ебует от нижних чинов умеренности и в комфорте, -  за-
метил я. - В свое время нас основательно отучали от него. - Я  перекаты-
вал столик на резиновых колесиках взад и вперед. Он словно сам  напраши-
вался на такую забаву и бесшумно двигался по ковру. Я осмотрелся. Все  в
этой комнате было подобрано со вкусом. - Да, Пат, -  сказал  я,  -  вот,
значит, как жили наши предки!
   Пат опять рассмеялась:
   - Ну что ты выдумываешь?
   - Ничего не выдумываю. Говорю о том, что было.
   - Ведь эти несколько вещей сохранились у меня случайно.
   - Не случайно. И дело не в вещах. Дело в том, что за ними стоит. Уве-
ренность и благополучие. Этого тебе не понять. Это понимает только  тот,
кто лишился всего.
   Она удивленно посмотрела на меня:
   - И ты мог бы это иметь, если бы действительно хотел.
   Я взял ее за руку:
   - Но я не хочу, Пат, вот в чем дело. Иначе я считал бы себя  великос-
ветским жуликом. Нашему брату лучше всего жить на полный износ. К  этому
привыкаешь. Время такое.
   - Да оно и весьма удобно.
   Я рассмеялся.
   - Может быть. А теперь дай мне чаю. Хочу попробовать.
   - Нет, - сказала она, - продолжаем пить кофе.  Только  съешь  что-ни-
будь. Для пущего износа.
   - Хорошая идея. Но не надеется ли Эгберт, этот страстный любитель пи-
рожных, что и ему кое-что перепадет?
   - Возможно. Пусть только не забывает о  мстительности  нижних  чинов.
Ведь это в духе нашего времени. Можешь спокойно съесть все.
   Ее глаза сияли, она была великолепна.
   - А знаешь, когда я перестаю жить на износ, - и не потому,  что  меня
кто-то пожалел? - спросил я.
   Она не ответила, но внимательно посмотрела на меня.
   - Когда я с тобой! - сказал я. - А теперь в ружье, в беспощадную ата-
ку на Эгберта!
   В обед я выпил только чашку бульона в шоферской закусочной. Поэтому я
без труда уплел все угощение. Ободряемый Пат, я выпил заодно и весь  ко-
фе.
   - Не так, как я. Раньше ты говорил что-то про великосветского жулика.
А вот я - настоящая авантюристка.
   Мы сидели у окна и курили. Над крышами рдел багряный закат.
   - Хорошо у тебя, Пат, - сказал я. - По-моему, здесь можно сидеть,  не
выходя целыми неделями, и забыть обо всем, что творится на свете.
   Она улыбнулась:
   - Было время, когда я не надеялась выбраться отсюда.
   - Когда же это?
   - Когда болела.
   - Ну, это другое дело. А что с тобой было?
   - Ничего страшного. Просто пришлось полежать. Видно,  слишком  быстро
росла, а еды не хватало. Во время войны, да и после нее, было голоднова-
то.
   Я кивнул:
   - Сколько же ты пролежала?
   - Подумав, она ответила:
   - Около года.
   - Так долго! - Я внимательно посмотрел на нее.
   - Все это давным-давно прошло. Но тогда это мне казалось  целой  веч-
ностью. В баре ты мне как-то рассказывал о своем друге Валентине.  После
войны он все время думал: какое это счастье - жить. И в сравнении с этим
счастьем все казалось ему незначительным.
   - Ты все правильно запомнила, - сказал я.
   - Потому что я это очень хорошо понимаю. С тех пор я тоже легко раду-
юсь всему. По-моему, я очень поверхностный человек.
   - Поверхностны только те, кто считают себя глубокомысленными.
   - А вот я  определенно  поверхностна.  Я  не  особенно  разбираюсь  в
больших вопросах жизни. Мне нравится только прекрасное.  Вот  ты  принес
сирень - и я уже счастлива.
   - Это не поверхность - это высшая философия.
   - Может быть, но не для меня. Я просто поверхностна и легкомысленна.
   - Я тоже.
   - Не так, как я. Раньше ты говорил что-то про великосветского жулика.
А вот я - настоящая авантюристка.
   - Я так и думал, - сказал я.
   - Да. Мне бы давно надо переменить квартиру, заиметь профессию, зара-
батывать деньги. Но я все откладывала это. Хотелось пожить какое-то вре-
мя на свой лад. Разумно это, нет ли - неважно. Так я и поступила.
   Мне стало смешно:
   - Почему у тебя сейчас такое упрямое выражение лица?
   - А как же? Все твердили мне, что все это  бесконечно  легкомысленно,
что надо экономить жалкие гроши, оставшиеся у меня, подыскать себе место
и работать. А мне хотелось жить легко и радостно, ничем не связывать се-
бя и делать, что захочу. Такое желание пришло после смерти матери и моей
долгой болезни.
   - Есть у тебя братья или сестры? Она отрицательно покачала головой.
   - Я так и думал.
   - И ты тоже считаешь, что я вела себя легкомысленно?
   - Нет, мужественно.
   - При чем тут мужество? Не очень-то я мужественна.  Знаешь,  как  мне
иногда бывало страшно? Как человеку, который сидит  в  театре  на  чужом
месте и все-таки не уходит с него.
   - Значит, ты была мужественна, - сказал я. - Мужество не  бывает  без
страха. Кроме того, ты вела себя разумно. Ты могла бы без толку  растра-
тить свои деньги. А так ты хоть что-то получила взамен. Но чем ты  зани-
малась?
   - Да, собственно, ничем. Просто так - жила для себя.
   - За это хвалю! Нет ничего прекраснее.
   Она усмехнулась:
   - Все это скоро кончится, я начну работать.
   - Где? Это не связано с твоим тогдашним деловым свиданием  с  Биндин-
гом?
   - Да. С Биндингом и доктором Максом Матушайтом,  директором  магазина
патефонной компании "Электрода". Продавщица с музыкальным образованием.
   - И ничто другое этому Биндингу в голову не пришло?
   - Пришло, но я не захотела.
   - Я ему и не советовал бы... Когда же ты начнешь работать?
   - Первого августа.
   - Ну, тогда еще остается немало времени.  Может,  подыщем  что-нибудь
другое. Но так или иначе, мы, безусловно, будем твоими покупателями.
   - Разве у тебя есть патефон?
   - Нет, но я, разумеется, немедленно приобрету его. А вся эта  история
мне определенно не нравится.
   - А мне нравится, - сказала она. - Ничего путного я делать  не  умею.
Но с тех пор как ты со мной, все стало для меня гораздо проще.  Впрочем,
не стоило рассказывать тебе об этом.
   - Нет, стоило. Ты должна мне всегда говорить обо всем.
   Поглядев на меня, она сказала:
   - Хорошо, Робби. - Потом она поднялась и подошла к шкафчику:  -  Зна-
ешь, что у меня есть? Ром. Для тебя. И, как мне кажется, хороший ром.
   Она поставила рюмку на столик и выжидательно посмотрела на меня.
   - Ром хорош, это чувствуется издалека, - сказал я. - Но почему бы те-
бе не быть более бережливой. Пат? Хотя бы ради того, чтобы оттянуть  все
это дело с патефонами?
   - Не хочу.
   - Тоже правильно.
   По цвету рома я сразу определил, что он с чем-то смешан.
   Виноторговец, конечно, обманул Пат. Я выпил рюмку.
   - Высший класс, - сказал я, - налей мне еще одну. Где ты его достала?
   - В магазине на углу.
   "Какой-нибудь паршивый магазинчик деликатесов", -  подумал  я,  решив
зайти туда при случае и высказать хозяину, что я о нем думаю.
   - А теперь мне, пожалуй, надо идти, Пат? - спросил я.
   - Нет еще...
   Мы стояли у окна. Внизу зажглись фонари.
   - Покажи мне свою спальню, - сказал я.
   Она открыла дверь и включила свет. Я оглядел комнату,  не  переступая
порога. Сколько мыслей пронеслось в моей голове!
   - Значит, это твоя кровать, Пат?.. - спросил я наконец.
   Она улыбнулась:
   - А чья же, Робби?
   - Правда! А вот и телефон. Буду знать теперь и это... Я пойду... Про-
щай, Пат.
   Она прикоснулась руками к моим вискам. Было бы чудесно остаться здесь
в этот вечер, быть возле нее, под мягким голубым  одеялом...  Но  что-то
удерживало меня. Не скованность, не страх и не  осторожность,  -  просто
очень большая нежность, нежность, в которой растворялось желание.
   - Прощай, Пат, - сказал я. - Мне было очень хорошо  у  тебя.  Гораздо
лучше, чем ты можешь себе представить. И ром... и то,  что  ты  подумала
обо всем...
   - Но ведь все это так просто...
   - Для меня нет. Я к этому не привык.
   Я вернулся в пансион фрау Залевски и посидел немного в своей комнате.
Мне было неприятно, что Пат чем-то будет обязана Биндингу. Я вышел в ко-
ридор и направился к Эрне Бениг.
   - Я по серьезному делу, Эрна. Какой нынче спрос на женский труд?
   - Почему это вдруг? - удивилась она. - Не ждала такого вопроса. Впро-
чем, скажу вам, что положение весьма неважное.
   - И ничего нельзя сделать?
   - А какая специальность?
   - Секретарша, ассистентка...
   Она махнула рукой:
   - Сотни тысяч безработных... У этой дамы какаянибудь особенная специ-
альность?
   - Она великолепно выглядит, - сказал я.
   - Сколько слогов? - спросила Эрна.
   - Что?
   - Сколько слогов она записывает в минуту? На скольких языках?
   - Понятия не имею,  -  сказал  я,  -  но,  знаете...  для  представи-
тельства...
   - Дорогой мой, знаю все заранее: дама из хорошей семьи, когда-то жила
припеваючи, а теперь вынуждена... и так далее и так  далее.  Безнадежно,
поверьте. Разве что кто-нибудь примет в ней особенное участие и пристро-
ит ее. Вы понимаете, чем ей придется платить? А этого вы,  вероятно,  не
хотите?
   - Странный вопрос.
   - Менее странный, чем вам кажется, - с горечью ответила  Эрна.  -  На
этот счет мне кое-что известно.
   Я вспомнил о связи Эрны с ее шефом.
   - Но я вам дам хороший совет, - продолжала она. - Постарайтесь  зара-
батывать так, чтобы хватало на двоих. Это самое простое решение вопроса.
Женитесь.
   Я рассмеялся:
   - Вот это здорово! Не знаю, смогу ли я взять столько на себя.
   Эрна странно посмотрела на меня. При всей своей живости  она  показа-
лась мне вдруг слегка увядшей и даже постаревшей.
   - Вот что я вам скажу, - произнесла она. - Я живу хорошо,  и  у  меня
немало вещей, которые мне вовсе не нужны. Но поверьте, если  бы  кто-ни-
будь пришел ко мне и предложил жить  вместе,  по-настоящему,  честно,  я
бросила бы все это барахло и поселилась бы с ним хоть в чердачной камор-
ке. - Ее лицо снова обрело прежнее выражение. Ну, бог с ним со всем -  в
каждом человеке скрыто немного сентиментальности. - Она  подмигнула  мне
сквозь дым своей сигаретки. - Вероятно, даже и в вас.
   - Откуда?..
   - Да, да... - сказала Эрна. - И прорывается она совсем неожиданно...
   - У меня не прорвется, - ответил я.
   Я пробыл дома до восьми часов, потом мне надоело одиночество, и я по-
шел в бар, надеясь встретить там кого-нибудь.
   За столиком сидел Валентин.
   - Присядь, - сказал он. - Что будешь пить?
   - Ром, - ответил я. - С сегодняшнего дня у меня  особое  отношение  к
этому напитку.
   - Ром - молоко солдата, - сказал Валентин. - Между прочим, ты  хорошо
выглядишь, Робби.
   - Разве?
   - Да, ты помолодел.
   - Тоже неплохо, - сказал я. - Будь здоров, Валентин.
   - Будь здоров, Робби.
   Мы поставили рюмки на столик и, посмотрев друг на друга, рассмеялись.
   - Дорогой ты мой старик, - сказал Валентин.
   - Дружище, черт бы тебя побрал!  -  воскликнул  я.  -  А  теперь  что
выпьем?
   - Снова то же самое.
   - Идет.
   Фред налил нам.
   - Так будем здоровы, Валентин.
   - Будем здоровы, Робби.
   - Какие замечательные слова "будем здоровы", верно?
   - Лучшие из всех слов! Мы повторили тост еще несколько раз. Потом Ва-
лентин ушел.
   Я остался. Кроме Фреда, в баре никого не было. Я  разглядывал  старые
освещенные карты на стенах, корабли с пожелтевшими парусами  и  думал  о
Пат. Я охотно позвонил бы ей, но заставлял себя не делать этого. Мне  не
хотелось думать о ней так много. Мне хотелось, чтобы она была  для  меня
нежданным подарком, счастьем, которое пришло и  снова  уйдет,  -  только
так. Я не хотел допускать и мысли, что это может стать чем-то большим. Я
слишком хорошо знал - всякая любовь хочет быть вечной, в этом и  состоит
ее вечная мука. Но ведь нет ничего прочного, ничего.
   - Дай мне еще одну рюмку, Фред, - попросил я.
   В бар вошли мужчина и женщина. Они выпили по стаканчику коблера [4] у
стойки. Женщина выглядела утомленной, мужчина смотрел на нее с  вожделе-
нием. Вскоре они ушли.
   Я выпил свою рюмку. Может быть, не стоило идти сегодня к  Пат.  Перед
моими глазами все еще была комната, исчезающая в сумерках, мягкие  синие
вечерние тени и красивая девушка, глуховатым, низким голосом  говорившая
о своей жизни, о своем желании жить. Черт возьми, я становился сентимен-
тальным. Но разве не растворилось уже в дымке нежности то, что  было  до
сих пор ошеломляющим приключением, захлестнувшим меня, разве все это уже
не захватило меня глубже, чем я думал и хотел, разве сегодня, именно се-
годня, я не почувствовал, как сильно я переменился? Почему я ушел, поче-
му не остался у нее? Ведь я желал этого. Проклятье, я  не  хотел  больше
думать обо всем этом. Будь что будет, пусть я сойду с ума от горя, когда
потеряю ее, но, пока она была со мной, все остальное казалось безразлич-
ным. Стоило ли пытаться упрочить свою маленькую жизнь! Все  равно  неиз-
бежно настанет день, когда великий потоп смоет все.
   - Выпьешь со мной, Фред? - спросил я.
   - Как всегда, - сказал он.
   Мы выпили по две рюмки абсента [5]. Потом бросили жребий, кому  зака-
зать следующие. Я выиграл, но меня то не устраивало. Мы продолжали  бро-
сать жребий, и я проиграл только на пятый раз, но уж зато трижды кряду.
   - Что я, пьян, или действительно гром гремит? - спросил я.
   Фред прислушался:
   - Правда гром. Первая гроза в этом году.
   Мы пошли к выходу и посмотрели на небо. Его  заволокло  тучами.  Было
тепло, и время от времени раздавались раскаты грома.
   - Раз так, значит, можно выпить еще по одной, - предложил я.
   Фред не возражал.
   - Противная лакричная водичка [6], - сказал я и поставил пустую рюмку
на стойку. Фред тоже считал, что надо  выпить  чего-нибудь  покрепче,  -
вишневку, например. Мне хотелось рому. Чтобы не спорить, мы выпили и  то
и другое. Мы стали пить из больших бокалов: их Фреду не  надо  было  так
часто наполнять. Теперь мы были в блестящем настроении. Несколько раз мы
выходили на улицу смотреть, как сверкают молнии. Очень  хотелось  видеть
это, но нам не везло. Вспышки озаряли небо, когда мы сидели в баре. Фред
сказал, что у него есть невеста, дочь владельца  ресторана-автомата.  Но
он хотел повременить с женитьбой до смерти старика, чтобы  знать  совер-
шенно точно, что ресторан достанется ей. На мой взгляд, Фред  был  не  в
меру осторожен, но он доказал мне, что старик - гнусный тип,  о  котором
наперед ничего нельзя знать; от него всего жди, - еще завещает  ресторан
в последнюю минуту местной общине методистской церкви. Тут мне  пришлось
с ним согласиться. Впрочем, Фред не унывал. Старик простудился,  и  Фред
решил, что у него, может быть, грипп, а ведь это очень опасно. Я  сказал
ему, что для алкоголиков грипп, к сожалению, сущие пустяки; больше того,
настоящие пропойцы иной раз начинают буквально расцветать и даже  жиреть
от гриппа. Фред заметил, что это, в общем, все равно, авось старик попа-
дет под какую-нибудь машину. Я признал возможность такого варианта, осо-
бенно на мокром асфальте. Фред тут же выбежал на  улицу  посмотреть,  не
пошел ли дождь. Но было еще сухо. Только гром гремел сильнее. Я дал  ему
стакан лимонного сока и пошел к телефону. В последнюю минуту я вспомнил,
что не собирался звонить. Я помахал рукой аппарату и хотел  снять  перед
ним шляпу. Но тут я заметил, что шляпы на мне нет.
   Когда я вернулся, у столика стояли Кестер и Ленц.
   - Ну-ка, дыхни, - сказал Готтфрид.
   Я повиновался.
   - Ром, вишневая настойка и абсент, - сказал он. - Пил абсент, свинья!
   - Если ты думаешь, что я пьян, то ошибаешься, - сказал  я.  -  Откуда
вы?
   - С политического собрания. Но Отто решил, что это слишком  глупо.  А
что пьет Фред?
   - Лимонный сок.
   - Выпил бы и ты стакан.
   - Завтра, - ответил я. - А теперь я чего-нибудь поем.
   Кестер не сводил с меня озабоченного взгляда.
   - Не смотри на меня так, Отто, - сказал я, - я слегка наклюкался,  но
от радости, а не с горя.
   - Тогда все в порядке, - сказал он. - Все равно, пойдем поешь с нами.
   В одиннадцать часов я был снова трезв как стеклышко. Кестер предложил
пойти посмотреть, что с Фредом. Мы вернулись в бар и нашли его мертвецки
пьяным за стойкой.
   - Перетащите его в соседнюю комнату, - сказал Ленц, - а я  пока  буду
здесь за бармена.
   Мы с Кестером-привели Фреда в чувство, напоив  его  горячим  молоком.
Оно подействовало мгновенно. Затем мы усадили его на  стул  и  приказали
отдохнуть с полчаса, пока Ленц работал за него.
   Готтфрид делал все как следует. Он знал все цены, все наиболее ходкие
рецепты коктейлей и так лихо тряс миксер, словно никогда ничем  иным  не
занимался.
   Через час появился Фред. Желудок его был основательно проспиртован, и
он быстро приходил в себя.
   - Очень сожалею, Фред, - сказал я, - надо было нам сперва  что-нибудь
поесть.
   - Я опять в полном порядке, - ответил Фред. - Время  от  времени  это
неплохо.
   - Безусловно.
   Я пошел к телефону и вызвал Пат. Мне было совершенно безразлично все,
что я передумал раньше. Она ответила мне.
   - Через пятнадцать минут буду у парадного, - сказал я и торопливо по-
весил трубку. Я боялся, что она устала и не захочет ни о чем говорить. А
мне надо было ее увидеть.
   Пат спустилась вниз. Когда она открывала дверь парадного, я поцеловал
стекло там, где была ее голова. Она хотела что-то сказать, но я  не  дал
ей и слова вымолвить. Я поцеловал ее, мы побежали  вдвоем  вдоль  улицы,
пока не нашли такси. Сверкнула молния, и раздался гром.
   - Скорее, начнется дождь, - сказал я.
   Мы сели в машину. Первые капли ударили по крыше.
   Такси тряслось по неровной брусчатке. Все было чудесно -  при  каждом
толчке я ощущал Пат. Все было чудесно - дождь, город,  хмель.  Все  было
так огромно и прекрасно! Я был в том бодром, светлом  настроении,  какое
испытываешь, когда выпил и уже преодолел хмель. Вся моя скованность  ис-
чезла, ночь была полна глубокой силы и блеска, и уже ничто не могло слу-
читься, ничто не было фальшивым. Дождь начался по-настоящему,  когда  мы
вышли. Пока я расплачивался с шофером, темная мостовая еще  была  усеяна
капельками-пятнышками, как пантера. Но не успели мы дойти до  парадного,
как на черных блестящих камнях уже вовсю подпрыгивали серебряные фонтан-
чики - с неба низвергался потоп. Я не зажег свет. Молнии освещали комна-
ту. Гроза бушевала над городом. Раскаты грома следовали один за другим.
   - Вот когда мы сможем здесь покричать, - воскликнул я,  -  не  боясь,
что нас услышат! - Ярко  вспыхивало  окно.  На  бело-голубом  фоне  неба
взметнулись черные силуэты кладбищенских деревьев и сразу исчезли,  сок-
рушенные треском и грохотом ночи; перед  окном,  между  тьмою  и  тьмой,
словно фосфоресцируя, на мгновение возникала гибкая фигура Пат. Я  обнял
ее за плечи, она тесно прижалась ко мне, я ощутил ее губы, ее дыхание  и
позабыл обо всем.
   Наша мастерская все еще пустовала, как амбар перед жатвой. Поэтому мы
решили не продавать машину, купленную на аукционе, а использовать ее как
такси. Ездить на ней должны были по очереди Ленц и я. Кестер  с  помощью
Юппа вполне мог управиться в мастерской до получения настоящих заказов.
   Мы с Ленцем бросили жребий, кому ехать первому. Я выиграл. Набив кар-
ман мелочью и взяв документы, я медленно поехал на нашем такси по  горо-
ду, чтобы подыскать для начала хорошую стоянку. Первый  выезд  показался
мне несколько странным: любой идиот мог меня остановить, и я обязан  был
его везти. Чувство не из самых приятных.
   Я выбрал место, где стояло только пять  машин.  Стоянка  была  против
гостиницы "Вальдекер гоф", в деловом районе. Казалось, тут долго не  за-
держишься. Я выключил зажигание и вышел. От одной из передних машин  от-
делился рослый парень в кожаном пальто и направился ко мне.
   - Убирайся отсюда, - сказал он угрюмо.
   Я спокойно смотрел на него, прикидывая, что если придется драться, то
лучше всего сбить его ударом в челюсть снизу. Стесненный одеждой, он  не
смог бы достаточно быстро закрыться руками.
   - Не понял? - спросило кожаное пальто и сплюнуло мне под ноги  окурок
сигареты. - Убирайся говорю тебе! Хватит нас тут! Больше нам  никого  не
надо!
   Его разозлило появл