лестящие.
   Я взял ее руку, прохладную и бледную.
   - Пат, дружище, - растерянно сказал я и хотел подсесть к ней. Но  тут
я заметил у окна горничную. Она с любопытством смотрела на меня. -  Вый-
дите отсюда, - с досадой сказал я.
   - Я еще должна затянуть гардины, - ответила она.
   - Ладно, кончайте и уходите.
   Она затянула окно желтыми гардинами, но не вышла, а принялась медлен-
но скреплять их булавками.
   - Послушайте, - сказал я, - здесь вам не театр. Немедленно исчезните!
   Она неуклюже повернулась:
   - То прикалывай их, то не надо.
   - Ты просила ее об этом? - спросил я Пат.
   Она кивнула.
   - Больно смотреть на свет? Она покачала головой.
   - Сегодня не стоит смотреть на меня при ярком свете...
   - Пат, - сказал я испуганно, - тебе пока нельзя разговаривать! Но ес-
ли дело в этом...
   Я открыл дверь, и горничная наконец вышла. Я вернулся к постели.  Моя
растерянность прошла. Я даже был благодарен горничной. Она  помогла  мне
преодолеть первую минуту. Было все-таки ужасно видеть Пат в таком состо-
янии.
   Я сел на стул.
   - Пат, - сказал я, - скоро ты снова будешь здорова...
   Ее губы дрогнули:
   - Уже завтра...
   - Завтра нет, но через несколько дней. Тогда ты сможешь встать, и  мы
поедем домой. Не следовало ехать сюда, здешний климат слишком суров  для
тебя.
   - Ничего, - прошептала она. - Ведь я  не  больна.  Просто  несчастный
случай...
   Я посмотрел на нее. Неужели она и вправду не знала, что  больна?  Или
не хотела знать? Ее глаза беспокойно бегали.
   - Ты не должен бояться... - сказала она шепотом.
   Я не сразу понял, что она имеет в виду  и  почему  так  важно,  чтобы
именно я не боялся. Я видел только, что она взволнованна.  В  ее  глазах
была мука и какая-то странная настойчивость. Вдруг меня осенило.  Я  по-
нял, о чем она думала. Ей казалось, что я боюсь заразиться.
   - Боже мой, Пат, - сказал я, - уж не поэтому ли ты никогда не говори-
ла мне ничего?
   Она не ответила, но я видел, что это так.
   - Черт возьми, - сказал я, - кем же ты меня, собственно, считаешь?
   Я наклонился над ней.
   - Полежи-ка минутку совсем спокойно... не шевелись... -  Я  поцеловал
ее в губы. Они были сухи и горячи. Выпрямившись, я увидел, что она  пла-
чет. Она плакала беззвучно. Лицо ее, было неподвижно, из широко  раскры-
тых глаз непрерывно лились слезы.
   - Ради бога. Пат...
   - Я так счастлива, - сказала она.
   Я стоял и смотрел на нее. Она сказала только три  слова.  Но  никогда
еще я не слыхал, чтобы их так произносили. Я знал женщин, но  встречи  с
ними всегда были мимолетными, - какие-то приключения, иногда яркие часы,
одинокий вечер, бегство от самого себя, от отчаяния, от пустоты. Да я  и
не искал ничего другого; ведь я знал, что нельзя полагаться ни  на  что,
только на самого себя и в лучшем случае на товарища. И вдруг  я  увидел,
что значу что-то для другого человека и что он счастлив  только  оттого,
что я рядом с ним. Такие слова сами по себе звучат очень просто, но ког-
да вдумаешься в них, начинаешь понимать, как все это  бесконечно  важно.
Это может поднять бурю в душе человека и совершенно преобразить его. Это
любовь и все-таки нечто другое. Что-то такое, ради чего стоит жить. Муж-
чина не может жить для любви. Но жить для другого человека может.
   Мне хотелось сказать ей что-нибудь, но я не мог. Трудно найти  слова,
когда действительно есть что сказать. И даже если нужные слова приходят,
то стыдишься их произнести. Все эти слова принадлежат прошлым столетиям.
Наше время не нашло еще слов для выражения своих чувств. Оно умеет  быть
только развязным, все остальное - искусственно.
   - Пат, - сказал я, - дружище мой отважный...
   В эту минуту вошел Жаффе. Он сразу оценил ситуацию.
   - Добился своего! Великолепно! - заворчал он. - Этого я и ожидал.
   Я хотел ему что-то ответить, но он решительно выставил меня.
 
 
   XVII
 
   Прошли две недели. Пат поправилась настолько, что мы могли  пуститься
в обратный путь. Мы упаковали  чемоданы  и  ждали  прибытия  Ленца.  Ему
предстояло перегнать машину. Пат и я собирались поехать поездом.
   Был теплый пасмурный день. В небе недвижно повисли ватные облака, го-
рячий воздух дрожал над дюнами, свинцовое море распласталось  в  светлой
мерцающей дымке.
   Готтфрид явился после обеда. Еще издалека я увидел его соломенную ше-
велюру, выделявшуюся над изгородями. И только когда он свернул  к  вилле
фройляйн Мюллер, я заметил, что он был не один, - рядом с ним  двигалось
какое-то подобие автогонщика в миниатюре: огромная клетчатая кепка,  на-
детая козырьком назад, крупные защитные очки, белый комбинезон и громад-
ные уши, красные и сверкающие, как рубины.
   - Бог мой, да ведь это Юпп! - удивился я.
   - Собственной персоной, господин Локамп, - ответил Юпп.
   - Как ты вырядился! Что это с тобой случилось?
   - Сам видишь, - весело сказал Ленц, пожимая мне руку.  -  Он  намерен
стать гонщиком. Уже восемь дней я обучаю его вождению. Вот он и увязался
за мной. Подходящий случай для первой междугородной поездки.
   - Справлюсь как следует, господин Локамп! - с горячностью заверил ме-
ня Юпп.
   - Еще как справится! - усмехнулся Готтфрид. - Я никогда еще не  видел
такой мании преследования! В первый же день он попытался обогнать на на-
шем добром старом такси "мерседес" с компрессором.  Настоящий  маленький
сатана.
   Юпп вспотел от счастья и с обожанием взирал на Ленца.
   - Думаю, что сумел бы обставить этого задаваку, господин Ленц! Я  хо-
тел прижать его на повороте. Как господин Кестер.
   Я расхохотался:
   - Неплохо ты начинаешь, Юпп.
   Готтфрид смотрел на своего питомца с отеческой гордостью.
   - Сначала возьми-ка чемоданы и доставь их на вокзал.
   - Один? - Юпп чуть не взорвался от волнения. - Господин Ленц, вы раз-
решите мне поехать одному на вокзал?
   Готтфрид кивнул, и Юпп опрометью побежал к дому.
   Мы сдали багаж. Затем вернулись за Пат и снова поехали на вокзал.  До
отправления оставалось четверть часа. На пустой  платформе  стояло  нес-
колько бидонов с молоком.
   - Вы поезжайте, - сказал я, - а то доберетесь очень поздно.
   Юпп, сидевший за рулем, обиженно посмотрел на меня.
   - Такие замечания тебе не нравятся, не так ли? - спросил его Ленц.
   Юпп выпрямился.
   - Господин Локамп, - сказал он с упреком,  -  я  произвел  тщательный
расчет маршрута. Мы преспокойно доедем до мастерской к восьми часам.
   - Совершенно верно! - Ленц похлопал его по плечу. - Заключи с ним па-
ри, Юпп. На бутылку сельтерской воды.
   - Только не сельтерской воды, - возразил Юпп. - Я не задумываясь  го-
тов рискнуть пачкой сигарет.
   Он вызывающе посмотрел на меня.
   - А ты знаешь, что дорога довольно неважная? - спросил я.
   - Все учтено, господин, Локамп!
   - А о поворотах ты тоже подумал?
   - Повороты для меня ничто. У меня нет нервов.
   - Ладно, Юпп, - сказал я серьезно. - Тогда заключим пари. Но господин
Ленц не должен садиться за руль на протяжении всего пути.
   Юпп прижал руку к сердцу:
   - Даю честное слово!
   - Ладно, ладно. Но скажи, что это ты так судорожно сжимаешь в руке?
   - Секундомер. Буду в дороге засекать время. Хочу посмотреть,  на  что
способен ваш драндулет.
   Ленц улыбнулся:
   - Да, да, ребятки. Юпп оснащен первоклассно. Думаю, наш старый бравый
"ситроен" дрожит перед ним от страха, все поршни в нем трясутся.
   Юпп пропустил иронию мимо ушей. Он взволнованно теребил кепку:
   - Что же, двинемся, господин Ленц? Пари есть пари!
   - Ну, конечно, мой маленький компрессор! До свидания, Пат! Пока, Роб-
би! - Готтфрид сел в машину. - Вот как, Юпп! А теперь покажи-ка этой да-
ме, как стартует кавалер и будущий чемпион мира!
   Юпп надвинул защитные очки на глаза, подмигнул нам и, как  заправский
гонщик, включив первую скорость, лихо взял с места и понесся по булыжни-
ку.
   Мы посидели еще немного на скамье перед вокзалом. Жаркое белое солнце
пригревало дощатую ограду платформы. Пахло смолой и солью. Пат  запроки-
нула голову и закрыла глаза. Она  сидела  не  шевелясь,  подставив  лицо
солнцу.
   - Ты устала? - спросил я.
   Она покачала головой:
   - Нет, Робби.
   - Вот идет поезд, - сказал я.
   Маленький черный паровоз, затерявшийся в бескрайнем дрожащем  мареве,
пыхтя, подошел к вокзалу. Мы сели в почти  пустой  вагон.  Вскоре  поезд
тронулся. Густой дым от паровоза неподвижно повис  в  воздухе.  Медленно
проплывал знакомый ландшафт, деревня с коричневыми соломенными  крышами,
луга с коровами и лошадьми, лес и потом домик фройляйн Мюллер  в  лощине
за дюнами, уютный, мирный и словно уснувший.
   Пат стояла рядом со мной у окна и смотрела в сторону домика. На пово-
роте мы приблизились к нему. Мы отчетливо увидели  окна  нашей  комнаты.
Они были открыты, и с подоконников свисало постельное белье, ярко  осве-
щенное солнцем.
   - Вот и сама фройляйн Мюллер, - сказала Пат.
   - Правда! Она стояла у входа и махала рукой. Пат достала носовой пла-
ток, и он затрепетал на ветру.
   - Она не видит, - сказал я, - платочек  слишком  мал  и  тонок.  Вот,
возьми мой.
   Она взяла мой платок и замахала им. Фройляйн Мюллер энергично ответи-
ла.
   Постепенно поезд втянулся в открытое поле. Домик скрылся, и дюны  ос-
тались позади. Некоторое время за черной полосой леса мелькало  сверкаю-
щее море. Оно мигало, как усталый, бодрствующий глаз. Потом пошли нежные
золотисто-зеленые поля, мягкое колыхание колосьев, тянувшихся  до  гори-
зонта.
   Пат отдала мне платок и села в угол купе. Я поднял окно.  "Кончилось!
- подумал я. - Слава богу, кончилась! Все это было только сном!  Прокля-
тым злым сном!"
   К шести мы прибыли в город. Я взял такси и погрузил в него  чемоданы.
Мы поехали к Пат.
   - Ты поднимешься со мной? - спросила она.
   - Конечно.
   Я проводил ее в квартиру, потом спустился вниз, чтобы вместе с  шофе-
ром принести чемоданы. Когда я вернулся, Пат все еще стояла в  передней.
Она разговаривала с подполковником фон Хаке и его женой.
   Мы вошли в ее комнату. Был светлый ранний вечер. На столе стояла ваза
с красными розами. Пат подошла к окну и выглянула на улицу. Потом  обер-
нулась ко мне:
   - Сколько мы, собственно, отсутствовали, Робби?
   - Ровно восемнадцать дней.
   - Восемнадцать? А мне кажется, гораздо дольше.
   - И мне. Но так бывает всегда, когда выберешься куда-нибудь из  горо-
да.
   Она покачала головой:
   - Нет, я не об это...
   Она отворила дверь на балкон и вышла. Там стоял белый шезлонг. Притя-
нув его к себе, она молча посмотрела на него.
   В комнату она вернулась с изменившимся лицом и потемневшими глазами.
   - Посмотри, какие розы, - сказал я. - Их прислал Кестер. Вот его  ви-
зитная карточка.
   Пат взяла карточку и положила на стол. Она смотрела на розы, и я  по-
нял, что она их почти не замечает и все еще думает о шезлонге. Ей  каза-
лось, что она уже избавилась от него, а теперь он, возможно, должен  был
снова стать частью ее жизни.
   Я не стал ей мешать и больше ничего не сказал.  Не  стоило  отвлекать
ее. Она сама должна была справиться со своим настроением,  и  мне  каза-
лось, что ей это легче именно теперь, когда я рядом. Слова  были  беспо-
лезны. В лучшем случае она успокоится ненадолго, но потом все эти  мысли
прорвутся снова, и, пожалуй, куда мучительнее.
   Она постояла около стола, опираясь на него и  опустив  голову.  Потом
посмотрела на меня. Я молчал. Она медленно обошла вокруг стола и положи-
ла мне руки на плечи.
   - Дружище ты мой, - сказал я.
   Она прислонилась ко мне. Я обнял ее:
   - А теперь разберемся во всем.
   Она кивнула и ладонью пригладила волосы.
   - Просто что-то нашло на меня... на минутку...
   - Конечно.
   Постучали в дверь. Горничная вкатила чайный столик.
   - Вот это хорошо, - сказала Пат.
   - Хочешь чаю? - спросил я.
   - Нет, кофе, хорошего, крепкого кофе.
   Я побыл с ней еще с полчаса. Потом ее охватила  усталость.  Это  было
видно по глазам.
   - Тебе надо немного поспать, - предложил я.
   - А ты?
   - Я пойду домой и тоже вздремну. Часа через два зайду за тобой,  пой-
дем ужинать.
   - Ты устал? - спросила она с сомнением.
   - Немного. В поезде было жарко... Кстати, мне еще  надо  заглянуть  в
мастерскую.
   Больше она ни о - чем не спрашивала. Она изнемогала от  усталости.  Я
уложил ее в постель и укрыл. Она мгновенно уснула. Я поставил около  нее
розы и визитную карточку Кестера, чтобы ей было о  чем  подумать,  когда
проснется. Потом я ушел.
   По пути я остановился у телефона-автомата. Решил сразу  же  перегово-
рить с Жаффе. Звонить из дому было трудно: в пансионе  любили  подслуши-
вать.
   Я снял трубку и назвал номер клиники. К аппарату подошел Жаффе.
   - Говорит Локамп, - сказал я, откашливаясь. - Мы  сегодня  вернулись.
Вот уже час, как мы в городе.
   - Вы приехали на машине? - спросил Жаффе.
   - Нет, поездом.
   - Так... Ну, как дела?
   - Хороши, - сказал я.
   Он помолчал немного.
   - Завтра я зайду к фройляйн Хольман. В  одиннадцать  часов  утра.  Вы
сможете ей передать?
   - Нет, - сказал я. - Я не хотел бы, чтобы она знала о моем  разговоре
с вами. Она, вероятно, сама позвонит вам завтра. Может быть, тогда вы ей
и скажете.
   - Хорошо. Пусть так. Скажу ей.
   Я механически отодвинул в сторону пухлую захватанную телефонную  кни-
гу. Она лежала на небольшой деревянной полочке. Стенка над ней была  ис-
пещрена телефонными номерами, записанными карандашом.
   - Можно мне зайти к вам завтра днем? - спросил я.
   Жаффе не ответил.
   - Я хотел бы узнать, как она.
   - Завтра я вам еще ничего не смогу ответить, - сказал Жаффе.  -  Надо
понаблюдать за ней по крайней мере в течение недели. Я сам извещу вас.
   - Спасибо. - Я никак не мог оторвать глаз от полочки.
   Кто-то нарисовал на ней толстую девочку в большой  соломенной  шляпе.
Тут же было написано: "Элла дура!"
   - Нужно ли ей теперь какое-нибудь специальное лечение? - спросил я.
   - Это я увижу завтра. Но мне кажется, что дома ей обеспечен  неплохой
уход.
   - Не знаю. Я слышал, что ее соседи собираются на той  неделе  уехать.
Тогда она останется вдвоем с горничной.
   - Вот как? Ладно, завтра поговорю с ней и об этом.
   Я снова закрыл рисунок на полочке телефонной книгой.
   - Вы думаете, что она... что может повториться такой припадок?
   Жаффе чуть помедлил с ответом.
   - Конечно, это возможно, - сказал он, - но  маловероятно.  Скажу  вам
точнее, когда подробно осмотрю ее.
   Я повесил трубку. Выйдя из будки, я постоял еще немного на улице. Бы-
ло пыльно и душно. Потом я пошел домой.
   В дверях я столкнулся с фрау Залевски. Она вылетела из  комнаты  фрау
Бендер, точно пушечное ядро. Увидев меня, она остановилась:
   - Что, уже приехали?
   - Как видите. Ничего нового?
   - Ничего. Почты никакой... А фрау Бендер выехала.
   - Вот как? Почему же? Фрау Залевски уперлась руками в бедра:
   - Потому что везде негодяи. Она отправилась в христианский дом  приз-
рения со своей кошкой и капиталом в целых двадцать шесть марок.
   Она рассказала, что приют, в котором фрау Бендер ухаживала за младен-
цами, обанкротился. Священник, возглавлявший его, занялся биржевыми спе-
куляциями и погорел на них. Фрау Бендер уволили, не  выплатив  жалованья
за два месяца.
   - Она нашла себе другую работу? - спросил я бездумно.
   Фрау Залевски только посмотрела на меня.
   - Ну да, конечно, не нашла, - сказал я.
   - Я ей говорю: оставайтесь здесь, с платой за квартиру  успеется.  Но
она не захотела.
   - Бедные люди в большинстве случаев честны, - сказал я. -  Кто  посе-
лится в ее комнате?
   - Хассе. Она им обойдется дешевле.
   - А с их прежней комнатой что будет? Она пожала плечами.
   - Посмотрим. Больших надежд на новых квартирантов у меня нет.
   - Когда она освободится?
   - Завтра. Хассе уже переезжают.
   Мне вдруг пришла в голову мысль.
   - А сколько стоит эта комната? - спросил я.
   - Семьдесят марок.
   - Слишком дорого.
   - По утрам кофе, две булочки и большая порция масла.
   - Тогда это тем более дорого. От кофе, который готовит Фрида, я отка-
зываюсь. Вычтите стоимость завтраков. Пятьдесят  марок,  и  ни  пфеннига
больше.
   - А вы разве хотите ее снять? - спросила фрау Залевски.
   - Может быть.
   Я пошел в свою комнату и внимательно осмотрел дверь, соединявшую ее с
комнатой Хассе. Пат в пансионе фрау Залевски! Нет, это плохо  придумано.
И все же я постучался к Хассе.
   В полупустой комнате перед зеркалом сидела фрау Хассе и пудрилась. На
ней была шляпа.
   Я поздоровался с ней, разглядывая комнату. Оказалось, что она больше,
чем я думал. Теперь, когда часть мебели вынесли, это было  особенно  за-
метно. Одноцветные светлые обои почти новые, двери и окна  свежевыкраше-
ны; к тому же очень большой и приятный балкон.
   - Вероятно, вы уже знаете о его новой выдумке, - сказала фрау  Хассе.
- Я должна переселиться в комнату напротив, где жила эта знаменитая осо-
ба! Какой позор.
   - Позор? - спросил я.
   - Да, позор, - продолжала она взволнованно. - Вы ведь знаете, что  мы
не переваривали друг друга, а теперь Хассе заставляет  меня  жить  в  ее
комнате без балкона и с одним окном. И все только потому, что это дешев-
ле. Представляете себе, как она торжествует в своем доме призрения!
   - Не думаю, чтобы она торжествовала!
   - Нет, торжествует, эта так называемая нянечка, ухаживающая  за  мла-
денцами, смиренная голубица, прошедшая сквозь все огни и воды! А тут еще
рядом эта кокотка, эта Эрна Бениг! И кошачий запах!
   Я изумленно взглянул на нее. Голубица, прошедшая сквозь огни и  воды!
Как это странно: люди  находят  подлинно  свежие  и  образные  выражения
только когда ругаются. Вечными и неизменными остаются  слова  любви,  но
как пестра и разнообразна шкала ругательств!
   - А ведь кошки очень чистоплотные и красивые животные, - сказал я.  -
Кстати, я только что заходил в эту комнату. Там не пахнет кошками.
   - Да? - враждебно воскликнула фрау Хассе и поправила шляпку.  -  Это,
вероятно, зависит от обоняния. Но я и не подумаю заниматься этим переез-
дом, пальцем не шевельну! Пускай себе сам  перетаскивает  мебель!  Пойду
погуляю! Хоть это хочу себе позволить при такой собачьей жизни!
   Она встала. Ее расплывшееся лицо дрожало от бешенства, и с него  осы-
палась пудра. Я заметил, что она очень ярко накрасила губы и вообще рас-
фуфырилась вовсю. Когда она прошла мимо меня, шурша платьем, от нее пах-
ло, как от целого парфюмерного магазина.
   Я озадаченно поглядел ей вслед. Потом опять подробно осмотрел  комна-
ту, прикидывая, как бы получше расставить мебель Пат. Но сразу же отбро-
сил эти мысли. Пат здесь, всегда здесь, всегда со мной, - этого я не мог
себе представить! Будь она здорова, мне такая мысль вообще бы  в  голову
не пришла. Ну, а если все-таки... Я отворил дверь на  балкон  и  измерил
его, но одумался, покачал головой и вернулся к себе.
   Когда я вошел к Пат, она еще спала. Я тихонько опустился в  кресло  у
кровати, но она тут же проснулась.
   - Жаль, я тебя разбудил, - сказал я.
   - Ты все время был здесь? - спросила она.
   - Нет. Только сейчас вернулся.
   Она потянулась и прижалась лицом к моей руке:
   - Это хорошо. Не люблю, чтобы на меня смотрели, когда я сплю!
   - Это я понимаю. И я не люблю. Я и не собирался подглядывать  за  то-
бой. Просто не хотел будить. Не поспать ли тебе еще немного?
   - Нет, я хорошо выспалась. Сейчас встану.
   Пока она одевалась, я вышел в соседнюю комнату. На улице  становилось
темно. Из полуоткрытого окна напротив доносились квакающие звуки военно-
го марша. У патефона хлопотал лысый мужчина в подтяжках. Окончив крутить
ручку, он принялся ходить взад и вперед по комнате, выполняя в такт  му-
зыке вольные движения. Его лысина сияла в полумраке,  как  взволнованная
луна. Я равнодушно наблюдал за ним. Меня охватило чувство пустоты и  пе-
чали.
   Вошла Пат. Она была прекрасна и свежа. От утомления и следа не  оста-
лось.
   - Ты блестя