ушли под снег. Тоненькими взвиваю-
щимися запятыми стремительно неслись в долину.
   - Последние лыжники. Они пересекали красное солнце, которое за  скло-
ном вновь всплыло огромным темно-раскаленным шаром.
   - Вчера вы ехали по этой же дороге? - спросила Пат.
   - Да.
   На вершине первого подъема Кестер остановил машину.  Отсюда  открыва-
лась захватывающая панорама. Накануне, когда мы с громом и грохотом мча-
лись сквозь стеклянный синий вечер, мы следили только за дорогой.
   За грядой склонов пролегла резко пересеченная долина. Хребты далекого
горного кряжа четко вырисовывались на фоне бледно-зеленого неба и  золо-
тисто светились. Золотые пятна лежали и на заснеженных  скатах  и  сияли
так, будто их" почистили да еще и надраили. С каждой секундой  бело-баг-
ровые склоны становились все роскошнее, а тени все синее. Солнце  висело
прямо в просвете между двумя мерцающими вершинами, а широкая долина с ее
высотками и склонами словно  выстроилась  для  могучего,  беззвучного  и
сверкающего парада, который принимает солнце - этот исчезающий на глазах
властелин. Фиолетовая полоса шоссе вилась вокруг холмов, пропадала, воз-
никала вновь, темнела на поворотах, минуя деревни и устремляясь прямо  к
перевалу на горизонте.
   - Я еще ни разу не отъезжала так далеко от деревни, - сказала Пат.  -
Это и есть дорога домой?
   - Да.
   Она молча смотрела вниз, в долину. Потом вышла из машины  и,  защитив
глаза ладонью, стала смотреть на север, словно  могла  отсюда  различить
башни нашего города.
   - А это далеко?
   - Около тысячи километров. В мае мы с тобой спустимся с гор,  и  Отто
приедет за нами.
   - В мае, - повторила она. - Боже мой, в мае!..
   Медленно садилось солнце. Долина ожила, тени, неподвижно  лежавшие  в
складках местности, теперь вдруг начали бесшумно  вспархивать  и  караб-
каться все выше и выше, точно какие-то огромные синие пауки. Становилось
прохладно.
   - Надо возвращаться, Пат, - сказал я.
   Она взглянула на меня, и неожиданно лицо ее словно раскололось от бо-
ли. И тут я понял, что она все знает. Знает, что уже никогда не окажется
за этим безжалостным хребтом на горизонте. Она это знала и хотела скрыть
от нас, так же как мы хотели скрыть это от нее. Но на какое-то мгновение
выдержка изменила ей, и из ее глаз хлынула вся боль мира, все его  стра-
дания.
   - Поедем еще немного дальше, - сказала она. -  Поедем  самую  малость
вниз.
   Я переглянулся с Кестером.
   - Поедем...
   Она устроилась рядом со мной на заднем сиденье. Я обнял ее одной  ру-
кой и укрыл нас обоих пледом.
   - Робби, милый, - прошептала она у моего плеча, - теперь мы как будто
бы едем домой, возвращаемся в нашу прежнюю жизнь...
   - Да, - сказал я и подтянул плед, укрывая ее с головой.
   Чем ниже мы спускались, тем быстрее темнело. Пат полулежала,  укутан-
ная пледами. Она просунула руку мне  на  грудь,  под  рубашку.  Кожей  я
чувствовал ее ладонь, потом ее дыхание, ее губы и - слезы.
   Осторожно, чтобы Пат не заметила разворота, в следующей деревне  Кес-
тер, объехав по большому кругу рыночную площадь, медленно направил  Кар-
ла" в обратный путь.
   Когда мы вновь переезжали через хребет, солнце уже исчезло, а на вос-
токе между поднимающимися облаками повисла бледная и ясная луна. Мы еха-
ли обратно. Колеса в цепях, монотонно шурша, катились по  дороге,  стало
совсем тихо, я сидел неподвижно, боясь шелохнуться, и чувствовал на сво-
ем сердце слезы моей Пат, словно там кровоточила рана.
   Через час я сидел в холле. Пат была у себя, а  Кестер  отправился  на
метеостанцию - узнать, ожидается ли снегопад. Вечер выдался серый и мяг-
кий, как бархат. Сквозь легкий туман проглядывал месяц в  венце.  Вскоре
появился и подсел ко мне Антонио. Поодаль от нас, за одним из  столиков,
сидело какое-то, я бы сказал, пушечное ядро в  грубошерстном  спортивном
костюме с чрезмерно короткими штанами "гольф". Младенческое лицо с толс-
тыми губами и холодными глазками венчал круглый, розовокрасный и  совер-
шенно лысый череп, голый, как бильярдный шар.  Рядом  сидела  узкокостая
худая женщина с глубокими тенями под глазами и с каким-то  молящим,  го-
рестным взглядом. Пушечное ядро было явно оживлено, голова его непрерыв-
но двигалась, ладошки описывали в воздухе гладкие и округлые линии.
   - Как все-таки чудесно здесь, наверху, просто удивительно хорошо! Это
панорама, этот воздух, это питание! Тут тебе действительно  должно  быть
просто здорово...
   - Бернгард, - тихо сказала женщина.
   - Действительно здорово! И мне бы так когда-нибудь. Так тебя  лелеют,
так ухаживают за тобой! - Он залился маслянистым хохотком. - Впрочем, ты
достойна этого...
   - Ах, Бернгард, - уныло произнесла женщина.
   - А что, а что? - радостно гудело ядро. - Ведь лучше и не придумаешь!
Ты здесь просто как в раю! А ты знаешь, что творится там, внизу? Не зна-
ешь! А мне завтра снова надо погрузиться в эту кутерьму! Благодари бога,
что ты так далека от всего этого! Я же очень рад - воочию убедился,  как
тебе здесь хорошо.
   - Да нехорошо мне, Бернгард, - сказала женщина.
   - Что ты, милая, - бодро затараторил Бернгард, - хныкать не надо! Что
же тогда говорить нашему брату!  Ни  минуты  передышки,  везде  сплошные
банкротства... Не говорю уже о налогах... Хотя работаем-то мы в общем  с
охоткой...
   Женщина ничего не ответила.
   - Экий бодрячок! - сказал я Антонио.
   - Да еще какой! Я наблюдаю его с позавчерашнего  дня.  Любая  попытка
жены что-то ему сказать разбивается о его неизменное: "Да здесь же  тебе
просто чудесно!" Он, знаете ли, ничего не хочет замечать - ни ее страха,
ни ее болезни, ни ее одиночества. Видимо, давным-давно живет в Берлине с
каким-то себе подобным пушечным ядром женского пола,  а  сюда  приезжает
раз в полгода и, потирая жирные ручки, наносит жене, так сказать, прото-
кольный визит. А сколько жизнелюбия в этом типе,  помышляющем  только  о
том, что удобно ему! Лишь бы ни во что не вникать!.. Такое  здесь  часто
можно увидеть.
   - Эта женщина здесь давно?
   - Да уже около двух лет.
   Через холл с хохотом прошла стайка молодежи. Антонио засмеялся.
   - Они с почты. Послали телеграмму Роту.
   - А кто такой Рот?
   - Человек, которому вскоре предстоит уехать отсюда. В телеграмме  они
ему сообщают, что ввиду эпидемии гриппа в его родных краях  отправляться
туда не следует, а надо, мол, побыть еще  какое-то  время  здесь.  Такие
шутки тут в ходу. Ведь им-то самим придется остаться, понимаете?  Навер-
няка придется.
   Я смотрел в окно на серый бархат померкших гор. Все это неправда, по-
думал я, не похоже на действительность, так не бывает.  Санаторий  -  не
более чем сцена, на которой люди немножко играют в смерть. Когда умирают
в самом деле, то это должно быть очень серьезно. Мне захотелось  догнать
этих молодых людей, похлопать их по плечу и сказать: "Ведь здесь  только
салонная, мнимая смерть, не так ли? Вы просто веселые актеры-любители, и
вам нравится играть в умирание! Потом вы все воскреснете, встанете и бу-
дете раскланиваться, разве нет? Кто же  умирает  из-за  чуть  повышенной
температуры или хриплого дыхания? Смерть не  бывает  без  стрельбы,  без
ран. Уж это-то я точно знаю..."
   - Вы тоже больны? - спросил я Антонио.
   - Естественно, - с улыбкой ответил он.
   - Какой же тут замечательный кофе, - шумело по соседству пушечное яд-
ро. - Попробуй найди такой в Берлине. Ты живешь в стране молочных рек  и
кисельных берегов.
   Кестер возвратился с метеостанции.
   - Я должен ехать, Робби, - сказал он. - Барометр упал, ночью, вероят-
но, будут снежные заносы, и завтра мне уже не пробиться. Сегодня вечером
у меня последняя надежда выбраться отсюда.
   - Хорошо. Мы успеем поужинать вместе?
   - Да. Только пойду и уложу чемодан.
   - Я с тобой, - сказал я.
   Мы собрали вещи Кестера и отнесли их в гараж. Потом вернулись за Пат.
   - Если что случится, Робби, сразу звони, мне, - сказал Отто.
   Я кивнул.
   - Деньги ты на днях получишь. Какое-то  время  сможешь  продержаться.
Делай все, что необходимо.
   - Да, Отто, - сказал я и после паузы добавил: - Дома у  нас  осталось
несколько ампул с морфием. Ты сможешь прислать их мне?
   Он удивленно посмотрел на меня.
   - А зачем они тебе?
   - Не знаю, как у нее пойдут дела. Может,  морфий  и  не  понадобится.
Несмотря ни на что, я всетаки не теряю надежды. Но  стоит  мне  остаться
одному, и надежда улетучивается. Я не хочу, чтобы  она  страдала,  Отто,
чтобы превратилась в сплошной сгусток боли. Возможно, они и  сами  будут
давать ей морфий, но если я смогу ей помочь, мне будет спокойнее.
   - Значит, морфий тебе нужен только для этого? - спросил Кестер.
   - Только для этого, Отто. Поверь мне. Иначе я бы тебе ничего не  ска-
зал.
   Он кивнул.
   - Нас уже только двое, - медленно проговорил он.
   - Да, только двое.
   - Ладно, Робби.
   Мы вышли в холл, и вскоре я привел туда Пат.
   Потом быстро поужинали - небо все больше затягивалось облаками.  Кес-
тер выкатил "Карла" из гаража и остановился у подъезда.
   - Ну, Робби, всего тебе хорошего, - сказал он.
   - И тебе, Отто.
   - До свидания, Пат. - Он протянул ей руку, глядя в ее глаза. - Весной
приеду за вами.
   - Прощайте, Кестер. - Пат задержала его руку в своей. - Я  так  рада,
что еще раз увиделась с вами. Привет от меня Готтфриду Ленцу.
   - Передам, - сказал Кестер.
   Она все не отпускала его руку. Ее губы дрожали.
   Вдруг она подошла к нему вплотную и поцеловала.
   - Прощайте, - пробормотала она сдавленным голосом.
   Лицо Кестера словно озарилось ярко-красным  пламенем.  Он  хотел  еще
что-то сказать, но отвернулся, сел в машину, рванул с места и, не обора-
чиваясь, понесся вниз по спиральной дороге. Мы глядели ему вслед. Машина
прогрохотала по главной улице деревни и пошла  крутыми  виражами  вверх.
Бледный свет фар скользил по серому снегу... Одинокий светлячок. На вер-
шине подъема Кестер остановился, встал перед радиатором  и  помахал  нам
рукой. Его темный силуэт выделялся на фоне света фар. Потом он исчез,  и
мы еще долго слышали замирающее гудение мотора.
   Пат стояла, подавшись вперед, и вслушиваясь, покуда что-то  еще  было
слышно. Потом повернулась ко мне.
   - Значит, отплыл последний корабль, Робби.
   - Предпоследний, - возразил я. - Последним буду я. И ты знаешь, какой
у меня план? Хочу подыскать себе другую якорную стоянку. Комната во фли-
геле перестала мне нравиться. Не вижу, почему бы нам с  тобой  не  посе-
литься рядом. Я попытаюсь получить комнату поблизости от тебя.
   Она улыбнулась:
   - Исключено! Не дадут! Как ты этого добьешься?
   - А если добьюсь, будешь довольна?
   - Что за вопрос, милый! Это было бы просто чудесно! Совсем как у фрау
Залевски!
   - Ладно, тогда дай-ка мне поработать с полчасика.
   - Хорошо. А мы с Антонио сыграем пока в шахматы. Меня здесь научили.
   Я пошел в контору и заявил, что остаюсь на продолжительный срок и же-
лал бы поселиться на том же этаже, где живет Пат.  Пожилая  плоскогрудая
дама возмущенно посмотрела на меня и решительно отклонила  мою  просьбу,
ссылаясь на правила внутреннего распорядка.
   - Кто составил эти правила? - спросил я.
   - Дирекция, - ответила дама и разгладила складки на своем платье.
   Наконец она довольно неохотно сообщила мне, что исключения допускают-
ся только с разрешения главного врача.
   - Но он уже ушел, - добавила она. - А тревожить  его  вечером,  дома,
можно только по служебным делам.
   - Хорошо, - сказал я, - тогда я и потревожу его по делам  службы:  по
вопросу о внутреннем распорядке.
   Главный врач жил в домике рядом с санаторием. Он немедленно меня при-
нял и сразу же дал просимое мною разрешение.
   - Вот уж не думал, что все получится так легко.  Начало  было  совсем
другим, - сказал я.
   Он рассмеялся:
   - Понимаю. Видимо, вы напоролись на старую Рексрот. Ничего, сейчас  я
ей позвоню.
   Я вернулся в контору. Увидев на моем лице вызывающее выражение, фрой-
ляйн Рексрот не без достоинства удалилась. Я договорился обо всем с сек-
ретаршей и поручил коридорному перенести ко мне в комнату мой  багаж,  а
затем доставить туда несколько бутылок со  спиртным.  Потом  я  пошел  в
холл, где меня ждала Пат.
   - Удалось? - спросила она.
   - Еще нет, но через два-три дня все будет в порядке.
   - Жаль. - Она опрокинула шахматные фигуры и встала.
   - Что будем делать? - спросил я. - Пойдем в бар?
   - По вечерам мы часто играем в карты, - сказал Антонио. - Скоро заду-
ет фен - это уже чувствуется. И тогда карты - самое милое дело.
   - Ты играешь в карты. Пат? - удивился я. - Во что же?  В  подкидного?
Или, может, пасьянсы раскладываешь?
   - В покер, дорогой мой, - заявила Пат.
   Я рассмеялся.
   - Правда, правда - она играет, - сказал Антонио. - Но очень уж  отча-
янно. Блефует напропалую.
   - Я и сам так играю, - ответил я.
   - Значит, давайте попробуем.
   Мы сели в уголок и начали играть. Пат совсем  неплохо  разбиралась  в
тонкостях покера и действительно  блефовала  так,  что,  как  говорится,
клочья летели. Через час Антонио показал  на  пейзаж  перед  окном.  Шел
снег. Густые хлопья медленно, словно нехотя,  почти  отвесно  падали  на
землю.
   - Полное безветрие, - сказал Антонио. - Значит, снега будет много.
   - Где сейчас может быть Кестер? - спросила Пат.
   - Уже за главным перевалом, - сказал я.
   На минуту мне отчетливо представился "Карл", и в нем  Кестер,  и  как
они мчатся сквозь эту белую ночь, и вдруг все  показалось  мне  каким-то
нереальным - и то, что я тут сижу вместе с Пат, а Отто  где-то  в  пути.
Счастливая, уперев руку с картами в край стола, она улыбалась мне.
   - Твой ход, Робби! Пушечное ядро перекатилось через  холл,  останови-
лось за нашим столиком и доброжелательно стало подсказывать, кому и  как
ходить. Видимо, жена его уже спала, а ему было  невтерпеж  с  кем-нибудь
поговорить. Положив карты на стол, я ехидно уставился на него. Не выдер-
жав моего взгляда, он ушел.
   - А ты не очень-то любезен, - с удовольствием сказала Пат.
   - Нет, - ответил я. - И не желаю быть таковым.
   Потом мы пошли в бар, выпили несколько  коктейлей  "специаль",  после
чего Пат надо было отправляться спать. Я простился с ней  в  холле.  Она
поднялась по лестнице и, прежде чем свернуть в коридор,  остановилась  и
оглянулась. Я еще немного подождал, а затем зашел в дирекцию  за  ключом
от моей комнаты. Маленькая секретарша усмехнулась.
   - Семьдесят восьмой, - сказала она.
   Это было рядом с комнатой Пат.
   - Уж не по указанию ли фройляйн Рексрот? - спросил я.
   - Что вы! Фройляйн Рексрот ушла в дом миссионерской организации.  Они
там молятся, - ответила она.
   - Оказывается, и такой дом может быть благословеньем божьим, - сказал
я и быстро поднялся наверх. Мой чемодан уже был распакован. Через полча-
са я постучал в дверь, соединявшую наши комнаты.
   - Кто там? - послышался голос Пат.
   - Полиция нравов, - ответил я.
   Щелкнул замок, и дверь распахнулась.
   - Это ты, Робби! - обалдело пролепетала Пат.
   - Я! - сказал я. - Я - одержавший победу над фройляйн  Рексрот!  Я  -
обладатель коньяка и "порторонко". - Я вытащил две бутылки  из  карманов
своего купального халата. - А теперь говори сразу: сколько здесь перебы-
вало мужчин?
   - Ни одного, кроме всех ребят из футбольного клуба и филармонического
оркестра расширенного состава, - смеясь заявила Пат. - Ах, миленький  ты
мой! Значит, теперь все снова так, как в добрые старые времена!..
   Она уснула у меня на плече. А я еще долго бодрствовал. В  углу  горел
ночник. Снежные хлопья тихо бились о стекло,  и  казалось,  что  в  этом
тусклом, золотистокоричневом полумраке время остановилось. В комнате бы-
ло очень тепло. Иногда слышался какой-то  треск  в  трубах  центрального
отопления. Пат ворочалась во сне, и одеяло, шурша, медленно соскользнуло
на пол. О, эта бронзово поблескивающая кожа! А эти узкие колени -  какое
чудо! А нежная тайна  груди!  Ее  волосы  на  моем  плече"  и  губами  я
чувствую, как бьется пульс в ее руке! Да неужто же ты умрешь, подумал я.
Не можешь ты умереть! Ты - само счастье...
   Я осторожно подтянул одеяло. Пат что-то пробормотала,  потом  умолкла
и, совсем сонная, медленно обняла меня за шею.
 
 
   XXVII
 
   Снегопад длился несколько дней. Пат температурила, и ей не  разрешали
вставать с постели. В этом доме многие температурили.
   - Все из-за погоды, - сказал Антонио. -  Слишком  тепло.  И  вдобавок
этот фен. Недаром говорят - лихорадочная погода.
   - Прогулялся бы ты хоть немного, дорогой, - сказала Пат. - А на лыжах
кататься умеешь?
   - Нет. Откуда? Я никогда не был в горах.
   - Антонио тебя научит. Ему это только доставит удовольствие - ты  ему
симпатичен.
   - Мне куда приятнее находиться здесь.
   Она привстала на кровати. Ночная рубашка соскользнула с плеч.  Госпо-
ди, до чего она отощала! Да и шея стала совсем тонкой.
   - Робби, - сказала она, - сделай это ради меня. Не хочу, чтобы ты тут
без конца сидел у ложа больной. И вчера сидел, и позавчера -  этого  уже
более чем достаточно.
   - Я с удовольствием сижу здесь, - возразил я, - и снег меня нисколько
не привлекает.
   Она громко дышала, и я различал неровные хрипы.
   - На этот счет я поопытнее тебя, - сказала она и облокотилась  о  по-
душку. - Так будет лучше нам обоим. Сам потом увидишь. -  Она  с  трудом
улыбнулась. - Еще успеешь насидеться у меня после обеда и вечером.  А  с
утра не надо, милый. А то мне становится как-то тревожно. Утром  у  меня
жуткий вид. Из-за температуры. А вечером все по-другому. Я поверхностная
и глупая женщина - не желаю быть уродливой в твоем присутствии.
   - Что за чепуха. Пат! - Я встал. - Ладно, будь  потвоему.  Прогуляюсь
немного с Антонио. К двенадцати вернусь.  Надеюсь,  моя  лыжная  вылазка
обойдется без переломов костей.
   - С лыжами ты быстро освоишься, дорогой. - Ее лицо стало спокойным  -
выражение боязливой напряженности исчезло, - Ты  очень  скоро  научишься
замечательно кататься.
   - А у тебя почему-то всегда охота очень скоро и замечательно выпрова-
живать меня отсюда, - сказал я и поцеловал ее. У нее были влажные и  го-
рячие руки, а сухие губы потрескались.
   Антонио жил на втором этаже. Он одолжил мне пару ботинок и лыжи.  Все
подошло - мыс ним были одинакового роста. Мы подошли на  учебную  поляну
за деревней. По дороге Антонио внимательно посмотрел на меня.
   - При повышении температуры больные начинают нервничать, - сказал он.
- В такие дни здесь творятся странные вещи. - Он положил лыжи перед  со-
бой и закрепил их. - Самое страшное - это ожидание  и  полная  невозмож-
ность что-либо предпринять. От этого больные лишаются последних сил, те-
ряют рассудок.
   - Здоровые тоже, - ответил я. - Потому что присутствовать при  сем  и
быть совершенно бессильным...
   Он понимающе кивнул.
   - Иные туберкулезники занимаются трудом, -  продолжал  он,  -  другие
прочитывают целые библиотеки. Но немало  и  таких,  которые  ведут  себя
просто как школьники: стараются удрать с мертвого часа,  как  в  детстве
убегали с уроков физкультуры, а завидев на улице врача, трусливо ухмыля-
ются и прячутся в какой-нибудь лавочке или кондитерской. Тайное курение,
тайная выпивка, запретные вечеринки, сплетни и всякие дурацкие  проделки
- все это якобы спасает их от пустоты. И от правды тоже. Я назвал бы это
довольно игривым, легкомысленным, но вместе с тем, пожалуй, и  героичес-
ким пренебрежением к смерти. Впрочем, в конечном счете это все,  что  им
остается.
   Да, подумал я, в конце концов всем нам тоже не остается ничего друго-
го.
   - Ну что - попробуем? - спросил Антонио и воткнул палки в снег.
   - Давайте! Он показал мне, как закреплять лыжи и как сохранять на них
равновесие. Это было нетрудно. Сначала я довольно много падал, но посте-
пенно стал привыкать, и дело пошло на лад.
   Через час катание окончилось.
   - Хватит, - сказал Антонио. - Вечером у вас будут ныть все