есть.
   - Пойдем лучше к нам, - сказал дядя Александр. - Грозу посмотрим,  от
нас все хорошо видно. А тут как-нибудь и мама отыщется...
   Но предложение смотреть грозу вновь потрясло страхом Дозорскому душу.
   - Не хочу, не хочу, я боюсь! - завизжал он, прижимаясь из всех сил  к
дверям. Дядя Александр понял, что допустил оплошность.
   - Ох боже мой! Да что ж ты боишься? - спросил он смеясь. - это, может
быть, ты меня боишься? На-ко, смотри, как я умею двигать усами!
   Но в этот раз испытанное средство помогло лишь слегка. Дозорский при-
тих, но под слезой в глазах его дрожал ужас, он и сам дрожал  весь,  так
что в конце концов дяде Александру пришлось-таки брать  его  на  руки  и
нести вверх, на третий этаж, причем по дороге туда Дозорский опять  уда-
рился в слезы и молил: "Не надо грозу, не надо!", а  дядя  Александр  на
всякий случай двигал все же смешно усами и уверял, что "грозы никакой не
будет, какая уж тут гроза!" Гроза между тем была. Они как раз только что
вступили в полутемную прихожую давно знакомой Дозорскому Элиной  кварти-
ры, и дядя Александр повернул было голову, чтобы закрыть за собою дверь,
когда небо вверху раскололось вдруг пополам огненной ветвистой трещиной,
изгнавшей на миг мрак, и даже в фотографической тьме коридорного зеркала
вспыхнул, как магний, белый ломаный  пламень.  Дозорский  увидел  разряд
сквозь кухонное окно (прихожая одним концом примыкала к кухне) и,  обог-
нав гром, завопил так сильно, что из комнат на его крик тотчас  выбежали
в прихожую тетя Светлана и Эля. Гром ударил по крышам, распался на куски
и, медленно рокоча, отполз прочь.
   - Вот, у нас тут авария, - стал весело объяснять дядя Александр, под-
мигивая Эле и разводя в сторону свободной от Дозорского  рукой.  -  Мама
потерялась. На весь подъезд рев...
   Он хотел еще что-то добавить, но тут Дозорский, сам  не  зная  зачем,
рванулся вон из его рук, и дядя Александр спешно присел, чтобы  не  дать
ему как-нибудь в довершение всех бед выскользнуть на пол.
   В другое время Дозорский, может быть, устыдился  бы  Эли.  Во  всяком
случае он не посмел бы показать при ней слез. Но теперь  ему  стало  уже
все равно, и даже их ссора сквозь серый покров, который накинул  ему  на
ум страх, представилась ему незначительной, как бы вовсе не бывшей. Пом-
ня только одно - грозу над домом, неловко и как-то боком Дозорский шмыг-
нул мимо тети Светланы в детскую, где они всегда играли прежде  с  Элей,
упал на ковер возле Элиной кровати и, не переставая плакать,  полез  под
кровать, ибо гром с новой еще силой перекатился по двору, тряхнув  окон-
ные стекла. После этого кошмар окончательно смутил Дозорскому память.
   Он, впрочем, помнил еще будто сквозь сон, как уговаривали его вылезть
из-под кровати. Как тетя Светлана обещала  пойти  и  разыскать  ему  его
мать, коль скоро он уже не в состоянии спокойно ее дождаться.  Как  дядя
Александр наконец сказал Эле:
   - Э, да пусть его: лежит и лежит. Он потом сам выйдет, - и они  стали
смотреть вдвоем грозу, стоя у окна, причем дядя Александр улыбался и ку-
рил в форточку (курить т а к просто в квартире ему возбранялось), а  Эля
по временам тихонько вскрикивала: гроза была грандиозна.
   И однако, в глубине души Эле все-таки было жаль Дозорского. Чуть  по-
годя, посмотрев грозу, она отошла от окна, присела опять на ковер  возле
него и попыталась еще раз его утешить: достала из ящика для кукол и дала
ему под кровать детскую музыкальную шкатулку с цветной картинкой,  изоб-
ражавшей маленькую девочку, которая кормила с тарелки гусей.
   Этой кукольной шкатулке, похожей на футляр из-под зубного порошка,  в
жизни Дозорского было отведено видное место. Снизу (судя по изображению)
к округлому ее боку была прицеплена как бы  сонетка:  тонкий  и  длинный
капроновый шнур с твердым белым  шариком  на  конце.  Шнур  выдергивался
вниз, шкатулка начинала играть, равномерно втягивая шнур обратно - и так
продолжалось до тех пор, пока белый шарик не оказывался вновь под ногами
у нарисованной девочки. Звук был странный: с хрипотцой, словно  сдавлен-
ный по бокам тесными стенками шкатулки, он имел власть в сердце  Дозорс-
кого возбуждать сладостный томный зуд. В нем было много боли - либо тос-
ки с цепкой прерогативой давности, - и от него в Дозорском  воскресалось
что-то, надежно спрятанное всегда под спуд, но такое, о  чем  он  прежде
много и обстоятельно знал. Мелодия была колыбельной, и,  пока  коробочка
заглатывала сонетку, мир перед взглядом  Дозорского  мерк,  пространство
делалось безвидно и пусто, и твердь вещей, явно лишних  в  нем,  грозила
распасться, словно старый гипс. Порой Дозорского это пугало.  Однако  на
деле страха в том мире не было, там вообще не было ничего, Дозорский по-
нимал это ясно, и теперь его душа, утратив опору, вдруг именно там,  как
показалось ей, нашла желанный исход: хаос был старше ужаса.
   Перестав рыдать, Дозорский протянул руку к сонетке (за последнее вре-
мя их дружбы с Элей это стало для него чуть не главным искусом в ее  до-
ме) и хотел уже по обыкновению дернуть шнур вниз, но  в  этот  миг  дядя
Александр, молчавший до сих пор, повернул к ним лицо, голос его  странно
дрогнул, и он произнес тоном, которого Дозорский прежде от него  никогда
не слыхал:
   - Только не орите. Идите быстро сюда. Это раз в жизни бывает.
   Он скинул за окно свой окурок и проворно хлопнул внутренней  створкой
форточки.
   Эля тотчас вскочила. Дозорский, колеблясь, помешкал еще мгновение под
кроватью, но любопытство взяло в нем верх - что-то особенное,  это  было
ясно, происходило снаружи - и, неловко ерзая всем телом  по  ковру,  он,
наконец, выбрался кое-как на свет и встал на ноги. Одного взгляда за ок-
но было довольно, чтобы понять, что имел в виду дядя Александр.
   Квартира Эли, как и его собственная этажом ниже,  приходилась  окнами
"за дом". Отсюда, с третьего этажа, хорошо был виден лес, болото и гара-
жи, гаражи особенно удобно просматривались сверху. И вот теперь  над  их
крышами, в серой от дождя мгле стоял недвижно огненный белый шар величи-
ной с мяч. Правда, может быть, так это казалось только отсюда, а настоя-
щую его величину определить на глаз было нельзя, как нельзя было понять,
куда именно он намерен плыть: он словно раздумывал, выбирая. Но пока Эля
трясла за руку дядю Александра и причитала:
   - Что это, пап, что это? - а тетя Светлана, охая, бегала по  квартире
и закупоривала одно за другим окна, он тихо тронулся вниз и вбок, как бы
соскользнул с насиженного места и, зловеще  переливаясь,  поплыл  сквозь
дождь к дальнему фонарному столбу. Серые зыбкие тени  под  ним  легли  и
послушно вытянули концы в противоположную его ходу сторону. Тетя Светла-
на замерла где-то в гостиной. Было похоже, огненный шар ее околдовал. Он
околдовал и Дозорского, тот тоже весь замер ссутулившись, свесив руки, и
угрюмо смотрел перед собой в окно, будто не решаясь еще отойти от Элиной
кровати. Он, впрочем, все хорошо видел. И вот странно: хотя теперь  дядя
Александр очень приметно волновался (шар, описав дугу, поворотил от  фо-
наря к их дому) и тетя Светлана уже не раз вскрикнула "о, боже!", а Эля,
прижавшись из всех сил к руке дяди Александра, не спускала с окна  глаз,
- Дозорский, однако, вопреки этой общей панике был, казалось, совершенно
спокоен и тих и ничем не обнаружил своего участия в  катаклизме.  Наобо-
рот: теперь, когда зримый апофеоз грозы предстал перед ним  с  безуслов-
ностью факта, а сокрушительная ее суть сделалась понятной всем, он,  До-
зорский, уже не ощущал в себе ничего, кроме скучного недоумения, как это
бывает во сне, когда сверзившись как-нибудь ненароком в  пропасть,  про-
должаешь спать и видишь, что пропасть слишком мелка, скорее всего  приз-
рачна и вряд ли способна причинить кому-либо какой-нибудь действительный
вред. Он был разочарован - а с тем вместе и опустошен; про себя он  ждал
б(льшего.
   Шар между тем замкнул круг и повис опять над  гаражами,  против  окон
дома, тяжко подрагивая, словно полный воды куль. "Саш, а он может..."  -
начала было тихо тетя Светлана, но тут что-то стряслось с шаром. Как  от
толчка вдруг рванулся он прочь, пролетел, увертываясь от осин, над боло-
том и со всего ходу въехал в ствол византийской  сосны,  в  самый  центр
его, под крону. Вероятно, удар был страшен. Шар разорвало, он плеснул во
все стороны огненной кляксой, и хотя в последний миг кто-то успел подме-
нить громовой раскат залпом детских хлопушек, однако клуб дыма, густой и
темный, вырвавшись из него, пополз вверх по коре, цепляясь за ветви. До-
зорский ждал, что сосна рухнет. Мгновение ему казалось, что  ее  недвиж-
ность - лишь миг перед обвалом. Но время шло, дождь рвал дым, гром валил
камни где-то уже вдали, за лесом, и внезапное солнце, нырнув в  щель  на
западе, хлестнуло снизу, через полнеба, по желтой изнанке туч. Сосна да-
же не дрогнула. Дождь тотчас поредел. Дым  отнесло  и  развеяло,  и  уже
опять дядя Александр курил в распахнутое настежь окно, на улице  звенели
голоса, машины расплескивали муть невостребованного потопа, в дверь Эли-
ной квартиры стучали, и тетя Светлана шла открывать, а Дозорский, обмяг-
ший и сонный, безмолвно плелся за ней вслед, уже твердо  зная,  что  это
наконец его мама и что сейчас он пойдет домой. Гроза кончилась.
   Час спустя, на закате, наевшись и разомлев, он лежал у себя в  гости-
ной на спине, удобно подоткнув шитый край подушки себе под голову, и ле-
ниво протягивал ноги вдоль дивана для  гостей,  его  излюбленного  места
дневных почиваний. Только что перед тем вынутые с  помощью  одеколона  и
иглы занозы оставили у него в пальцах  приятную  саднящую  боль,  солнце
пускало по комнате зайчики, радужные пятна отражались в темных  глубинах
полировки, наводя на стены и  пол  сумеречный  уютный  свет,  и,  вдыхая
сквозь дрему душистый аромат, рассеянный в воздухе и не вовсе еще улету-
чившийся через открытый балкон, Дозорский впервые с тех пор,  как  испу-
гался грозы и побежал, вспомнил мимоходом о Хрюше. Помыслил  он  о  нем,
правда, лишь слегка, наряду с другими, посторонними Хрюше, но тоже  сон-
ными и легкими, приятными ему предметами, как то: Эля,  подарки  ко  дню
рождения (он чуть было не потерял сегодня от страха свое ведро и  совок,
которые потом все же счастливо нашлись у него под дверью, хоть он  и  не
помнил, каким образом принес их туда); но Хрюша  теперь  предстал  перед
ним в мученическом ореоле собственного неблагополучия, слишком и без то-
го ему известном, и Дозорский лишь с жалостью подумал о  нем,  что  вот,
может быть, он сидит теперь, после трепки, где-нибудь в углу,  куда  его
имели обыкновение ставить за любой пустяк, в том числе и за поход на бо-
лото, и даже понятия не имеет об этом полном, наружном и внутреннем  ве-
чернем покое, от которого Дозорскому самому делалось уже отчасти скучно.
Он зевнул. Скитания помыслов подвели его как раз вплотную к Кириллу, од-
нако о Кирилле он думать не захотел и, перевернувшись со спины  на  бок,
лицом к стене, прищурил глаза.
   Отца с работы еще не было. Обычно он приходил позже, чем  дядя  Алек-
сандр, часам к семи, а сегодня задерживался и даже  почему-то  пропустил
обед. В таких случаях, довольно нередких, он всегда звонил по телефону с
работы домой и, должно быть, звонил и в этот раз, но Дозорский этого  не
слышал, так как и сам сегодня прогулял обед на болоте. Он  вообще  плохо
разбирался в семейных отношениях своих родителей. Любовь отца к себе он,
правда, всегда хорошо знал и так же знал его чувства к  матери,  которой
тот был старше и от которой таился с своей любовью - быть может, не зря.
Дозорскому, впрочем, до этого не было никакого дела:  по  крайней  мере,
так сам он думал. Он не умел еще обращать внимание на  жизнь  родителей,
всякий порядок вещей воспринимался им как должный, а поскольку ссор в их
семье не происходило никогда, то он и считал, что у него  нет  оснований
для беспокойства.
   Он сам не заметил, как уснул. Спал он не долго, но  крепко  и,  вдруг
пробудившись, обнаружил слюну в углу рта и пятна на подушке.  Ему  очень
это не понравилось. Такие именно пятна он видел не раз по утрам  на  по-
душке у отца, если заходил к нему зачем-нибудь в спальню, и  еще  прежде
как-то ломал себе голову над тем, откуда они берутся.  В  этом  открытии
что-то неприятно задело его. Тряхнув головой, он  поспешно  сел,  поджал
под себя ноги и, недовольно хмурясь, стал смотреть кругом,  по  комнате.
Был вечер, закат, и у дверей звонили.
   На один миг, сам не зная отчего, Дозорский вдруг весь  внутренно  по-
добрался: он уже готов был вскочить и бежать в прихожую  открывать  (его
словно толкнуло что-то), но тут понял, что его мать опередила  его;  он,
вероятно, как раз и проснулся от звонка. Дверь между тем заскрипела  под
ее руками, тонко брякнула дверная цепка, и Дозорский услышал голос  Эли,
странно раздвоенный подъездным эхом.
   - Здравствуйте, Настасья Павловна! - (Тайно и явно Эля гордилась тем,
что избегает в беседах с старшими тотемических форм родства, и была веж-
лива из всех сил). - Извините, пожалуйста! А Сережа дома?
   - Сережа? дома. Проходи, - говорила Настасья Павловна, кивком  головы
приглашая ее внутрь.
   - А он выйдет?
   - Он, кажется, спит. Не знаю, если проснется...
   - Я не сплю, не сплю! - закричал Дозорский, поспешно вскакивая с  ди-
вана и выбегая в коридор. На ходу он тер кулаками глаза.
   - Выходи, мы во дворе, - сказала ему Эля, усмехнувшись ему и на  него
посмотрев уже через плечо, с середины лестничного марша.
   - Ты надолго? - спросила Настасья Павловна.
   - Не, я сейчас...
   Даже не прикрыв за Элей дверь, Дозорский стал поспешно всовывать ноги
в застегнутые сандалии, уже вымытые Настасьей  Павловной  после  болота.
Носки надеть он забыл, и теперь металлические  пряжки  больно  врезались
ему в кожу.
   - Горе ты мое, - сказала Настасья Павловна, следившая за ним. -  Хоть
бы носки надел...
   Это она произнесла не очень уверенно, без нажима, дав ему повод спеш-
но юркнуть мимо нее в дверь, на ходу лишь кинув:
   - Там тепло! - чему Настасья Павловна снисходительно улыбнулась.
   Собственно, она не имела ничего против его прогулки с Элей. Ей, как и
дяде Александру с тетей Светланой, в душе вовсе не нравилось то, что  их
дети повздорили между собой, но, она это  понимала  сама,  вмешательству
старших тут не могло быть места. Все должно было решиться само по  себе,
без их участия, и теперь, глядя Дозорскому с улыбкой вслед,  она  решила
про себя, что расчеты ее, пожалуй, были верны. Дозорский  сам  тоже  так
полагал.
   После того, как сегодня, во время грозы, Эля утешила его под кроватью
музыкальной шкатулкой и была даже ласкова с ним, у него и  в  мыслях  не
осталось принимать всерьез их ссору, он чувствовал себя в безопасности и
был в восторге от того, что Эля сама первая позвала его гулять. Он  выс-
кочил за ней следом из подъезда во двор, остановился на миг, чтобы  поп-
равить сбившийся в спешке задник, поглядел кругом и тогда только  понял,
что попался.
   Эля, толстая Лера, а с ними вместе тот молодой человек, которого  До-
зорский видел нынче утром в песочнике (он, при  ближайшем  рассмотрении,
оказался старше Дозорского на год, выше его и шире в  плечах  и  кости),
вероятно, поджидали его, и раньше, чем он успел что-либо сообразить,  он
оказался прижат к стене возле дождевого стока, причем  тотчас  с  ужасом
постигнул и то, что спасать его здесь некому.
   - А... Это что? что такое? а? - говорил он, слегка заикаясь и перево-
дя взгляд с Леры на Элю (смотреть молодому человеку в глаза он почему-то
не отважился).
   - Сейчас узнаешь, - посулила Эля. Она коварно ухмыльнулась. -  Ну-ка:
гони индейца.
   При этих словах она подставила ему свою ладонь с плохо вымытыми и не-
чистыми под ногтями пальцами, сжав их, однако, перед тем в красивую гиб-
кую лодочку. Дозорский вдруг схватился за карман:  индеец  был  там,  он
просто совсем забыл о нем, и, уследив его жест, Лера тотчас противно за-
визжала:
   - А! а! вон он где! вон схватился! - указывая на его руку  своей  ру-
кой. Она даже припрыгнула от возбуждения на месте.
   - Гешка, забери у него, - велела Эля молодому человеку.
   - У меня нет, нет, - забормотал Дозорский торопливо, пугаясь все  бо-
лее в душе верзилистого Гешки. - Ну честно же нет! Ну чего пристали?  Ну
чего-о? - Лицо его жалко искривилось.
   - Ой! ой! да он сейчас расхнычется! - сказал уничижительно Гешка.  Он
протянул неспешно к Дозорскому руку так, будто и не собирался даже  пус-
кать силу в ход, но при этом край его рта саркастически  вздрогнул.  До-
зорский сник. В отчаянии глянул он мимо него во двор (он все не  решался
смотреть ему в лицо) и вдруг, словно от мгновенной мысли, озарившей све-
том истины ему ум, он весь вскинулся и воспрянул: в двух шагах от  него,
приоткрыв по обыкновению рот, стоял возле скамьи Хрюша и  не  мигая,  во
все глаза следил за ним и за Гешкой.  Гнев  тотчас  затмил  в  Дозорском
страх.
   - А-а! так это вот кто разболтал! - вскрикнул он,  злобно  ликуя,  и,
разом все позабыв, ринулся напролом, между Элей и Гешкой, к Хрюше.
   Хрюша даже присел на месте от ужаса.
   - Это не я, не я, - завопил он, прикрывая почему-то голову руками, но
в этот миг Гешка рванул сзади Дозорского за плечо, сунул  без  церемоний
руку ему в карман и, тотчас выскользнув оттуда, индеец плюхнулся в  при-
дорожную грязь, на глазах всех приняв вид бурой помпейской жертвы. Схва-
тив друг друга за одежду, мальчики покатились в траву. Эля и Лера с  по-
бедоносными криками кинулись было к индейцу, но Дозорский и тут опередил
их. Увернувшись кое-как от Гешки, он с размаху накрыл индейца  всей  пя-
терней и, вскочив на ноги, живо бросился вновь к Хрюше, готовясь уже за-
ранее оставить от него одно мокрое место. Хрюша зажмурился, так как  ку-
лаки Дозорского замелькали у самых его глаз.
   - Но это правда не он, - сказала поспешно Эля.
   - Это я, - добавил чей-то  голос  у  Дозорского  за  спиной,  и  тот,
вздрогнув, обернулся. Сзади стоял Кирилл. - это я им сказал, - продолжал
он мрачно, насупливая бровь. - Потому что это не твой индеец. - Он  мах-
нул рукой, как бы подтверждая тем неоспоримость такого факта. -  У  тебя
раньше этого индейца не было... Значит, он не твой. Я это  сделал  пото-
му... потому что чужое брать - это нечестно.
   Тут он сморщил еще решительней лоб, повернулся и, из всех сил  соблю-
дая достоинство, пошел от них прочь, ступая  так  медленно,  как  только
мог.
   Гешка тем временем уже тоже поднялся на ноги.
   - Да ну его, - сказала вдруг Эля Лере. - Ладно. Мне  этот  индеец  не
нужен. - (Дозорский все еще держал индейца в кулаке, стоя возле  присев-
шего Хрюши). - Пусть он его себе забирает.
   Все, включая Хрюшу, недоуменно уставились на нее.
   - Почему? - спросил Гешка потом.
   - Так.
   - Ну, как хочешь, - он недовольно дернул щекой. -  А  если  что,  так
можно и отнять...
   Он был явно разочарован.
   - Нет, не надо, - решила Эля. По лицу ее вдруг скользнула быстрая ус-
мешка. - Знаешь что? пусть он лучше тогда трусы  снимет.  Я  снимала?  -
прибавила она веско, переводя взгляд с Леры на Дозорского. - Снимала.  И
ему показывала. А он нет.
   Гешка тотчас просиял.
   - Угу, ясно, - сказал он, деловито оглядываясь. - Тут только  нельзя:
увидят.
   - Вон, на стройку пошли, - предложила Лера.
   - Можно в подвал, - сказала Эля задумчиво.
   - Не: там эти... ну как их? эти ваши...
   - Мертвяки, что ли? - Эля презрительно скривилась.
   - Да нет, те, которые там в грозу сидели. У них  теперь  там  этот...
громоотвод. Они его свинчивают.
   - Громоотвод? Так пошли в кусты, - кивнула Эля. - Вон в те, - она по-
казала на куст за песочником. - Там сейчас никого. Пошли?
   На Дозорского она взглянула без злобы и так, будто только  спрашивала
его совет. Все остальные тоже поглядели на него.
   Дозорский молчал. Во все время этого спора он не произнес ни слова  и
сейчас словно с трудо