погашен,  и
все танцуют обнявшись. Неспешная тяжкая музыка сотрясала studio, красный
свет из-под стола дробил вселенную на лучи и тени, зримые  в  сигаретном
дыму, и фигуры танцующих, сплетясь друг с другом, плыли  в  такт,  меняя
узор этого ломкого прямолинейного мира. Кис видел, что Света  танцует  с
Гаспаровым, и тот рад, что Пат обнял ‚лу и целует ее, что Тристан, как и
хотел, заполучил Иру в свои пухлые лапки, и одна его ладошка с  растопы-
ренными пальцами ловко устроилась на ирином бедре, а в ее взгляде  инте-
рес, и ее рука, выгнув лебедя, лежит на плече Тристана...  Но  тут  уже,
после этого, наступала пора смотреть в глаза правде, и Кис  отворачивал-
ся, чтобы все-таки не видеть, как танцуют в стороне Маша и Гарик.
   Но и, однако, сколько бы ни отводил он свой взгляд и  сколько  бы  ни
прятал внимания, потусторонним тайным образом он все же видел их  посто-
янно, не меньше, чем если бы глядел на них в упор или  умышленно  следил
за ними. Видел он и то, что по временам, в перерывах, Маша  смотрела  на
него долгим протяжным взором, словно бы  чуть-чуть  извиняясь  и  слегка
лаская его, и от этого боль в нем не утихала, но становилась  простой  и
доступной сознанию, хотя он вс„ равно не знал, куда  ее  девать...  Нет,
определенно: Кису просто не повезло. Но теперь уже с этим ничего  нельзя
было поделать.
   Кис задыхался. Он ощутил остывшую сигарету у себя  между  пальцами  и
покорно выпустил ее, не глядя, на пол. И тотчас же вслед за тем ему нес-
терпимо захотелось дыму и холодного воздуха. Он  сунул  руку  в  карман.
Пачка "Ту", опустошенная лишь на треть, лежала рядом со спичечным короб-
ком, и Кис, ободренный этим, двинулся было из studio к прихожей,  однако
по пути новая мысль блеснула ему.  Он  торопливо  вернулся,  протолкался
кое-как среди танцующих к окну, юркнул за штору  и,  оттянув  шпингалеты
балконных дверей, вышел на балкон. Была половина одиннадцатого.
   Странно, но из тех, на чье участие Кис, как он думал сам, мог бы сей-
час рассчитывать, его ухода не заметил никто.  Быть  может,  все  просто
слишком смущались и опускали при нем глаза, а в душе не один Пат  осудил
Машу; но потом, когда вдруг надобность таить взгляд сама собой  исчезла,
никто и не подумал себе объяснить, что же именно произошло  и  по  какой
причине внешний мир, на время  утратив  свое  тайное  равновесие,  вдруг
вновь возвратил себе сносный прежний вид: никто не задался вопросом, от-
чего подобное превращение вообще могло быть, приняв, как  и  всегда  это
бывает, желанную норму за естественный ход вещей.  Да  и  кроме  того  в
studio к этому времени произошло несколько мелких внешне, но  важных  по
существу перемен.
   Прежде всего: хотя не прекращалась музыка, ‚ла  и  Света  разлили  на
кухне в пиалы чай, и пирог с тортом был опробован а la fourchette, между
танцами. Вслед за тем появилась откуда-то одна-другая бутыль вина, осто-
рожно вынырнув из тьмы чьей-то сумки, и уже  Пат,  плутовски  усмехаясь,
осведомлялся у ‚лы о "рюмашках", поглядывая на сервант; кто-то помянул и
водку. Время потекло легко и быстро, и опять замаячил в  studio  невесть
как взявшийся Л„нчик (не он ли и принес ту бутыль?), хотя,  правда,  был
он уже без компании и без девиц. Снова все танцевали, Тристан  болтал  с
Ирой, держа перед нею на блюдечке ее пирог, за что сам себя вслух  вышу-
чивал, Маша и Гарик ушли на кухню и погасили там свет, Гаспаров же вдруг
оказался как-то оттеснен Л„нчиком в сторону - перед тем, как Тристан за-
вел опять медленный танец, - но в этот раз уже слишком  раздосадован  не
был, ибо и сам устал танцевать. Пожалуй, он первый, оглянувшись, подумал
мельком о том, куда подевался Кис. Но и это его не  тронуло  нимало,  он
вообще не хотел больше никаких забот.
   - Ты какого чорта растрепалась про ментов? - говорил между тем Л„нчик
негромко Свете, танцуя с нею. Света с холодною улыбкою обратила  к  нему
лицо.
   - Так это и есть твоя пассия? - проговорила она нараспев, не заботясь
о том, слышат ли другие, и не отвечая на его вопрос.
   - Какая еще?...
   Но Света молчала, прищурившись.
   - А хотя бы и моя, - кинул зло Л„нчик, решив попробовать напролом,  и
тоже нагло ухмыльнулся.
   - Ну так и вали к ней, - отрезала Света. - Чего приперся?
   К этому Л„нчик не был готов.
   - Ведь ты же знаешь, - произнес он вкрадчиво, тотчас  умеряя  пыл,  и
постарался плотней притянуть ее к себе. - Причем тут...  -  он  смолк  в
затруднении.
   - Что? Она не ревнива? - Света  вдруг  громко  расхохоталась,  однако
глаза ее вспыхнули недобрым огнем. - Полегче на поворотах,  малыш.  Уши-
бешься. - Она отвернулась от него и больше не сказала с ним ни слова.
   ...- Вот же с-сука, - говорил минуту спустя себе под нос Л„нчик, стоя
в стороне возле Пата, но глядя на Свету, которая опять тем временем тан-
цевала с Гаспаровым, утащив его с дивана, где тот думал  было  перевести
дух. "Малыша" Л„нчик запомнил и был оскорблен - жестоко и, как он  пони-
мал сам, преднамеренно.
   - Что? Не дает? - спросил его Пат с веселым сочувствием.
   Скосив глаза, Л„нчик посмотрел на него.
   - Но, - сказал он потом. - А манит...
   Вечер продолжался. Однако вскоре был доеден пирог, затем надоела  му-
зыка. Покупной торт оставил жирные пятна  на  своей  коробке,  разговоры
вспыхивали там-сям, но незначительные; паузы затягивались. Не помогло  и
вино. Собственно, кроме Пата и Л„нчика, никто пить  не  хотел,  а  после
препирательств со Светой Л„нчик опять куда-то исчез, причем Света наобо-
рот почему-то оживилась от ссоры с ним, сделалась еще веселей  и  распу-
щенней. Пока не было музыки, она болтала с Патом и Гаспаровым,  усевшись
на диван и высоко закидывая ногу на ногу, причем разводила колени совсем
уже решительно (так, что Пат утверждал потом даже, что у ней под платьем
больше не было ничего), и, наконец, в одну из пауз вдруг громко  осведо-
милась у всех собравшихся, не хотят ли пойти сейчас все  вместе  к  ней,
вниз, на первый этаж: "там, кстати, печенье и хрусты". Это был ее давний
план.
   Потехи ради все согласились с охотой. ‚ла тоже была непрочь, рассудив
про себя, что studio не повредит проветрить перед  приходом  тети  Наты:
действительно, накурено было сильно. Тут ей кстати же пришло на ум,  что
она давно уже как-то не видит Киса и, постаравшись не привлекать к  себе
внимания всех, а особенно Гарика и Маши, она спросила на этот счет  тай-
ком у Пата, отведя его в сторону. Пат тотчас предположил, что  Кис  поп-
росту удрал и, чтобы проверить свою догадку, отправился в прихожую смот-
реть, на месте ли кисова куртка. Куртка, однако, была на месте. Выглянув
еще зачем-то за дверь, на лестничный пролет, Пат вернулся в гостиную  и,
успокоив ‚лу, что Кис где-то поблизости, тут же весело объявил всем, что
в подъезде кромешная темь - "как в аду, даже, наверно, во  втором  этаже
полетела лампочка". Неизвестно почему, эта новость тотчас  всех  приятно
обеспокоила. Раздались возгласы, что "пойдем в темноте", кто-то  предло-
жил захватить свечи, мысль понравилась, закричали, что нужно много  све-
чей. Маша захлопала в ладоши, ‚ла одобрительно усмехнулась, и все как-то
сразу кинулись искать свечную коробку, так что Кис был окончательно  за-
быт.
   Свечи вскоре нашлись в ящике древнего резного комода, того самого, на
котором обитал и будильник. Срочно они были извлечены и зажжены  от  уже
горевших, горевшие вынуты из подсвечников, и вся компания, прикрывая бе-
режно ладонями огонь, смеясь и переговариваясь, поползла гуськом вон  из
медленно темневшей от выносимых свечей комнаты через прихожую на лестни-
цу - мимо ‚лы, которая, отключив везде свет и открыв для воздуха форточ-
ку (ей пришлось в виду этого отодвинуть с окна  половину  штор),  стояла
теперь в дверях, ожидая, пока все выйдут, чтобы закрыть за ними и за со-
бою дверь. Последним мимо нее прошествовал  Пат,  с  мнимой  торжествен-
ностью шаркая шлепанцами и скрючив пальцы вокруг своего фитилька,  очень
слабо еще разгоревшегося. ‚ла остановила его.
   - Где Кис, все-таки? - спросила она опять негромко.
   - Ну, я его не караулю, - засмеялся Пат. - Может, пошел вниз  курить.
Вон, слышишь? - Внизу действительно хлопнула подъездная дверь. -  Давай,
запирай, - прибавил Пат решительно. - Я подержу огонь...
   С Кисом, между тем, все обстояло не так просто.  Выйдя  на  балкон  и
вобрав в себя поспешно, как и хотел, полною грудью  воздух,  Кис  понял,
что жизнь его зашла в тупик. Прежде он никогда, ни с самим собой, ни да-
же в разговорах с ‚лой не задумывался над тем, что именно  значила  Маша
для него в его жизни; "даже" - потому что происходило так отчасти  из-за
естественной неспособности Киса думать последовательно наедине с  собой.
Навык к отвлеченной мысли есть, в сущности, свойство тренированного ума.
Отсутствие прямой необходимости в строгом действии рассудка  обыкновенно
с лихвой компенсируется беседами, спорами и всеми теми ложными  поводами
пустить в ход свое остроумие, которых Кис, разумеется, никогда не  избе-
гал и к которым, напротив, был приучен. Происходя из семьи  гуманитарной
(отец его преподавал классическую литературу в нашем университете  и  за
свою бороду клинышком и грозный взмах бровей был среди студентов прозван
"Агамемнон"), Кис уже в самом  детстве  был  предубежден  против  всяких
простых объяснений жизни и людей  и  очень  легко  видел  действительную
сложность их; с другой стороны, однако, ничего с этой  сложностью  поде-
лать он уже не умел, как не умел, к примеру, решать алгебраические зада-
чи - его вечная мука на всех уроках вроде математики, химии, геометрии и
всех тех, где требовался точный расчет. Разумеется, конечно, что  помимо
естественных дисциплин Кис знал и особенно понимал множество других  ве-
щей, но это были вс„ вещи, нужные не для жизни. Тогда для чего? - на та-
кой вопрос Кис тоже не умел ответить, хотя и чувствовал свою  правоту  и
даже силу. Главное противоречие в нем, о котором он сам более или  менее
верно догадывался, заключалось в его претензиях к внешнему  миру,  в  то
время как ладить с этим миром он не умел и даже считал зазорным.  Време-
нами без всякой причины Кис бывал подвержен тоске и душевным страданиям,
истоки которых крылись, конечно, в нем самом. Явление это не так уж ред-
ко, но до тех пор, пока человек думает, будто кто-то другой способен тут
защитить его, он ничего еще о себе не знает, а Кис ду нно так. Почему-то
ему казалось, что во внешней жизни его все должно  складываться  опреде-
ленным образом, чтобы внутри было покойно и тепло;  и  это  заблуждение,
также разделяемое многими, заставляло его постоянно искать  вокруг  себя
утешений - людей, с которыми можно шутить  и  болтать,  обстановки,  где
можно мягко сидеть, развалившись и покуривая, - и теперь, выйдя на  бал-
кон, Кис ясно увидел, что больше уж ничего ему найти нельзя и искать не-
чего.
   Он огляделся. Луна поднялась уже высоко над крышами (была вторая ночь
полнолунья), и близкий лес по ту сторону улицы  чернел  той  глубокой  и
густой тьмой, которую рождает в тени один лишь только лунный свет. Фона-
ри не горели. Невольно на миг присмирев и затаив дыхание,  Кис  недвижно
смотрел перед собой, и вдруг подумал и представил себе, что  Маша  могла
бы теперь стоять здесь, подле него, и лицо ее было бы освещено  луною  -
так, как он однажды видел, навязавшись провожать ее  в  зимний  морозный
вечер после дискотеки домой. И тотчас от этой мысли и видения боль в нем
сделалась нестерпимой, он дернул головой и поспешно закурил, ломая спич-
ки.
   В studio опять бубнила музыка. Пока Кис  курил,  она  сменялась  нес-
колько раз, но стекла глушили ее, подрагивая в такт с нею, и  здесь,  на
балконе, она казалась совершенно одинаковой, даже  мелодии  нельзя  было
различить. Докурив первую сигарету, Кис замерз, но немедленно схватил  и
следующую, так как иначе ему пришлось бы вернуться в studio, а этого  он
уже больше не мог. Да, собственно, он и  не  чувствовал  холода:  пальцы
гнулись с трудом, но лицо горело, и зачем-то приложив на миг  ладонь  ко
лбу, Кис мельком с безразличием подумал, что у него, вероятно, жар. Меж-
ду тем с ним творилось странное. Курил он давно, еще класса  с  седьмого
на переменах, и давно уже привык к сигаретам, а сегодня высадил их  чуть
не полпачки; и вот теперь, совсем неожиданно для него, дым вскружил  ему
голову. Машинально он поискал глазами, куда бы сесть,  приметил  в  углу
балкона детские сани, засыпанные свалявшимся снегом, тряхнул  их,  думая
избавиться от снега, но они вмерзли полозьями в  лед,  так  что  снежная
корка на них дала лишь трещину, и тогда он сел прямо на снег  и  облоко-
тился спиной о балконные прутья.
   Он не мог бы сказать, долго ли он так сидел. Внезапно музыка в studio
стала резче и острей, дверь балкона скрипнула,  и  в  узкую,  прыснувшую
светом щель просунулся Л„нчик, уминая в руках папиросу. Он криво и  нас-
тороженно глянул боком на Киса, но ничего не сказал и зажег спичку, оза-
рив на миг ладони и востроносую свою физиономию с прищуренными глазками,
сейчас же снова угасшими в полутьме. Менее всего хотел бы Кис в эту  ми-
нуту видеть Л„нчика, но оказалось - он  почувствовал  это,  -  что  и  с
Л„нчиком было ему теперь легче, чем одному.
   - Послушай, - сказал он вдруг, сам не зная зачем, и хихикнул какой-то
робкой, жалкой частью своего существа. - Скажи: ты... гм... меня  уважа-
ешь?
   Л„нчик опять поглядел на него боком, но ответил просто, без „рничест-
ва и без той обычной своей насмешки, которая всегда у него была наготове
для Киса.
   - Вообще-то нет. А что?
   - А... почему? - спросил Кис, вдруг весь и в самом  деле  заинтересо-
вавшись, отчего именно не уважает его Л„нчик.  При  этом  он  улыбнулся,
словно тот сказал ему что-то приятное; так, в сущности, и  было:  Л„нчик
сказал правду.
   - Да какой-то ты слюнтяй, - продолжал Л„нчик все так же просто.  -  И
ничерта не можешь, только нюни распускать. - Тут он сплюнул сквозь зубы,
не вынимая папиросу изо рта, и тем как бы еще показал, что и  как  нужно
уметь - единственно для примера, не больше.
   Кис вздохнул и молчал. Л„нчик  тоже  помолчал,  быстро  докурил,  до-
вольствуясь, как и все курильщики папирос, двумя-тремя затяжками,  зага-
сил папироску о каблук и, скинув окурок меж прутьев, удалился. Кис снова
остался один.
   Сидя на санях и потом разговаривая с Л„нчиком, он словно бы впадал по
временам в дрему, не смыкая глаз. Но теперь опять сознание  готово  было
заработать в нем отчетливо и бесперебойно, так точно, как и прежде, и он
инстинктивно старался ему помешать, боясь и не зная, к  чему  это  может
привести его. Где-то внизу,  по  улице,  прошли  двое,  громко  разрушая
смерзшуюся слякоть, и Кис слухом проследил  отдаление  их  шагов.  Вдруг
собственные его стихи стали ему мерещиться - но это были не те,  что  он
писал Маше, а как бы отдельные строчки из разных мест,  и  каждое  слово
отозвалось в его уме грубой фальшью. Он вспомнил, как думал вначале, что
Маша была ему нужна "только в качестве  музы,  хе-хе"  (так  он  пояснял
‚ле), и сам находил правильным  и  необходимым  влюбиться:  "поэтическая
прихоть, cela se comprend!.."* И вот теперь оказывалось -  сомнений  уже
не могло в этом быть - что правдою было только то, что  он  любил  Машу,
это и вело его и им управляло, и теперь больше он был не в силах  проти-
виться, уже было поздно, окончательно поздно!
   Кис вскочил. Снова то, что давило его в studio, схватило  его.  Чтобы
не упасть, он оперся рукой о стену и расцарапал ладонь, но  не  приметил
этого, ибо внутри все в нем бродило и металось, ища выхода - и  тут  по-
чувствовал он, как что-то неотвратимо близится к нему и сейчас наступит.
Он замер, не понимая, чт( это могло быть. Однако  было  оно  уже  рядом,
возле него, еще миг - и оно сверкнуло ему зримой целью, минуя разум.  Он
покачнулся. Толкнув стену прочь, обеими руками схватился  он  за  прутья
перил и посмотрел вниз, через дорогу, на тронутый белой луной край леса.
Что-то как бы смутно припомнилось в нем.
   Более всего на свете Кис боялся высоты. Это был животный орвелловский
страх, за грань которого человеческая душа добровольно  не  ступает.  Но
именно теперь Кис увидел, как во хмелю, и понял определенно,  что  нужно
было ему делать. Он поскользнулся, переваливая ногу через верх перил, но
крепко схватил воспламененными пальцами прут и благополучно сполз на  ту
сторону. Лицом к балкону присел он как бы на  корточки,  зыбко  утвердив
лишь носы туфель на скользком краю карниза, обведенного каймою из  снега
и льда, и, перехватывая поочередно руками прутья, миг спустя  держал  их
уже у самого их основания. Ему показалось, что огромная  холодная  волна
упала вдруг на его спину, но он еще сидел, скорчившись неподвижно, и меж
собственных расставленных колен глянул вниз, в пропасть. И  тотчас  без-
мерное торжество его охватило: дикий страх, ударив изнутри него, опроки-
нул то, что давило снаружи, и Кис поспешно и неловко, словно спускаясь в
холодную воду, вначале стал коленями на кайму, а потом отпустил вниз все
тело, повиснув лишь на руках. Все последующее совершилось  стремительно.
Он понял, что висеть так нельзя, что нужно пустить прутья, что чуть лишь
пустишь - и все кончится сразу, но вместо того его тело, не подчинившись
воле его, во внезапной конвульсии рванулось куда-то вперед, животом  или
грудью, ноги, болтавшиеся в пустоте, нашли опору, и хотя пальцы послушно
разжались, Кис на мгновение замер, стоя посреди перил нижнего балкона, а
потом упал на этот балкон и от боли в коленях и руках понял, что жив.
   Но уже ничего кроме этого не соображая, растерзанный, весь в  снежных
ссадинах Кис взгромоздился на ноги, окатил  пустым  взглядом  светящийся
квадрат окна, понял еще, что больше не существует силы,  которая  смогла
бы его заставить даже только взглянуть в провал у него за спиной, и пос-
ле того, толкнув в изнеможении дверь чужой квартиры, затянутую, как и  у
‚лы, шторой и бог весть почему оказавшуюся открытой в ту ночь, Кис  вва-
лился в эту чужую квартиру с грохотом, визгом  и  звоном  неразбившегося
стекла, сам споткнулся на пороге, и, тараща  глаза,  сел,  или,  вернее,
упал на выщербленный теплый пол возле батареи. Обрубки  слов  неслись  в
нем; "‚ла говорила... старуха... нет, а Тристан..." - думал он, а  между
тем уже видел чужую новую комнату, почти лишенную  обстановки,  какой-то
плательный шкаф, диван, торшер, книжную полку на стене, под нею  стол  с
трельяжем, весь уставленный флаконами, тушьями, духами... И из-за  этого
стола, недвижно вперив в Киса зрачки расширенных бл„клых глаз,  вставала
молодая женщина в домашнем халате, силясь отпихнуть от себя стул, на ко-
тором перед тем сидела, и который теперь мешал ей. С  запоздалым  ужасом
она слабо вскрикнула, открыв рот - и тут по движению ее  губ  Кис  узнал
ее. Это была та самая девица-"звезда" из команды Л„нчика.
   Тотчас сами собой глаза Киса заволоклись горячей пеленой, слезы пока-
тились по его носу и щекам, он понял, что ему надо плакать,  и  заплакал
навзрыд, не закрывая глаз, но сквозь пелену уже не  видя  ничего  кругом
себя. И тогда, наконец, все кончилось. Он чувствовал, как его обнимают и
гладят по голове, как прежде дрогнувшим было, но сразу окрепшим  голосом
она уговаривала его, присев рядом и повторяя: "Ну что ты, маленький, что
ты?" - и он уже сам говорил ей, не ища слов, причем  она  понимала  все,
что с ним было, и куда-то влекла его от батареи прочь - он только  услы-
хал, как походя закрыла она за ним балконную дверь - и вот уж они сидели
на диване, он еще вздрагивал, но уже молчал, не смея взглянуть  на  нее,
она тоже молчала, отпустив его, и потом, должно быть, первый раз  погля-
дев со стороны на него и себя, тихо рассмеялась, сказав:
   - Что ж ты: из-за девки...
   Голос ее был мягкий и низкий, с хрипотцой, и "что" она произнесла как
"ч„".
   Однако рыдания не вполне пока оставили Киса. Мало того: он вдруг  по-
нял, что от