ыть, вовсе спорить и не станем, - возразил  Гаспаров.
- И к тому же, - он неуверенно посмотрел вокруг, - всем  наверное...  не
интересно?
   Всем и в самом деле не было интересно.  Мало  того:  увидав  действи-
тельную опасность попасть на литературный спор, слишком уже напоминавший
продолжение урока, все еще скорей оживились посторонними делами,  приняв
вид равнодушия к разговору между Гаспаровым и Кисом. Исключение, правда,
составил Пат и с ним вместе вежливая ‚ла, озабоченная  вообще  необходи-
мостью занять гостей; но и со стороны Пата это  уже  было  странно.  Он,
очевидно, имел в виду какой-то свой интерес, вмешиваясь в ход беседы,  и
слишком явно преследовал цель, далекую от Толстого, так что Гаспаров от-
метил это про себя мимоходом, присматриваясь к нему. Как ему  показалось
- может быть, не напрасно, - он понял Пата вполне.
   Пат, между тем, предпочитавший всегда быть в курсе чужих дел,  нежели
докучать кому-либо своими, наделен был, действительно,  чертой,  хотя  и
тайной - во всяком случае оберегаемой от лишних  глаз,  -  но  известной
тем, кто близко знал его. При общей своей веселости и безвредности  нра-
ва, а также при внешнем добродушии Пат иногда намеренно,  но  словно  бы
невзначай любил стравить кого-нибудь друг с другом и  после  посмотреть,
что из этого выйдет. Сегодня эта его черта разыгралась уже в полной  ме-
ре. Ему удалась штука (как он ее про себя называл) с Л„нчиком и  Светой,
и теперь он, увлекшись было мыслью напустить еще Гаспарова на Киса, при-
нялся как раз раскидывать в уме план, когда увидел, что толку не выйдет.
Прежде всего, "самый предмет", вопреки  кисовым  уверениям,  не  вызывал
должного задору. К тому же и Гаспаров, по всему судя, никакой охоты спо-
рить не имел, а, напротив, вгляделся в Пата с  таким  любопытством,  что
тот тотчас же махнул в душе на все рукой, рассудив за  лучшее  подождать
до следующего раза; у него и вообще были вкус и сноровка. Кис же,  разу-
меется, по простоте своей ничего этого не заметил.
   Однако внутренние силы, те самые, чье посредство, может  быть,  равно
движет народами в истории и горсткой людей, собравшихся вместе на чай, -
эти силы решительно были теперь не на кисовой стороне. Тристан  как  раз
сменил ленту в магнитофоне, зашипев, она побежала под  вал„к,  и  тотчас
звон, грохот и визг, отмеренные ровными долями ритма, наполнили  studio.
Света и Ира вскочили. Из всей компании порядочно  танцевать  умели  одни
они, к тому же и места было мало; Гаспаров с фальшивой улыбкой  посторо-
нился, Пат разулыбался искренне, хотя его и принудили уйти с пуфа в сво-
бодное кресло, а более всех завеселился сам Тристан, который под  шумок,
поднятый им, стащил с блюда угол „линого пирога, взобрался задом на стол
и принялся жевать в такт, роняя на брюки крошки; ему было  приятно,  что
музыка имела успех, и он подмигнул ‚ле, вернувшейся из "кельи" и тоже  с
удовольствием отметившей, что вечер пущен и все идет своим чередом. Тут,
кстати же, мелкое, но примечательное событие произошло между нею  и  Па-
том, придав ходу вечера отчасти уже иное направление и  задев  за  живое
Гаспарова, отвлекшегося было своей мыслью... Случилось это так:
   Выйдя из "кельи" в зал и остановившись в стороне у шкафа чтобы не ме-
шать танцующим, ‚ла поискала глазами, куда бы присесть, но не  нашла.  И
вот, вопреки ее воле, даже, пожалуй, застав  ее  врасплох,  уверенной  и
твердою рукой Пат вдруг привлек ее к себе и, как она  ни  противилась  -
она под конец даже молча ткнула его кулачком в плечо, - усадил  ее  себе
на колени. При этом он так же все продолжал улыбаться, глядя мимо нее на
Иру и еще больше на Свету, и с прежним  искренним  любопытством  следил,
как у той подрагивают от танца груди. ‚ла смирилась. Собственно,  это  и
было то, что требовалось ей: чуя твердую ладонь Пата, она могла,  конеч-
но, позволить себе строить глазки на стороне кому угодно и  даже  думать
излишне тепло о Л„нчике, не беспокоясь вовсе за свой душевный уют. Ее не
слишком волновало и то, что иногда ради этого приходилось сносить патовы
выходки, как, например, и теперь: последнюю неделю он  не  казал  к  ней
глаз, где-то околачиваясь. В этом, к слову же, заключалась и та ее  оби-
да, за которую ‚ла думала отплатить ему, кокетничая с Гаспаровым; теперь
ей это не удалось. Улыбчивый, но непреклонный Пат, как видно, знал  толк
в основании женских симпатий.
   Однако же Гаспаров, слишком явно отставленный и оказавшийся теперь  в
стороне ни при чем, был вопреки логике обижен и надулся  про  себя.  Ему
стало тотчас скучно и особенно гадко от сознания  собственной,  излишней
во всем происходящем роли, уже успевшей к тому же, назло  ему,  его  ув-
лечь; он иронически осклабился и прищурил глаза, одновременно сузив  пе-
ред собою взгляд в расчете не глядеть в сторону кресла, и в уме его сей-
час же представилась вероятность такого именно исхода, но только серьез-
ного, на фоне глубоких чувств и надежд. Говорить ему вовсе расхотелось.
   Наоборот Кис как раз ощутил прилив сил. Не находя в танцах толку,  но
не упуская из виду и освободившийся диван, он подхватил под локоть  Гас-
парова и увлек его за собой, продолжая болтать с легкостью,  обыкновенно
означавшей в нем крайнюю степень возбуждения: он давно уже считал  мину-
ты, не осмеливаясь часто глядеть на циферблат, и заранее даже  дрожал  в
глубине рук и колен, ожидая Машу.
   - Не подумай, чтобы я был толстовец, - говорил он, усаживая Гаспарова
подле себя и сам садясь к нему вполоборота, с уже приготовленной сигаре-
той в руках, - отнюдь; и потом, конечно, я понимаю, из того, что  Светка
тут плела, половина вранье, остальное глупость. Но... и однако: это  что
же, действительно твой взгляд, будто Толстой - гм! - не художник?
   Гаспаров, нехотя изображавший участие в то время, пока  Кис  говорил,
при последних словах его усмехнулся и поглядел внимательней. Кис и вооб-
ще-то из всех присутствующих вызывал в нем менее всего  беспокойства,  а
его навязчивость в вопросе с Толстым показалась Гаспарову забавной.
   - Положим что да, - сказал он уже без следа в голосе от своего  преж-
него смущения. - Что из этого?
   Кис удовлетворенно кивнул.
   - Это, разумеется, оспорить нельзя, - живо заявил он, садясь  удобнее
и загнув высоко ногу, от чего еще больше поворотился в сторону  Гаспаро-
ва. - Но позволь узнать: почему?
   - Это уж другой вопрос, - сказал Гаспаров, который не решил  еще  про
себя, уклониться ли ему или нет от разговора. Досада и проистекающая  из
нее лень - следствие любого, даже минутного разочарования  -  не  вполне
еще в нем улеглась, а потому он прежде нахмурился и даже словно  бы  ос-
тался недоволен собою в том, что все-таки  заговорил  под  конец.  -  Я,
впрочем, не имел того в виду,  чтобы  Толстой  был  плохой  писатель,  -
объяснил он. - Я, видишь ли, думаю, что он был попросту больше, чем  пи-
сатель, а это-то и худо.
   - А! так давай спорить, - тотчас оживился Кис. - Тут уже, по  крайней
мере, есть предмет и взгляд... И хорошо: пусть он больше  чем  писатель;
чт( в этом дурного?
   - Дурно не это само по себе; плохи следствия, -  продолжал  Гаспаров,
смиряясь постепенно с необходимостью говорить и уже следуя мимикой  ходу
слов. Он принял небрежную позу и изобразил на лице равнодушие  ко  всему
прочему. - Собственно, это вопрос религии.
   - Вот как? а, ну разумеется... Да, гм:  ты,  надеюсь,  не  атеист?  -
спросил тотчас Кис, которому показалось, что он понял суть взглядов Гас-
парова - он знал проблему религиозности в толстовстве, а  при  этом  сам
простодушно считал себя человеком верующим:  вера,  на  его  вкус,  была
столь же неотъемлемой чертой comme il faut, как и галстух  или  светский
треп. Со всем тем, в глубине себя, он себе не лгал. Жизнь он воспринимал
остро и сильно, слишком остро и слишком  сильно  для  того,  чтобы  мочь
представить себе мир, основанный на незатейливых идеях безбожья из учеб-
ника обществоведения, которые, однако, он отрицал вслух,  главным  обра-
зом, из одного только пиитического чистоплюйства.
   - Дело не в этом, - говорил Гаспаров между тем. - Дело  тут  в  самой
России, в русских. А Толстой, к сожалению, русский, к тому же  еще  реа-
лист... Вот видишь ли, - продолжал он, рассматривая,  как  Кис  зажигает
сигарету, - мне вообще трудно понять, отчего  это  такая  фантастическая
страна, как наша, пусть и в золотой век, могла родить  реалистов:  c'est
ridicule*; сильно подозреваю, что тут с классификацией не все ладно.  Ну
откуда бы им было взяться? ведь мы же - я имею в виду русских -  никакой
действительности н( дух не переносим, а уж подавно своей, постылой.  Ну-
жен абсолют: общее и высшее, и чем скорей, тем лучше, лучше без  подроб-
ностей... Так вот: а Толстой, эти его том( пыльные и пухлые - это же од-
на сплошная подробность: как кто сел, как посмотрел, как сказал, как по-
думал, всюду - к(к, не чт(! И ни одной ошибки. Вот  я,  например,  этого
просто не вижу. И сколько раз смотрел - не вижу, нет. И не помню.  Впро-
чем, я по себе сужу... - Гаспаров саркастически хмыкнул.
   - Что ж, вот, казалось бы, художественный дар, - заметил Кис осторож-
но. - Но ты говоришь - религия; причем тут она?
   Гаспаров, высказывая сейчас мысли, самому ему давно известные, а  по-
тому и зная наперед, что за чем следует в них, остался доволен  вопросом
Киса.
   - Религия при том, - подхватил он тотчас, - что он ей-то все в жертву
и принес, оттого он русский... Останься он просто гениальным  писателем,
каких десяток в мире, докажи, что и русские бывают реалистами,  художни-
ками, да и только, с гордым девизом в том смысле, что "искусство не нуж-
но ни за чем" - все было бы на месте. Нет, ведь ему этого мало! Он вмес-
то того весь мир на тот свет отплясал - все ради  Бога.  Вроде  жонглера
Богоматери, помнишь, у Франса...
   Кис, который Франса не читал, как и вообще французов,  оттого,  между
прочим, что на языке не мог, а переводами брезговал, тут, однако же, на-
шел нужным кивнуть, но все-таки поморщился из-за дыма из сигареты, плыв-
шего ему в глаза. В этот миг кончилась музыка; разгоряченная танцем Све-
та подскочила к дивану и, с размаху плюхнувшись между Кисом  и  Гаспаро-
вым, раскинула голые руки, обхватив обоих за шею и хохоча. В studio под-
нялась суета, все задвигались, тоже взбодренные танцем,  но  не  находя,
чт( предпринять, покуда Тристан менял пленку, попросту  пока  галдели  и
смеялись.
   - Кисонька, сигаретку! - простонала между смехом Света.  -  Или  нет:
дай затянусь... - Она взяла губами фильтр, так что Кис ощутил на миг  на
ладони ее дыхание, потом пустила дым и, поочередно оглядев  Гаспарова  и
Киса, произнесла нараспев:

   Блажен и свят в веках философ,
   Задавший множество вопросов.
   Но вот вопрос: блажен иль нет,
   Тот, кто нашел на них ответ?

   - Это что за дичь! - восхищенно заорал  Кис,  менее  всего  ожидавший
стихов от Светы; ему к тому же понравилось, как именно  она  дышала  ему
между пальцами. - Светка, эй: я тебя поцелую!
   - Да-а? - Света притворно задрала бровь. - Фи, я тебя не люблю. - Она
опять посмотрела на Гаспарова. - А вы что скажете, сударь? По  вкусу  ли
вам мои стихи?
   - Они правда твои?
   - Это важно?
   - Нет.
   - То-то же. Хм, о чем вы тут хоть трепались-то?
   - О вопросах, конечно, - затараторил Кис, желая вернуть к себе внима-
ние Светы. - О безответных, хе-хе-с... Serge как раз остановился...  где
ты, бишь, остановился?
   - Я остановился на том, что после Толстого писать уже нечего, -  про-
говорил Гаспаров, вновь нахмуриваясь, так как от близости Светы,  от  ее
голых рук и особенно от горячей смеси дух(в и пота, витавшей кругом нее,
у него опять сделалось томно в груди и поплыла голова.
   - Та-ак - да? - протянул  Кис  несколько  растерянно  и  тоже  собрал
складки на лбу. - Я, наверное, что-то упустил. Хоть убей  не  пойму,  из
чего ты это вывел. Мы вроде бы дошли до религии...
   - До чортиков вы дошли, - заявила Света. - Ладно,  не  печальтесь.  -
Она вдруг повернулась к Кису, быстро и сильно, без кривляний  поцеловала
его в губы и вскочила. - Вы зануды, - отнеслась  она  еще  напоследок  к
ним. - Эй, Тристи! Давай, врубай.
   Тристан и в самом деле в этот момент надавил кнопку.
   Странно, но на этот раз ни слов(, ни даже самый поцелуй Светы никако-
го особенного действия на Киса не  произвели,  вернее,  произвели  самое
глупое. Он принял небрежную позу, призванную  обличить  в  нем  бывалого
сердцееда (и даже внутренне так себя на миг и почувствовал),  затянулся,
покачивая ногой в такт новой музыке, уже успевшей собрать  круг  танцую-
щих, и, наконец, выпустив ноздрями дым, изрек:
   - Искусство для того и нужно, что человек знает, чт( ему делать с те-
лом. А с душой - нет.
   Гаспаров, не ждавший от Киса особых откровений,  удивленно  посмотрел
на него.
   - Это, пожалуй, верно, - заметил он еще больше  нахмурившись,  и  так
как был уже увлечен разговором (особенно, конечно, развитием своей  мыс-
ли), то решил довести дело по возможности до конца. В общем, все просто,
- продолжал он, упирая на слова. - Реальность удалась ему более, чем ко-
му-нибудь, и я не думаю, чтобы Толстой был просто т(к  землепашец.  Если
угодно, это вообще его знак и символ: он потому, кстати, и чудеса  отри-
цал, что всегда за землю держался. И уж, конечно, тут все понимал по-хо-
зяйски. Так вот я и спрашиваю: осталось еще что-нибудь в  действительном
мире, чего бы он не описал? Есть в обществе нормальных людей чувства или
мысли, которые он уже не нашел бы? А если нет, то вот тебе и смерть реа-
лизма. Исчерпанность жизни, двадцатый век. Политика, порнография да пси-
хоз - все, что оста„тся; три "П", так сказать... Ну и,  конечно,  лирика
на все лады, даже в прозе... Итог печальный. - Гаспаров замолчал, ожидая
возражений.
   Кис, который согласен с Гаспаровым не был, но хотел как-нибудь  сразу
опровергнуть его, без долгих дискуссий, вначале замер и напрягся, честно
стараясь найти, что же, собственно, не нравилось ему во взглядах  Гаспа-
рова, и, к своему изумлению, тотчас нашел и провозгласил, любуясь  собой
и для пущего эффекта не изменив даже тот небрежный  тон,  каким  говорил
перед этим:
   - Да видишь ли, Гаспаров, - сказал Кис благожелательно, - когда б ве-
ликие не превосходили в чем-нибудь друг друга, их  неинтересно  было  бы
читать; Грина, например, и после Толстого читать интересно. Ergo... - Он
улыбнулся и развел рукой с сигаретой. К его удовольствию, Гаспаров был и
впрямь сражен.
   - Позволь, позволь, - заговорил он было. - Конечно, если  так  поста-
вить вопрос...
   Однако Кис перебил его.
   - Россия, о Гаспаров... - произнес он, откидываясь картинно на спинку
дивана: он хотел закрепить схваченные позиции и уже открыл рот...  Зеле-
новатый свет, упав из прихожей, внезапно очертил иначе предметы и фигуры
в studio, так что Гаспаров, сидевший  лицом  к  двери,  невольно  поднял
взгляд мимо Киса. Следуя ему, а  также  общему  легкому  замешательству,
наступившему вдруг в гостиной, Кис, вздрогнув, обернулся. И увидел Машу.
   Быть может, правы те философы, в чьих системах время  уподоблено  ли-
нии, а мысль - вертикали к ней. По крайней мере Кису казалось позже, что
он понял все, лишь только глаза его встретились с глазами Маши, и  после
того уже ни одной иллюзии не смог бы он утерять, ибо в нем их  не  оста-
лось ни единой. Но, вполне вероятно, что это только ему казалось, на де-
ле же, отвернувшись от Гаспарова и тотчас его забыв, словно  бы  потеряв
его из виду, он нашел себя уже посреди studio, и  зачем-то  включен  был
верхний свет, музыка заглохла, вокруг говорили невнятно, но громко  мно-
гие голоса, а он сам, остановясь и ссутулившись перед Патом, что-то слу-
шал и отвечал, избегая видеть то, что увидел, обернувшись к дверям, ког-
да ему понадобилось все же несколько долгих,  словно  гудение  колокола,
секунд, чтобы рассмотреть Машу и в полутьме, за спиной ее, военного  мо-
лодого человека с простодушным лицом и черными, как у нее, глазами,  од-
ной рукой державшего ее за руку выше локтя, а другой снимавшего офицерс-
кую форменную шапку с коротко остриженной красивой головы.
   Сознание Киса судорожными наскоками пыталось теперь уловить,  что  же
именно говорил ему между тем Пат, и что он сам отвечал на это. Но каждое
слово, попав в беспорядок других слов, осадивших его разум,  билось  уже
напрасно, неспособное найти концы нужной связи. Мало того: бедному  Кису
не только слов(, но и самые звуки предстали вдруг в их утомительной  ве-
щественности, как это порой случается в болезни; и были среди  них  иные
колючими и шершавыми, другие округлыми и гладкими, и еще каждое - теплым
либо холодным, а между всеми имя "Гарик" горело угрюмым огнем  раскален-
ной печи. Наконец он увидел явственно и отдал себе в том отчет, что лицо
Пата, и без того скуластое, раздвигается еще посредине незлой  ухмылкой,
ему присущей, и, вдруг испугавшись этой ухмылки, Кис сжался весь,  овла-
дел слухом и кое-как, в последний миг все же выхватил из слов их смысл.
   - Что, братишка, - говорил Пат, оглядывая его, - к(к оно?
   Киса тотчас же покоробило. "Господи, ну словечки! -  простонал  он  в
унылом удивлении, невольно все же улыбаясь в ответ.  -  Какое  еще  оно?
(Братишка(!!"
   - О чем ты? - смутно возразил он, решив, что должен  утаить  истинное
свое положение.
   - Что, слаб(? - спросил Пат, усмехаясь опять, и на  этот  раз  вторая
его улыбка, бог знает почему, лишила Киса надежды прикинуться  равнодуш-
ным. Наоборот, остро и необъяснимо ему захотелось откровенности. Крохами
ума он не позволил себе этого, хотя глаза Пата поблескивали приглашающе,
и только мотнул уныло головой.
   - Что делать... Зло насилием... - попытался неуклюже  вышутиться  он,
но тотчас сообразив и то, наконец, что перед  ним  не  Гаспаров,  смолк,
сдерживая излишнее подергивание губы..
   - Всяко, - согласился Пат. - Это штучка острая.
   "Острая? Какая еще: ревность?" - промелькнуло было в  сознании  Киса,
но так, словно он сам себе, а не Пат сказал это, да и говорил будто бы с
собою, а не с ним. Но жалкое слово, даже как тень, не передало ему того,
что он чувствовал, ибо казалось  ему,  что  что-то  огромное  опустилось
вдруг на него, лишенное контуров и затемнявшее взор, и, слепо глянув еще
вскользь на Пата, Кис отвернулся и побрел прочь по комнате.
   Пат, впрочем, посмотрел ему в спину без особого  сожаления.  Вся  эта
история касалась его мало, потому, во-первых, что не он, Пат, ее  "сочи-
нил", а во-вторых, едва ли бы и хотел  в  ней  участвовать.  Тут  что-то
очень уж, на его вкус, отдавало сантиментами, чего он терпеть не мог,  и
поняв это, он сразу же как-то вместе запрезирал про себя и Киса  и  Машу
(Машу - из рассуждения, что "сволочь, конечно: нахрена сюда было  хахаля
тащить?"). Он скривился и с досадой цыкнул всухую сквозь зубы.
   Кис прошел к столу. Тристан попался ему - и чуть не впервые за  вечер
он заговорил с Тристаном, ощутив вдруг  вместо  тоски  прилив  внезапной
злобы. Злоба была безличной и почти случайной, так что уж и минуту спус-
тя он не смог бы воскресить в уме, что именно сказал Тристану. Но, долж-
но быть, это было что-нибудь не совсем пристойное, так как Тристан зако-
сил смущенно по сторонам маленькими своими под очками глазками,  хотя  и
заржал из деликатности и даже всколыхнулся привычно телом. Но Кис уже  и
оставил его. Вновь время переменило ход в многострадальном его мозгу. Он
еще приметил Свету на краю очерченного им самим себе поля зрения, но те-
перь она была к нему безучастна и даже не высунула ему язык, хотя, каза-
лось бы, этого-то можно было от нее ожидать. И после того события в  его
глазах, утратив ясность, вдруг вытянулись из отдельных жестов и  слов  в
скучные процессы, словно капли по стене, путаясь и сливаясь, и  ему  уже
трудно было бы решить, чт( в них следовало за чем и в каком порядке.
   Он, впрочем, видел, что, к облегчению его, свет в studio