откуда. Но так как бедняжка промок-
ла, то он тотчас принес ей сухое платье,  усадил  к  огню,  накормил,  а
ночью уложил спать на перину под теплое одеяло. И, конечно, не мог налю-
боваться своей гостьей. Он так ее  полюбил,  что  наутро,  когда  солнце
блеснуло и она собралась уходить, встал перед ней на колени и  предложил
ей руку и сердце. Но она в ответ лишь качала своей милой головкой и улы-
балась ему. "Что же мне сделать, чтоб ты осталась со - воскликнул  тогда
садовник в отчаянии. "Только одно, - сказала она. А голос у нее был  не-
жен, как полевой колокольчик. - Исполни это, и я стану твоей."  -  "  Но
что же я должен исполнить?" - " В твоем саду, я знаю, растут  прекрасные
цветы. Срежь их и свей для меня венок. Этот венок будет свадебный дар. В
нем я стану твоей невестой". Садовник опечалился.  Ибо  он  очень  любил
цветы, и ему жаль было их резать. Он замолчал, опустил  глаза,  а  когда
опять поднял их, девушки уже не было. Сверчок, который все  слышал  (так
как провел всю ночь в доме), поспешил в сад и рассказал  цветам  о  том,
что случилось. Долго молчали в  ответ  цветы.  Наконец,  самая  старшая,
Асанда, сказала: "Вот уже август, и мы скоро завянем. Но это не страшно,
ведь мы не цветы, а феи. Осенью мы уйдем туда, откуда пришли весной.  Но
мы отплатим нашему доброму хозяину за все, что он для нас сделал". И так
и случилось. Садовник вдруг стал богат, знаменит как ученый и как поэт и
написал много прекрасных и умных книжек. Ибо фея удачи и фея славы,  фея
молодости и фея силы, фея поэзии и фея знаний - все были с  ним.  Только
их нельзя было видеть. Одна лишь младшая - Нико, фея женских сердец, ни-
чем не могла помочь ему. Ибо он любил ту чудесную незнакомку, а та  была
злой волшебницей Эритой, и Нико была не в  силах  смягчить  ее  черствое
сердце. Любовь мучила бывшего садовника все сильней и сильней.  Прекрас-
ная незнакомка не уходила из его души, и даже Солита, фея забвения, была
тут бессильна. Сердце его разбилось, и настал день, когда он сам захотел
уйти навек из своего прекрасного сада. Тогда Сонора, фея смерти, освобо-
дила его от уз, и две птицы спустились за ним  из  выси.  У  одной  были
перья железные, а у другой золотые, и они понесли садовника вверх, в  ту
тьму, которая соткана из света. Все девять фей горько плакали,  а  потом
решили отомстить злой Эрите, хозяйке человеческих тел. И они  забрали  у
ней то, чем приворожила она когда-то ночью садовника: ее красоту. И  она
стала безобразна, как ее сердце. С тех пор, в отместку, она  ищет  людей
таких же злых, как она, и делает их пр екрасными на  вид.  Но  их  легко
распознать, ибо феи не любят их и не дарят им своих подарков. А  красоту
Эриты они хранят у себя. Их верный братец сверчок поет по ночам под  ок-
нами у людей и дает феям знать, кого из них любят и чтут  люди.  За  это
феи шлют людям дары. И если сверчок их попросит, они  могут  дать  -  на
время - и красоту Эриты: тем, кто любит их всех - так, как любил  садов-
ник. Но это редко бывает.
   Лика умолкла. Николинька тоже молчал.
   - Откуда такая сказка? - спросил он потом.
   Лика вздохнула.
   - Не все ли равно? Есть, да и ладно.
   - Хм, - сказал Николинька глубокомысленно, - это не простая сказка.
   - Не простая.
   - Да, - он улыбнулся и нахмурился - так именно, как этого боялся  его
отец. - Это сложная сказка. А что же она значит, а?
   - Вот ты подумай, и тогда поймешь. А то можешь пойти и попросить сво-
его сверчка о чем-нибудь... Вон он, под ванной.
   Она вдруг поднялась, оправив ночнушку, и как-то робко повела плечом.
   - Знаешь, - сказала она, - тут холодно... Но все равно: я хочу в зал.
   И снова будто услышала что-то.
   - Ну - ну пойдем, - согласился Николинька. - Там, может  быть,  будет
теплей. Да, да, вот именно: там может быть и теплей.
   - Не болтай ерунды, - оборвала его Лика. - Там не может быть  теплей.
Мне не за тем туда нужно.
   - А... а зачем? А? - Он уставился на нее сквозь очки.
   - Я там не все разглядела. Пойдем, - сказала она твердо. - Я тебе все
объясню.
   Она охнула, прижав пальцем фитиль.
   Они вышли в зал и остановились у входа. Лика молчала, глядя перед со-
бой, и Николинька рассмотрел во тьме, что от движения воздуха слегка ко-
лышется челка у ней на лбу.
   - Как странно, - сказала она. - этот дом принадлежал раньше  каким-то
аристократам. Веранды не было, а был герб - над входом, меж двух  колонн
из волнистого мрамора. Быть может, тот самый. Потом... все  прошло.  Ис-
чезло. А теперь вдруг мы. Вдвоем, здесь. Почему? Странно. - Лика мотнула
головой. - Вон та дверь, - сказала она, - вон, за роялем; это куда?
   - Не знаю, - сказал Николинька шепотом. - Это ведь  не  наш  дом.  Та
дверь закрыта, заперта. За ней, кажется, комнаты. Пустые...
   - ...И темно-прозрачные окна под вечер, - Лика кивнула. - Да?
   - Наверно. Я там видел осиное гнездо на окне. Но вообще  мы  туда  не
ходим.
   - Вот как! И ты ни разу не пробовал заглянуть в  них?  Ни  разу?  При
твоем росте?
   - Нет. А зачем мне?
   - Зачем-то надо, раз уж ты здесь, - сказала Лика. - Осиное  гнездо...
Ты знаешь, что он называл их осами?
   - Кого? - не понял Николинька.
   - Мертвецов. - Она сама вздрогнула.
   - Кто называл?
   - "Кто"! Да Берия же, кто еще! - Она мелко дрожала. Черты ее обостри-
лись, глаза замерли, она вглядывалась куда-то в мглу.
   - А почему осами? Почему? - спросил Николинька робко.
   - Я этого не знаю. Но думаю, потому, что они жалили его - после смер-
ти. Он умел узнавать, кто скоро умрет. Я тоже умею. Хочешь, я тебя  нау-
чу?
   - Как это?
   - Пошли. Сейчас покажу.
   Она схватила его за локоть и потянула к зеркалу. Пальцы ее тряслись.
   - Стань тут, - велела она. - И гляди на меня и на мое отражение.  По-
нял? Одним глазом - сюда, одним - туда. Чтоб двоилось.
   Сама она встала боком, почти вплоть к стеклу. Николинька сморщил лоб.
   - Правильно. Теперь сведи их. Вместе, в одно. Свел? Гляди - гляди те-
перь слева, чуть вверх. Должна быть тень. Видишь?
   - Нет, - признался он.
   - Гляди еще! Ну?
   - Кажется...
   - Темное пятно, да?
   Он молчал.
   - Это она, - сказала Лика. - Я-то ее хорошо вижу - со  вторым  зерка-
лом. С тем. - Она вздохнула. - Значит, я скоро умру,  -  она  отошла  от
трюмо, опустив голову.
   - Разве ты больна?
   - Для этого не надо болеть, глупый... Слушай! - Она вдруг опять схва-
тила его за локоть. - Ведь это ты должен знать! - Она зашептала: -  Воз-
можен... скажи: возможен метемпсихоз?
   - Это что, что? Это что такое? - не понял Николинька, машинально  ос-
вобождая руку. Но Лика держала цепко.
   - Переселение душ. В другое тело, - сказала она.
   - Это из сказки?
   - Нет, взаправду. Представь...
   Николинька вдруг застыл, вскинув брови. То, что он  знал,  отнюдь  не
перечило такой мысли.
   - А почему бы и нет, - сказал он громко и с той особенной тонкой  ус-
мешкой, какая была у него в классе, на уроках, если он раньше других на-
ходил ответ. - Спонтанный порядок частиц в зоне  бифуркации...  Это  как
матрица, и тогда...
   - Стой! Понятно, - оборвала Лика. Она почти повисла на  его  руке.  -
Все ясно! Ясно! я все поняла! - Слезы заблестели в ее глазах. - И време-
ни уже не было... Ты знаешь, кто я? Я оса! Я все помню! Я помню то,  что
здесь было тогда! Нож разрезал мне грудь...
   Она вдруг толкнула прочь его локоть и села - прямо на пол, у стенки.
   - Это было вон там, - сказала она всхлипнув. - За той дверью.  Еще  в
машине, когда отец сказал мне, мне стало как-то... Я  не  могла  уснуть.
Еще жара... И все слушала! - вскрикнула она вдруг. -  Как  тогда.  Тогда
тоже была жара. И мы ждали и слушали. Ждали... его шаги! А потом...  По-
том дверь распахнулась, и внесли цветы. Море цветов. На весь  пол  -  от
крови! - Она засмеялась. - Может быть, все  это  бредни?  И  мне  просто
приснилось? Скажи, - она встала с пола и вгляделась в него. - Ты о своей
матери часто думаешь?
   - Э-э... - Николинька заморгал. - А почему такой вопрос?
   - Ты отвечай, а не почемучкай.
   - Тогда часто. Или, вернее, не очень. Да, вот это правильно: не очень
часто, - он качнул головой для пущей твердости.
   - Ага. А тебя отец много заставлял заниматься?
   - Отец? Раньше - да... а теперь мало, потому что я сам уже умею.
   - Что ты умеешь?
   - Ставить перед собой задачу.
   - Как мило. А если я поставлю задачу перед тобой? Ты сумеешь решить?
   - Смотря какая задача. Если из высшей математики, то...
   - Причем тут она! Возьми меня на руки и отнеси в спальню -  вот  тебе
задача.
   - Ну, это-то, конечно, это нетрудно, - сказал Николинька, ухмыляясь.
   Он слегка крякнул, присев, подхватил ее одной рукой под колени,  дру-
гой за шею, распрямился без видимого труда и, выйдя из зала,  стал  мед-
ленно подниматься по лестнице вверх,  стараясь  не  нашуметь.  Лика  вся
как-то съежилась у него в руках  и  притихла,  закрыв  глаза.  У  дверей
спальни он повернулся боком, толкнул плечом дверь, а потом поднес Лику к
ее койке и поставил осторожно на ноги.
   - Что теперь? - спросил он.
   - Хорош... - сказала она как-то тонко и хрипло.  И  вдруг  вся  осела
пред ним и раньше, чем он успел что-нибудь понять,  стала  целовать  ему
ноги.
   - Ну это уж... Это лишнее, - забормотал он, улыбаясь и хмурясь.  Отс-
тупить от нее он, однако же, не смел. Она сама затрясла головой, от него
отстранившись, и провела по лбу тыльной стороной руки.
   - Вот что. Ты сядь, - велела она.
   Он опустился подле нее на корточки. Тогда она расстегнула  ему  ворот
рубахи, дернула за рукав, обнажив мясистое жирное его плечо, и предупре-
дила:
   - Теперь не ори. Будет больно.
   И вдруг впилась зубами у самой его шеи, сильно, но лишь  на  миг.  Он
засопел, испуганно вздрогнув, но честно не проронил ни звука.
   - Ну вот, кровь, - сказала она, тронув пальцем укус. - На этом и точ-
ка. Это мой знак тебе - знак любви и братства. Это  ты  помни  -  потом,
когда все поймешь. А теперь спать. И завтра ни слова. Ты понял?
   Он кивнул. Потом почесал плечо.
   - Ничего-ничего. Я не ядовитая, - сказала Лика. - Иди в постель.  Да:
и заткни, пожалуйста, эти дьявольские часы. Им здесь не место.
   Ни слова не говоря, он взял часы с тумбочки, вскрыл им корпус и  сло-
мал пружину.
   - Спасибо, - сказала Лика. - Все равно они врут... А так зато сверчок
слышен...
   Сверчок действительно стрекотал.
   - Ты ведь знаешь теперь, о чем можно просить сверчков, верно? - спро-
сила она.
   - Но ведь это сказка, - сказал Николинька.
   - Нужды нет: можешь попробовать. Сходи, встань на колени и  сам  про-
верь. Не хочешь?
   - Н-н-ет...
   - Ну, как знаешь. А я, может быть, позже  пойду.  Все  равно  у  меня
тень. И пока моя ночь не кончилась... Кстати: ты молишься на ночь? - Ко-
му?
   - Богу, конечно.
   - Разве бог есть?
   - Есть. Запомни это и каждый вечер молись. Особенно о своей маме. Она
ведь теперь одна, ей грустно.
   - Откуда ты знаешь?
   - Я все знаю. Иди спи.
   - Ладно. Покойной ночи.
   - Покойной.
   Уже был рассвет.
   ... Все вышло отлично. Зоя вернулась как раз к их отъезду. Николинька
чуть не проспал. Увалень, разумеется; но тут - очень кстати.  Лика  лишь
чмокнула его в лоб, на ходу спросив,  все  ли  он  помнит.  Это  про  их
детство, конечно. Он смутился так, что пришлось его  подбодрить  ("Нико-
лай! попрощайся с Лилей!"). Тогда он сказал "Прощай!", а  она  ответила,
хмыкнув: "Прощаю. Пиши мне письмо". Дверца хлопнула, тени ветвей сползли
с обтекателей. Их отражения мелькнули еще на дне ветрового стекла. Потом
мотор взвыл и развернул машину. Зоя махала рукой. Николинька побрел умы-
ваться.
   На обратном пути, в коридоре, он услышал за дверью голос отца.
   - Вообрази себе, - говорил тот (вероятно, Зое), и голос его был высок
и ч