ее смеха что-то сделалось у него внутри  и  защекотало  так,
что он может сам сейчас рассмеяться, даже губы его уже подпрыгивают про-
тив его воли. "Это истерика,"- проговорил он сам с собой, соображая, что
все-таки так этого сделать нельзя, будет глупо. Стыд шевельнулся в  нем.
Он схватил пальцы левой руки в кулак, хрустнул поцарапанными еще на бал-
коне костяшками и едва-едва, закусив поочередно обе губы, сдержал  себя.
Но от того ли, что смех ее так на  него  подействовал,  или  почему-либо
еще, только Кису, вопреки даже полному разброду его чувств, не все  пон-
равилось в ее смехе. Осторожно скосив глаза, он глянул на нее: она сиде-
ла, вольно раскинувшись на диванной спинке, и смотрела на него  с  любо-
пытством, в упор.
   - Ну как? дышишь? - спросила она негромко.
   Кис сглотнул и в самом деле перевел дух. Вверху, сквозь потолок,  от-
четливо слышны были шаги,  притопывания  и  гул  магнитофона:  в  studio
опять, должно быть, плясали. Но Кис отметил это лишь мимоходом,  не  за-
держав на этом внимания, так как от ее слов и еще более от ее тона серд-
це его, почти уже успокоенное - он начал ощущать было даже сонливость  и
какую-то радостную телесную лень, - вновь насторожилось, стукнув, и  за-
мерло как бы в нерешительности: Кису словно примерещилось  что-то  в  ее
словах. Он, однако, не успел решить, ошибается он тут или нет. Из прихо-
жей, занавешенной пологом (машинально Кис учел эту лишнюю в сравнении  с
studio подробность), раздался  сухой  уверенный  звон,  похожий  на  бу-
дильник, но по тому, как небрежно был он тотчас оборван - щелкнула  даже
кнопка звонка - без труда можно было угадать жест привычной  руки.  Лицо
Киса перекосилось.
   - Это Л„нчик? не открывай!.. - вскрикнул он вдруг и впервые  прямо  и
испуганно поглядел ей в глаза. Она неловко запахнула край халата, сполз-
ший с ее голых колен, но сейчас же и прищурилась: странная  мысль  вдруг
остановилась в глазах ее.
   - Не бойся, не открою, - проговорила она тихо. - Ишь, вскочил...
   Кис действительно был почему-то уже на ногах. Глаза ее потемнели - он
догадался после, что блеклыми они почудились ему с порога из-за космети-
ки, которую она перед тем как раз смыла, - и, выждав еще миг, она усмех-
нулась ему, причем Кис вздрогнул, ибо он мог бы поклясться, что уже  ви-
дел прежде эту усмешку, от которой рот ее будто исказил  все  прочие  ее
черты, придав им злую прелесть порока. Кис замер, не понимая, где  могло
это быть: давеча в studio она так не улыбалась, это он помнил ясно. Но и
теперь, здесь, усмешка ее лишь скользнула по ее лицу,  сразу  пропав,  и
тотчас же, ловя недоумение в его взгляде, она произнесла еще тише и уве-
ренней, почти не тронув словами собственных губ:
   - Ну? поди сюда.
   Звонок в прихожей прозвенел настойчиво.
   - Иди-иди, - повторила она без улыбки. Мелко  задрожав,  Кис  сел  на
прежнее свое место. Он уже знал, чт( будет, лишь не знал, к(к. Все стес-
нилось в нем - и между тем она, не отводя своих  глаз  от  его,  скинула
опушенные белым мехом комнатные тапочки, легла на диван, одну ногу вытя-
нула за спиною Киса, другую изогнула в колене, поставив узкую  маленькую
ступню возле его ноги - и вдруг вся подалась вниз: поручень дивана мешал
ей. Пестрый валик очутился под головой ее, но от этого же движения  край
халата, вздрогнув, вспорхнул с ее ног, упал углом,  и  Кис  увидел,  что
трусов на ней уже не было. Сознание его словно обмелело на миг.  Не  си-
лясь понять, весь сжавшись и боясь только одного: проронить хоть черточ-
ку из того, что происходило с ним теперь, он  покорно  ждал,  трепеща  и
чувствуя, как страшно и светло ему; но ему казалось при  этом,  что  это
кому-то другому, а не ему, страшно и  светло.  В  прихожей  все  стихло,
третьего звонка не последовало, даже в studio наверху  прекратился  гам.
Кис смотрел - и так же все медленно, без улыбки наблюдая его взгляд, она
наклонила согнутую в колене ногу, повела ею в сторону, вниз, до тех пор,
пока мысок курчавых тугих волос на ее лобке не расступился, открыв лоно;
тогда она повторила:
   - Ну? иди ко мне, - и сразу померк свет: на поводу торшера она пойма-
ла рукой верткий выключатель. Чуть дыша во тьме, Кис понял, что  у  него
странно онемел язык, но что отступить он уже не в силах, и что  то,  что
произойдет с ним сейчас - произойдет.
   - Я... я не смогу сейчас ничего, - проговорил он едва  раздельно,  но
уже чувствуя тупое вожделение в себе.
   - Сможешь, - усмехнулась она. Диван хрустнул пружиной, ее рука  легла
ему на грудь, и словно сами собой пуговицы его рубахи заскользили под ее
пальцами вон из своих петель. - Это просто, как  витаминка,  -  спокойно
сказала она, взяв его за голое плечо. - И  не  думай  о  всякой  чепухе.
Кстати: меня зовут Лиля.
   ...Кису казалось, что он страшно, смертельно устал. Охваченный тьмой,
он устал еще в самом начале, пытаясь найти и сделать то,  о  чем  раньше
только слышал или думал и что иногда, где-нибудь в школьном клозете, об-
суждал - кажется, с Патом, либо Тристаном, - не избегая  подробностей  и
придавая значение словам. Несоответствие его поразило. Ему пришло на ум,
что, может быть, он привык усматривать в своих словах (неясных посторон-
ним) и мечтах (разумеется, откровенных) одну только Машу  -  но,  правду
говоря, в этом смысле он думал еще и  о  ‚ле,  а  до  того,  чуть  не  с
детства, о других разных девочках, измышляя мнимых, когда ему не хватало
живых. И вот теперь Лика - так он почему-то назвал ее вдруг про  себя  -
опрокинула весь этот призрачный пантеон его грез. Он никогда не  вообра-
жал себе все так, как увидел, хоть он и воображал прежде то, что  видел.
Но ретушь умозрения спасала его. Теперь же с беззаботной грубостью исти-
на была ему предъявлена, и, стиснув зубы и от страха вспотев, голый  Кис
лег на Лику, с угрюмым упорством стремясь почему-то решить сам  с  собой
вопрос, следует или нет ему целовать ее. До этих пор,  несмотря  на  всю
свою поэтическую вольность и уже почти полные семнадцать  лет  (Кис  был
несколько старше своих соклассников), он не познал еще даже  и  поцелуя,
но странно: это было именно то, с чем он не хотел бы так просто  распро-
щаться. Впрочем, и губы ее в темноте он тоже почему-то никак не мог най-
ти. Он слышал где-то возле своего уха ее дыхание, но она словно  притаи-
лась, и как-то невольно подумал он, что там, во тьме, она опять  усмеха-
ется про себя той усмешкой, от которой и теперь  жаркий  озноб  пробирал
его. Кис обеими руками держал уже ее тело - скомканный халат валялся ря-
дом, мешая ему, - однако он не смел еще тронуть ее, чувствуя  лишь,  что
ладони его на ее бедре взмокли. Кое-как, неловко тычась носом ей в щеку,
он понял, к(к он лежит - она лежала, запрокинув голову и округлив грудь,
- и, совладав с собой, Кис чмокнул ее, но не в губы, а лишь  мельком,  в
плечо. И тотчас, двинув бедрами, она помогла ему. Влажное
   сомкнулось вокруг его члена, он словно подхватил это кольцо и  надви-
нул так глубоко, как только мог, едва не вскрикнув  от  острого,  словно
боль, наслаждения, она тоже сразу заметалась под ним, кусая губы, он по-
чувствовал, как лопатки ее ногтей впились ему в спину, потом она  раски-
нула руки, тяжело, со стоном дыша - и тогда только, уже взяв  ее  руками
за грудь и сжимая меж пальцев вставшие ее соск(, Кис осознал, весь  сот-
рясшись от этого осознания, что он ввел ей. Он кончил в нее, бурно и не-
ловко.
   Но еще прежде, еще только ощутив преддверие этого конца, еще не  зная
точно, долго ли продолжать ему, вдруг стал про себя  замечать  Кис,  что
первого, мгновенного чувства плоти больше нет в нем. Наоборот, чем более
он усердствовал (память воображения пробудилась в нем, подсказав то, че-
го знать он не мог), тем, однако, слабее и глуше был результат. Кис буд-
то хотел прорваться куда-то, сам не зная зачем,  и  Лика  мешала  ему  в
этом, стоя на его пути. Удивительная тоска сдавила его. Это была  словно
бы та самая тоска, что и в studio, три четверти часа  назад,  но  только
теперь она была вовсе не там, где, как думал Кис, ей следовало бы  быть:
он как-то случайно наткнулся на нее. Фокус внимания всегда, даже вопреки
боли, зависит от убеждений, от того, что ждешь. Но  Кис  не  ждал  и  не
знал, что можно тосковать собственными ногами, поясницей, бедрами, вооб-
ще телом, исключая разве что грудь, это всеми признанное вместилище  ду-
шевных хлопот. Теперь же он удостоверился в своем невежестве. Даже живот
его налился тоской. Кису казалось, что раз так, то  ему  следует  скорее
кончить, что это то, что освободит его от страдания; он заторопился, по-
забыв даже о Лике и уж вовсе не заботясь о том, много ли  приходится  ей
терпеть: он почему-то был уверен, что ей все нравится, чт( он  делает  с
нею. Но она вдруг вскрикнула под ним, и тотчас, зажмурив глаза, Кис ощу-
тил первый толчок семени. В ожесточении схватил он Лику  за  плечи,  ему
представилось, что он мстит кому-то, может быть и ей, извергая из себя в
нее горечь, тоску, желание и весь свой, до поры ему неведомый клей похо-
ти, - но он ошибся. Боль потеряла силу, однако быстро растеклась в нем -
везде, даже в плечах и в шее, а заодно с ней растеклась и устоялась мут-
ная тяжкая истома, лишившая Киса последних сил. Он вздохнул, уронил  го-
лову Лике на грудь и больше не шевелился. В очередной  раз  тело  смерти
одержало в нем безвременную, как и всегда, победу.
   - Уходи оттуда. Кышь, - хрипло и грустно сказала Лика чуть погодя;  в
темноте он увидел, как поблескивают ее глаза: она смотрела на него,  по-
ка, наморщив болезненно лоб, он ворочался, подчиняясь ей. Ему стало зяб-
ко в пахах и как-то, на особый лад, пронзительно, причем  он  впервые  с
раскаянием подумал, что Лика тоже, должно быть, устала под ним. Но  нет:
сама она вовсе усталой не выглядела, наоборот. Быстро сжав колени, легла
она на бок, пояснив Кису с серьезной миной: "Чтоб не разлить", - и снова
глаза ее заблестели во тьме. Потом сразу вспыхнул свет, голая Лика  сос-
кочила с дивана, подхватив под мышку халат, и побежала в ванную,  поводя
долями зада так, как если б и на ходу старалась удержать то, что было  в
ней (ей это не вполне удалось). Но для опустевшего Киса теперь  это  уже
было все равно; бог знает почему вдруг подумал он, что если  бы  сейчас,
здесь, так же, как ее, раздеть и особенно уложить с  раскинутыми  ногами
Машу, то Лика была бы красивей, но именно от  этой  мысли,  почти  зримо
представившейся ему, его передернуло внутри, и он  зажмурился;  впрочем,
после тьмы, свет тоже мешал Кису.
   Лежа один, Кис стал зачем-то разглядывать себя. Он лежал,  уже  начав
зябнуть, в одних носках, с какой-то жалкой серой куриной кожицей на гру-
ди, боком втиснувшись в расщелину между  диванной  спинкой  и  сиденьем.
Взгляд его обошел скомканную и разбросанную в  беспорядке  по  полу  его
одежду, поднялся к дивану (для этого Кису пришлось скосить  вниз  глаза,
что он исполнил с добросовестной мукой), замер на сыром  пятне,  стывшем
посреди пледа, у самого кисова бедра - и тогда вдруг, словно испугавшись
чего-то, Кис сел и тотчас  вскочил:  странный,  прежде  неиспытанный  им
терпкий запах коснулся его носа. Запах этот был заметен  ему  едва,  как
тлен, но это было то, чего Кис тоже раньше никогда не представлял  себе,
раздумывая сам с собой в постели на ночь, как именно мальчики любят  де-
вочек... Бегло прислушавшись, Кис схватил с полу трусы и, чуть не  упав,
стал натягивать их на трясущиеся ноги: он все не мог поднять одну  ногу,
стоя на другой. Кое-как он оделся. Хуже всего досадил ему  галстук.  Кис
плохо умел вязать узел, впопыхах же раздернул его совсем, и  теперь  тот
вышел кривым, сколько Кис над ним ни бился; впрочем, было Кису уже не до
этого. Приведя в порядок волосы руками - на  столе,  у  трельяжа  лежала
щетка, но он не посмел взять ее, - Кис встал на цыпочки и, послушав еще,
льет ли душ, прокрался в прихожую, мечтая изо всех сил не ударить каблу-
ком об пол. Ему это удалось, хотя он не тверд был в коленях, а вместе  с
страхом и безразличие явилось впервые в душе его. Трепеща,  но  ликуя  в
трепете, еще раз обмер он, уже у порога и, повернув ворот  замк(,  боком
скользнул в чуть дунувшую подъездным сквозняком щель, на лестницу. Дверь
щелкнула, закрывшись за ним, и Кис остался один, в полной тьме.
   Но он не успел сделать ни шагу. Тьма была лишь мгновение; потом ввер-
ху, на площадке ‚лы, вдруг завозились, зашаркали, хором загалдели многие
голоса, вдоль стены, над лестничным маршем, упал, колеблясь, отсвет  жи-
вого пламени, очертив на миг тенью рельефы выщербленной краски - и сразу
целое шествие с свечами в руках, заняв верхний пролет, двинулось вниз по
лестнице, с гомоном и смехом качая фигурные тени по углам и на  потолке,
и перекрестками света озарило подъезд.
   - Эй, Кис! ты откуда? - кричала, смеясь, раскрасневшаяся Света,  шед-
шая впереди и  возбужденная  собственным  деятельным  предводительством;
платье ее от свечных огней переливалось волнами, словно серый жемчуг,  и
казалось сейчас более еще открытым, чем прежде. За нею с хохотом  махали
общей свечой, взявшись за руки Тристан и Ира, оба явно довольные ошелом-
лением в кисовых глазах, улыбался и Гаспаров, несший следом  свою  свечу
строго, как в церкви; далее чинно шли Маша и Гарик, и Кис невольно  при-
жался спиной к двери лилиной квартиры, переводя взгляд от огня к огню  и
не зная толком, что теперь ему делать. Шествие поравнялось с ним.
   - А-га! вон и Л„нчик! - крикнула опять, как ни в чем не бывало,  Све-
та, указав свободной от свечи рукой в сторону нижней забежной  площадки.
Следуя более ее тону, чем жесту,  непроизвольно  требовательному  (Света
чувствовала себя и действительно была теперь во главе событий), Кис  по-
вернул туда голову - и точно: в конце пролета, около окна, стоял с папи-
роской в зубах Л„нчик, неспешно затягиваясь, и сквозь хмурый прищур тем-
ных своих глаз рассматривал мрачно процессию. При виде Светы  он  усмех-
нулся было, но так, будто эта его усмешка против воли скривила ему  край
рта и тотчас исчезла, дав место странной, тоже вряд ли рассчитанной  на-
перед гримасе. Черты его обострились, словно замерли в  напряжении,  Кис
увидел, что он был бледен, почти желт - и в тот же миг, скользнув  вверх
по лицу его взглядом, он наткнулся глазами на его взгляд, угрюмо  вспых-
нувший из-под приспущенных куцых век его. Мгновение они смотрели друг на
друга. Потом Л„нчик выпустил изо рта дым, собрал  губы  в  белые  тонкие
складки (Кис различил эти складки даже вопреки близорукости и  полутьме)
и, держа папиросу на отлете, как нож, вперевалку двинулся от окна к сту-
пеням, навстречу всем. Но что-то особенное было в глазах его кроме угро-
зы - быть может, сомнение, - и так отчетливо, как это бывает  только  во
сне, с тем же полным знанием смысла действий Кис понял и  вспомнил,  что
минуту назад, выскользнув на площадку от Лили, он первым делом ощутил  в
воздухе дым табака, однако не увидел папиросной искры  там,  где  должен
был бы стоять тогда Л„нчик, поджидая его.
   "Он, сукин сын, хоть удивился бы мне, что ли! - как-то вяло размыслил
про себя Кис. - Ведь не меня же все-таки он тут  ждал,  чорт!"  Но  даже
капли смущения перед Л„нчиком не было теперь в нем. Наоборот: ему  вдруг
представилось, что теперь ему все можно. Равнодушие взяло в нем верх, и,
испытав по очереди бездны и сласти видимого  сего  жития,  обмякший  Кис
способен был найти в себе разве лишь скучное сострадание,  жалость  и  к
Л„нчику, и к Лиле, и к себе самому, да и вообще ему стало вдруг  скучно.
Дернув с досады бровью, он отвел пустой взгляд от глаз Л„нчика,  толкнул
локтем косяк лилиной двери и, сделав шаг, вмешался, наконец,  в  процес-
сию, чувствуя с удовольствием, что ноги его уже вполне покорны ему и ко-
лени больше не трясутся.
   - Ха, а моя где? Мне-то что ж: не взяли? - это было все,  что  сказал
он; он хотел было отнять свечу у Гаспарова...
   - Ну вот, ‚лка, вон тебе и твой Кис! - вдруг радостно забасил над са-
мым плечом его Пат. - Живехонек!
   И Кис увидел перед собой смеющиеся глаза ‚лы.
   - Кисонька, мы тебя потеряли, - виновато говорила  она,  сдерживая  в
себе веселое оживление, которое, однако, было  сильнее  ее.  Она  быстро
взяла пальцы Киса в свои и чуть сжала их. - Куда ты... Ай! -  вскрикнула
она вдруг, наклонив свечу, отчего капля парафина скатилась ей на руку. -
Ну конечно: всегда так. Ст(ит только захотеть к тебе в объятья...
   - Ты не хоти, - встрял Пат наставительно. - Добром прошу.
   ‚ла выпятила губу.
   - Что ж ты ждешь? - капризно спросила она Киса. - Меня уже пора  спа-
сать. Разве это не видно?
   - От кого бы? - не понял Кис, тоже смеясь в ответ ей.
   - От кого? Он еще смеется! Да забери эту несносную  свечу,  очень  ты
догадлив! Жжется же... Вот, а Гаспарова не тронь. Он сегодня под  особым
моим покровительством.
   - Смотрите-ка: успел! Это за что же? - полюбопытствовал  тотчас  Пат,
состроив бровями обиду так, что Гаспаров, понимая шутку, все-таки  пере-
жил краткое щекотание в тщеславной области своего существа.
   - Он мои цветы охранял... Впрочем, сударь, вам это не может быть  ин-
тересно, - отрезала ‚ла. - Кисочка, эй! Ты куда  подевался  на  самом-то
деле?
   Все уже опять шли гурьбой по лестнице. Будь Кис сейчас хоть чуть-чуть
менее обескуражен всеми событиями, обрушившимися за сегодняшний вечер на
него, он, вероятно, подивился бы про себя той новой необъяснимой переме-
не, которая в очередной раз совершилась в отношении к нему окружающих, и
особенно ‚лы, Пата, Гаспарова и Светы: Тристан и Ира слишком все же были
заняты собой... За время отсутствия его в studio что-то словно бы  прои-
зошло не то с ним, не то с ними, что-то такое, что не касалось собствен-
но до его похождений, никому неизвестных здесь, но благодаря чему он пе-
рестал нарушать равновесие в общем миропорядке, так ревностно перед  тем
оберегаемом всеми от него. И если прежде, с появлением Маши,  все  поче-
му-то стали прятать от него взгляд, избегали говорить с ним  и  избегали
самого его, не давая, разумеется, при этом себе труда понять, кому и за-
чем это могло быть  нужно,  то  теперь,  когда  он  вдруг,  выскочив  им
навстречу, вмешался в свечной ход, краем глаз только  глянув  в  сторону
Гарика, но ничего уже не ощутив в себе, остальные, тоже, конечно, не за-
метив и этого его взгляда, тем не менее потянулись к нему  как  бы  сами
собой, будто соскучились по нему, долго не видя его рядом. Теперь уж ни-
кому не было дела до его чувств. К тому же все совершалось слишком быст-
ро, все были возбуждены огнями и тьмой, и Киса охотно хлопали по плечам,
смеялись и тормошили его, вновь, как и прежде, не зная, зачем делают вс„
это. Из всех одна только ‚ла заметила в себе слабый след раскаяния, да и
то лишь потому, что еще раньше, в studio, успела хватиться Киса и  испу-
галась за него. Теперь этот ее испуг показался ей напрасным. В чем имен-
но она раскаивалась, этого она тоже понять не могла, причины  спрятались
уже в свои тайники, и ‚ла, веселясь и болтая, отдала Кису  свечу,  решив
тотчас выбросить из головы собственную мнимую, как  она  думала  теперь,
вину. Кис между тем того только и ждал. Он еще ответил вежливой  ужимкой
‚ле и Пату, сказал что-то допустимо-острое Свете, съехидничавшей на  его
счет по поводу его прически и галстука, но лишь „лина свеча оказалась  в
руках его, как он сразу забыл обо всем и погрузился  взглядом  в  пламя.
Казалось, огонь околдовал его.
   Прежде, изображая из себя в глазах ‚лы или Маши натуру тонкую,  рани-
мую и во всяком случае склонную к витанию в облаках, Кис,  будучи  такой
натурой на самом деле, порой намеренно напускал на себя вид мечтательной
отрешенности и щеголял им. Это требовало уже и его реноме.  На  снимках,
где фотографировался весь класс, он норовил всегда глядеть вдаль, поверх
объектива. Но теперь, после  всех  событий,  смешавших  расстановку  его
внутренних сил, что-то действительно произошло в нем: