сь, будто я слышу  любимые  легкие  шаги,
ощущаю теплое дыхание и близко вижу Навару темных глаз...
   - Черт возьми! - сказал я и встал. - Что это со мной?
   В тот же миг раздался оглушительный шум:
   - Поттер!
   - Браво, Алоизиус!
   Кремация победила.
   В задней комнате клубился сигарный дым. Разносили коньяк. Я  все  еще
сидел около стойки. Появились девицы. Они сгрудились недалеко от меня  и
начали деловито шушукаться.
   - Что у вас там? - спросил я.
   - Для нас приготовлены подарки, - ответила Марион.
   - Ах, вот оно что.
   Я прислонил голову к стойке и попытался представить себе, что  теперь
делает Пат. Я видел холл санатория, пылающий камин и Пат, стоящую у  по-
доконника с Хельгой Гутман и еще какими-то людьми. Все это было так дав-
но... Иногда думалось: вот проснусь в одно прекрасное утро, и вдруг ока-
жется, что все прошло, позабыто, исчезло. Ведь нет ничего прочного - да-
же воспоминаний.
   Зазвенел колокольчик. Девицы всполошились, как вспугнутая стайка кур,
и побежали в бильярдную. Там стояла Роза с  колокольчиком  в  руке.  Она
кивнула мне, чтобы я подошел. Под небольшой елкой  на  бильярдном  столе
были расставлены тарелки, прикрытые шелковой бумагой.  На  каждой  лежал
пакетик с подарком и карточка с именем. Девицы одаривали друг друга. Все
подготовила Роза. Подарки были вручены ей в упакованном виде, а она раз-
ложила их по тарелкам.
   Возбужденные девицы тараторили, перебивая друг друга; они  суетились,
как дети, желая поскорее увидеть, что же для них приготовлено.
   - А ты чего не берешь свою тарелку? - спросила меня Роза.
   - Какую тарелку?
   - Твою. И для тебя есть подарки.
   На бумажке изящным рондо и даже в два цвета - красным и черным - было
выведено мое имя. Яблоки, орехи, апельсины, от Розы свитер, который  она
сама связала, от хозяйки - травянисто-зеленый галстук, от Кики - розовые
носки из искусственного шелка, от красавицы Валли - кожаный  ремень,  от
кельнера Алоиса - полбутылки рома, от Марион, Лины и Мими общий  подарок
- полдюжины носовых платков и от хозяина - две бутылки коньяка.
   - Ребята, - сказал я, - ребята, но это так неожиданно...
   - Ты изумлен? - воскликнула Роза.
   - Очень.
   Я стоял среди них, смущенный и тронутый до глубины души.
   - Ребята, - сказал я, - знаете, когда мне в последний раз что-то  по-
дарили? Я и сам не помню. Наверно, еще до войны. Но ведь у  меня-то  для
вас ничего нет.
   Все были страшно рады, что подарки так ошеломили меня.
   - За то, что ты нам всегда играл на пианино, - сказала Лина и покрас-
нела.
   - Да, сыграй нам сейчас, - это будет твоим подарком, - заявила Роза.
   - Все, что захотите, - сказал я. - Все, что захотите.
   - Сыграй "Мою молодость", - попросила Марион.
   - Нет, что-нибудь веселое, - запротестовал Кики.
   Его голос потонул в общем шуме. Он вообще не котировался всерьез  как
мужчина. Я сел за пианино и начал играть. Все запели:
   Мне песня старая одна
   Мила с начала дней,
   Она из юности слышна,
   Из юности моей.
   Хозяйка выключила электричество. Теперь горели только свечи на  елке,
разливая мягкий свет. Тихо булькал сливной кран, напоминая плеск далеко-
го лесного ручья, и плоскостопый Алоис сновал по залу  неуклюжим  черным
привидением, словно колченогий Пан. Я заиграл второй дуплет. С блестящи-
ми глазами, с добрыми лицами мещанинок, сгрудились девушки вокруг пиани-
но. И - о чудо! - кто-то заплакал навзрыд. Это был Кики,  вспомнивший  о
родной Люкенвальде.
   - Тихо отворилась дверь. С мелодичным напевом, гуськом, в  зал  вошел
хор во главе с Григоляйтом, курившим черную  бразильскую  сигару.  Певцы
выстроились позади девиц.
   О, как был полон этот мир,
   Когда я уезжал!
   Теперь вернулся я назад -
   Каким пустым он стал.
   Тихо отзвучал смешанный хор.
   - Красиво, - сказала Лина.
   Роза зажгла бенгальские огни. Они шипели и разбрызгивали искры.
   - Ну, а теперь что-нибудь веселое! - крикнула она. - Надо развеселить
Кики. - Меня тоже, - заявил Стефан Григоляйт.
   В одиннадцать часов пришли Кестер и Ленц. Мы сели с  бледным  Джорджи
за столик у стойки. Джорджи дали закусить, он едва  держался  на  ногах.
Ленц вскоре исчез в шумной компании скотопромышленников. Через  четверть
часа мы увидели его у стойки рядом с Григоляйтом. Они обнимались и  пили
на брудершафт.
   - Стефан! - воскликнул Григоляйт.
   - Готтфрид! - ответил Ленц, и оба опрокинули по рюмке коньяку.
   - Готтфрид, завтра я пришлю тебе пакет с кровяной и  ливерной  колба-
сой. Договорились?
   - Договорились! Все в порядке! - Ленц хлопнул его  по  плечу.  -  Мой
старый добрый Стефан!
   Стефан сиял.
   - Ты так хорошо смеешься, - восхищенно сказал он, - люблю, когда  хо-
рошо смеются. А я слишком легко поддаюсь грусти, это мой недостаток.
   - И мой тоже, - ответил Ленц, - потому и я смеюсь.
   Иди сюда, Робби, выпьем за то, чтобы в мире никогда не умолкал смех!
   Я подошел к ним.
   - А что с этим пареньком? - спросил Стефан, показывая на  Джорджи.  -
Очень уж у него печальный вид.
   - Его легко осчастливить, - сказал я. - Ему бы только немного работы.
   - В наши дни это хитрый фокус, - ответил Григоляйт.
   - Он готов на любую работу.
   - Теперь все готовы на любую работу. - Стефан немного отрезвел.
   - Парню надо семьдесят пять марок в месяц.
   - Ерунда. На это ему не прожить.
   - Проживет, - сказал Ленц.
   - Готтфрид, - заявил Григоляйт, - я старый пьяница. Пусть. Но  работа
- дело серьезное. Ее нельзя сегодня дать, а завтра отнять. Это еще хуже,
чем женить человека, а назавтра отнять у него жену. Но если этот  парень
честен и может прожить на семьдесят пять  марок,  значит,  ему  повезло.
Пусть придет во вторник в восемь утра. Мне нужен помощник для всякой бе-
готни по делам союза и тому подобное. Сверх  жалованья  будет  время  от
времени получать пакет с мясом. Подкормиться ему не мешает  -  очень  уж
тощий.
   - Это верное слово? - спросил Ленц.
   - Слово Стефана Григоляйта.
   - Джорджи, - позвал я. - Поди-ка сюда.
   Когда ему сказали, в чем дело, он задрожал. Я вернулся к Кестеру.
   - Послушай, Отто, - сказал я, - ты бы хотел начать жизнь сначала, ес-
ли бы мог?
   - И прожить ее так, как прожил?
   - Да.
   - Нет, - сказал Кестер.
   - Я тоже нет, - сказал я.
 
 
   XXIV
 
   Это было три недели спустя, в холодный январский  вечер.  Я  сидел  в
"Интернационале" и играл с хозяином в "двадцать одно". В кафе никого  не
было, даже проституток. Город был взволнован. По улице то и дело  прохо-
дили демонстранты: одни маршировали под громовые марши, другие шли с пе-
нием "Интернационала".
   А затем снова тянулись длинные молчаливые колонны. Люди несли  транс-
паранты с требованиями работы и хлеба. Бесчисленные шаги на мостовой от-
бивали такт, как огромные неумолимые часы. Перед вечером произошло  пер-
вое столкновение между бастующими и полицией.  Двенадцать  раненых.  Вся
полиция давно уже была в боевой готовности. На  улицах  завывали  сирены
полицейских машин.
   - Нет покоя, - сказал хозяин, показывая мне шестнадцать очков. - Вой-
на кончилась давно, а покоя все нет. А ведь только покой  нам  и  нужен.
Сумасшедший Кир!
   На моих картах было семнадцать очков. Я взял банк.
   - Мир не сумасшедший, - сказал я. - Только люди. Алоис стоял  за  хо-
зяйским стулом, заглядывая в карты. Он запротестовал:
   - Люди не сумасшедшие. Просто жадные. Один завидует другому.  Всякого
добра на свете хоть завались, а у большинства людей ни  черта  нет.  Тут
все дело только в распределении.
   - Правильно, - сказал я, пасуя. - Вот уже несколько  тысяч  лет,  как
все дело именно в этом.
   Хозяин открыл карты. У него было пятнадцать очков,  и  он  неуверенно
посмотрел на меня. Прикупив туза, он себя погубил. Я показал свои карты.
У меня было только двенадцать очков. Имея пятнадцать, он бы выиграл.
   - К черту, больше не играю! - выругался он. - Какой  подлый  блеф!  А
я-то думал, что у вас не меньше восемнадцати.
   Алоис что-то пробормотал. Я спрятал деньги в карман.
   Хозяин зевнул и посмотрел на часы:
   - Скоро одиннадцать. Думаю, пора закрывать. Все равно  никто  уже  не
придет.
   - А вот кто-то идет, - сказал Алоис.
   Дверь отворилась. Это был Кестер.
   - Что-нибудь новое, Отто?
   Он кивнул:
   - Побоище в залах "Боруссии". Два тяжелораненых,  несколько  десятков
легкораненых и около сотни арестованных. Пальба в северной части города.
Одного полицейского прикончили. Не знаю, сколько раненых. А  когда  кон-
чатся большие митинги, тогда только все и начнется.  Тебе  здесь  больше
нечего делать.
   - Да, - сказал я - Кафе вроде бы закрывается.
   - Тогда пойдем со мной.
   Я вопросительно посмотрел на хозяина. Он кивнул.
   - Ну, прощайте, - сказал я.
   - Прощайте, - лениво ответил хозяин. - Будьте осторожны.
   Мы вышли. На улице пахло снегом. Мостовая была усеяна белыми  листов-
ками; казалось, это большие мертвые бабочки.
   - Готтфрида нет, - сказал Кестер. - Торчит на одном из этих собраний.
Я слышал, что их будут разгонять, и думаю, всякое может случиться. Хоро-
шо бы успеть разыскать его. А то еще ввяжется в драку.
   - А ты знаешь, где он? - спросил я.
   - Точно не знаю. Но скорее всего он на одном из трех  главных  собра-
ний. Надо заглянуть на все три. Готфрида с его соломенной шевелюрой  уз-
нать нетрудно.
   - Ладно.
   Кестер запустил мотор, и мы помчались к месту, где шло одно из собра-
ний.
   На улице стоял грузовик с полицейскими. Ремешки форменных фуражек бы-
ли опущены. Стволы карабинов смутно поблескивали  в  свете  фонарей.  Из
окон свешивались пестрые флаги. У входа толпились люди в мундирах. Почти
все были очень молоды.
   Мы взяли входные билеты. Отказавшись от брошюр, не опустив ни  одного
пфеннига в копилки и не регистрируя свою  партийную  принадлежность,  мы
вошли в зал. Он был переполнен и хорошо освещен, чтобы можно было  сразу
увидеть всякого, кто подаст голос с места. Мы остались у входа,  и  Кес-
тер, у которого были очень зоркие глаза, стал внимательно  рассматривать
ряды.
   На сцене стоял сильный коренастый человек и говорил. У него был гром-
кий грудной голос, хорошо слышный в самых дальних уголках зала. Этот го-
лос убеждал, хотя никто особенно и не вслушивался в то, что он  говорил.
А говорил он вещи, понять которые было  нетрудно.  Оратор  непринужденно
расхаживал по сцене, чуть размахивая руками. Время от времени он отпивал
глоток воды и шутил. Но затем он внезапно замирал, повернувшись лицом  к
публике, и измененным, резким голосом произносил одну за другой хлесткие
фразы. Это были известные всем истины о нужде, о голоде, о  безработице.
Голос зарастал все сильнее, увлекая слушателей; он звучал фортиссимо,  и
оратор остервенело швырял в аудиторию слова: "Так дальше продолжаться не
может! Это должно измениться!" Публика выражала  шумное  одобрение,  она
зааплодировала и кричала, словно благодаря этим словам все  уже  измени-
лось. Оратор ждал. Его лицо блестело. А затем, пространно, убедительно и
неодолимо со сцены донеслось одно обещание за другим. Обещания  сыпались
на головы людей, и над ними расцветал пестрый волшебный купол  рая;  это
была лотерея, в которой на каждый билет падал главный выигрыш, в которой
каждый обретал личное счастье, личные права  и  мог  осуществить  личную
месть.
   Я смотрел на слушателей. Здесь были люди всех профессий - бухгалтеры,
мелкие ремесленники, чиновники, несколько рабочих  и  множество  женщин.
Они сидедели в душном зале, откинувшись назад или подавшись вперед,  ряд
за рядом, голова к голове. Со сцены лились потоки слов, и, странно,  при
всем разнообразии лиц у них было  одинаковое,  отсутствующее  выражение,
сонливые взгляды, устремленные в туманную даль, где маячила  фата-морга-
на; в этих взглядах была пустота и - вместе с тем ожидание какого-то ве-
ликого свершения. Над этом ожидании растворялось все: критика, сомнения,
противоречия, наболевшие вопросы, будни, современность, реальность.  Че-
ловек на сцене знал ответ на каждый вопрос, он мог  помочь  любой  беде.
Было приятно довершиться ему. Было приятно видеть кого-то, кто  думал  о
Небе. Было приятно верить.
   Ленца здесь не было. Кестер толкнул меня и кивнул толовой  в  сторону
выхода. Мы вышли. Молодчики, стоявшие в дверях, посмотрели на нас мрачно
и подозрительно. В вестибюле выстроился оркестр, готовый войти в зал. За
ним колыхался лес знамен и виднелось несметное количество значков.
   - Здорово сработано, как ты считаешь? - спросил Кестер на улице.
   - Первоклассно. Могу судить об этом как  старый  руководитель  отдела
рекламы.
   В нескольких кварталах отсюда шло другое политическое собрание.  Дру-
гие знамена, другая форма, другой зал, но в остальном все было  одинако-
во. На лицах то же выражение неопределенной надежды, веры и пустоты. Пе-
ред рядами стол президиума, покрытый белой скатертью. За столом  партий-
ные секретари, члены президиума, несколько суетливых старых дев.  Оратор
чиновничьего вида был послабее предыдущего. Он говорил суконным немецким
языком, приводил цифры, доказательства; все было правильно, и все же  не
так убедительно, как у того, хотя тот  вообще  ничего  не  доказывал,  а
только утверждал. Усталые партийные секретари за столом президиума  кле-
вали носом; они уже бывали на сотнях подобных собраний.
   - Пойдем, - сказал Кестер немного погодя. - Здесь его тоже нет. Впро-
чем, я так и думал.
   Мы поехали дальше. После духоты переполненных залов мы  снова  дышали
свежим воздухом. Машина неслась по улицам. Мы ехали вдоль канала. Масля-
нистожелтый свет фонарей отражался в темной воде,  тихо  плескавшейся  о
бетонированный берег. Навстречу нам медленно проплыла черная  плоскодон-
ная баржа. Ее тащил буксирный пароходик с красными и зелеными сигнальны-
ми огнями. На палубе буксира залаяла собака, и какой-то человек,  пройдя
под фонарем, скрылся в люке, вспыхнувшем на секунду  золотистым  светом.
Вдоль другого берега тянулись ярко освещенные дома западного  района.  К
ним вел мост с широкой аркой. По нему в обе стороны безостановочно  дви-
гались автомобили, автобусы и трамваи. Мост над ленивой черной водой по-
ходил на искрящуюся пеструю змею.
   - Давай оставим машину здесь и пройдем немного пешком, - сказал  Кес-
тер. - Не надо бросаться в глаза.
   Мы остановили "Карла" у фонаря около пивной. Когда я выходил из маши-
ны, под ногами у меня прошмыгнула белая кошка. Несколько  проституток  в
передниках стояли чуть поодаль в подворотне.  Когда  мы  проходили  мимо
них, они замолчали. На углу стоял шарманщик. Он  спал,  прислонившись  к
стене дома. Какая-то старуха рылась в отбросах, сваленных у края тротуа-
ра. Мы подошли к огромному грязному дому-казарме с множеством  флигелей,
дворов и проходов. В нижнем этаже разместились лавчонки и булочная;  ря-
дом принимали тряпье и железный лом. На улице перед воротами стояли  два
грузовика с полицейскими.
   В одном из углов первого двора был сооружен деревянный стенд, на  ко-
тором висело несколько карт звездного неба. За столиком, заваленным  бу-
магами, на небольшом возвышении стоял человек в тюрбане. Над его головой
красовался плакат: "Астрология, графология, предсказание  будущего!  Ваш
гороскоп за 50 пфеннигов!" вокруг стояла толпа. Резкий  свет  карбидного
фонаря падал на желтое сморщенное лицо астролога. Он настойчиво  убеждал
в чем-то слушателей, молча смотревших на него.  Те  же  потерянные,  от-
сутствующие взгляды людей, желавших увидеть чудо. Те же взгляды,  что  и
на собраниях с флагами и оркестрами.
   - Отто, - сказал я Кестеру, шедшему впереди меня, -  теперь  я  знаю,
чего хотят эти люди. Вовсе им не нужна политика. Им нужно что-то  вместо
религии.
   Он обернулся:
   - Конечно. Они хотят снова поверить. Все равно во что. Потому-то  они
так фанатичны.
   Мы пришли во второй двор, где был вход в пивную. Все окна были  осве-
щены. Вдруг оттуда послышался шум, и через темный боковой вход во  двор,
как по сигналу, вбежало несколько молодых людей в непромокаемых спортив-
ных куртках. Прижимаясь к стене, они устремились к двери, ведшей  в  зал
собрания. Передний рванул дверь и все ворвались внутрь.
   - Ударная группа, - сказал Кестер. - Иди сюда, к же, станем за пивны-
ми бочками.
   В зале поднялся рев и грохот. В следующее мгновение звякнуло стекло и
кто-то вылетел из окна. Дверь распахнулась, и через нее стала  протиски-
ваться плотно набившаяся куча людей. Передние были сбиты с  ног,  задние
повалились на них. Какая-то женщина, истошно зовя на помощь, пробежала к
воротам. Затем выкатилась вторая группа. Все были вооружены  ножками  от
стульев и пивными кружками; они дрались, ожесточенно вцепившись  друг  в
друга. Огромный плотник отделился от дерущихся и, заняв удобную позицию,
продолжал бой: всякий раз, заметив голову противника, он ударял  по  ней
дугообразным движением длинной руки и загонял его обратно в  свалку.  Он
проделывал это совершенно спокойно, словно колол дрова.
   Новый клубок людей подкатился к дверям, и вдруг в трех метрах от себя
мы увидели всклокоченную светлую шевелюру Готтфрида,  попавшего  в  руки
какого-то буйного усача.
   Кестер пригнулся и исчез в свалке. Через несколько секунд усач отпус-
тил Готтфрида. С выражением крайнего удивления он поднял руки кверху  и,
точно подрубленное дерево, рухнул обратно в толпу. Сразу вслед за этим я
увидел Кестера, тащившего Ленца за шиворот.
   Ленц сопротивлялся.
   - Отто, пусти меня туда... только на одну минутку... - задыхаясь, го-
ворил он.
   - Глупости, - кричал Кестер, - сейчас нагрянет  полиция!  Бежим!  Вот
сюда!
   Мы опрометью помчались по двору к темному парадному. Спешка была  от-
нюдь не напрасной. В тот же  момент  во  дворе  раздались  пронзительные
свистки, замелькали черные фуражки шупо [10], которые оцепили  двор.  Мы
взбежали вверх по лестнице, чтобы скрыться  от  полицейских.  Дальнейший
ход событий мы наблюдали из окна на лестнице. Полицейские работали блес-
тяще. Перекрыв выходы, они вклинились в свалку, расчленили ее и  тут  же
стали увозить народ на машинах. Первым они погрузили ошеломленного плот-
ника, который пытался что-то объяснить.
   За нами отворилась дверь. Какая-то женщина в одной рубашке, с  голыми
худыми ногами и свечой в руке, высунула голову.
   - Это ты? - угрюмо спросила она.
   - Нет, - сказал Ленц, уже пришедший в себя. Женщина захлопнула дверь.
Ленц повернулся и осветил карманным фонариком табличку на  двери.  Здесь
ждали Герхарда Пешке, каменщика.
   Внизу все стихло. Полиция убралась восвояси, и двор опустел.  Мы  по-
дождали еще немного и спустились по лестнице. За какой-то дверью тихо  и
жалобно плакал ребенок.
   - Плачет малыш и правильно делает, - сказал Готтфрид.
   - Авансом расплакался.
   Мы прошли через передний двор. Покинутый всеми астролог стоял у  карт
звездного неба.
   - Угодно господам получить гороскоп? - крикнул он. - Или узнать буду-
щее по линиям рук?
   - Давай рассказывай, - сказал Готтфрид и протянул ему руку.
   Астролог недолго, но внимательно рассматривал ее.
   - У вас порок сердца, - заявил он категорически. - Ваши чувства  раз-
виты сильно, линия разума очень коротка. Зато вы музыкальны.  Вы  любите
помечтать, но как супруг многого не стоите. И все же я вижу здесь  троих
детей. Вы дипломат по натуре, склонны к скрытности и доживете до восьми-
десяти лет.
   - Правильно, - сказал Готтфрид. - Моя фройляйн мамаша говорила  всег-
да: кто зол, тот проживет долго. Мораль - это выдумка  человечества,  но
не вывод из жизненного опыта.
   Он заплатил астрологу, и мы пошли дальше. Улица  была  пуста.  Черная
кошка перебежала нам дорогу. Ленц сказал на нее рукой:
   - Теперь, собственно, полагается поворачивать обратно.
   - Ничего, - сказал я. - Раньше мы видели белую. Она нейтрализует дру-
гую.
   Мы продолжали идти. Несколько человек шли  нам  навстречу  по  другой
стороне. Это были четыре молодых парня. Один из них бы